Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 62 страниц)

Глава десятая

1–3 августа 1914 года

В то субботнее утро Мод сидела в утренней столовой их лондонского дома и не могла съесть ни кусочка. В высокие окна било летнее солнце. Обстановка должна была настраивать на спокойный лад: персидские ковры, стены выкрашены в спокойные зеленые тона, голубые занавески, – но ничто не могло утишись ее тревогу. Война была на пороге, и никто – ни немецкий кайзер, ни российский царь, ни сэр Эдвард Грей – уже не могли ее остановить.

Вошла Би в воздушном летнем платье и ажурной шали. Дворецкий Граут в белых перчатках налил ей кофе, и она взяла из вазы персик.

Мод держала газету, но дальше заголовков читать не могла. Волнение мешало ей сосредоточиться. Она отбросила газету в сторону. Граут взял ее и аккуратно сложил.

– Не волнуйтесь, госпожа, – сказал он. – Если понадобится, мы зададим немцам жару.

Она гневно взглянула на него, но промолчала. Спорить со слугами глупо и недостойно.

Тетя Гермия решила тактично его отослать:

– Я уверена, вы правы, Граут, – сказала она. – Будьте так любезны, принесите нам еще горячих булочек.

В столовую вошел Фиц. Он осведомился о самочувствии Би, и та пожала плечами. Мод показалось, что-то переменилось в их отношениях, но она была слишком расстроена, чтобы думать об этом.

– Ну, как все прошло вчера? – спросила она у Фица. Накануне он вместе с другими членами партии консерваторов был на конференции в загородном доме рядом с деревушкой Воргрейв.

– Смит привез послание от Черчилля, – начал Фиц. Фредерик Эдвин Смит, член парламента от партии консерваторов, был в большой дружбе с либералом Уинстоном Черчиллем. – Черчилль предлагает создать коалиционное правительство, состоящее из либералов и консерваторов.

Мод была потрясена. Обычно она знала, что происходит в либеральных кругах, но этот секрет премьер-министр Асквит от нее утаил.

– Это возмутительно! – воскликнула она. – В этом случае война станет еще более вероятной.

С раздражающим спокойствием Фиц положил себе горячих сосисок и продолжал:

– Левое крыло либералов ненамного лучше пацифистов. Думаю, Асквит опасается, что они попытаются связать ему руки. Но в собственной партии у него нет достаточной поддержки, чтобы достичь перевеса. К кому же ему обращаться за помощью как не к консерваторам? Вот он и предлагает коалицию.

Этого Мод и боялась.

– И что ответил Бонар Лоу? – спросила она. Бонар Лоу – лидер консерваторов, от его мнения многое зависит.

– Он отказался.

– Слава Богу!

– И я его поддержал.

– Почему? Ты разве не хочешь, чтобы Бонар Лоу вошел в правительство?

– Я рассчитываю на большее. Если Асквит стремится к войне, а левое крыло под руководством Ллойда Джорджа взбунтуется, либералы будут слишком разобщены, чтобы управлять. Тогда власть перейдет к нам, и Бонар Лоу станет премьер-министром.

– Ты посмотри, как все складывается в пользу войны! – яростно воскликнула Мод. – Асквит стремится к коалиции с консерваторами, потому что они настроены более воинственно. А если Ллойд Джордж устроит восстание против Асквита, власть все равно окажется у консерваторов. И все пытаются добиться поста для себя, нисколько не заботясь о том, чтобы сохранить мир…

– А что у тебя? – спросил Фиц. – Ты вчера была у Бошанов?

У Бошанов собиралась фракция, стремящаяся к мирному урегулированию. Мод улыбнулась. Все же оставался луч надежды.

– Сегодня утром, несмотря на субботний день, Асквит созвал заседание кабинета. Морли и Бернс считают необходимым сделать заявление, что Англия ни при каких обстоятельствах не выступит против Германии.

– Они не могут заранее решать такие вопросы. Грей подаст в отставку.

– Грей все время угрожает отставкой, но никогда не уходит.

– И все же им нельзя вносить раскол в кабинет теперь, когда наготове моя партия, которая только и ждет возможности перехватить власть.

