Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 62 страниц)

Он поднялся по лестнице и постучал в номер 201.

– Да! – произнес по-немецки приглушенный голос.

– Это Вальтер фон Ульрих.

– Войдите, открыто!

Он вошел и закрыл за собой дверь. В комнате горели свечи.

– У вас для меня сообщение? – спросил он, вглядываясь в полумрак. Из кресла поднялась фигура. Это была женщина, и сидела она к нему спиной, но что-то в ее очертаниях заставило его сердце сжаться. Она обернулась.

Это была Мод.

Он замер, остолбенев.

– Здравствуй, Вальтер! – сказала она и тут же бросилась в его объятия.

Его ноздрей коснулся знакомый запах ее тела. Он целовал ее волосы, гладил ее спину Говорить он не мог – боялся разрыдаться. Изо всех сил он прижал ее к себе, едва в состоянии поверить, что это действительно она, что он обнимает ее, чувствует ее тело, что сбылось то, о чем он так страстно мечтал почти три года. Она взглянула на него глазами, полными слез, и он уже не мог оторвать взгляда от ее лица. Она осталось прежней – и все же изменилась: похудела, под глазами на прежде гладкой коже появились тончайшие следы морщинок, но – у нее был все тот же внимательный, понимающий взгляд.

– «…Стал пристально смотреть в лицо мне, словно его рисуя», [22]22
  У. Шекспир «Гамлет», акт 2, сцена 1. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть]– сказала она по-английски.

Он улыбнулся.

– Но мы же не Гамлет с Офелией, так что не уходи, пожалуйста, в монастырь.

– Господи боже, как я по тебе скучала!

– А я – по тебе. Я надеялся, что ты напишешь, но чтобы так!.. Как тебе это удалось?

– Я сказала, что еду брать интервью у скандинавских политиков по поводу женского избирательного права. А потом на одном приеме встретилась с министром внутренних дел и перекинулась с ним парой слов.

– А сюда как ты попала?

– Пассажирские корабли еще ходят.

– Но это опасно! Наши подводные лодки топят все суда подряд!

– Я решила рискнуть. Я была в отчаянии, – сказала она и снова заплакала.

– Ну не надо! Давай сядем… – по-прежнему обнимая Мод за талию, он повел ее через комнату к дивану.

– Нет, – сказала она, когда он хотел усадить ее. – Мы слишком долго ждали, еще до войны. – Она взяла его за руку и потянула в спальню. В камине потрескивали поленья. – Давай больше не будем терять время!

VI

Григорий и Константин были в делегации от Петроградского совета, что в понедельник, 16 апреля, поздно вечером встречала на Финляндском вокзале Ленина.

Большинство встречавших никогда Ленина не видели: из последних семнадцати лет он лишь несколько месяцев был не в ссылке или эмиграции. Самому Григорию, когда Ленин уехал, было одиннадцать. Тем не менее он много слышал о нем, как тысячи людей, которые собрались на станции его встречать. «Почему их так много?» – подумал Григорий. Может, они, как и он, недовольны Временным правительством, с подозрением относятся к министрам и ожесточены войной, которая все никак не кончается?

Финляндский вокзал находился на Выборгской стороне, в районе текстильных предприятий, недалеко от казарм Первого пулеметного полка. На площади собралась толпа. Григорий не предполагал предательства, но все же велел Исааку привести пару взводов и несколько броневиков – на всякий случай, для охраны. На крыше вокзала включили прожектор, и его луч двигался по толпе ожидавших в темноте людей.

В здании вокзала тоже было полно рабочих и солдат, все с красными флагами и знаменами. Играл военный оркестр. За двадцать минут до полуночи на платформе в почетном карауле выстроились два отделения моряков. Делегация Петросовета расположилась в зале, который обычно занимал царь и его свита, но Григорий вышел на платформу, в толпу.

Было около полуночи, когда Константин подал Григорию знак, и проследив за движением его руки, Григорий увидел далекие огни приближавшегося поезда. По толпе пронесся нетерпеливый шумок. Поезд, пыхтя и выдыхая пар, вполз на вокзал, зашипел и остановился. На носу паровоза стоял номер 293.

