Текст книги "Гибель гигантов"
Автор книги: Кен Фоллетт
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 62 страниц)
Глава пятнадцатая
Июнь – сентябрь 1915 года
Когда корабль входил в гавань Нью-Йорка, Левке Пешкову пришло в голову, что Америка может оказаться не такой чудесной, как рассказывал ему Григорий. Он собрался с духом, готовясь к ужасному разочарованию – и напрасно. Ведь все, что он надеялся найти, в Америке было: работа, деньги, впечатления и свобода.
Три месяца спустя, в жаркий июньский полдень, он работал в конюшне при гостинице в Буффало, ухаживая за лошадьми постояльцев. Гостиница принадлежала Джозефу Вялову: он водрузил на старую таверну «Центральную» луковичный купол и переименовал ее в гостиницу «Санкт-Петербург» – возможно, из ностальгии по городу, из которого уехал еще ребенком.
Левка, как и многие другие русские иммигранты в Буффало, работал на Вялова, но никогда его не видел. А если бы они и встретились – он бы не знал, что сказать. Русские Вяловы обманули Левку, высадив его в Кардиффе, и это продолжало его терзать. С другой стороны, с документами, полученными через петербургских Вяловых, Левка прошел иммиграционный контроль без сучка и задоринки. И при упоминании имени Вялова в баре на Кэнал-стрит работу он получил немедленно.
Уже год, с высадки в Кардиффе, он каждый день говорил по-английски, и речь его постепенно стала более беглой. Американцы утверждали, что у него британский акцент, а некоторые фразы, выученные им в Эйбрауэне, были им незнакомы. Но он уже почти всегда мог сказать все, что ему требовалось, и девушки, слыша непривычные валлийские ласковые слова, расцветали.
Без нескольких минут шесть, когда он почти закончил дневную работу, на конюшню зашел его приятель Ник с сигаретой в зубах.
– Марка «Фатима», – сказал он, выдыхая дым с преувеличенным удовольствием. – Турецкий табак, просто прекрасный.
Полное имя Ника было Николай Давидович Фомек, но здесь его называли Ник Форман. Иногда в Левкиных карточных махинациях он играл роль, которую раньше выполняли Спиря и Рис Прайс, но в основном воровал.
– Почем? – спросил Левка.
– В магазинах жестянка с сотней сигарет идет по пятьдесят центов. Я тебе отдам по десять. Легко продашь по четвертаку.
Левка знал, что «Фатима» – популярная марка. Ее несложно продать за полцены. Он оглядел конюшню. Старшего конюха видно не было.
– Идет.
– Сколько возьмешь? У меня целый грузовик.
В кармане у Левки лежал доллар.
– Давай двадцать, – сказал он. – Один доллар сейчас, второй – после.
– Я в долг не даю.
Левка улыбнулся и положил руку Нику на плечо.
– Ладно тебе, мне-то ты можешь доверять! Мы же друзья, нет?
– Хорошо, двадцать. Сейчас принесу.
Левка нашел в углу старый мешок для корма. Ник вернулся с двадцатью высокими жестяными банками, на крышке которых была изображена женщина в парандже. Левка убрал сигареты в мешок и отдал доллар Нику.
– Всегда приятно протянуть руку помощи приятелю из России, – сказал Ник и неторопливо пошел прочь.
Левка почистил и убрал щетку и нож для копыт. В пять минут седьмого попрощался со старшим конюхом и пошел к Ферст Уорд. Он чувствовал, что выглядит подозрительно – с мешком из-под овса на людной улице, и задумался, что сказать, если его остановит коп и спросит, что в мешке. Но это его не очень беспокоило: обычно ему легко удавалось выкрутиться.
Он направился в большой паб «Ирландский бродяга». Протолкался через толпу, взял кружку пива и половину жадно выпил. Потом сел рядом с компанией рабочих, говоривших на смеси польского и английского. Немного погодя спросил:
– Тут кто-нибудь курит «Фатиму»?
Лысый здоровяк в кожаном фартуке сказал:
– Ну, я курю «Фатиму» время от времени.
– Хочешь купить коробку за полцены? За сотню сигарет – двадцать пять центов.
– А что с ними не так?
