Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 62 страниц)

Когда Фиц проходил через вестибюль, его окликнул портье: Фицу звонили по телефону.

– Фиц, это ты? – услышал он знакомый голос. Искаженный и едва слышный, но, к его изумлению, это был голос его сестры Мод.

– Как тебе это удалось?! – спросил он. Звонить из Лондона в Париж могли только члены правительства и военные.

– Я звоню из военного министерства, из кабинета Джонни Ремарка.

– Я рад тебя слышать, – сказал Фиц. – Как ты?

– Все ужасно беспокоятся, – сказала она. – Сначала газеты печатали только хорошие новости. Но те, кто знает географию, видели, что после каждой победы доблестных французских войск немцы продвигались еще на полсотни миль вглубь Франции. А в воскресенье «Таймс» напечатала специальный выпуск. Ну разве не странно? Ежедневные газеты пишут сплошное вранье, а когда решают напечатать правду, приходится делать спецвыпуск.

Она пыталась быть остроумной и язвительной, но Фиц слышал в ее голосе страх.

– И что написано в спецвыпуске?

– Там сказано: армия в беспорядке отступает. Асквит в ярости. Теперь все ждут, что Париж вот-вот падет… – Она не сдержалась и всхлипнула. – Фиц, что с тобой будет?

Соврать он не мог.

– Не знаю. Правительство переехало в Бордо. Сэра Джона Френча отчитали, но он по-прежнему здесь.

– Сэр Джон пожаловался в военное министерство, что Китченер приехал в Париж в форме фельдмаршала, а это нарушение этикета, потому что раз он министр, то, следовательно, лицо гражданское.

– Господи боже! В такое время он думает об этикете! Почему его не сняли?

– Джонни говорит – это бы выглядело признанием нашего поражения.

– А как будет выглядеть, если Париж займут немцы?

– Ах, Фиц! – Мод разрыдалась. – А как же ребенок, твое дитя, которое должно скоро появиться на свет?

– Как там Би? – спросил Фиц виновато, вспомнив, где провел ночь.

Мод шмыгнула носом и вздохнула, успокаиваясь.

– Би выглядит прекрасно. У нее уже нет этих мучительных приступов утренней тошноты.

– Скажи, что я по ней скучаю.

В телефоне затрещало, и на несколько секунд в их разговор ворвался другой голос. Это значило, что их могут разъединить в любую секунду. Потом снова заговорила Мод.

– Фиц, когда это кончится? – печально спросила она.

– В ближайшие несколько дней, – ответил он. – Так или иначе.

– Пожалуйста, будь осторожен!

Разговор прервался.

Фиц положил трубку, дал портье чаевые и вышел на Вандомскую площадь.

Он сел в автомобиль. Разговор с Мод расстроил его. Фиц был готов умереть за свою страну и надеялся, что сможет встретить смерть мужественно, но ему хотелось взглянуть на свое дитя. Он никогда еще не был отцом – и хотел увидеть своего ребенка, хотел наблюдать, как он учится и растет, помогать ему взрослеть… И ему была непереносима мысль, что его ребенок может вырасти без отца.

Он переехал через Сену к комплексу армейских зданий, который называли Дом инвалидов. Галлиени расположил свой штаб в ближайшей школе – лицее Виктора Дюруи, скрытом за деревьями. Вход бдительно охраняли часовые в ярко-синих мундирах, красных брюках и красных кепи – насколько лучше они смотрелись, чем англичане в своей грязно-зеленой форме! Французы еще не поняли, что теперь, когда появились точные современные винтовки, солдату нужно сливаться с пейзажем.

Часовые хорошо знали Фица, и он беспрепятственно вошел в здание. Когда-то здесь была школа для девочек – на стенах висели нарисованные цветы и зверушки, на классных досках, убранных в угол, еще виднелись спряжения французских глаголов. Винтовки часовых и сапоги офицеров, казалось, оскорбляли память утраченного изящества.

Фиц направился прямиком к бывшей учительской. Едва войдя, почувствовал атмосферу всеобщего волнения. На стене висела большая карта центральной Франции, на которой булавками было отмечено расположение армий. Галлиени был высок, худ и держался очень прямо, несмотря на рак простаты, из-за которого в феврале ему пришлось оставить службу. Теперь он вновь был в форме и, воинственно поблескивая пенсне, разглядывал карту.

