Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 62 страниц)

– А что думают обычные англичане?

Мод помолчала, размышляя.

– Большинство газет все еще делают вид, что на Сомме мы одержали великую победу. Любая попытка взглянуть более трезво объявляется непатриотичной. Я уверена, что лорд Нортклифф предпочел бы военную диктатуру. Но большинство англичан поняли, что мы не побеждаем в этой войне.

– Возможно, Германия соберется предложить мирные переговоры.

– О, как бы мне хотелось, чтобы вы оказались правы!

– Я думаю, скоро можно ждать официального заявления.

Мод взглянула ему в лицо.

– Простите меня, – сказала она. – Я думала, вы просто хотите завязать светскую беседу… Оказывается, нет… – Она была взволнована. – Мирные переговоры! Неужели правда?

– Нет, это не светская беседа, – сказал Гас. – Я знаю, у вас есть друзья в либеральном правительстве.

– Только теперь это не либеральное правительство, – сказала она. – Это коалиция, и в кабинете министров несколько консерваторов.

– Прошу прощения, я неправильно выразился. Но все равно премьер-министром остается Асквит, а он либерал. И мне известно, что вы хорошо знакомы со многими лидерами либералов.

– Да.

– Я пришел спросить вас: как, по-вашему, может быть принято предложение немцев?

Она задумалась. Она знала, кого Гас представляет. Этот вопрос ей задавал в его лице президент Соединенных Штатов. Ей лучше быть точной.

– Десять дней назад в кабинете министров обсуждали письмо лорда Лансдауна, он был министром иностранных дел в прежнем правительстве консерваторов. В письме говорится, что победить в этой войне мы не сможем.

– Правда? – оживился Гас. – Я этого не знал.

– Конечно, это держали в тайне. Но слухи ходят, а Нортклифф негодует по поводу, как он говорит, пораженческих разговоров о достижении мира переговорами.

– И как приняли это письмо Лансдауна? – с жаром спросил Гас.

– Я бы сказала, что четыре человека склонны с ним согласиться: министр иностранных дел сэр Эдвард Грей, министр финансов Маккенна, министр торговли Рансиман – и сам премьер-министр.

Гас улыбнулся.

– Мощная фракция!

– Особенно теперь, без этого задиристого Черчилля. Он так и не оправился после провала Дарданелльской операции, это же был его проект.

– А кто в кабинете министров настроен против Лансдауна?

– Дэвид Ллойд Джордж, военный министр и самый популярный политик в стране. Лорд Роберт Сесил, министр по блокаде. Артур Хендерсон, главный казначей, он же – лидер партии лейбористов. И Артур Бальфур, Первый лорд Адмиралтейства.

– Я видел в газетах интервью Ллойда Джорджа. Он сказал, что хочет довести бой до нокаута.

– К сожалению, большинство с ним согласны. Конечно, другую точку зрения было бы мало шансов услышать. Те, кто выступает против войны, – такие, как философ Бертран Расселл – постоянно подвергаются нападкам правительства.

– И к какому же заключению пришел кабинет министров?

– Ни к какому. У Асквита так заканчиваются многие заседания. Его нерешительность у многих вызывает недовольство.

– Жаль. Но тем не менее, мне кажется, предложение о мирных переговорах, упадет на благодатную почву.

Как же приятно, подумала Мод, беседовать с человеком, который относится к тебе со всей серьезностью. Даже у умных собеседников при разговоре с ней в голосе проскальзывали снисходительные нотки. И только один человек говорил с ней как с равной – Вальтер.

В эту минуту в комнату вошел Фиц. На нем был черно-серый костюм, пошитый в Лондоне, и было видно, что он только что с поезда. На глазу у него была повязка, при ходьбе он опирался на трость.

– Прошу прощения, что обманул ваши ожидания, – сказал он. – Мне пришлось остаться в городе еще на день. Весь Лондон взбудоражен развитием последних политических событий.

– О чем вы говорите? – спросил Гас. – Мы еще не видели сегодняшних газет.

– Вчера Ллойд Джордж написал Асквиту с требованием сменить курс ведения войны. Он хочет, чтобы все решения принимал облеченный полномочиями военный совет, состоящий из трех министров.