– Просто кто-то их потерял, а кто-то другой нашел.
– Звучит сомнительно.
– А знаешь что? Давай так: клади деньги на стол. Я их не возьму, пока ты не скажешь.
Все вокруг заинтересовались. Лысый порылся в кармане и достал четвертак. Левка достал и протянул ему банку с сигаретами. Лысый открыл ее. Он вынул маленький сложенный прямоугольничек и развернул: это была фотография.
– Ух ты, даже карточка бейсболиста есть! – сказал он. Он сунул одну сигарету в рот и зажег. – Ладно, забирай свой четвертак, – сказал он Левке.
– И почем? – спросил сосед. Левка сказал, и тот купил две банки.
Левка был доволен: и часа не прошло, как два доллара превратились в пять. На работе, чтобы получить три доллара, надо было вкалывать полтора дня. Может, завтра стоит купить у Ника еще ворованных сигарет…
Он заказал еще пива, выпил и вышел из паба, оставив пустой мешок на полу. Выйдя на улицу, повернул к району Лавджой, где жили русские, а также много итальянцев и поляков. Можно по дороге купить бифштекс и дома пожарить с картошкой. Или приударить за Марго и пойти с ней на танцы. Или купить новый костюм.
Нужно отложить эти деньги на билет Григорию, мелькнула мысль, но он вдруг понял, что не сделает этого. Три доллара – капля в море. Ему нужно много денег. Тогда он пошлет Григорию сразу всю сумму, прежде чем возникнет искушение эти деньги потратить.
Левка очнулся от своих размышлений, когда его похлопали по плечу.
Сердце екнуло в предчувствии расплаты. Он обернулся, почти не сомневаясь, что сейчас увидит полицейского. Но остановил его не коп. Перед ним стоял парень крепкого сложения, в комбинезоне, с перебитым носом и угрюмым взглядом. Левка подобрался: такой человек мог подойти лишь с одной целью.
– Тебя кто послал торговать куревом в «Ирландского бродягу»? – сказал парень.
– Да я просто хотел выручить пару баксов, – сказал Левка, примирительно улыбнувшись. – Надеюсь, я никого не обидел?
– Тебя послал Ники Форман? Я слыхал, он взял грузовик сигарет?
Левка не собирался делиться такой информацией с незнакомцем.
– Никакого Формана я не знаю, – сказал он все так же дружелюбно.
– А что «Ирландский бродяга» принадлежит мистеру В., ты тоже не знаешь?
Левка начал закипать. «Мистер В.» – это Джозеф Вялов. Оставив примирительный тон, он отрезал:
– Таблички вешайте!
– В его пабах нельзя ничего продавать без его разрешения!
– Ну не знал я… – пожал плечами Левка.
– Теперь знаешь. А это – чтобы лучше запомнил! – сказал парень, замахиваясь.
Левка был готов к удару и резко отступил. Рука бандита ушла в пустоту, и он качнулся, потеряв равновесие. Левка шагнул вперед и ударил его по голени. Кулак вообще не самое лучшее оружие, ему не сравниться в ногой в тяжелом сапоге. Левка ударил изо всех сил, но сломать ногу не получилось. Бандит взревел от ярости, снова махнул кулаком – и снова мимо.
Метить в лицо такому противнику было бессмысленно: наверняка оно уже потеряло всякую чувствительность. Левка ударил в пах. Тот обеими руками потянулся к ушибленному месту, и, наклонившись вперед, стал хватать ртом воздух. Левка ударил его под дых. Парень, не в состоянии вдохнуть, открыл и закрыл рот, как рыба на берегу. Левка шагнул вбок и сделал подсечку – бандит упал на спину. Левка точным, хорошо рассчитанным движением ударил его ногой по коленной чашечке, чтобы тот, когда встанет, не смог двигаться быстро.
Тяжело дыша, сказал:
– Передай мистеру В., что надо быть повежливей.
И пошел прочь.
За спиной он услышал:
– Эй, Илья, что у тебя тут за хрень?
Через два поворота отдышался. «Черт с ним, с Вяловым, – подумал он. – Этот гад меня обманул. И он меня не запугает».
Никто в «Ирландском бродяге» Левку не знал. Может быть, Вялов и разозлится, но сделать-то все равно ничего не сможет.