Через какое-то время из вагона вышел коренастый человек в двубортном шерстяном пальто и фетровой шляпе с высоко загнутыми полями. Григорий подумал, что это не мог быть Ленин: ведь не станет же тот носить одежду правящего класса! К человеку шагнула молодая женщина и вручила ему цветы, которые он взял с недовольной гримасой. Это был Ленин.

Следом за ним шел Лев Каменев, которого Центральный комитет большевиков послал встречать Ленина на границе – на случай каких-нибудь затруднений, хотя на самом деле Ленина пропустили без проблем. И сейчас по жестикуляции Каменева можно было понять, что он настоятельно предлагает пройти в царский зал.

Ленин довольно грубо повернулся к нему спиной и обратился к матросам.

– Товарищи! – вскричал он. – Вас обманули! Вы совершили революцию – а плоды ее у вас украли предатели из Временного правительства!

Каменев побелел. Тактикой почти всех левых было поддерживать Временное правительство, во всяком случае до поры до времени.

Григорий же пришел в восторг. В возможность буржуазной демократии он не верил. Парламент, который царь разрешил в 1905 году, был просто уловкой, и когда беспорядки закончились и все вернулись к работе – парламент лишился власти. Временное правительство, похоже, было такой же хитростью.

И сейчас наконец кому-то хватило мужества это сказать.

Григорий и Константин пошли за Лениным и Каменевым в здание вокзала. Толпа двинулась туда же, и скоро зал был набит битком. Председатель Петроградского совета – лысеющий, с крысьей мордочкой Николай Чхеидзе, шагнул вперед. Он пожал Ленину руку и сказал:

– От имени Петроградского совета и всей революции мы приветствуем вас в России. Но…

Григорий, удивленно приподняв брови, посмотрел на Константина. Это «но» казалось совершенно неуместным в приветственной речи. Константин пожал тощими плечами.

– Но мы полагаем, что главной задачей революционной демократии является сейчас защита нашей революции от всяких на нее посягательств… – Чхеидзе замолчал, потом с нажимом сказал: – Как изнутри, так и извне.

– Это не приветствие, это предупреждение, – буркнул Константин.

– Мы полагаем, что для этой цели необходимо не разъединение, а сплочение рядов всей демократии. Мы надеемся, что вы вместе с нами будете преследовать эти цели.

Ленин ответил не сразу. Он оглядел лица присутствующих, взглянул на роскошную лепнину потолка. Потом, движением, которое выглядело демонстративно оскорбительным, повернулся к Чхеидзе спиной и обратился к толпе.

– Товарищи солдаты, матросы и рабочие! – сказал он, подчеркнуто исключая средний класс, к которому относились депутаты Думы. – Я счастлив приветствовать в вашем лице передовой отряд всемирной армии пролетариата. Не сегодня-завтра с мировым империализмом будет покончено. Совершенная вами русская революция подготовила и открыла дорогу новой эре. Да здравствует всемирная социалистическая революция!

Все закричали и захлопали. Григорий был поражен. В Петрограде революция только что произошла, и ее результаты еще вызывали сомнения. Как можно было думать о всемирнойреволюции? Но все равно эта идея взволновала его. Ленин был прав: все народы должны восстать против своих властей, пославших столько людей умирать в этой бессмысленной мировой войне.

Ленин прошествовал мимо делегации и вышел на площадь, где сразу раздались приветственные крики. Солдаты Исаака подняли Ленина на крышу броневика, и на нем остановился луч прожектора. Ленин снял шляпу.

Говорил – вернее, кричал – он монотонно, но от его слов как будто шли электрические разряды.

– Временное правительство предало революцию! – прокричал он.

Все зашумели, соглашаясь. Григорий был удивлен: он и не представлял себе, насколько много людей думают так же, как он.

– Эта война – грабительская, империалистическая война. Мы не желаем принимать участие в постыдной империалистической бойне. После свержения капитала мы сможем заключить демократический мир!

Рев толпы стал еще громче.