Фиц отдал честь, потом, по французскому обычаю, пожал руку своему коллеге с французской стороны майору Дюпюи и шепотом спросил, что происходит.

– Гадаем о намерениях фон Клука, – сказал Дюпюи.

У Галлиени была эскадрилья из девяти старых самолетов, с помощью которых он следил за вражеской армией. Ближайшей к Парижу сейчас была Первая армия под командованием генерала фон Клука.

– Из чего вы исходите? – спросил Фиц.

– У нас две сводки, – Дюпюи указал на карту. – Наша военная разведка сообщает, что фон Клук направляется на юго-восток, к реке Марне.

Это подтверждало данные английской разведки. Таким образом, Первая армия должна была пройти на восток мимо Парижа. А поскольку фон Клук командовал правым крылом, это означало, что вся их армия пройдет мимо города. Неужели Париж спасется?

– И еще у нас есть данные конной разведки, которые тоже это подтверждают, – продолжал Дюпюи.

Фиц задумчиво кивнул.

– Немецкая стратегия предполагает сначала разбить неприятельскую армию, а уже потом захватывать города.

– Но неужели вы не видите?! – взволнованно воскликнул Дюпюи. – Они подставляют нам фланг!

Фиц об этом и не подумал. Все его мысли были о судьбе Парижа. Сейчас он понял, что Дюпюи прав, и как раз в этом причина всеобщего воодушевления. Если права разведка, фон Клук совершил классическую ошибку: фланг армии более уязвим, чем фронт. Удар в неприкрытый фланг – все равно что нож в спину.

Как мог фон Клук допустить подобную ошибку? Должно быть, он считает, что французы слабы и не способны на контрнаступление.

В таком случае, он ошибается.

– Ваше высокопревосходительство, я полагаю, вас это заинтересует, – обратился Фиц к генералу, подавая ему конверт. – Это данные, полученные нашей разведкой сегодня утром.

– Отлично! – радостно воскликнул Галлиени.

Фиц подошел к карте.

– Вы позволите?

Генерал кивком изъявил согласие. Англичан не жаловали, но разведчикам были рады всегда.

Сверяясь с английским оригиналом, Фиц сказал:

– Наши утверждают, что армия фон Клука здесь, – он вколол в карту новую булавку, – и движется в этом направлении.

Это подтверждало заключения французов.

В комнате стало тихо.

– Значит, так и есть, – тихо сказал Дюпюи. – Они подставляют фланг.

Глаза генерала Галлиени блеснули из-за пенсне.

– Что ж, – сказал он, – самое время ударить.

II

Ночью, лежа рядом с худенькой Жини, Фиц был в крайне угнетенном расположении духа. Сейчас, когда постельные игры кончились, он обнаружил, что скучает по жене. Потом он удрученно подумал, что фон Клук, разумеется, поймет свою ошибку и успеет изменить курс.

Но на следующее утро – была пятница, 4 сентября – к радости защитников Парижа, фон Клук продолжил движение на юго-восток. И генералу Жоффру этого было достаточно. Он отдал приказ Шестой французской армии на следующее утро выйти из Парижа и ударить по армии фон Клука с тыла.

А англичане продолжали бездействовать.

Когда Фиц встретился с Жини «У Альберта», он был в совершенном отчаянии.

– Это наш последний шанс, – объяснял он ей за бокалом шампанского, от которого не испытывал никакого удовольствия. – Если мы сможем задать немцам хорошую трепку – сейчас, когда они измотаны, а их коммуникации растянуты, мы остановим наступление. Но если эта контратака окажется неудачной, Париж падет.

Она слушала его, сидя на высоком барном стуле. Скрестив длинные ноги в шелестящих шелковых чулках, она спросила:

– Ну а почему ты так мрачен?

– Да потому что в такое время англичане бездействуют! Если Париж падет, мы не переживем позора.

– Тогда пусть генерал Жоффр потребует от сэра Джона, чтобы англичане вступили в бой. Поговори с Жоффром сам.