– Асквит на это пойдет? – спросил Гас.

– Разумеется нет. Он ответил, что если бы создали такой совет, председателем пришлось бы стать премьер-министру.

Ехидный друг Фица Бинг Уэстхэмптон сидел на диване у окна.

– Ну тогда и смысла нет, – сказал он. – Любой совет, во главе которого встанет Асквит, будет столь же слабым и нерешительным, как кабинет министров… – Он виновато взглянул на окружающих. – Прошу прощения у присутствующих министров.

– Однако вы правы, – сказал Фиц. – Это письмо – вызов Асквиту, особенно после того, как Макс Эйткен рассказал обо всем газетчикам. Сейчас уже нет возможности пойти на компромисс. Это война до победного конца, как сказал бы Ллойд Джордж. Если не получится так, как он хочет – ему придется выйти из кабинета министров. А если получится – уйдет Асквит, и нам придется выбирать нового премьер-министра.

Мод встретилась глазами с Гасом. Она поняла, что они думают об одном и том же. Если на Даунинг-стрит будет Асквит, это даст шанс мирной инициативе. Если в поединке победит Ллойд Джордж, все будет по-другому.

В холле прозвучал гонг, объявляя гостям, что настало время переодеваться в вечерние наряды. Чаепитие закончилось. Мод ушла в свою комнату.

Все, что она наденет, было подготовлено. Это вечернее платье было куплено в Париже для лондонских балов еще в 1914 году… С тех пор она почти не покупала нарядов. Она сняла платье, в котором выходила на чаепитие, и надела шелковый халатик. Звонить горничной пока не стала: ей хотелось несколько минут побыть одной. Она присела к туалетному столику и посмотрела на себя в зеркало. Ей двадцать шесть, и это уже заметно. Она никогда не была красавицей, но симпатичной ее называли. С наступлением сурового военного времени черты утратили мягкость и стали более резкими. Что подумает Вальтер, когда увидит ее – если им суждено когда-нибудь встретиться? Она коснулась рукой груди. В конце концов хотя бы грудь все еще упругая. Ему понравится… От мыслей о нем соски напряглись. Она подумала, не успеет ли…

В дверь постучали, и она с виноватым видом опустила руки.

– Кто там? – спросила она.

В комнату вошел Гас Дьюар.

Мод встала, запахивая халатик, и сказала как можно решительнее:

– Господин Дьюар, будьте добры немедленно выйти!

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Мне нужно было увидеться с вами наедине.

– Я не могу себе представить ни единой причины…

– В Берлине я видел Вальтера.

Мод потрясенно замолчала, глядя на Гаса. Откуда он мог знать?..

– Он передал для вас письмо, – сказал Гас. Он сунул руку в твидовый пиджак и вынул конверт.

Мод взяла конверт дрожащей рукой.

– Он сказал, что не упоминал в письме ни своего имени, ни вашего, опасаясь, что письмо могут прочесть на границе, – но мой багаж не проверяли.

Мод держала письмо в руке и боялась открыть. Ей так хотелось узнать, как он там, – но вдруг она испугалась, что в письме что-то плохое. Вальтер мог завести любовницу и в письме просить, чтобы она его поняла. Он мог даже жениться на немецкой девушке и предлагать ее сохранить их брак в тайне. И что хуже всего – он мог предложить ей развод.

Она вскрыла конверт.

И прочла:

Бесценная моя возлюбленная!

Зима в Германии и у меня в душе. Я не в силах выразить, как я люблю тебя и как мне тебя не хватает.

Ее глаза наполнились слезами.

– Господин Дьюар… – сказала она. – Я вам так благодарна, что вы его привезли!

Он неуверенно шагнул к ней.

– Ну что вы… – сказал он и погладил ее по руке.

Она попыталась читать дальше, но из-за слез плохо видела, что написано в письме.

– Я так счастлива! – сказала она и всхлипнула, уткнувшись головой Гасу в плечо. Он обнял ее.

– Ну не надо, все хорошо, – сказал он.

Мод дала волю чувствам и разрыдалась.