– Нам не нужна ложь мошенников из буржуазного парламента! Единственная возможная форма правительства – Совет рабочих депутатов. Власть над всеми банками должна быть передана Совету. Все помещичьи земли должны быть конфискованы. Офицеров в армии следует выбирать открытым голосованием!

Именно так думал и Григорий, и он кричал и махал, как и почти все в толпе.

– Да здравствует революция!

Все словно обезумели.

Ленин с крыши забрался в броневик, который тронулся с места со скоростью пешехода. Люди окружили броневик и пошли за ним, размахивая красными флагами. Военный оркестр заиграл марш и присоединился к шествию.

– Вот за этого человека я – всей душой! – произнес Григорий.

– Я тоже, – сказал Константин.

И они двинулись за процессией.

Глава двадцать пятая

Май и июнь 1917 года

Буффальский ночной клуб «Монте-Карло» при свете дня выглядел отвратительно, но Лев Пешков все равно его любил. Краска облупилась, дерево было исцарапано, мягкая мебель – в пятнах, ковер весь усеян сигаретными бычками; и все же для Левки это был рай. Войдя, он поцеловал гардеробщицу, угостил швейцара сигарой, а бармену, поднимавшему ящик с бутылками, сказал: «Осторожно!».

Работа управляющего ночным клубом подходила ему идеально. Его главной обязанностью было следить, чтобы никто не воровал. А так как сам он был вором, то прекрасно знал, как это делается. Кроме того, надо было поглядывать, чтобы за стойкой было достаточно напитков, а на сцене – приличная группа. Он с этого, кроме зарплаты, имел бесплатное курево, а выпивки столько, сколько мог выпить и при этом не упасть. Он всегда ходил в вечернем костюме, отчего чувствовал себя князем. Джозеф Вялов предоставил ему самому управлять клубом. Пока Вялов получал от клуба доход, его ничто не интересовало, лишь порой он мог заехать с приятелями посмотреть шоу.

У Левки была только одна проблема: жена.

Ольга изменилась. Несколько недель тем летом 1915 года она была нимфоманкой, вечно желавшей его тела. Но теперь-то он знал, что это было временно. Когда они поженились, все, что он делал, стало ее раздражать. Она требовала, чтобы он мылся каждый день, чтобы чистил зубы и не портил воздух. Она не любила пить и танцевать и просила его не курить. В клуб она никогда не приезжала. Спали они раздельно. А еще она называла его быдлом. «Да, я рабочий класс, – сказал он ей как-то, – потому-то я и был шофером». Но она продолжала звать его так и отказывала ему в интиме.

И он взял на работу Маргу.

Сейчас его зазноба была на сцене, репетировала с группой новый номер, пока две темнокожие женщины в платках вытирали столы и подметали пол. Марга была в обтягивающем платье и с ярко накрашенными губами. Левка взял ее на работу, даже не представляя себе, хороша ли она как танцовщица. Оказалось, она не просто хороша – а настоящая звезда. Сейчас она выводила песню про то, как ждет всю ночь своего любимого.

 
– Хоть я страдаю от отчаянья,
Но ожидание
Воспламенит любовь,
Когда придет он вновь…
 

Левка прекрасно понимал, что это значит.

Он посмотрел номер до конца. Она сошла со сцены и поцеловала его в щеку. Он взял две бутылки пива и пошел за ней в гримерку.

– Номер просто блеск! – сказал он.

– Спасибо, – она приложила бутылку к губам. Левка смотрел, как ее алые губы сжимаются на горлышке бутылки. Она долго пила. Потом поймала его взгляд, сделала еще глоток и улыбнулась.

– Наводит на мысли?

– Еще бы! – Он обнял ее и стал гладить ее тело. Через пару минут она опустилась на колени, расстегнула ему брюки и взяла в рот напрягшийся член. У нее хорошо получалось, лучше, чем у всех остальных, кого он знал. Либо ей действительно это нравилось, либо она лучшая актриса в Америке. Он закрыл глаза и застонал от удовольствия.

Дверь открылась и вошел Джозеф Вялов.

– Значит, это правда! – в бешенстве воскликнул он.

Следом за ним явились двое его громил, Илья и Тео.