– Он не примет английского майора. К тому же он наверняка решит, что эта какая-то уловка сэра Джона. А у меня будут большие неприятности, хотя нельзя сказать, что меня это волнует.

– Тогда поговори с кем-то из его советников.

– Это сложно. Я не могу заявиться во французский штаб и сообщить, что англичане их предали.

– Но ты можешь шепнуть пару слов генералу Лурсо – так, что никто об этом и не узнает. Вон он сидит!

Фиц проследил за ее взглядом и увидел француза лет шестидесяти, в цивильном платье, сидящего за столиком с молодой женщиной в красном.

– Он очень славный, – добавила Жини.

– Ты с ним знакома?

– Да, но ему больше понравилась Лизетт.

Фиц колебался. Снова он собирался действовать в обход своего начальства. Впрочем, сейчас не время быть деликатным. Решалась судьба Парижа. Надо попытаться сделать все возможное.

– Представь меня, – попросил он.

– Подходи через минутку.

Жини изящно соскользнула со стула и пошла через комнату, чуть покачивая бедрами в ритме рэгтайма, что наигрывали на пианино, к столику, за которым сидел генерал. Она поцеловала его в губы, улыбнулась его собеседнице и села. Начался разговор, лица собеседников стали серьезными, и через несколько секунд Жини махнула Фицу рукой.

Лурсо встал, и мужчины обменялись рукопожатием.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, – сказал Фиц.

– Не годится говорить о делах в таком месте, – сказал генерал, – но Жини уверяет, что то, о чем вы хотите говорить, очень срочно.

– Именно так, господин генерал, – подтвердил Фиц и сел.

III

На следующий день Фиц отправился в Мелен, город в двадцати пяти милях к юго-востоку от Парижа, и узнал, что в экспедиционных войсках ничего не изменилось.

Может быть, его информацию не передали Жоффру. Или передали, но Жоффр решил, что ничего не сможет сделать.

Фиц вошел в Во-ле-Пениль, величественный замок Людовика XV, в котором располагался штаб сэра Джона, и в вестибюле столкнулся с полковником Хервеем.

– Сэр, не будет ли мне позволено спросить, почему, когда наши союзники начинают контрнаступление, мы в нем не участвуем? – спросил Фиц со всей возможной учтивостью.

– Нет, не будет! – отрезал Хервей.

– Но французы считают, – настойчиво продолжал Фиц, сдерживая гнев, – что у них и немцев силы примерно равны, и даже небольшой перевес может очень помочь.

– Ну еще бы, конечно считают!

Хервей презрительно рассмеялся – так, словно французы не имели права требовать помощи от союзников. Фиц почувствовал, что теряет над собой контроль.

– Из-за нашей нерешительности Париж уже мог пасть!

– Как вы смеете употреблять такие выражения, майор!

– Нас послали сюда спасать Францию. Может, именно сейчас состоится решающая битва! – вскричал Фиц, уже не в силах говорить спокойно. – Если Париж падет, и вся Франция вместе с ним, то, вернувшись домой, чем мы оправдаем свое бездействие?

Не отвечая, Хервей смотрел мимо Фица. Обернувшись, Фиц увидел тяжелую, медлительную фигуру во французской форме: черный мундир, не застегнутый на широком торсе, плохо сидевшие красные брюки, тугие чулки и красная с золотом генеральская фуражка, надвинутая низко на лоб. Из-под черно-седых бровей на Фица и Хервея быстро глянули бесцветные глаза. Фиц узнал генерала Жоффра.

Когда генерал в сопровождении свиты прошел мимо, Хервей спросил:

– Это ваших рук дело?

Фицу показалось недостойным лгать.

– Возможно.

– Мы еще поговорим, – сказал Хервей и поспешил за Жоффром.

Сэр Джон принимал Жоффра в маленькой комнатке в присутствии нескольких офицеров, но Фиц в их число не попал. Он ждал в офицерской столовой, гадая, что скажет Жоффр и сможет ли он заставить сэра Джона принять участие в контрнаступлении.

Ответ он узнал через два часа от лейтенанта Мюррея.