Левка приободрился. «Я уложил такого бугая, а на мне ни царапины!» – подумал он.
И еще у него был полный карман денег. По дороге домой он купил два бифштекса и бутылку джина.
Он жил на улице кирпичных развалюх с крошечными квартирками. Соседка, Марго, сидела на своем крыльце и подпиливала ногти. Это была красивая черноволосая русская девчонка лет девятнадцати, с чувственной улыбкой. Она работала официанткой, но мечтала когда-нибудь стать певицей. Пару раз он угощал ее в пабе и один раз поцеловал – и она охотно ответила.
– Привет, детка!
– Это кто здесь детка?
– А что ты делаешь сегодня вечером?
– Иду на свидание.
Левка не очень-то поверил. Будь ей и нечего делать вечером – все равно она никогда бы в том не призналась.
– Бросай своего дружка, – сказал он. – У него наверняка воняет изо рта.
Она улыбнулась.
– Ты даже не знаешь, с кем у меня свидание!
– Иди лучше ко мне! – Он помахал свертком. – Я буду жарить бифштексы.
– Я подумаю.
– Лед захвати! – сказал он и вошел домой.
По американским стандартам у него была дешевая квартирка, но Левке она казалась просторной и роскошной. Она состояла из комнаты, одновременно спальни и гостиной, и кухни, с водопроводом и электрическим освещением, и все это в его личном распоряжении! В Петербурге в такой квартире жили бы человек десять, а то и больше.
Он снял куртку, засучил рукава и вымыл руки и лицо в раковине на кухне. Он надеялся, что Марго все же придет. Ему нравились такие, всегда готовые веселиться, развлекаться – и не особенно задумываться о будущем. Он почистил и нарезал на тонкие ломтики несколько картофелин, потом поставил на конфорку сковороду и бросил на нее кусок сала. Пока жарилась картошка, пришла Марго с кувшином колотого льда. Она занялась приготовлением напитков: налила джин, добавила сахар.
Левка взял свой стакан, отпил и легонько поцеловал ее в губы.
– Как вкусно! – сказал он.
– Какой ты прыткий! – сказала она, но не всерьез. Он начал подумывать, не получится ли уже сегодня затащить ее в постель.
Когда он начал жарить бифштексы, Марго сказала:
– Мало кто из парней умеет готовить.
– Моего отца не стало, когда мне было шесть, а матери – когда мне было одиннадцать, – сказал Левка. – Мы жили вдвоем с братом и привыкли делать все сами. Хотя, конечно, бифштексов в России мы не видели.
Она стала расспрашивать его о брате, и пока они ели, он рассказал ей свою жизнь. На большинство девчонок эта история двух сирот, оставшихся без мамы, работавших на металлургическом заводе, чтобы выжить, и спавших посменно в бараке, производила сильное впечатление. О такой детали, как брошенная им беременная подружка, он, конечно, умолчал.
По второму стакану джина они выпили уже в комнате. Когда начали третий, за окнами темнело, а Марго сидела у Левки на коленях. В паузе между глотками он ее поцеловал. Она раскрыла губы навстречу его языку, и он положил руку ей на грудь.
В этот миг дверь распахнулась.
Марго завизжала.
Вошли трое. Марго вскочила с Левкиных колен, все еще крича.
– Заткни хлебало, сучка! – сказал один из вошедших и ударил ее по губам тыльной стороной руки. Прижав ладони к окровавленным губам, она бросилась к двери. Ее отпустили.
Левка вскочил на ноги и бросился на того, кто ударил Марго. Он успел нанести один хороший удар и попал в глаз. Но остальные его скрутили. Они были сильны, и вырваться ему не удалось. Двое держали, а первый – похоже, он был главный – ударил его по зубам, а потом стал бить под ребра. Изо рта у Левки потекла кровь, и его стошнило.
Когда он ослабел так, что еле держался на ногах, его потащили вниз по лестнице и выволокли из дома. На обочине стоял синий «Гудзон» с работающим двигателем. Левку бросили на пол, и двое, сев на заднее сиденье, поставили на него ноги. Третий сел за руль, и машина тронулась.