Левка перепугался до смерти. Он попытался застегнуть брюки и одновременно принялся бормотать извинения.

Марга быстро встала и вытерла губы.

– Вы в моей гримерке! – возмущенно воскликнула она.

– А ты в моем клубе, – ответил Вялов. – Но теперь с этим покончено. Ты уволена.

От повернулся в Левке.

– Женат на моей дочери – так не смей трахать прислугу!

– А он меня не трахал! – с вызовом сказала Марга. – Господин Вялов, вы что, не заметили?

Вялов ударил ее кулаком по губам. Она с криком отлетела, из разбитой губы потекла кровь.

– Ты уволена, – сказал он. – Пошла вон!

Она схватила сумочку и убежала.

Вялов обернулся к Левке.

– Ах ты сволочь! – сказал он. – Я что, мало для тебя сделал?

– Папа, простите меня! – взмолился Левка. Тестя он боялся панически. От Вялова можно было ждать чего угодно: людей, которые вызвали его недовольство, могли выпороть, подвергнуть истязаниям, искалечить, убить. У него не было ни жалости, ни страха перед законом. В своем мире он обладал царской властью.

– Только не говори мне, что это было впервые, – сказал Вялов. – До меня начали доходить слухи, едва я тебя сюда поставил.

Левка ничего не ответил. Это была правда. Раньше были и другие. Хотя после того как он взял на работу Маргу – больше никого.

– Ты здесь больше не работаешь, – сказал Вялов.

– Что вы хотите сказать?

– Ноги твоей в клубе не будет. Слишком много этих чертовых девок.

У Левки сжалось сердце. Он любил «Монте-Карло».

– Но что же я буду делать?

– Будешь работать в литейке у порта. Там женщин нет. Управляющий заболел и попал в больницу. Заменишь его.

– В литейке?! – вскричал Левка. – Я?!

– Ты же работал на Путиловском заводе!

– Конюхом!

– И в угольной шахте.

– Тоже конюхом!

– Все равно эта среда тебе привычна.

– Да я ненавижу ее!

– А я что, спрашиваю тебя, что ты любишь? Господи, я только что тебя со спущенными штанами застукал! Скажи спасибо, дешево отделался.

Левка замолк.

– Выметайся на улицу и садись в машину.

Левка вышел из гримерки. Он шел по клубу – Вялов следовал за ним – и не мог поверить, что уходит навсегда. Бармен и гардеробщица проводили его взглядом, чувствуя недоброе.

– Иван, сегодня за старшего ты, – сказал Вялов бармену.

– Слушаюсь, босс.

Автомобиль Вялова, «Паккард твин-сикс», ждал на обочине. Рядом гордо стоял новый шофер, мальчишка из Киева. Швейцар бросился открывать Левке заднюю дверцу. «В конце концов, я еще поеду на заднем сиденье», – подумал Левка.

Он утешал себя мыслью, что живется ему не хуже русского барина, а то и лучше. У них с Ольгой в просторном «доме прерий» было свое «детское крыло». Богатые американцы держали меньше прислуги, чем русские, но у них в домах было чище и светлее, чем во дворцах Петербурга. Здесь у всех были ванные комнаты, домашние ледники и пылесосы, центральное отопление. И вкусная еда. Вялов не разделял любви русской аристократии к шампанскому, но виски в баре у него всегда водился. А еще у Левки было шесть костюмов.

Когда страдал от грубости тестя, Левка мысленно возвращался в петербургское прошлое: единственная комнатенка, в которой они жили с Григорием, дешевая водка, грубый черный хлеб и похлебка из репы. Он еще помнил, как возможность ездить на трамвае, а не ходить пешком казалась ему роскошью. Развалившись на заднем сиденье, он посмотрел на свои шелковые носки и сияющие ботинки и сказал себе, что должен быть счастлив.

За ним в машину сел Вялов, и они поехали к порту. Литейная Вялова была уменьшенным вариантом Путиловского завода: такие же полуразвалившиеся здания с разбитыми окнами, такие же высокие трубы и черный дым, такие же грязные рабочие с угольными лицами. У Левки заныло в груди.