– Говорят, Жоффр перепробовал все способы, – сказал Мюррей. – Он умолял, плакал, говорил, что англичане вовеки не смоют позора. И добился своего. Завтра выступаем на север.

Фиц улыбнулся.

Минуту спустя к нему подошел полковник Хервей. Фиц вежливо встал.

– Это переходит все границы! – сказал Хервей. – Генерал Лурсо рассказал мне, что вы сделали, – он хотел таким образом вас поощрить.

– Не стану отрицать своего участия, – ответил Фиц. – Судя по результату разговора, я поступил правильно.

– Ну так вот что я вам скажу, Фицгерберт, – сказал Хервей, понизив голос. – Вы проявили нелояльность, с этого дня ваше имя будет в черном списке, и прощения не ждите! Повышения вам не видать, даже если война будет идти год. Как были майором, так майором и останетесь до конца своих дней!

– Благодарю за откровенность, полковник, – сказал Фиц. – Но я стал военным, чтобы побеждать в битвах, а не получать звания.

IV

Наступление сэра Джона в воскресенье было таким осторожным, что Фиц сгорал со стыда, но все же, к его облегчению, этого оказалось достаточно, чтобы вынудить фон Клука послать им навстречу войска, необходимые в другом месте. Теперь немцы сражались на два фронта – западный и южный, чего опасается любой командир.

Утром в понедельник Фиц проснулся в замке, – он спал на полу, завернувшись в одеяло. Он был полон надежд. Позавтракав в офицерской столовой, он с нетерпением ждал возвращения самолетов разведки с утреннего вылета. Война – это то бешеный натиск, то полное бездействие. Рядом с замком находилась старая церковь, говорили, что ее построили еще в 1000 году, и Фиц пошел на нее посмотреть – но он никогда не понимал, что люди находят в старых церквах.

Разведчики давали отчет о выполненном задании в величественном зале с видом на парк. В пышной обстановке XVIII века офицеры сидели на походных стульях за дешевым дощатым столом. У сэра Джона выдавались вперед подбородок и рот, так что казалось, что под длинными, как у моржа, седыми усами он постоянно прячет гримасу уязвленной гордости.

Летчики сообщили, что англичанам путь открыт, а немецкие колонны уходят на север.

Фиц ликовал. Контратака союзников была неожиданной, и немцев, похоже, удалось застать врасплох. Конечно, они скоро перегруппируются, но пока им приходится тяжко.

Он ждал, что сэр Джон прикажет форсировать наступление, но, к его разочарованию, командующий просто подтвердил поставленные ранее задачи.

Фиц перевел на французский разведданные и сел в машину. Двадцать пять миль до Парижа он мчался быстро, как только мог – все движение шло в обратную сторону. Из города шел сплошной поток грузовиков, автомобилей и телег. Битком набитые людьми и заваленные багажом, они двигались на юг, спасаясь от германских войск.

В Париже он задержался, пропуская войска темнокожих алжирцев, направлявшихся с одного вокзала на другой. Офицеры у них ехали верхом на мулах и носили ярко-красные одеяния. Парижанки протягивали солдатам цветы и угощали фруктами, а владельцы кафе выносили им прохладительные напитки.

Далее Фиц без затруднений добрался до Дома инвалидов и отнес разведданные в штаб. Английская разведка снова подтвердила то, что уже было известно французам. Некоторые германские части отступали.

– Мы должны продолжить наступление! – сказал старый генерал. – Где англичане?

Фиц подошел к карте и показал английские позиции и намеченные на сегодня цели.

– Этого мало! – сердито воскликнул Галлиени. – Вы должны продвинуться дальше! Нам необходимо, чтобы вы наступали, тогда фон Клук не сможет укрепить фланг. Когда вы перейдете Марну?

Фиц был согласен с каждым словом в язвительной речи Галлиени, но признаться в этом не мог, поэтому он просто сказал:

– Я приложу все усилия, чтобы убедить в этом сэра Джона.

Но Галлиени уже думал, как компенсировать медлительность англичан.

– Мы сегодня же укрепим армию Манури на реке Урк Седьмой дивизией Четвертого корпуса, – решительно сказал он.