Ему было слишком плохо, чтобы думать, куда его везут. Видимо, это люди Вялова, но как они его нашли? И что с ним теперь сделают?
Через несколько минут машина остановилась, и его вытащили. Они приехали к какому-то складу. На улице было пусто и темно. Он почувствовал запах воды и понял, что близко берег. Удобное место, чтобы убить, понял он с мрачной покорностью. Тело сунут в мешок – с несколькими кирпичами, чтобы наверняка пошло на дно – и бросят в озеро Эри. И никаких свидетелей.
Он попытался собраться с силами. В худшей переделке он еще не бывал. И на этот раз ему вряд ли удастся выкрутиться. «И зачем я только в это полез?» – подумал он.
Склад был весь заставлен новыми шинами, штабелями по пятнадцать – двадцать штук. Его протащили через весь склад и остановились перед дверью, которую охранял крепко сбитый парень, который поднял руку, останавливая.
Никто не произнес ни слова.
Дверь открылась, и появился Ник Форман. Верхняя губа у него распухла, один глаз не открывался. Увидев Левку, он сказал:
– Мне ничего другого не оставалось. А то бы меня убили.
Из кабинета вышел худощавый человек в очках. Это не мог быть Вялов, понял Левка, – слишком хлипкий.
– Тео, давай его, – сказал очкарик.
– Слушаюсь, мистер Найэл, – сказал главный громила.
Когда Левка попал в кабинет, ему вспомнился дом, где он родился: было так же душно и дымно. В углу он увидел иконы.
За металлическим столом сидел мужчина средних лет, на редкость широкоплечий. На нем был дорогой костюм и галстук, а на руке, державшей сигарету, два кольца.
– Что это за вонь? – спросил он.
– Блевотина, извиняюсь, – сказал Тео. – Буянить начал, нам пришлось его малость усмирить – ну он и блеванул.
– Отпустите его.
Громилы освободили Левке руки, но держались рядом.
Вялов смерил Левку взглядом.
– Мне передали твое послание. Что я должен быть повежливей.
Левка собрался с духом. Он не умрет на коленях.
– Так значит, вы Джозеф Вялов? – спросил он.
– Ей-богу, ты не трус, – сказал Вялов. – Спрашивать меня, кто я такой!
– Я искал вас!
– Тыискал меня?
– Петербургские Вяловы продали мне билет из Петербурга до Нью-Йорка, а довезли только Кардиффа, – сказал Левка.
– Ну и что?
– Я хочу получить назад свои деньги.
Вялов смотрел на него несколько долгих секунд, потом расхохотался.
– Ну что ты будешь делать! Какой наглец!
Левка затаил дыхание. Значит ли это, что Вялов его не убьет?
– Работаешь где? – спросил Вялов.
– У вас.
– Где у меня?
– В гостинице «Санкт-Петербург», на конюшне.
Вялов кивнул.
– Думаю, мы подыщем тебе что-нибудь получше, – сказал он.
II
В июне 1915 года Америка сделала еще шаг к войне.
Гас Дьюар негодовал. Он считал, что Соединенным Штатам не следует ввязываться в европейскую войну. Так же считал народ Америки и сам президент Вудро Вильсон. Но тем не менее опасность почему-то все приближалась.
Переломный момент наступил в мае, когда немецкая подводная лодка торпедировала «Лузитанию», английское судно, перевозившее 173 тонны винтовок, патронов и снарядов со шрапнелью. Кроме оружия, на нем было две тысячи пассажиров, включая 128 граждан Америки.
Американцы были потрясены, газеты устроили настоящую истерику.
– Народ хочет от вас невозможного! – возмущенно сказал президенту Гас в Овальном кабинете. – Требует жесткой политики по отношению к Германии – но без риска начать войну.
Вильсон кивнул, соглашаясь. Подняв голову от машинки, он сказал:
– Нет такого закона, согласно которому общественное мнение должно отличаться последовательностью.
Гасу нравилось его спокойствие, но был расстроен.
– И как же вы будете выходить из положения?
Вильсон улыбнулся, показав плохие зубы.
– Гас, с чего вы взяли, что заниматься политикой легко?