Глава двадцать первая

Декабрь 1916 года

Фиц работал на улице Уайтхолл, в Адмиралтействе. Не та это была работа, о какой можно мечтать. Будь его воля, он бы вернулся к «Валлийским стрелкам» во Францию. Как ни ненавидел он грязь и окопы, хорошо чувствовать себя, оставаясь в безопасности Лондона, в то время, как другие рискуют жизнью, он не мог. Он с ужасом думал, что его могут счесть трусом. Однако врачи заявляли, что нога еще недостаточно окрепла, и в армию ему возвращаться нельзя.

Так как Фиц говорил по-немецки, Смит-Каннинг из Бюро секретных служб дал ему рекомендацию в морскую разведку, и его временно направили работать в отдел, который называли «Комната 40». Меньше всего на свете ему хотелось заниматься офисной работой, но, к своему удивлению, он обнаружил, что для победы в войне эта работа очень важна.

В первый же день войны почтовое судно «CS Alert» вышло в Северное море, нашло немецкие сверхмощные телефонные кабели, проложенные по морскому дну, и повредило их. Этим коварным ударом англичане заставили врага для большинства сообщений пользоваться беспроводной связью. А беспроводные сообщения можно перехватить. Немцы были не дураки и все сообщения шифровали. И как раз «Комната 40» занималась дешифровкой.

Фиц работал со многими людьми – некоторые были очень странными, а большинство и на военных не очень походили, – пытавшимися расшифровать тарабарщину, которую ловили береговые станции перехвата. В таком головоломном занятии, как дешифровка, от Фица толку не было. Но зато он мог перевести расшифрованный текст на английский и что важнее, благодаря своему полевому опыту мог судить, какие сообщения действительно важны.

В конце 1916-го западный фронт фактически оставался на тех же позициях, что и в начале года, несмотря на огромные усилия обеих сторон: жестокий штурм Вердена немцами и еще более кровопролитное наступление англичан на Сомме. Антанте отчаянно требовалась помощь. Если бы в войну вступили Соединенные Штаты, они смогли бы склонить равновесие сил на свою сторону, но пока признаков подобных намерений не было.

Во всех армиях командиры отдавали приказы поздно ночью или рано утром, так что Фиц начинал очень рано и напряженно работал до полудня. В следующую после охоты среду он вышел из Адмиралтейства в половине первого и взял до дома такси. Хоть идти от улицы Уайтхолл до Мэйфэр было близко, зато в гору, и для него сейчас это было чересчур.

Домашние – Би, Мод и тетушка Гермия – как раз садились за ланч. Фиц отдал трость и форменную фуражку Грауту и присоединился к дамам. После практичной обстановки кабинета находиться дома было особенно приятно: роскошная мебель, тихо ступающие слуги, французский фарфор на белоснежной скатерти.

Он спросил у Мод о политических новостях. Асквит и Ллойд Джордж вели яростную борьбу. Накануне Асквит встал в позу и заявил об уходе с поста премьер-министра. Фиц был обеспокоен: он не принадлежал к поклонникам либерала Асквита, но что если его преемника соблазнят эти обманчивые разговоры о легко достижимом мире?

– Король встречался с Бонаром Лоу, – сказала Мод.

Эндрю Бонар Лоу был лидером консерваторов. Последней привилегией монаршей власти в политике было право монарха назначать премьер-министра – хотя выбранный им кандидат еще должен был получить одобрение парламента.

– И что же? – спросил Фиц.

– Бонар Лоу отказался от поста премьер-министра.

– Да как он мог отказать королю! – взвился Фиц. Он свято верил, что подданный непременно должен повиноваться своему монарху, в особенности консерватор.

– Бонар Лоу считает, что премьер-министром должен быть Ллойд Джордж. А король не хочет его ставить.

– Надеюсь, что и не поставит, – ввернула Би. – Этот Ллойд Джордж ненамного лучше социалиста.

– Это правда, – сказал Фиц, – но воинственности в нем больше, чем во всех остальных вместе взятых. В конце концов, его приход вдохнет немного жизни в наши боевые действия.

– Боюсь, если и представится возможность заключить мир, он не воспользуется ею.