– Господин генерал, – заметил Дюпюи, – мы не успеем перевезти сегодня всех, у нас недостаточно поездов.

– Перевозите на автомобилях, – сказал Галлиени.

– На автомобилях?! – ошеломленно взглянул на него Дюпюи. – Где же нам взять столько автомобилей?

– Возьмите такси!

Все в комнате замерли. Не сошел ли генерал с ума?

– Звоните начальнику полиции, – сказал Галлиени. – Пусть прикажет своим останавливать такси, высаживать пассажиров и направлять водителей сюда. Мы будем сажать в машины солдат и отправлять на передовую.

Увидев, что генерал не шутит, Фиц широко улыбнулся. Такой подход ему был по душе: делать все, что потребуется, лишь бы победить.

Пожав плечами, Дюпюи взялся за телефон.

– Соедините меня с начальником полиции, немедленно!

«На это я должен посмотреть», – подумал Фиц.

Он вышел и закурил. Долго ждать не пришлось. Через несколько минут на мосту Александра Третьего показался красный «Рено» и, объехав большую декоративную лужайку, остановился перед главным зданием. За ним прибыли еще два, потом еще несколько десятков.

Никогда еще Фиц не видел ничего подобного. Водители выходили из машин, закуривали, оживленно переговаривались. У каждого было свое предположение, почему они здесь оказались.

Наконец из здания школы вышел Дюпюи, в одной руке держа громкоговоритель, в другой – стопку путевых листков. Водители притихли.

– Коменданту Парижа необходимо послать вас отсюда в Бланьи! – крикнул он в рупор. Водители взирали на него в недоуменной тишине. – В каждую машину вы должны посадить пять солдат и отвезти в Нантей.

Нантей находился в тридцати милях к востоку и очень близко к линии фронта. Водители начали понимать, о чем речь. Они стали переглядываться, улыбаясь и кивая. Фиц догадался, что они рады поучаствовать в военных действиях, особенно столь необычным образом.

– Я прошу каждого перед отправлением заполнить вот такую форму, чтобы, вернувшись, вы могли прийти за деньгами.

Все зашумели. Им еще и заплатят!

– Когда ваши машины уедут, я дам распоряжения следующей партии. Да здравствует Париж! Да здравствует Франция!

Водители ответили одобрительными возгласами. Они столпились вокруг Дюпюи, разбирая бланки. Фиц помог ему их раздать.

Скоро такси начали разъезжаться, разворачиваясь перед главным зданием и, бодро сигналя, направились на передовую.

IV [17]17
  Повтор в нумерации согласно печатному оригиналу. – Прим. верстальщика.


[Закрыть]

Чтобы пройти всего двадцать пять миль, англичанам потребовалось целых три дня. В основном их продвижение не встречало сопротивления, и если бы они двигались быстрее, то могли бы нанести решающий удар.

Тем не менее в среду 9 сентября Фиц видел, что люди Галлиени находятся в бодром настроении. Фон Клук отступал. «Немцы испугались!» – сказал полковник Дюпюи.

Фиц не поверил, что немцы испугались. Взглянув на карту, можно было подобрать более правдоподобное объяснение. Как ни медлительно и робко продвигались англичане, они вошли в брешь между Первой и Второй германскими армиями – брешь, появившуюся, когда фон Клук повернул свои войска на запад, чтобы принять удар со стороны Парижа.

– Мы нашли их слабое место и вбиваем туда клин, – сказал с надеждой Фиц, и голос его дрогнул.

Он велел себе успокоиться. До сих пор во всех сражениях побеждали германские войска. С другой стороны, их коммуникации были растянуты, люди – измучены, к тому же некоторые части были переброшены в Восточную Пруссию. Французы же получили значительное пополнение, а в вопросе поставок продовольствия волноваться было не о чем, поскольку они были на своей территории.

Но когда в пяти милях к северу от реки Марны английские войска вновь остановились, Фиц почувствовал, что его ожидания не оправдаются. Почему сэр Джон не желает воспользоваться своей удачей? Ведь его войска практически не встречают сопротивления!