Вильсон послал правительству Германии ультиматум, требуя, чтобы нападения на корабли прекратились. И он и его советники – в число которых входил и Гас – надеялись, что немцы пойдут на компромисс. Если же они будут упорствовать – Гас не представлял, как избежать обострения отношений. Это была опасная игра, и Гас чувствовал, что не может относиться к угрозе так спокойно и отстраненно, как, казалось, к ней относился Вильсон.
Пока через Атлантический океан летели телеграммы, Вильсон отправился в свою летнюю резиденцию, а Гас поехал в Буффало, в родительский дом на Делавэр-авеню. У родителей был дом и в Вашингтоне, но там Гас жил отдельно, а приезжая в Буффало, наслаждался укладом жизни, установленным матерью: серебряная ваза с розами на прикроватном столике; горячие булочки на завтрак; на столе белая накрахмаленная льняная скатерть, костюм в шкафу каждое утро вычищен и выглажен, хотя Гас никогда не замечал, когда его вынимали из шкафа.
Дом был обставлен в нарочито простом стиле – так мать Гаса выражала свое отношение к моде поколения ее родителей, любивших украшения. Мебель большей частью была в стиле бидермейер – практичный немецкий стиль, переживавший сейчас возрождение. В столовой на каждой из четырех стен висело по одной хорошей картине, на столе стоял канделябр на три свечи.
В первый день за ланчем мать сказала:
– Ты что же, собираешься в трущобы – смотреть, как дерутся за деньги?
– В боксе нет ничего плохого, – сказал Гас. Он относился к боксу с большим интересом. Даже пробовал сам, когда ему было восемнадцать. Благодаря большим рукам пару раз побеждал, но у него был не бойцовский характер.
– Это ведь… canaille, [19]19
Сброд (фр.).
[Закрыть]– презрительно сказала она. Это словечко снобов она подцепила в Европе и пользовалась, говоря о низшем классе.
– Мне бы хотелось отвлечься от международной политики, если получится.
– В «Олбрайте» сегодня лекция о Тициане, будет «волшебный фонарь», – сказала она. Картинная галерея «Олбрайт», располагавшаяся в белом классическом здании в парке Делавэр, была одним из главных культурных центров города.
Гас вырос, окруженный картинами ренессанса, и особенно ему нравились портреты Тициана, но на лекцию идти не хотелось. Однако такие культурные события часто посещали молодые люди из высшего общества, и здесь ему могла представиться возможность возобновить старые дружеские отношения.
«Олбрайт» был совсем рядом с Делавэр-авеню. Гас вошел в зал с колоннами и сел. Как и предполагал, среди присутствующих он увидел несколько старых приятелей. А рядом с ним сидела необычайно красивая девушка, лицо которой показалось ему знакомым.
Он неуверенно улыбнулся, и она, улыбаясь в ответ, спросила:
– Вы меня, наверное, не помните, мистер Дьюар?
Он почувствовал себя неловко.
– Ну… меня довольно долго не было в городе.
– Я Ольга Вялова, – сказала она, протягивая ему руку в белой перчатке.
– Ну конечно! – вспомнил он. Ее отец иммигрировал из России, и его первая найденная здесь работа заключалась в том, чтобы выставлять пьяных из бара на Кэнал-стрит. А сейчас вся Кэнал-стрит принадлежала ему. Он был членом городского совета и главной опорой русской православной общины. Гас несколько раз видел Ольгу, хотя не замечал, что она так очаровательна. Возможно, она просто повзрослела… Он дал бы ей лет двадцать, у нее было бледное лицо и голубые глаза. На ней был розовый жакет со стоячим воротником и шляпка-колокольчик с розовыми шелковыми цветами.
– Я слышала, вы работаете в Белом доме, – сказала она. – И как вам господин Вильсон?
– Он вызывает у меня глубокое восхищение. Он много лет в политике, но не изменил своим убеждениям.
– Как это, должно быть, интересно – находиться рядом с самыми могущественными людьми…
– Это очень интересно, но, как ни странно, там не чувствуешь этого могущества. Ведь при демократии президент подчинен избирателям.
– Но не может же быть, чтобы он просто исполнял все, чего желают избиратели!