– Это называется «Буффальский металлургический завод», но он делает лишь одно: вентиляторы, – сказал Вялов. Автомобиль въехал в узкие ворота. – До войны это было убыточное предприятие. Я его купил и снизил рабочим плату, чтобы завод мог работать и дальше. В последнее время дело наладилось. У нас большой список заказов на пропеллеры для самолетов и кораблей, на радиаторы для броневиков. И теперь они требуют поднять зарплату, но мне, прежде чем я начну раздавать деньги, нужно вернуть потраченные раньше.

Мысль, что придется здесь работать, вызывала у Левки ужас, но страх перед Вяловым был сильнее. Он решил, что уж при нем-то рабочие повышения зарплаты не получат.

Вялов провел его по заводу. Левка испугался было за свой смокинг, но внутри завод оказался не похож на Путиловский: здесь было гораздо чище. И дети всюду не носились. Все, кроме печей, работало на электричестве. Если у русских двенадцать человек тянули за веревку, чтобы поднять паровозный котел, – здесь огромный корабельный винт поднимали с помощью электрического подъемника.

Вялов указал на лысого человека, у которого из-под халата был виден воротник сорочки и галстук.

– Вот это – твой главный враг, – сказал он. – Брайан Холл, секретарь местного профсоюза.

Левка внимательно посмотрел на Холла. Тот отлаживал массивную клеймовочную машину, поворачивая гайку ключом на длинной рукоятке. У него был задиристый вид, и когда он поднял голову и увидел Вялова и Левку, в его взгляде читался вызов, он словно собирался спросить, не желают ли они нарваться на неприятности.

– Холл, подите сюда! – позвал Вялов, перекрикивая шлифовальный станок.

Тот неторопливо положил гаечный ключ в ящик для инструментов, вытер руки тряпкой и только потом подошел.

– Это ваш новый босс, Лев Пешков, – сказал Вялов.

– Здрасте, – сказал Холл Левке и снова повернулся к Вялову. – Сегодня утром Питеру Фишеру раскроило лицо отлетевшим металлическим обломком. Пришлось отправить в больницу.

– Какая жалость! – отозвался Вялов. – Работать с металлом вообще опасно, но никого сюда насильно не гнали.

– Он едва глаза не лишился! – возмущенно сказал Холл. – Нужно работать в очках.

– При мне еще никто не ослеп.

– Неужели нельзя обеспечить рабочих очками, не дожидаясь, пока кто-нибудь ослепнет?! – мгновенно вспылил Холл.

– А как еще мне получить доказательство, что они действительно вам нужны?

– Человек вешает на дверь замок, не дожидаясь, пока его дом обчистят.

– Но замок он покупает сам.

Холл кивнул, словно ничего иного и не ожидал услышать, и с видом усталого, умудренного жизнью человека вернулся к своему станку.

– Вечно они что-то просят, – сказал Вялов Левке.

Левка понял, что Вялов хочет, чтобы он вел себя жестко. Ну, это он умел. Все заводы в Санкт-Петербурге управлялись именно таким образом.

Дальше они поехали на Делавэр-авеню. Лев догадался, что они направляются домой обедать. Вялову никогда не приходило в голову обсуждать с Левкой что бы то ни было. Он все за всех решал сам.

Дома Левка снял испачканные на заводе ботинки, надел вышитые тапочки – подарок Ольги на Рождество – и пошел в детскую. Там с Дейзи играла Лена, мать Ольги.

– Смотри, Дейзи, – сказала Лена, – папа пришел!

Левкиной дочке было четырнадцать месяцев и она только начала ходить. Она заулыбалась и двинулась к нему неуверенным шагом, потом шлепнулась и заревела. Он взял ее на руки и поцеловал. Никогда прежде его не интересовали ни дети, ни тем более младенцы, но Дейзи завладела его сердцем. Когда она не желала ложиться спать и капризничала так, что никто не мог ее успокоить, он начинал ее укачивать, уговаривал ласковым шепотом и пел русские народные песенки – и ее глаза закрывались, крошечное тельце расслаблялось, и она засыпала у него на руках.