– Заключить мир?! – воскликнул Фиц. – Не думаю, что тебе стоит всерьез беспокоиться об этом. – Он старался не раздражаться, но когда начинались пораженческие разговоры о мире, вспоминал обо всех, кто отдал свои жизни: на ум приходил и бедный юный лейтенант Карлтон-Смит, и жители Эйбрауэна, и даже этот несчастный Оуэн Бевин, расстрелянный по приговору трибунала. Неужели принесенная ими жертва напрасна? Эта мысль казалась ему кощунством. Заставляя себя говорить непринужденно, он произнес: – Мира не будет, пока одна или другая сторона не победит.

Глаза Мод гневно вспыхнули, но она тоже сдержалась.

– Однако мы могли бы воспользоваться лучшими качествами каждого из них: от Ллойда Джорджа как председателя военного совета следует ожидать энергичного ведения войны, а премьер-министр, достойный государственный деятель, такой, как Артур Бальфур, мог бы вести переговоры о мире, если мы решим, что они нам нужны.

– Гм… – Фицу эта идея не понравилась, но Мод умела так формулировать, что с ней трудно было спорить. – Какие у вас на сегодня планы? – сменил он тему.

– Мы с тетей Гермией едем в Ист-Энд. Мы основали Клуб солдатских жен. Угощаем их чаем с пирогами – за это платишь ты, Фиц, большое тебе спасибо! – и стараемся им помочь решить свои проблемы.

– Какие же?

– Обычно требуется найти приличное жилье и няню, достойную доверия, – ответила тетя Гермия.

– Тетушка, вы меня удивляете, – с улыбкой сказал Фиц. – Вы же не одобряли приключений Мод в Ист-Энде.

– Но сейчас война! – возмущенно сказала тетя Гермия. – И каждый должен делать что может!

Повинуясь внезапному побуждению, Фиц сказал:

– Я мог бы поехать с вами. Пусть они увидят, что в графов пули попадают так же легко, как в простых рабочих.

Казалось, Мод растерялась, но тут же ответила:

– Ну конечно поедем, если хочешь.

Однако он видел, что она не очень этому рада. Наверняка там, в клубе, ведутся всякие либеральные разговоры: женское избирательное право и прочая ерунда. Но она не могла ему отказать, ведь клуб существовал на его деньги.

Ланч закончился, и они пошли собираться. Фиц зашел в будуар к жене. Седовласая Нина помогала Би снять платье, в котором она была на ланче. Би бормотала что-то по-русски, Нина отвечала на этом же языке, что было Фицу неприятно: казалось, это делается специально, чтобы он ничего не понял. Он тоже заговорил по-русски, надеясь, что они решат, что все сказанное ими раньше было им понято.

– Пожалуйста, оставьте нас одних, – велел он Нине. Она сделала реверанс и вышла.

– Я сегодня не видел сына, – сказал Фиц. – Хочу зайти в детскую, прежде чем его уведут на прогулку.

– Он не ходит на прогулки, – нервно ответила Би. – Он покашливает.

– Но ему нужен свежий воздух! – нахмурился Фиц.

Вдруг, к своему удивлению, он увидел, что вид у нее испуганный.

– Я боюсь за него, – сказала она. – И ты, и Андрей – вы оба на войне рискуете жизнью, и может случиться, что у меня останется только он.

Ее брат Андрей был женат, но детей у него не было.

– Но ему не пойдет на пользу твоя мерихлюндия.

– Я не знаю такого слова, – ответила она обиженно.

– Думаю, ты меня поняла.

Би сняла нижнюю юбку. Ее тело стало еще более пышным, чем раньше. Фиц смотрел, как она развязывает ленты на чулках. Вспомнил, как прихватывал зубами нежную кожу ее бедра…

Она заметила его взгляд.

– Я устала, – сказала она. – Мне нужно поспать.

– Я мог бы поспать с тобой…

– Я думала, ты едешь с сестрой в трущобы.

– Это не обязательно.

– Мне действительно нужно отдохнуть.

Он встал и собрался идти, но передумал. Он чувствовал себя отвергнутым и злился.