Мод знала, что Фиц прав, и от отчаяния ей хотелось плакать.

Би уронила нож и издала неопределенный стон.

– Что с тобой, дорогая? – спросил Фиц.

Та побледнела и встала.

– Прошу прощения, – сказала она и быстро вышла из комнаты.

Мод вскочила.

– Мне лучше пойти за ней.

– Не надо, я сам, – остановил ее Фиц.

Мод дала волю любопытству. Когда Фиц был уже в дверях, она спросила:

– Ее что, по утрам тошнит?

Фиц замедлил шаг.

– Только никому не говори!

– Поздравляю! Я очень рада за вас.

– О! – воскликнула тетя Гермия, наконец поняв, о чем они говорят. – Какая прелесть!

– Но когда ребенок родится, – выдохнула Мод, – в мире будет война!

– Ах, да… – сказала тетя Гермия. – Я об этом и не подумала.

– Младенец-то разницы не заметит, – пожал плечами Фиц.

Мод почувствовала, что вот-вот заплачет.

– А когда он должен появиться на свет?

– В январе… Почему тебя это так расстроило?

– Фиц… – всхлипнула Мод. – А вдруг тебя убьют на войне?

II

Немецкое посольство утром в субботу лихорадило. Вальтер был в комнате посла: отвечал на звонки, принимал телеграммы и делал записи. Если бы не тревога за их с Мод будущее, это время было бы самым насыщенным в его жизни. Но он не мог гордиться тем, что стал участником огромной международной игры, так как его мучил страх, что он и женщина, которую он любит, окажутся в двух враждующих лагерях.

Дружеская переписка между Вилли и Ники прекратилась. Накануне германское правительство послало русским холодный ультиматум, в котором давало двенадцать часов на то, чтобы остановить мобилизацию их чудовищной армии.

Двенадцать часов прошло, но ответа из Санкт-Петербурга не было.

И все же Вальтер надеялся, что война может ограничиться Восточной Европой, а Германия и Великобритания останутся друзьями. Посол Лихновский разделял его оптимистическую точку зрения. Даже Асквит сказал, что Франция и Англия могут остаться в стороне. В конце концов, будущее Сербии и Балканского региона особенно не затрагивало интересов ни той, ни другой стороны.

Ключевой фигурой была Франция. Накануне во второй половине дня Берлин послал еще один ультиматум, на этот раз в Париж, с предложением Франции объявить нейтралитет. Надежда на это была слабая, хоть Вальтер и цеплялся за нее. Срок ультиматума истек в полдень. В это время главнокомандующий Жозеф Жоффр потребовал немедленной мобилизации французской армии, утром был созван кабинет министров, чтобы принять решение. И во всех странах, мрачно думал Вальтер, генералы требовали от своих хозяев-политиков, чтобы те сделали первые шаги к войне.

Было трудно понять, на что решится Франция.

Без четверти одиннадцать, за семьдесят пять минут до конца срока, когда Франция должна была принять решение, к Лихновскому пожаловал неожиданный гость: сэр Уильям Тиррелл. Это был чиновник, занимавший важный пост, с большим опытом работы в области международных отношений, личный секретарь сэра Эдварда Грея. Вальтер немедленно провел его в кабинет посла. Лихновский сделал Вальтеру знак остаться.

– Министр иностранных дел просил меня известить вас, – сказал по-немецки Тиррелл, – что сейчас проходит заседание совета министров, в результате которого, возможно, он сможет сделать заявление.

Это была, без сомнения, заученная фраза, и говорил по-немецки Тиррелл очень хорошо, но все же Вальтер не уловил смысла фразы. Он посмотрел на Лихновского и увидел, что посол тоже озадачен.

– Заявление, – продолжал Тиррелл, – которое, возможно, поможет предотвратить великую катастрофу.

Звучало обнадеживающе, но расплывчато. «Ближе к делу!» – хотелось сказать Вальтеру.

Лихновский ответил с такой же вымученной дипломатической церемонностью:

– Как бы вы могли обозначить предмет заявления, сэр Уильям?