– Ну в общем да. Президент Вильсон говорит, что лидер должен относиться к общественному мнению, как моряк к ветру, направляя корабль то в одну, то в другую сторону, но никогда не пытаясь двигаться наперекор стихии.
– Как бы мне хотелось изучать такие вещи… – Она вздохнула. – Но отец не пускает меня в колледж.
Гас улыбнулся.
– Он, наверное, думает, что вас там научат курить и пить джин.
– Ну да, и чему похуже, – ответила она. Для незамужней женщины это была рискованная реплика, и, должно быть, у Гаса на лице отразилось удивление, потому что она добавила: – Простите, вы, должно быть, шокированы…
– Нисколько.
На самом деле он был очарован. Чтобы продолжить разговор, он спросил:
– А что вы изучали бы, если бы могли учиться в колледже?
– Историю, наверное.
– Я люблю историю. Какой-нибудь конкретный период?
– Мне хотелось бы понять наше прошлое. Почему отец был вынужден уехать из России? Чем Америка лучше? Для этого должны быть причины…
– Согласен! – Гас пришел в восторг оттого, что такую чудесную девушку интересует то же, что и его. И вдруг ему представилось, что они женаты, и после приема, готовясь к сну, говорят в ее будуаре о событиях в мире – он сидит в пижаме и смотрит, как она неторопливо снимает украшения, выскальзывает из одежды… Он встретился с ней взглядом, и ему показалось, что она догадалась, о чем он думает. Ему стало неловко, и он внезапно онемел.
Тут пришел лектор, и разговоры в зале стихли.
Лекция оказалась интереснее, чем он ожидал. У лектора были цветные диапозитивы, которые он с помощью «волшебного фонаря» проецировал на большой белый экран.
Когда лекция закончилась, он хотел продолжить разговор с Ольгой, но ему помешали. К ним подошел Чак Диксон, которого Гас знал еще со школы. Чак всегда держался непринужденно, и Гас ему завидовал. Они были ровесники – обоим по двадцать пять, – но рядом с Чаком Гас чувствовал себя неуклюжим мальчишкой.
– Ольга, я хочу познакомить вас с моим двоюродным братом, – сказал Чак оживленно. – Он смотрел на вас всю лекцию.
Гасу Чак дружески улыбнулся.
– Дьюар, простите, что лишаю вас столь обворожительной собеседницы, но вы же понимаете: столько времени наслаждаться ее обществом в одиночку вам не дадут! – Он протянул Ольге руку, и они ушли.
Гас почувствовал себя обойденным. У них так хорошо складывался разговор… Обычно первый разговор с девушкой был для него самым трудным, но говорить с Ольгой оказалось легко. А этот Диксон, который в школе всегда был в числе последних, увел ее так легко, словно взял с поданного лакеем подноса бокал вина.
Гас стал оглядывать зал в надежде увидеть еще кого-нибудь из старых знакомых, и к нему подошла девушка, у которой не было одного глаза.
Когда он впервые увидел Розу Хеллмэн – на благотворительном обеде в пользу симфонического оркестра Буффало, где играл ее брат, – ему показалось, что она ему подмигивает. На самом деле один глаз у нее был постоянно закрыт. У нее было красивое лицо, отчего ее изъян еще больше бросался в глаза. При этом она всегда одевалась очень стильно, словно бросая вызов. Сегодня она была в соломенной шляпке, лихо заломленной набок, отчего ей даже удавалось выглядеть хорошенькой.
Когда он ее видел в последний раз, она работала редактором малотиражки с названием «Буффальский анархист», и Гас спросил:
– Неужели анархистов интересует искусство?
– Я сейчас работаю в «Вечерней рекламе», – сказала она.
Гас удивился.
– А редактор знает о ваших политических взглядах?
– Мои взгляды несколько изменились за это время, но где я работала, он знает.
– Наверное, он решил, что если уж вы добились успеха в газете у анархистов, то должны быть профессионалом высокого класса.
– Когда брал меня на работу, он сказал, что готов за меня отдать любых двоих парней из своего отдела, потому что у меня стальные яйца.
Гас знал, что она любит эпатировать, но все равно застыл с открытым ртом. Роза рассмеялась.
– А сам посылает меня в основном на выставки и показы мод… Ну и как вам работается в Белом доме? – перевела она разговор.