– Давно ты не ложилась со мной в постель!

– Я дни не считала.

– А я считал. И счет уже не на дни, а на недели.

– Прости, но я так беспокоюсь из-за всего этого… – Она была готова снова заплакать.

Фиц знал, что она боится за брата, чувствовал ее беспомощное отчаяние и жалел ее, но через эти муки проходили миллионы женщин, а те из них, кто принадлежит к аристократии, должны быть сильными духом.

– Я слышал, пока я был во Франции, ты посещала службы в посольстве России.

В Лондоне не было прихода Русской православной церкви, но у русского посольства была часовня, где проходили богослужения.

– Кто тебе сказал?

– Неважно. Когда делал тебе предложение, я просил тебя перейти в англиканство, и ты согласилась.

Она отвела взгляд.

– Я подумала, ничего плохого, если я схожу на службу-другую… – сказала она тихо. – Прости, что вызвала твое недовольство.

К иностранному духовенству Фиц относился с подозрением.

– Может, это православный священник утверждает, что ложиться с мужем в постель и получать от этого удовольствие – грех?

– Да ничего подобного! Но когда тебя нет, мне одиноко, а когда слышу знакомые русские псалмы и молитвы, это так утешает…

Фицу стало жаль ее. Должно быть, это тяжело. Себя он не мог представить постоянно живущим в чужой стране. А из бесед с другими женатыми мужчинами ему было известно, что после рождения ребенка жены нередко отказывались от исполнения супружеского долга.

– Думаю, я выполнил свои обязательства по отношению к тебе, – сказал он. – Когда мы поженились, я отдал долги твоей семьи. Я пригласил экспертов, русских и английских, чтобы спланировать реорганизацию поместья. – Андрею было предложено осушить болота, чтобы стало больше пахотных земель, а кроме того – добывать уголь и другие ископаемые, но он ничего этого не сделал. – Не моя вина, что Андрей не воспользовался ни одной возможностью.

– Да, Фиц, – сказала она. – Ты сделал все, что обещал.

– И тебя я прошу тоже выполнять свои обязательства. Мы с тобой должны произвести на свет наследников. Если Андрей умрет, не оставив потомства, наш сын унаследует два огромных состояния. Он станет одним из самых крупных землевладельцев в мире. У нас должны быть еще сыновья, на случай, если – храни Господь! – с нашим первенцем что-то случится.

– Я помню о своих обязательствах, – ответила она, не поднимая глаз.

Фиц почувствовал себя лгуном. Он говорил о наследнике – и все, что он говорил, было правдой, – но он не сказал ей, что жаждал увидеть ее нежное тело распростертым перед собой на простынях, белое на белом, с рассыпанными по подушке локонами. Он прогнал видение.

– А если знаешь, прошу, выполняй их. Надеюсь, в следующий раз, когда я войду в твою комнату, ты встретишь меня как любящего мужа, которым я и являюсь.

– Да, Фиц.

Он ушел. Он был рад, что настоял на своем, но у него осталось неприятное чувство, будто он сделал что-то не то. Странно: он указал Би на ее неправильное поведение, и она стерпела его упрек. Так и должно быть между мужем и женой. Но удовлетворения он не ощущал.

Встретившись в вестибюле с Мод и тетей Гермией, он выбросил Би из головы. Он надел форменную фуражку и, взглянув на себя в зеркало, тут же отвернулся. В последнее время он старался поменьше думать о своей внешности. На левой стороне лица пуля задела мышцы, и глаз едва открывался. Повреждение небольшое, но его тщеславие было уязвлено. Надо радоваться, что глаз цел, решил он.

Его синий кадиллак все еще оставался во Франции, но ему удалось достать себе другой. Шофер дорогу знал: наверняка уже возил в Ист-Энд Мод. Через полчаса они остановились у дома молитвы «Голгофа» – маленькой неказистой часовни с жестяной крышей. Ее словно перенесли сюда из Эйбрауэна. Интересно, может, тут и пастор – валлиец, подумал Фиц.

Чаепитие было уже в разгаре, и в комнате было полно женщин с детьми. Запах стоял хуже, чем в казармах, и Фицу пришлось бороться с искушением закрыть нос платком.