Ради бога, подумал Вальтер, речь идет о жизни и смерти!

– Существует вероятность, – отвечал чиновник, осторожно подбирая слова, – что если бы Германия воздержалась от нападения на Францию, то и Франция и Великобритания могли бы очень тщательно рассмотреть вопрос, действительно ли им так необходимо принимать участие в восточноевропейском конфликте.

Вальтер от волнения выронил карандаш. Франция и Англия останутся в стороне – именно об этом он и мечтал! Он перевел горящий взгляд на Лихновского. Посол, казалось, был удивлен и обрадован.

– Это вселяет надежду, – сказал он.

Тиррелл поднял ладонь в предостерегающем жесте:

– Поймите меня правильно: я ничего не обещаю.

«Хорошо, – подумал Вальтер, – но ты же не поболтать зашел».

– В таком случае могу сказать, что предложение ограничить войну пределами Восточной Европы было бы воспринято его величеством кайзером Вильгельмом и правительством Германии с большим интересом.

– Благодарю вас, – сказал Тиррелл, вставая. – Я так и передам сэру Эдварду.

Вальтер проводил Тиррелла к выходу. Он был в приподнятом расположении духа. Если Франция и Англия не будут участвовать в войне, он сможет жениться на Мод. Или это пустые мечты?

Он вернулся в кабинет посла. Но не успели они обсудить визит Тиррелла, как зазвонил телефон. Вальтер взял трубку, и знакомый голос сказал по-английски:

– Это Грей. Могу я говорить с его превосходительством?

– Конечно, сэр, – сказал Вальтер и передал трубку послу. – Сэр Эдвард Грей.

– Лихновский слушает. Доброе утро… Да, сэр Уильям только что ушел…

Вальтер смотрел на посла, ловя каждое слово из доступной ему части разговора и пытаясь по его лицу догадаться о том, что говорит Грей.

– Это крайне интересное предложение, – говорил Лихновский. – Позвольте мне пояснить нашу позицию. Германия не находится в ссоре ни с Францией, ни с Великобританией…

Похоже, разговор с Греем был просто повторением разговора с Тирреллом. Очевидно, англичане настроены серьезно.

– Мобилизация русской армии – это угроза, которую игнорировать невозможно, – отвечал Грею посол, – она направлена против Германии и нашего союзника Австро-Венгрии. Мы обратились к Франции с просьбой гарантировать нейтралитет. Если Франция пойдет на это, – или если Великобритания сможет гарантировать, что Франция останется нейтральной, – для войны в Западной Европе причин не будет… Благодарю вас, господин министр. Превосходно, я перезвоню вам в половине четвертого.

Он положил трубку, посмотрел на Вальтера – и оба торжествующе улыбнулись.

– Ну что ж, – сказал Лихновский. – Этого я не ожидал!

III

Мод была у герцогини Суссекской. Та как раз принимала группу влиятельных членов парламента от консерваторов. Вдруг в утреннюю столовую, где они пили чай, кипя от гнева, вошел Фиц.

– Асквит и Грей слились! – воскликнул он. – Они намерены предать наших друзей. Мне стыдно, что я англичанин!

Мод опасалась такой реакции. Фиц был неспособен на компромиссы. Он был убежден, что Англия должна отдавать приказы, а весь мир – повиноваться. Сама мысль, что правительству, возможно, придется вести переговоры с другими странами на равных, казалась ему дикой. И многие, к огорчению Мод, слишком многие разделяли его мнение.

– Фиц, дорогой, – сказала герцогиня, – успокойтесь и расскажите нам, что стряслось.

– Сегодня утром Асквит послал Дугласу письмо, – сказал Фиц. Мод догадалась, что он имеет в виду генерала сэра Чарльза Дугласа, командующего генштабом Британской империи. – Наш премьер-министр хотел подчеркнуть, что наше правительство никогда не обещало в случае войны Франции с Германией посылать туда английские войска.

Мод как единственный из присутствующих представитель либералов почувствовала себя обязанной встать на защиту правительства.

– Фиц, но ведь так оно и есть. Асквит лишь отметил, что у нас есть выбор.