– Как она похожа на своего красавца-папу! – сказала Лена.

Левка подумал, что девочка похожа на всех прочих младенцев, но не стал спорить с тещей. Лена его обожала. Она с ним флиртовала, при каждой удобной возможности стремилась прикоснуться, поцеловать. Она была в него влюблена, хотя сама, несомненно, считала, что это не более чем обычная родственная привязанность.

В другом углу комнаты сидела русская девушка Полина. Это была няня, но она не особенно утруждала себя работой: Ольга и Лена большую часть дня занимались исключительно Дейзи. Но сейчас Левка передал Дейзи Полине. При этом Полина взглянула ему прямо в глаза. Это была классическая русская красавица, со светлыми волосами и высокими скулами. У Левки на миг появилась мысль, не получится ли у него затащить ее в постель, и так, чтобы это сошло ему с рук. У нее была собственная крошечная спальня. Мог бы он побывать у нее, чтобы никто не заметил? Может, стоило рискнуть: ее взгляд был достаточно красноречив.

Вошла Ольга, и он почувствовал себя пойманным на месте преступления.

– Вот это сюрприз! – сказала она, увидев его. – Я не ждала тебя раньше трех часов утра.

– Твой отец дал мне новую работу, – мрачно сказал Левка. – Теперь я управляющий литейного завода.

– А почему? Я думала, ты хорошо справляешься и с клубом.

– Не знаю, почему, – соврал Левка.

– Может, из-за призыва? – сказала Ольга. Президент Вильсон объявил Германии войну и собирался проводить мобилизацию. – Литейный завод будет считаться важным военным предприятием. Папа же не хочет, чтобы тебя отправили на войну.

Из газет Левка знал, что мобилизация будет проводиться местными комиссиями. У Вялова, вне всякого сомнения, при любом составе комиссии нашелся бы как минимум один приятель, готовый сделать все, о чем он ни попросит. В этом городе все вопросы решались таким образом. Но он не стал разубеждать Ольгу. Ему нужна была версия, в которой бы не фигурировала Марга, а Ольга ее как раз и придумала.

– Конечно, – сказал он. – Должно быть, так и есть.

– Па-па! – сказала Дейзи.

– Вот умница! – похвалила ее Полина.

– Я уверена, из тебя выйдет прекрасный управляющий, – сказала Лена.

Он старательно изобразил американскую скромно-простодушную улыбку:

– Я очень постараюсь.

II

Гас Дьюар тяжело переживал провал своей европейской миссии.

– Какой провал? – говорил Вудро Вильсон. – Да что ты! Ты же добился того, что немцы предложили мирные переговоры. И вовсе не твоя вина, что англичане и французы послали их к чертям. Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить.

Но правда заключалась в том, что Гасу не удалось свести враждующие стороны даже для предварительного обсуждения. Поэтому с еще большим рвением он стремился выполнить следующее важное поручение, которое Вильсон ему дал.

– Буффальский литейный завод закрыт из-за забастовки, – сказал господин президент. – А без винтов и пропеллеров, которые они выпускают, остановилось производство кораблей, самолетов и военного транспорта. Ты ведь из Буффало – так съезди туда и заставь их вернуться к работе.

Приехав в родной город, Гас в первый вечер обедал у Чака Диксона, с которым когда-то соперничал за внимание Ольги Вяловой. У Чака и его молодой жены Дорис был особняк в викторианском стиле на Эльмвуд-авеню, параллельной Делавэр, и каждое утро Чак садился на кольцевой трамвай и ехал на работу в банк своего отца.

Дорис была симпатичная девушка и немного походила на Ольгу. Гас, глядя на молодоженов, задавался вопросом, насколько ему пришлась бы по душе такая семейная жизнь. Когда-то он мечтал каждое утро просыпаться рядом с Ольгой, но это было два года назад, а теперь, когда действие ее чар прошло, он решил, что, пожалуй, предпочитает свою холостяцкую квартиру в Вашингтоне.

За бифштексом и картофельным пюре Дорис спросила:

– Отчего же президент Вильсон не сдержал свое обещание не вступать в войну?