Мод и тетя Гермия немедленно принялись за работу: Мод принимала женщин в своем кабинете, а тетя Гермия их вводила. Фиц хромал от столика к столику и расспрашивал женщин, где служат их мужья и каков у них срок службы. Дети возились на полу. Молодые женщины, когда Фиц с ними заговаривал, отвечали на расспросы словоохотливо и смешливо, этих смутить было нелегко. Они спрашивали его, в каких войсках он служил и где получил свои ранения.

Так он прошел полкомнаты, когда увидел Этель.

Еще прежде он заметил в дальнем конце комнаты две двери: одна – в кабинет Мод, а кто сидит во втором? – мелькнула у него мимолетная мысль. И, случайно подняв голову, увидел, как вторая дверь открылась и вышла Этель.

Он не видел ее два года, но она почти не изменилась. Она шла, и ее темные кудри подрагивали, а улыбка освещала лицо, словно луч солнца. Платье было блеклое и поношенное, как у всех здесь, кроме Мод и Гермии, но фигура такая же изящная, и он не смог удержаться от воспоминаний о ее миниатюрном теле. Даже не взглянув на него, она уже его околдовала. Он чувствовал себя так, словно не было этих двух лет, словно еще вчера они кувыркались на кровати в Жасминовой спальне, смеясь и целуясь.

В комнате находился, кроме Фица, лишь один мужчина – сутулый силуэт в темно-сером повседневном костюме из какой-то грубой ткани. Он сидел за столом, склонившись над гроссбухом. Он был в толстых очках, но и через них Фицу было заметно, с каким обожанием смотрел этот человек на Этель, когда она остановилась рядом и заговорила с ним. Она обращалась к нему так ласково и непринужденно, что Фиц подумал, уж не женаты ли они.

Обернувшись, Этель встретилась глазами с Фицем. Ее брови взметнулись вверх, рот изумленно приоткрылся. Она шагнула назад, словно испугавшись, и наткнулась на стул. Сидевшая на стуле женщина повернулась к ней с раздраженным видом.

– Извините, – произнесла Этель, даже не взглянув на нее.

Фиц поднялся с места, что было с его покалеченной ногой нелегко, ни на миг не отрывая от Этель горящего взгляда. Было видно, что она колеблется, не зная, подойти к нему или убежать в безопасность своего кабинета.

– Здравствуйте, Этель, – сказал он. Вряд ли она услышала его слова в другом конце большой шумной комнаты, но наверняка видела движение губ и поняла, что он сказал.

Она решилась и пошла.

– Как поживаете, господин граф? – поздоровалась она, и от ее напевной валлийской манеры говорить обычная фраза зазвучала, как музыка. Она протянула ему руку для рукопожатия – кожа была шершавая.

– А вы как поживаете, миссис Уильямс? – спросил он, приняв предложенную ею форму общения.

Она выдвинула стул и села. Опускаясь на соседний стул, он подумал, что она ловко поставила себя с ним наравне, только вот близкими эти новые отношения нельзя было назвать.

– Я видела вас на службе в парке, – сказала она. – Мне очень жаль… – Ее голос задрожал. Она опустила взгляд и начала сначала: – Мне жаль, что вас ранило. Надеюсь, вы идете на поправку?

– Медленно. – Он видел, что она говорит искренне. Кажется, несмотря на все произошедшее, она не стала его ненавидеть. Это его тронуло.

– А как это случилось?

Он рассказывал об этом так часто, что ему надоело.

– Это случилось в первый день битвы на Сомме, так что самой битвы я не видел. Мы выбрались из траншеи, вышли за наши заграждения и побежали через нейтральную полосу. А следующее, что я помню, – меня уже несут на носилках, и боль адская.

– Мой брат видел, как вы упали.

Фиц вспомнил упрямого капрала Уильяма Уильямса.

– Правда? А с ним что?

– Его отделение заняло немецкий окоп, а потом, когда у них кончились патроны, им пришлось вернуться.

– Он получил медаль? – поинтересовался Фиц.