– Тогда к чему была вся эта болтовня о поддержке французских войск?

– Чтобы составить планы на все случаи! Разговоры – это не договор, тем более в международной политике.

– Дружба есть дружба. Британская империя – ведущая держава мира. Женщине позволительно не понимать таких вещей, но от нас ждут, что мы не дадим в обиду своих соседей. Джентльмен не должен давать ни малейшего повода упрекнуть его в нечестности, и наше государство должно вести себя так же.

Такие речи могут вовлечь Англию в войну, подумала Мод и почувствовала холодок страха. Она не могла объяснить брату, какой опасности все они подвергаются. Их любовь друг к другу всегда была сильнее политических разногласий, но сейчас оба были так сердиты, что могли поссориться всерьез. А когда Фиц с кем-то ссорился, он никогда не мирился. Но ведь он сам отправится на войну, и может быть, никогда с нее не вернется, застреленный, заколотый штыками или разорванный на куски… И Фиц, и Вальтер тоже. Как мог Фиц этого не понимать? От отчаяния ей хотелось плакать.

Пока она пыталась найти нужные слова, заговорил один из гостей. Мод его узнала, это был Стид, редактор отдела зарубежных новостей в «Таймс».

– Могу вам сообщить, что немцы и евреи предпринимают грязные попытки запугать и подкупить мою редакцию, чтобы мы высказывались в поддержку нейтралитета, – сказал он.

Герцогиня поморщилась: она терпеть не могла язык бульварной прессы.

– Что вы имеете в виду? – холодно спросила Мод.

– Вчера у нашего редактора отдела финансовых новостей состоялась беседа с лордом Ротшильдом, – сказал журналист. – Он уговаривал нас в интересах мира смягчить антигерманскую направленность наших статей.

Мод была знакома с Натти Ротшильдом, убежденным либералом.

– И что же думает о просьбе Ротшильда лорд Нортклиффский? – спросила она. Лорд Нортклиффский был владельцем «Таймс».

Стид усмехнулся.

– Сегодня он велел сделать передовицу еще более жесткой! – Он взял с бокового столика газету и помахал ею. – «Мир не является нашим главным интересом», – зачитал он.

Мод не могла себе представить ничего более циничного, чем открытый призыв к войне. Она заметила, что даже Фица покоробила позиция журналиста. Она уже хотела ответить, но Фиц сменил тему.

– Я только что видел французского посла, Поля Камбона после беседы с Греем, – сказал Фиц. – Он был белее этой скатерти. Камбон сказал: «Ils vont nous lâcher», «Они нас бросят».

– А вы случайно не знаете, что так расстроило господина Камбона? – спросила герцогиня.

– Знаю. Видимо, немцы согласны оставить Францию в покое, если Франция пообещает не вступать в войну. Но если Франция откажется, англичане не будут чувствовать себя обязанными помогать Франции защищаться.

Мод было жаль французского посла, но ее сердце радостно забилось при мысли, что Англия может не участвовать в грядущей войне.

– Но Франция будет просто обязана отказаться, – сказала герцогиня. – У нее договор с Россией, по которому в случае войны они должны прийти друг к другу на помощь.

– Именно! – гневно сказал Фиц. – Какой смысл заключать международные соглашения, если в тяжелую минуту их нарушать?

– Чепуха, – сказала Мод, зная, что ведет себя грубо, но не желая об этом думать. – Международные соглашения нарушают при любом удобном случае. Дело не в этом.

– А в чем, позволь спросить? – ледяным тоном осведомился Фиц.

– Я думаю, Асквит и Грей просто пытаются напугать Францию и заставить взглянуть на происходящее трезво. Франция не может противостоять Германии без нашей помощи. Если они будут знать, что им придется сражаться в одиночку, возможно, это настроит их на более миролюбивый лад, и они удержат Россию от войны с Германией.

– А как же Сербия?

– Даже на этой стадии, – сказала Мод, – России и Австрии еще не поздно сесть за стол переговоров и выработать решение, приемлемое для Балкан.

Несколько секунд стояла тишина. Потом Фиц произнес:

– Очень сомневаюсь, что произойдет нечто подобное.