Но немцы, казалось, не замечали нерешительности англичан, продолжая отступать. По мере того, как за окнами школы удлинялись тени деревьев, штабом Галлиени овладевало чувство сдерживаемого ликования. К концу дня стало известно, что немцы бегут.

Фиц с трудом мог в это поверить. На смену отчаянию прошлой недели пришла надежда. Он сидел на стульчике, слишком маленьком для него, и рассматривал висевшую на стене карту. Тогда, семь дней назад, казалось, что линия фронта станет трамплином для последней атаки; сейчас же это была стена, упершись в которую немцам пришлось повернуть назад.

Когда солнце скрылось за Эйфелевой башней, союзники еще не одержали победы, но германские войска наконец были остановлены, впервые за многие недели наступления.

Дюпюи обнял Фица и расцеловал его, и Фиц не возражал.

– Мы их остановили, – сказал Галлиени, и Фиц, к своему удивлению, увидел, как за стеклами генеральского пенсне заблестели слезы. – Мы их остановили.

V

Вскоре после сражения на Марне обе армии начали рыть окопы.

Сентябрьская жара сменилась тоскливыми октябрьскими дождями. Состояние безысходности с восточной части фронта распространилось на весь фронт, подобно тому, как теряет подвижность тело умирающего человека.

Решающее сражение этой осени проходило под бельгийским городком Ипром, в самой западной точке фронта, в двадцати милях от моря. Немцы бросились в решительную атаку, пытаясь обойти фланг англичан. Бои продолжались четыре недели. В отличие от всех предыдущих, это было позиционное сражение: обе армии сидели в окопах, прячась от артиллерии и лишь изредка отваживаясь на самоубийственные вылазки против вражеских пулеметов. В конце концов англичан спасло пополнение, в которое входил корпус смуглолицых индийцев, дрожавших от холода в своей тропической форме. В результате сражения погибло семьдесят пять тысяч английских солдат, и Экспедиционный корпус обескровел. Но союзники закончили оборонительные сооружения от швейцарской границы до Английского канала, и продвижение немцев было остановлено.

24 декабря Фиц был в английском штабе в городе Сент-Омер неподалеку от Па-де-Кале. На душе у него было тяжело. Он вспоминал, с какой уверенностью он и другие офицеры уверяли солдат, что Рождество все они будут встречать дома. Было очевидно, что война затянется. День за днем противоборствующие армии проводили в окопах – страдая от недоедания, дизентерии, переохлаждения и вшей, время от времени стреляя по крысам, пировавшим на усеянной телами ничейной земле между линиями окопов. Когда-то Фиц точно знал причины, сделавшие участие Великобритании в войне неизбежным, но теперь он не мог их вспомнить.

В тот день дождь прекратился. Похолодало. Сэр Джон послал по всем войскам предостережение, что под Рождество враг планирует наступление. Фиц знал, что угроза вымышленная: у разведки не было никаких оснований для подобных предостережений. Сэр Джон просто не хотел, чтобы в Рождество солдаты расслабились и потеряли бдительность; все дело было только в этом.

Каждый солдат должен был получить от принцессы Марии, семнадцатилетней дочери короля и королевы, подарок: узорчатую латунную коробочку с табаком, портретом принцессы и рождественской открыткой от короля. Для некурящих, сикхов и медсестер были подготовлены другие подарки: вместо табака – леденцы или шоколад. Фиц их развозил, и вечером, поскольку было уже поздно возвращаться в относительный комфорт Сент-Омера, остался в штабе Четвертого батальона «Валлийских стрелков» – сыром блиндаже в четверти милях от линии фронта. Он сидел с книжкой о Шерлоке Холмсе и курил маленькие, тоненькие сигарки, к которым уже привык. Они были не так хороши, как его «Панателлас», но время было такое, что он бы все равно не успевал выкурить большую сигару. Рядом сидел Мюррей, получивший после Ипра звание капитана. Фиц ничего не получил: Хервей держал свое слово.

Скоро после наступления темноты Фиц, к своему удивлению, услышал беспорядочную пальбу из винтовок. Солдаты увидели вдали огни и решили, что немцы под покровом ночи пошли в наступление. Огни оказались разноцветными фонариками, которыми немцы украшали бруствер.