– Нет. Полковник сказал ему, что надо было стоять насмерть, защищая позицию. Билли сказал: «Что, как вы?» – и на него наложили взыскание.

Фиц не удивился. С Уильямсом все время что-то происходило.

– Ясно… А что вы делаете здесь?

– Работаю у вашей сестры.

– Она мне не рассказывала.

– Вряд ли она могла подумать, что вас заинтересуют новости, касающиеся бывших слуг.

– Чем же вы занимаетесь? – спросил он, не обращая внимания на насмешку.

– Работаю в газете «Жена солдата» старшим редактором. Занимаюсь печатью и распространением и редактирую страницу писем. И распределением средств тоже занимаюсь я.

Это произвело на него впечатление. По сравнению с должностью экономки это был большой шаг вперед. Но она всегда выделялась исключительными организаторскими способностями.

– Видимо, моих средств?

– Не думаю. Мод щепетильна. Она знает, что вы не возражаете против того, чтобы платить за чай и выпечку или лечение солдатских детей, но использовать ваши деньги для антивоенной пропаганды она бы не стала.

– А что, эта газета занимается антивоенной пропагандой? – спросил он просто чтобы поддержать разговор, ради удовольствия смотреть на ее лицо.

– Мы обсуждаем открыто то, о чем вы говорите втайне: возможности прекращения войны.

Она была права. Фиц знал, что политики, имеющие наибольший вес, говорили о мире, и это приводило его в ярость. Но спорить с Этель ему не хотелось.

– Ваш герой Ллойд Джордж считает, что в войну нужно вкладывать больше сил.

– Как вы думаете, станет он премьер-министром?

– Король против. Но вполне может оказаться, что это единственный кандидат, способный объединить парламент.

– Боюсь, с ним война протянется дольше.

Из своего кабинета вышла Мод, и Фиц заметил, что чаепитие уже закончилось, а женщины уносят посуду и разбирают своих детей. С изумлением он увидел тетю Гермию со стопкой грязных тарелок в руках. Как меняет людей война!

Он снова посмотрел на Этель. Она по-прежнему была женщиной, красивее которой он никогда не встречал. Он поддался порыву и тихо сказал:

– Давайте встретимся завтра!

Похоже, предложение ее ошеломило.

– Зачем? – спросила она тихо.

– Да или нет?

– Где?

– На вокзале Виктория. В час. У выхода на третью платформу.

Она не успела ответить – подошел тот человек в толстых очках, и Этель представила его.

– Господин граф, позвольте вас познакомить с председателем олдгейтской ячейки партии лейбористов господином Берни Леквизом.

Фиц пожал ему руку. На вид Леквизу еще и тридцати не было, и Фиц догадался, что в армию его не взяли из-за плохого зрения.

– Мне очень жаль, что вы были ранены, господин Фицгерберт, – сказал Леквиз, который, как оказалось, говорил как кокни.

– Там пострадали тысячи, счастье, что я остался жив.

– Оглядываясь назад, можно ли было на Сомме сделать что-то иначе, чтобы исход наступления был другим?

Фиц задумался. Чертовски хороший вопрос.

Пока он думал, Леквиз сказал:

– Что нам было нужно – больше людей и боеприпасов, как заявляют военные? Или более гибкая тактика и хорошая связь, как говорят политики?

– Все это, конечно, помогло бы, – задумчиво сказал Фиц. – Но не думаю, что обеспечило бы нам победу. Это наступление было обречено с самого начала. Однако заранее мы этого знать не могли. Надо было попробовать.

Леквиз кивнул, как если бы Фиц поддержал его собственное мнение.

– Спасибо за откровенность, – сказал он, словно Фиц сделал признание.

Они вышли из часовни. Фиц помог тете Гермии и Мод сесть в ожидающий автомобиль и сел сам. Машина тронулась с места.

Фиц заметил, что тяжело дышит. Он испытал потрясение. Три года назад Этель пересчитывала наволочки в Ти-Гуине. А сегодня она старший редактор в газете, которую министры считают «занозой в теле правительства».

В каких, интересно, отношениях Этель с этим на удивление умным Берни Леквизом?

– А что это был за парень – Леквиз? – спросил Фиц у Мод.