Гас понимал, что все, что он скажет, может появиться в ее газете.
– Просто потрясающе! – сказал он. – Я считаю, что Вильсон – великий президент, может быть, даже величайший.
– Как вы можете так говорить! Ведь он вот-вот втянет нас в европейскую войну!
Многие американцы немецкого происхождения относились к происходящему так же, как Роза, – для них было естественно смотреть на ситуацию со стороны немцев. Их позицию разделяли и левые, мечтавшие увидеть гибель русского царя. Однако к ним присоединялись и многие, не имевшие отношения ни к немцам, ни к левым. Гас, подбирая слова, сказал:
– Когда немецкие подводные лодки уничтожают американских граждан, президент не может… смотреть на это сквозь пальцы. – Он чуть было не сказал: «закрывать на это глаза», но взглянув на ее закрытый глаз, замялся и покраснел.
Она, казалось, не заметила его неловкости.
– Но англичане блокируют немецкие порты – нарушая международные законы, – в результате чего немецкие женщины и дети голодают. А война во Франции зашла в тупик, за шесть месяцев ни та ни другая сторона не продвинулась больше, чем на несколько ярдов. Немцы вынуждены топить английские корабли, или они проиграют войну.
Она легко разбиралась в запутанных нюансах, поэтому Гасу было приятно с ней говорить.
– Я изучал международное право, – сказал он, – и, строго говоря, действия англичан неправомерны. Морские блокады были запрещены Лондонской декларацией 1909 года, но ее так и не ратифицировали.
Однако ее было не так легко сбить с толку.
– Да наплевать на правомерность! Немцы предупредили американцев, чтобы они не садились на английские корабли. Об этом писали в газетах. Что еще они могли сделать? Вот представьте, если бы мы вели войну с Мексикой, а «Лузитания» была мексиканским судном и везла оружие, предназначенное для того, чтобы убивать американских солдат. Неужели мы его пропустили бы?
Вопрос был непростой, и обоснованного ответа у Гаса не нашлось.
– Ну, госсекретарь Брайан с вами бы согласился, – сказал он. После ультиматума Вудро Вильсона Брайан ушел в отставку. – Он считал, что этой меры – предупредить американцев не пользоваться судами противоборствующих стран – вполне достаточно.
Но она не желала упускать его с крючка.
– Брайан понимает, что Вильсон рискует, – сказала она. – Если Германия не пойдет на уступки, войны нам не избежать.
Гас не стал признаваться журналистке, что разделяет ее опасения. Вильсон потребовал, чтобы германское правительство отказалось от нападении на торговые суда, предоставило компенсацию и предотвратило подобные случаи в дальнейшем – иными словами, предоставило английским судам свободу перемещения по морю, в то время как ее собственные корабли были заперты в портах. Странно было ожидать, что Германия примет такие требования.
– Но общественное мнение одобряет действия президента.
– Общественное мнение может заблуждаться.
– Однако президент обязан считаться с ним. Послушайте, Вильсон ходит по краю. Он пытается удержать нас от вступления в эту войну и при этом не хочет, чтобы в международной дипломатии Америка показалась слабой. На данный момент именно такое поведение мне кажется наиболее верным.
– А в будущем?
Это был больной вопрос.
– Никто не способен предвидеть будущее, – сказал Гас. – Даже Вудро Вильсон.
Она рассмеялась.
– Вот это ответ настоящего политика! Вы далеко пойдете…
С ней заговорили, и она отвернулась от Гаса. Он отошел, чувствуя себя, словно боксер после матча, окончившегося вничью.
Кое-кого из присутствующих пригласили на чаепитие с лектором. Среди приглашенных оказался и Гас, ведь его мать входила в число попечителей музея. Он направился в комнату для приемов. Войдя, рад был увидеть Ольгу. Наверняка ее отец тоже поддерживал музей материально.
Гас взял чашку и подошел к ней.
– Если окажетесь в Нью-Йорке, я буду рад устроить вам экскурсию по Белому дому, – сказал он.
– Да что вы! А вы могли бы представить меня президенту?
Ему хотелось сказать: «Конечно, все что угодно!» Но он побоялся обещать то, что может оказаться не в состоянии выполнить.