– И тем не менее, – сказала Мод, и сама слышала, какое отчаяние звучит в ее словах, – мы не должны терять надежду!

IV

Мод сидела у себя в комнате и никак не могла собраться с силами и переодеться к обеду. Горничная давно приготовила платье и украшения, но Мод просто сидела и смотрела на них.

Когда они были в Лондоне, она выезжала в свет почти каждый вечер. Но сегодня вечером она была не в состоянии блистать и очаровывать, не в состоянии выпытывать у сильных мира сего, что они думают по тому или иному поводу, и играть в азартнейшую игру – влиять на принимаемые решения, не позволяя им даже заподозрить это.

Вальтер уйдет на войну. Он наденет военную форму и возьмет ружье, а в него будут стрелять из пушек, мортир и пулеметов, пытаясь убить или ранить так тяжело, чтобы он не мог больше стрелять. Она едва сдерживала слезы.

В дверь постучали. Это был Граут.

– Госпожа, прибыл господин фон Ульрих, – сказал он.

Это ошеломило Мод. Появление Вальтера было для нее неожиданностью. Почему он пришел?

Заметив ее удивление, Граут добавил:

– Я сказал, что хозяина нет дома, и он спросил, может ли вас увидеть.

– Спасибо, Граут, – сказала Мод и поспешила вниз.

– Господин фон Ульрих в гостиной, – сказал ей вслед Граут. – Я сейчас скажу леди Гермии, и она спустится.

Даже Граут знал, что Мод не полагается оставаться наедине с молодым человеком. Но тетя Гермия не так уж легка на подъем, и несколько минут до ее появления у Мод будет.

Мод влетела в гостиную и бросилась Вальтеру в объятия.

– Что нам делать? – всхлипнула она. – Вальтер, ну что же нам делать?

Он крепко обнял ее и пристально посмотрел в глаза. У него было серое, измученное лицо.

– Франция не ответила Германии на ультиматум, – сказал он. – Наш посол в Париже настаивал на ответе и получил следующее: «Франция будет защищать собственные интересы». Они не обещают сохранять нейтралитет.

– Но может быть, еще есть время…

– Нет. Они приняли решение о мобилизации. Последнее слово осталось за Жоффром. Победили военные, как и во всех остальных странах. Телеграммы были посланы в четыре часа по Парижскому времени.

– Но вы еще можете сделать хоть что-нибудь?!

– У Германии не осталось выбора, – сказал он. – Мы не можем сражаться с Россией, если с другой стороны в нас вцепятся французы, хорошо вооруженные и полные решимости отбить Эльзас и Лотарингию. Поэтому нам самим придется напасть на Францию. План Шлиффена уже приводится в действие. На улицах Берлина толпы жителей распевают гимн.

– Тебе придется уехать в свой полк…

– Конечно.

Она вытерла лицо. Ее платок был так мал, глупый клочок расшитого батиста. Она вытерла глаза рукавом.

– Когда? – спросила она. – Когда ты уезжаешь?

– Еще несколько дней я буду в Лондоне, – сказал он. Она видела, что он сам еле сдерживает слезы. – Есть ли хоть малейший шанс, что Англия не будет участвовать? Тогда мне хотя бы не придется сражаться против твоей страны.

– Я не знаю, – сказала она, прижимаясь к нему. – Это выяснится завтра. Пожалуйста, обними меня покрепче! – Она опустила голову ему на плечо и закрыла глаза.

V

В воскресенье Фиц с возмущением увидел на Трафальгарской площади антивоенную демонстрацию. Говорил Кейр Харди, член парламента от партии лейбористов. Он был в твидовом костюме в мелкую клетку – как егерь, подумал Фиц. Харди стоял на постаменте колонны Нельсона и кричал что-то со своим шотландским акцентом. Никакого уважения к памяти героя, погибшего за Англию в Трафальгарской битве.

Харди говорил, что предстоящая война станет величайшей катастрофой, какую только видел мир. Он был представителем горнодобывающего округа – Мертира, соседнего с Эйбрауэном. Внебрачный сын горничной, пока не начал заниматься политикой работал на шахте. Что он мог знать о войне?