Мюррей рассказал Фицу об индийских войсках, защищавших следующий сектор. «Они, бедняги, приехали в летней форме, потому что кто-то сказал им, что война кончится раньше, чем похолодает, – сказал он. – Но знаете что, Фиц? Эти цветные солдаты очень изобретательны. Помните, мы просили военное министерство дать нам окопные минометы, такие, как у немцев, что забрасывают гранаты далеко за бруствер? Так эти индийцы сделали минометы сами, из кусков чугунной трубы. Выглядит как полная дребедень, но ведь работает!»

Утром все было в инее, земля под ногами стала твердой. С первыми лучами солнца Фиц и Мюррей раздали подарки. Солдаты сгрудились у походных печурок, пытаясь согреться. Правда, они утверждали, что рады холоду: лучше мороз, чем грязь, особенно тем, у кого от сырости болели ноги. Фиц заметил, что некоторые солдаты между собой переговаривались на валлийском, хотя к офицерам обращались всегда по-английски.

Немецкие окопы, находившиеся метрах в четырехстах, было не видно из-за утренней дымки такого же цвета, как немецкая форма – бледно-серебристо-голубого, его называли «серый полевой». Фиц услышал вдали звуки музыки: немцы пели рождественские песни. У Фица не было слуха, но некоторые мелодии показались ему знакомыми.

Он вернулся в блиндаж, позавтракал с другими офицерами. Завтрак был безвкусный: консервированная ветчина с черствым хлебом. Потом он вышел наружу покурить. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Он представил себе, какой завтрак в эту самую минуту подают в Ти-Гуине: копченую рыбу, горячие сосиски, свежие яйца, почки ягненка, запеченные с грибами, тосты с маслом и ароматный кофе со сливками. Ему так хотелось надеть чистое белье, до хруста выглаженную сорочку, костюм из мягкой шерсти. Ему хотелось сидеть у пылающего камина и ничего не делать. Разве что полистать глупый, но смешной журнал «Панч».

Из блиндажа вышел Мюррей и сказал:

– Вас просят к телефону. Звонят из штаба.

Фиц удивился. Найти его здесь было нелегко, но кто-то постарался. Он понадеялся, что ему звонят не по поводу ссоры, произошедшей между французами и англичанами, пока он тут развозит подарки. С озабоченным видом он нырнул в блиндаж и взял трубку полевого телефона.

– Фицгерберт!

– Доброе утро, майор, – услышал он незнакомый голос. – Это капитан Дэвис. Вы меня не знаете, меня попросили позвонить вам и передать известие из дома.

Из дома? Только бы ничего плохого не случилось, подумал Фиц.

– Вы очень любезны, капитан, – сказал он. – Какое известие?

– Ваша жена родила здорового крепкого мальчика. И мать и ребенок чувствуют себя хорошо!

– Что?! – Фиц опустился на ящик. Ребенок должен был родиться позже… через неделю или две. У детей, родившихся до срока, слабое здоровье… Но он вроде чувствует себя хорошо. И Би тоже.

У Фица теперь сын, наследник.

– Майор, вы слышите меня? – звучал в трубке голос капитана Дэвиса.

– Да-да, – ответил Фиц. – Просто это так неожиданно…

– Так как сейчас Рождество, мы решили, что эта новость вас поддержит…

– Ну конечно, еще бы!

– Позвольте мне первым поздравить вас.

– Благодарю, – сказал Фицгерберт. – От всей души благодарю! – Но капитан Дэвис уже повесил трубку.

Тут Фиц заметил, что остальные офицеры в блиндаже молча смотрят на него. Наконец один спросил:

– Известие хорошее или плохое?

– Хорошее! – сказал Фиц. – Просто замечательное! Я стал отцом.

Все начали пожимать ему руки, а Мюррей, несмотря на утренний час, достал бутылку виски, и все выпили за здоровье младенца.

– Как его будут звать? – спросил Мюррей.

– Пока я жив, виконт Эйбрауэн, – сказал Фиц, и лишь потом понял, что Мюррей спрашивал про имя, а не про титул. – Джордж – в честь моего отца, и Уильям – в честь деда. А отца Би звали Петр Николаевич, так что, возможно, мы добавим и эти имена.