– Следует отдать ему должное, – мягко ответил Гас. – Он три года боролся за мир. Но его не желали слушать!

– Но из этого же не следует, что мы тоже должны вступить в войну.

– Дорогая, ведь немцы топят американские корабли! – с укоризной воскликнул Чак.

– Так велите американским кораблям не заплывать в зону военных действий! – сердито сказала Дорис, и Гас догадался, что они уже спорили об этом. Наверное, ее гнев усиливало опасение, что Чака тоже могут призвать.

Для Гаса эти вопросы были слишком мелкими деталями для страстных споров о добре и зле. Он примирительно сказал:

– Да, это был бы выход, и президент думал об этом. Но это значило бы позволить Германии диктовать нам, куда американским кораблям можно плыть, а куда – нет.

– Мы не должны позволять помыкать собой! – возмущенно сказал Чак. – Ни Германии и никому другому!

Дорис была непреклонна:

– Если это спасет жизни, то почему бы и нет?

– Похоже, большинство американцев разделяют точку зрения Чака, – сказал Гас.

– Но это ничему не поможет!

– Господин Вильсон считает, что политик и общественное мнение – словно парусник и ветер: паруснику следует использовать энергию ветра, но никогда не идти прямо против него.

– Но зачем проводить мобилизацию? У нас есть профессиональные военные. Люди, которые служат в армии добровольно.

– В нашей армии сейчас сто тридцать тысяч человек. Во время войны это ничто. Нам понадобится как минимум миллион.

– Но в банке у нас все рады – слов нет! – сказал Чак. – У нас столько денег вложено в компании, поддерживающие Антанту… Если Германия победит, и французы с англичанами не смогут заплатить долги – нам придется туго.

Дорис озабоченно нахмурилась.

– Я этого не знала.

Чак успокаивающе похлопал ее по руке.

– Не волнуйся, милая. Этого не случится. Антанта победит, особенно если ей протянут руку помощи Соединенные Штаты Америки.

– И у нас есть еще одна причина воевать. Когда война закончится, Соединенные Штаты смогут на равных участвовать в принятии послевоенных решений. Может, на первый взгляд эта причина кажется несущественной, но Вильсон мечтает создать Лигу Наций, благодаря которой можно будет в дальнейшем решать конфликты, не убивая друг друга… – Он взглянул на Дорис. – Думаю, это вам должно понравиться.

– Конечно.

– А что привело вас домой, Гас? – сменил тему Чак. – Кроме желания объяснить нам, простым гражданам, мотивы президента.

Гас рассказал им о забастовке. Говорил непринужденно, как и положено за столом, но на самом деле полученное задание его волновало. Буффальский литейный завод имел особое значение для победы, а Гас не вполне представлял себе, как заставить людей вернуться к работе. Вильсон незадолго до перевыборов прекратил шедшую по всей стране забастовку железнодорожников, и, кажется, считал вмешательство в производственные споры естественной составляющей политической жизни. Гас же воспринимал это поручение как тяжкое бремя.

– А ты знаешь, кто хозяин завода?

Да, Гас это выяснил.

– Вялов.

– А кто управляющий?

– Нет.

– Его новоиспеченный зять, Лев Пешков.

– Нет… Этого я не знал, – вздохнул Гас.

III

Забастовка доводила Левку до белого каления. Профсоюз пытался воспользоваться его неопытностью. Левка был уверен, что Брайан Холл и прочие считают его слабаком. И был полон решимости доказать им, что это не так.

Сначала он пытался опираться на разумные доводы.

– Господину Вялову нужно возместить деньги, которые он потерял в тяжелые годы, – сказал он Холлу.

– А людям нужно возместить то, что они потеряли, когда им снизили зарплату! – ответил Холл.

– Но это разные вещи.

– Абсолютно разные, – согласился Холл. – Вы богачи, а они бедняки. Им тяжелее.

Сообразителен был этот Холл – зла не хватало!

Левка отчаянно хотел завоевать расположение тестя. Опасно, когда тобой долго недоволен такой человек, как Джозеф Вялов. Беда в том, что единственным стоящим Левкиным качеством было обаяние, а на Вялова оно не действовало.