– Возможно, – сказал он. – Это зависит от того, насколько президент будет занят. Когда он садится за машинку и начитает строчить речь или сообщение для прессы, никому не разрешается его беспокоить.
– Мне было так жаль, когда скончалась его супруга, – сказала Ольга. Элен Вильсон умерла почти год назад, вскоре после начала войны в Европе.
Гас кивнул.
– Он очень тяжело переживал ее смерть.
– Но я слышала, что он уже ухаживает за богатой вдовой.
Гас смутился. В Вашингтоне ни для кого не было секретом, что всего через восемь месяцев после кончины супруги Вильсон страстно, по-мальчишески влюбился в чувственную красавицу Эдит Голт. Президенту было пятьдесят восемь, его возлюбленной – сорок один. Сейчас они были в Нью-Хэмпшире. Гас относился к тем немногим, что знал, что месяц назад Вильсон сделал предложение, однако миссис Голт пока не дала ему ответа.
– Кто вам сказал? – спросил он Ольгу.
– Это правда?
Ему отчаянно хотелось произвести на нее впечатление своей осведомленностью, но он справился с искушением.
– Я не могу обсуждать такие вещи, – через силу ответил он.
– Ах, как обидно! А я надеялась услышать сплетни из первых рук…
– Извините, что разочаровал вас.
– Ну что вы, ерунда! – она коснулась его руки, и электрический разряд пробежал по его телу. – Завтра днем у меня собирается компания играть в теннис. Вы играете?
У Гаса были длинные руки и ноги, и играл он довольно прилично.
– Играю. И очень люблю эту игру.
III
Левка научился водить за один день. Обучение второму основному навыку шофера – менять проколотые шины – заняло у него часа два. К концу недели он мог залить в бак бензин, поменять масло, отладить тормоза. Если автомобиль не заводился, он мог проверить, не разряжена ли батарея и не перекрыта ли подача бензина.
Как сказал Джозеф Вялов, гужевой транспорт уходил в прошлое. На конюшне платили мало, а рабочих рук было предостаточно. Шоферов же не хватало, и зарабатывали они хорошо.
К тому же Вялов хотел, чтобы шофер у него был крепкий и при необходимости мог выступать в роли телохранителя.
Вялов ездил в новехоньком восьмиместном лимузине «Паккард Твин Сикс». Другие водители смотрели на машину с восхищением. Эта модель была запущена в производство всего несколько недель назад, и ее двенадцатицилиндровому двигателю завидовали даже те, кто ездил на «Кадиллаке V-8».
Суперсовременный особняк Вялова нравился Левке гораздо меньше. На его взгляд, это был просто огромнейший хлев: длинный, низкий, с широкой нависающей крышей. Старший садовник сказал, что это называется «стиль прерий», последний крик моды.
– Если бы у меня был большой дом, я бы хотел, чтобы он напоминал дворец, – сказал Левка.
Он подумывал о том, чтобы написать Григорию и рассказать о жизни в Буффало, о работе, о машине – но все оттягивал. Ему хотелось написать, что у него уже лежит часть денег на билет – но на самом деле он все еще ничего не отложил. Как только у него появится задел – он сразу напишет, поклялся он себе.
Семья Вялова состояла из трех человек: самого Джозефа, его неразговорчивой жены Лены и хорошенькой дочери Ольги, с дерзким взглядом, примерно одного с Левкой возраста. Джозеф был внимателен и вежлив с женой, хоть и проводил почти все вечера с дружками. С дочерью он был нежен, но строг. Он часто заезжал домой в середине дня, чтобы провести ланч с Леной и Ольгой. После ланча они с женой уходили вздремнуть. А Левка, дожидаясь Джозефа, иногда разговаривал с Ольгой.
Она любила курить – это было строго запрещено ее отцом, который настаивал на том, чтобы она была благовоспитанной юной леди и вышла замуж за представителя элиты. На территории особняка было несколько мест, куда Джозеф никогда не заходил, и одним из них был гараж, так что Ольга ходила курить туда. Она садилась в своем шелковом платье на новое кожаное заднее сиденье «Паккарда», а Левка стоял, облокотившись на дверцу, ногой на подножке, и болтал с ней.