Мюррея, казалось, это позабавило.

– Джордж Уильям Питер Николас Фицгерберт, виконт Эйбрауэн! – произнес он. – С таким количеством имен жить можно!

– Особенно если весишь пока всего фунтов семь, – довольно кивнул Фиц.

Он весь сиял от радости и гордости.

– Схожу-ка я на передовую, – сказал он, когда они допили виски. – Отнесу ребятам сигар.

Фиц вышел из блиндажа и пошел по ходу сообщения к передовой. Он был на седьмом небе от счастья. Стрельбы не было, воздух был морозный и чистый (везде, кроме отхожего места, мимо которого Фиц прошел быстро). Но он вдруг поймал себя на том, что думает не о Би, а об Этель. Интересно, а она родила? Хорошо ли ей в том домике, который она выторговала у Фица? Тогда его ошарашил напор, с каким она торговалась, но он помнил, что это его ребенка она носит под сердцем. И надеялся, что у нее роды пройдут так же хорошо, как у Би.

Но все эти мысли вылетели у него их головы, когда он подошел к окопам для стрельбы. Завернув за угол, он остановился как вкопанный.

В окопе никого не было. Он прошел по окопу в одну ячейку, потом в другую – и никого не увидел. Как в сказке про призраков или корабль без матросов, плавающий сам по себе.

Этому должно быть объяснение. Может, было наступление, о котором Фицу не сказали?

Ему пришло в голову выглянуть из окопа.

Но беспечно высовываться нельзя. Многие гибли на фронте в первый же день лишь потому, что решили на секундочку выглянуть.

Фиц взял лопатку с короткой ручкой – ими рыли окопы – и медленно начал поднимать ее штык. Потом медленно поднял голову, прячась за лопаткой, и осторожно выглянул в узкий просвет между лопаткой и бруствером.

То, что он увидел, его потрясло.

Солдаты, свои и германские, вышли на изрытую воронками ничейную полосу. Они стояли группами и разговаривали.

Фиц не верил своим глазам. На ничейной полосе стояли сотни солдат, и справа и слева, насколько хватало глаз, англичане и немцы.

Что, черт возьми, происходит?

Он выбрался из окопа и пошел к ним по изрытой снарядами земле. Солдаты показывали друг другу фотографии жен, детей и невест, предлагали сигареты и пытались завязать разговор, говоря, например: «Я – Роберт. А ты?..»

Фиц заметил двух увлеченно беседующих сержантов, английского и немецкого. Он похлопал своего по плечу.

– Эй! – сказал он. – Это что за чертовщина здесь творится?

У сержанта был гортанный акцент кардиффских докеров.

– Сэр, честно говоря, даже не знаю, как это произошло. Несколько немцев вдруг поднялись из окопов, без оружия, и кричат: «С Рождеством!» Тогда один из наших сделал то же самое. А они начали вылезать на нейтралку, и не успел я глазом моргнуть, как там уже были все.

– Но ведь в окопах никого не осталось! – гневно воскликнул Фиц. – Неужели вам не пришло в голову, что это может быть уловка?

Сержант огляделся по сторонам.

– Нет, сэр, честно говоря, не пришло, – невозмутимо ответил он.

На самом деле Фиц и сам в это не верил. Какую выгоду враг может извлечь из того, что солдаты враждующих армий на передовой завязали дружбу?

– Сэр, это – Ганс Браун, – сказал сержант, указывая на немца. – Он работал официантом в Лондоне, в отеле «Савой». Говорит по-английски!

Немецкий сержант отдал Фицу честь.

– Рад с вами познакомиться, господин майор! – сказал он. – С Рождеством вас! – У него было более правильное произношение, чем у сержанта из Кардиффа. Он достал флягу. – Вы позволите предложить вам глоточек шнапса?

– О господи! – покачал головой Фиц и пошел прочь.

Ему больше ничего и не оставалось. Это было бы невозможно прекратить даже с помощью офицеров и сержантов. А без их помощи – тем более. Он решил сообщить о создавшемся положении вышестоящим, и пусть этим занимается кто-нибудь другой.