Фиц поторопился на чай к герцогине. В большом зале он увидел Мод, оживленно беседующую с Вальтером. Из-за кризиса Фиц отдалился от обоих и очень об этом жалел. Он любил сестру и восхищался Вальтером, но Вальтер был немцем, а сестра – либералкой, и в такие моменты как сейчас Фицу было трудно с ними разговаривать. Однако он старался делать все возможное, чтобы сохранить добрые отношения. И сейчас он сказал Мод:

– Я слышал, сегодня заседание кабинета министров прошло неспокойно?

Она кивнула.

– Вчера вечером Черчилль, никого не спросив, объявил о мобилизации флота. Бернс в знак протеста ушел в отставку.

– Ну что ж, не буду делать вид, что мне жаль, – сказал Фиц. Бернс, старый радикал, был самым яростным противником войны в кабинете министров.

– Должно быть, остальные одобрили распоряжение Уинстона.

– Неохотно.

– И на том спасибо.

Невыносимо, подумал Фиц, что в такое опасное время страной руководят эти левые слюнтяи.

– Но они отказались дать обязательство защищать Францию, на котором настаивал Грей.

– Значит, продолжают вести себя как полные ничтожества, – сказал Фиц. Он понимал, что ведет себя грубо по отношению к сестре, которой неприятно это слышать, но на душе было слишком гадко.

– Это не так, – спокойно возразила Мод. – Они согласились не позволить немецкому флоту пройти через Английский канал к берегам Франции.

– Ну, хоть что-то.

– Немецкое правительство ответило, – вставил Вальтер, – что у нас нет намерения посылать корабли через Английский канал.

– Вот видишь, что происходит, если твердо придерживаться своих позиций! – сказал Фиц.

– Твой апломб неуместен, – ответила она. – Если нам придется воевать, то лишь потому, что люди вроде тебя не сделали все возможное, чтобы предотвратить войну.

– Ах вот как?! – оскорбился Фиц. – Так знай же: вчера вечером я беседовал с сэром Эдвардом Греем в Брукс-клубе. Он обратился и к Германии, и к Франции с призывом уважать нейтралитет Бельгии. Французы согласились сразу… – Фиц с вызовом посмотрел на Вальтера, – а немцы вообще не ответили.

– Это правда, – сказал Вальтер, виновато пожимая плечами. – Мой дорогой Фиц, ты должен понимать, что если бы мы так или иначе ответили на этот вопрос, то выдали бы свои военные планы.

– Я это понимаю, но при этом не понимаю другого: почему моя сестра считает меня разжигателем войны, а тебя – поборником мира.

Мод его слова проигнорировала.

– Ллойд Джордж считает, что Англии следует вмешаться лишь в том случае, если немецкая армия продвинется вглубь Бельгии на значительноерасстояние. Возможно, сегодня он предложит такое решение на вечернем заседании совета министров.

Фиц понял, что это означает.

– То есть получается, что мы позволим Германии напасть на Францию, пройдя южным краем Бельгии? – яростно спросил он.

– Я полагаю, именно так и получается.

– Так я и знал, – сказал Фиц. – Предатели! Они на что угодно готовы, лишь бы избежать войны!

– Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав! – сказала Мод.

VI

В понедельник Мод собиралась в палату общин послушать обращение сэра Эдварда Грея к парламенту. Все говорили, что его речь станет решающей. Тетя Гермия собиралась сопровождать Мод, и в кои-то веки Мод была рада ее компании.

В этот день должна была решиться судьба Мод – вместе с судьбами многих тысяч молодых женщин. От того, что скажет Грей и как отреагирует парламент, зависело, станут ли женщины по всей Европе вдовами, а их дети – сиротами.

Мод уже не злилась, ей было только страшно. Что ждет ее впереди, война – или мир, замужество – или одиночество, жизнь – или смерть?