Однако с заводом Вялов его поддержал.

– Иногда приходится дать побастовать, – сказал он. – Тут сдаваться нельзя. Надо стоять на своем. Проголодаются – станут благоразумнее.

Однако Левка знал, как быстро Вялов мог передумать.

Впрочем, у Левки был план, как поскорее положить конец забастовке. Он использует силу печатного слова.

Благодаря тестю Левку приняли в члены Буффальского яхт-клуба. В яхт-клуб входило большинство ведущих бизнесменов города, в том числе и Питер Хойл, издатель «Буффало ивнинг адвертайзер». И вот однажды Левка подошел к нему в клубе, располагавшемся в начале Портер-авеню.

«Адвертайзер» была консервативной газетой, вечно призывавшей к стабильности и обвинявшей во всех бедах иностранцев, негров и смутьянов-социалистов. Хойл – импозантный джентльмен с черными усами – был приятелем Вялова.

– Здравствуйте, юноша! – сказал он Левке. Голос у него был хриплый и громкий, словно он всю жизнь был вынужден перекрикивать печатный пресс. – Я слышал, президент послал сюда сына Кэма Дьюара – разбираться с вашей забастовкой.

– Вроде так и есть, но я с ним еще не встречался.

– Я его знаю. Наивный молодой человек. Особых хлопот он вам не доставит.

Левка тоже так думал. В Петербурге в 1914 году ему ничего не стоило выцыганить у Гаса Дьюара доллар, а в прошлом году он так же легко заполучил его невесту.

– Я хотел бы поговорить с вами о забастовке, – сказал он, садясь в кожаное кресло напротив Хойла.

– «Адвертайзер» уже заклеймил бастующих как непатриотичных социалистов и революционеров, – сказал Хойл. – Что еще мы можем сделать?

– Назвать их вражескими агентами, – сказал Левка. – Они задерживают производство техники, которая будет нужна нашим ребятам, когда они попадут в Европу… Сами-то рабочие от призыва освобождены!

– Интересный угол зрения, – нахмурился Хойл. – Но мы еще не знаем, как будет проходить призыв.

– Рабочих с военных заводов он наверняка не коснется.

– Это верно.

– А они еще и денег требуют. Сколько людей согласилось бы работать и за меньшие деньги, лишь бы избежать призыва!

Хойл вынул из кармана пиджака блокнот и принялся записывать.

– За меньшие деньги – избежать призыва… – пробормотал он.

– Может, вы пожелаете спросить, на чьей они стороне?

– Это можно сделать заголовком. – Хойл оторвался от блокнота: – Я полагаю, господин Вялов знает о нашей беседе?

Такого вопроса Левка не ожидал. Чтобы скрыть неловкость, он улыбнулся. Если скажет «нет», понял он, Хойл немедленно откажется этим заниматься.

– Ну конечно! – сказал он. – На самом деле это его идея.

IV

Вялов пригласил Гаса на встречу в яхт-клуб. Брайан Холл пригласил к себе, в кабинет профсоюза. Каждый желал встречаться на своей территории, где чувствовал себя сильнее и увереннее. Поэтому Гас выбрал комнату для собраний в отеле «Статлер».

Лев Пешков обвинил бастующих в уклонении от призыва, и «Адвертайзер» разместил эту статью на первой полосе, под заголовком «На чьей они стороне?». Гас, увидев газету, пришел в отчаяние: подобные нападки могли только осложнить ситуацию. Но усилия Пешкова дали противоположный эффект. В сегодняшних утренних газетах сообщалось о буре негодования со стороны рабочих, занятых на других предприятиях военной промышленности. Они возмущались по поводу высказанной мысли, что им можно платить меньше из-за их особого положения, и были в ярости из-за клейма дезертиров. От бестактной выходки Пешкова Гас приободрился, но он понимал, что его настоящий враг – Вялов, и это сильно его беспокоило.

Гас принес с собой в «Статлер» газеты и разложил их в комнате для собраний на столе. На видное место он поместил популярную газетенку с бросающимся в глаза заголовком: «А ты, Лев, запишешься в армию?»