– Хороший политик местного масштаба.

– Это муж Уильямс?

– Нет, хотя все считают, что давно пора. Очень умный, с такими же убеждениями, и обожает ее сына. Не знаю, почему за столько лет Этель так и не вышла за него!

– Может, при виде него у нее не замирает сердце…

Мод удивленно подняла брови, и Фиц понял, что сказал лишнее.

– Ведь она, похоже, относится к типу женщин, которым нужна романтика, нет? Она скорее выйдет за ветерана войны, чем за библиотекаря.

– Нет, она не относится ни к этому типу женщин и ни к какому другому Она совершенно исключительная. Всю жизнь проживи, второй такой не встретишь.

Фиц отвел взгляд. Он знал, что это правда.

Ему было интересно посмотреть на сына. Должно быть, он видел его среди тех чумазых малышей, игравших на полу часовни. Смотрел на собственного сына и не знал этого… От этой мысли он пришел в странное волнение. Почему-то хотелось плакать.

Автомобиль проезжал по Трафальгарской площади. Он велел шоферу остановиться.

– Я, пожалуй, зайду в офис, – пояснил он Мод.

Хромая, вошел в старое здание Адмиралтейства и поднялся по лестнице. Его стол стоял в дипломатическом отделе, занимавшем кабинет 45. Младший лейтенант Карвер, помогавший с расшифровкой немецких сообщений – студент Кембриджа, изучавший латынь и греческий, – сообщил, что во второй половине дня, как обычно, перехваченных сообщений было мало, и ничего такого, что бы требовало внимания Фица, не имелось. Однако политические новости кое-какие были.

– Вы слышали? – сказал Карвер. – Король вызвал к себе Ллойда Джорджа.

II

Все следующее утро Этель твердила себе, что не собирается идти на встречу с Фицем. Как только он посмел ей это предложить? Больше двух лет она ничего о нем не слышала. А когда они встретились, он даже не спросил про Ллойда – своего собственного ребенка! Каким он был – эгоистичным, равнодушным обманщиком – таким и остался.

И все же ее закружило в водовороте чувств. Фиц смотрел на нее горящими зелеными глазами, спрашивал о ее жизни – и от этого ей почудилось, вопреки очевидному, что она для него что-то значит. Он больше не был тем похожим на греческого бога идеальным человеком, каким она его считала: прекрасное лицо портил полузакрытый глаз, и при ходьбе он сутулился, опираясь на палку. Но видя его слабым, ей лишь хотелось заботиться о нем. Она говорила себе, что это глупо. Все, что можно купить за деньги, у него есть. Она не поедет с ним встречаться.

В двенадцать она вышла из редакции «Жены солдата» – это были две маленькие комнатки над типографией, которые они занимали на пару с Независимой партией лейбористов – и села в автобус. Мод сегодня не было, что избавило Этель от необходимости придумывать предлог для ухода.

Ехать от Олдгейта до вокзала Виктории было долго, сначала на автобусе, потом на метро, и Этель добралась до места встречи без нескольких минут час. Может, Фицу надоело ждать и он уехал? От этой мысли у нее подкосились ноги. Но он ждал ее. На нем был твидовый костюм, словно он собрался за город, и ей сразу стало лучше.

Он улыбнулся.

– Я боялся, что вы не придете, – сказал он.

– Сама не знаю, зачем я пришла, – ответила она. – Зачем вы меня позвали?

– Хочу показать вам кое-что, – сказал он, взяв ее за руку.

Они вышли из здания вокзала. Этель было приятно идти с ним под руку, хоть она и понимала, что это глупо. Его смелость ее удивляла. Его было легко узнать даже издали. Что если навстречу попадется кто-нибудь из его друзей? Наверное, они сделают вид, что не заметили друг друга. У представителей класса, к которому относился Фиц, ожидать верности от человека, который женат уже несколько лет, было не принято.

Они проехали несколько остановок на автобусе и вышли в скандально известном пригороде Челси. В этом районе недорогого съемного жилья селились художники и писатели. Что же, интересно, хотел он ей показать? – подумала Этель. Они пошли по улице вдоль маленьких коттеджей.