Был праздник, и все отдыхали. Но при этом очень многие горожане собрались у здания парламента, словно надеясь первыми узнать о его судьбоносном решении. Шофер медленно вел семиместный «Кадиллак» Фица через толпу на Трафальгарской площади, мимо Уайтхолла. Погода стояла пасмурная, но теплая, и некоторые из следящих за модой молодых людей были в соломенных шляпах. Мод заметила у продавца газет анонс передовой статьи «Ивнинг стандард»: «На краю бездны».

Когда автомобиль остановился у Вестминстерского дворца, в толпе раздались приветственные возгласы, тут же сменившиеся вздохами разочарования, когда из машины вышли всего лишь две дамы. Зеваки желали видеть своих героев, таких, как Ллойд Джордж и Кейр Харди.

Дворец был олицетворением викторианской мании к украшательству. Искусно обработанный резной камень стен, повсюду деревянные панели, на полу яркая мозаика, в окнах витражные стекла, на полу узорчатые ковры.

Большинство членов парламента были в традиционных черных визитках и черных шелковых цилиндрах. Только лейбористы, не желая подчиняться традиции, были одеты в повседневное.

Мод знала, что сторонники мирного решения все еще составляют в совете министров большинство. Ллойд Джордж накануне добился своего, и правительство приняло решение не вмешиваться, если нарушение Германией границ Бельгии будет носить чисто условный характер и не будет сопровождаться насильственными действиями.

Обнадеживали итальянцы, объявившие нейтралитет: соглашение с Австрией, сказали они, обязывает их принять участие в войне только в том случае, если она подвергнется нападению, однако по отношению к Сербии Австрия выступала в качестве агрессора. Италия оказалась единственной страной, проявившей благоразумие, с грустью подумала Мод.

Фиц и Вальтер ожидали в восьмиугольном центральном вестибюле.

– Я не слышала, что было на утреннем заседании, – сказала Мод. – А вы?

– Еще три отставки, – сообщил Фиц. – Морлей, Саймон и Бошан.

Все трое были против войны. Но как же так?

– А Ллойд Джордж не ушел?

– Нет.

– Странно… – Мод ощутила холодок дурного предчувствия. Неужели во фракции произошел раскол?

– И что же Ллойд Джордж собирается делать?

– Не знаю, но догадываюсь, – печально сказал Вальтер. – Вчера вечером Германия потребовала, чтобы Бельгия пропустила наши войска через свою территорию.

Мод ахнула.

– Бельгийское правительство заседало с девяти вечера до четырех утра. Они ответили отказом и заявили, что будут сражаться.

Это было ужасно.

– Значит, Ллойд Джордж неправ, – произнес Фиц, – германской армии не придется ограничиться условным вторжением.

Вальтер ничего не сказал, лишь беспомощно развел руками.

Мод боялась, что бессовестный немецкий ультиматум и глупое упрямство бельгийского правительства лишит сторонников мира поддержки в английском правительстве. Слишком уж напоминали Бельгия и Германия Давида и Голиафа. У Ллойда Джорджа было чутье в отношении общественного мнения; может, он предчувствовал, что настроения в обществе изменятся?

– Пора занимать места, – сказал Фиц.

Мод и тетя Гермия прошли в маленькую дверь и по длинной лестнице поднялись на галерею. Здесь заседало суверенное правительство Британской империи. В этой комнате решались вопросы, имеющие значение для четырехсот сорока четырех миллионов, проживавших на территории Британской империи. Каждый раз, приходя сюда, Мод поражалась, каким небольшим кажется этот зал – меньше, чем обычная лондонская церковь.

Правительство и оппозиция сидели друг напротив друга на скамьях, расположенных ярусами. Их разделял проход, шириной – согласно легенде – в две длины меча, чтобы оппоненты не могли перейти от слов к действию. Чаще всего во время дебатов зал был почти пуст, присутствовало не больше дюжины членов парламента, которые рассаживались на скамьях с зеленой кожаной обивкой. Но сегодня зал был полон, и члены парламента, которым не нашлось места, даже стояли у входа. Лишь первый ряд с обеих сторон по традиции был пуст: с правительственной стороны оставались места членов кабинета, а с другой стороны – оппозиции.

Имеет большое значение, подумала Мод, что сегодняшние дебаты проходят в палате общин, а не в палате лордов. Большинство пэров, как Фиц, присутствовали здесь, на галерее, в качестве зрителей. Членов палаты общин наделял властью народ, – хоть право голоса и было меньше чем у половины взрослого мужского населения, а у женщин не было совсем. Асквит большую часть времени тратил на борьбу с палатой лордов, особенно когда обсуждалось предложение Ллойда Джорджа о назначении небольшой пенсии по старости. Борьба была всегда ожесточенная, но палата общин неизменно побеждала. Настоящая причина, по предположению Мод, заключалась в том, что английская аристократия панически боялась, что французская революция повторится в Англии, а потому в конце концов соглашалась на компромисс.

Но вот вошли те, кого ждали оба первых ряда, – и Мод поразило, как изменилось настроение либералов. Премьер-министр Асквит улыбался, слушая Джозефа Пиза, а Ллойд Джордж беседовал с сэром Эдвардом Греем.

– О господи… – прошептала Мод.

– Что такое? – наклонился к ней Вальтер.

– Только взгляни на них! – сказала она. – Они уже обо всем договорились…

На помост взошел спикер в белом парике и уселся на свое место. Он предоставил слово министру иностранных дел, и с места поднялся Грей с бледным, измученным заботами лицом.

Как оратор он никуда не годился. Он говорил многословно и напыщенно. И тем не менее члены парламента придвинулись ближе, а гости на переполненной галерее внимательно слушали в полной тишине, терпеливо дожидаясь, когда начнется главное.

Он впервые упомянул Бельгию лишь через три четверти часа. Затем наконец открыл присутствующим подробности германского ультиматума, о которых Вальтер рассказал Мод перед началом заседания. Члены парламента взволновались. Мод видела, что сбываются ее опасения: все изменилось. Оба крыла либеральной партии, и правое – империалисты, и левое – защитники прав малых народов, – были возмущены.

Грей процитировал Глэдстона:

– «Неужели в данных обстоятельствах эта страна, наделенная таким влиянием и властью, будет спокойно стоять в стороне и смотреть, как на ее глазах совершится тягчайшее преступление, когда-либо пятнавшее страницы истории, и таким образом станет соучастницей этого греховного деяния?»

Какая чушь, подумала Мод. Вторжение в Бельгию не может быть объявлено тягчайшим преступлением в истории. А резня в Канпуре? А работорговля? Англия вступалась вовсе не за каждую страну, подвергшуюся нападению. И утверждать, что бездействие в таких обстоятельствах делает англичан соучастниками преступления, было нелепо.

Но мало кто из присутствующих думал так же. С обеих сторон раздавались одобрительные возгласы. Мод с ужасом посмотрела на правительственный первый ряд. Министры, еще вчера категорически выступавшие против войны, сейчас согласно кивали: молодой Герберт Самуэль, Льюис Харкурт, Джозеф Пиз – президент общества защиты мира, и что хуже всего – сам Ллойд Джордж. Тот факт, что Грея поддерживал Ллойд Джордж, означал, что политические баталии закончены, с отчаянием поняла Мод. Угроза нападения Германии на Бельгию объединила противоборствующие фракции.

Грей не умел играть на чувствах аудитории, как Ллойд Джордж, и не выступал, как Черчилль, в духе ветхозаветных пророков. Но сегодня от него и не требовалось подобных навыков, подумала Мод. Факты говорили сами за себя. Мод повернулась к Вальтеру и спросила ожесточенным шепотом:

– Почему? Ну почему Германия так поступила?

Он ответил по обыкновению спокойно и логично:

– Южнее Бельгии граница между Францией и Германией надежно защищена. Если мы начнем наступление там, мы победим, но это займет слишком много времени, Россия успеет провести мобилизацию и ударит по нам сзади. Для нас сейчас единственный способ одержать победу быстро – пройти через Бельгию.

– Но в этом случае вам объявит войну Англия!

Вальтер кивнул:

– Английская армия невелика. Вы полагаетесь на флот, но эта война будет сухопутной. Наши генералы полагают, что вступление в войну Англии погоды не сделает.