Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 62 страниц)

Ребята бросились выполнять.

Билли снова взглянул в смотровую щель. Он увидел, как один немец поднялся. Билли догадался, что это, наверное, старший офицер, поднимающий солдат в атаку. У него замерло сердце. Должно быть, они догадались, что им противостоят всего несколько десятков человек, и поняли, что могут легко с ними справиться.

Но он ошибся. Офицер махнул рукой в противоположную сторону и побежал вниз по склону. Солдаты последовали его примеру. Взвод Билли сопроводил их бегство радостными криками и пальбой, положив, пока они были на расстоянии выстрела, еще несколько человек.

Немцы добрались до разрушенных домов и спрятались в развалинах.

Билли не смог сдержать усмешку. Он отогнал силы, в десять раз превышающие их собственные! Быть бы ему генералом!

– Прекратить огонь! – крикнул он. – Они вне досягаемости.

Вернулись Дженкинс и Проныра с ящиками патронов.

– Несите еще, ребята, – велел Билли. – Они могут вернуться.

Но когда снова выглянул, он увидел, что у немцев другой план. Они разбились на две группы и направлялись от развалин одна группа вправо, а другая – влево, они обходили его позицию с двух сторон, продолжая держаться вне зоны обстрела.

– Сволочи! – сказал он. Они собирались пройти между его редутом и соседним, а потом напасть на него с двух сторон. Или же, наоборот, они могли пройти мимо, оставив его взвод для зачистки войскам, следующим за ними.

В любом случае, позиция должна была достаться врагу.

– Джордж, бери пулемет, – сказал Билли. – А ты, Джонни, разбирай миномет. Всем взять свои вещи! Мы отступаем.

Они надели заплечные мешки, схватили винтовки, бросились к ближайшему ходу и побежали.

Билли заглянул в блиндаж – убедиться, что там никого не осталось. Потом выдернул чеку и бросил внутрь гранату – чтобы ничего из оставшихся запасов не досталось врагу.

И побежал вслед за взводом.

IV

К концу дня Вальтер со своим батальоном добрался до последней линии английских укреплений.

Он очень устал, но чувствовал себя победителем. Батальону пришлось поучаствовать в нескольких перестрелках, но обошлось без продолжительных боев. Тактика ударных батальонов оказалась лучше, чем ожидали, – благодаря туману. Слабое сопротивление они сминали, сильное – обходили и продвинулись далеко вперед.

Вальтер нашел блиндаж и нырнул в него. Несколько человек последовали за ним. У блиндажа был такой обжитой вид, словно в нем жили месяцами: к стенам прикреплены газетные вырезки, на перевернутом ящике – пишущая машинка. В старых жестяных банках хранилась посуда, а несколько ящиков даже были накрыты одеялом как скатертью. Вальтер догадался, что здесь находился штаб батальона.

Солдаты сразу нашли еду. В блиндаже были печенье, джем, сыр и ветчина. Он не мог удержать их, но открыть хоть одну бутылку виски запретил. Они сломали замок на запертом шкафчике и нашли банку кофе, и кто-то развел у входа небольшой костерок. Когда кофе был готов, Вальтеру протянули чашку, в которую было добавлено подслащенное молоко. Вкус был божественный.

– Я читал в газетах, – сказал сержант Шваб, – что у англичан так же плохо с продовольствием, как у нас. Ничего себе плохо! – воскликнул он, взмахнув банкой, из которой ложкой ел джем.

Вальтер давно ждал, когда до них это дойдет. Он-то подозревал, что немецкие власти преувеличивают эффективность подводной войны. Теперь он знал правду наверняка, и его люди тоже. Да, ограничения на продукты были введены, но англичане вовсе не выглядели изможденными. В отличие от немцев.

Он нашел карту, беспечно оставленную отступающими войсками. Сравнив со своей, понял, что они находятся недалеко от канала Сен-Кантен. За один день немцы вернули территорию, которую в позапрошлом году в течение пяти месяцев с таким трудом отвоевывала при Сомме Антанта.

До победы Германии действительно рукой подать.

Вальтер сел за английскую машинку и принялся составлять рапорт.

Глава тридцатая

Конец марта – апрель 1918 года

В пасхальные выходные Фиц устроил в Ти-Гуине прием. Приглашенные были так же враждебно настроены против нового режима в России, как и он сам. А почетным гостем был Уинстон Черчилль.

От Черчилля, члена либеральной партии, казалось, можно было ожидать сочувствия революционерам; но он был еще и внуком герцога, и у него был властный характер. Фиц давно считал его предателем своего класса, но теперь склонен был примириться с ним из-за обоюдной ненависти к большевикам.

Черчилль приехал в Страстную пятницу. Фиц послал за ним на станцию Эйбрауэна свой «Роллс-Ройс». И наконец в утреннюю гостиную пружинисто вошел невысокий, энергичный, рыжеволосый и румяный Черчилль. От дождя дорогу развезло, и его обувь была не в лучшем виде. На нем был хорошего кроя твидовый костюм пшеничного цвета и голубой галстук-бабочка, под цвет глаз. Ему было сорок три года, но в нем оставалось что-то мальчишеское – в том, как он кивал знакомым, как пожимал руки гостям, с которыми еще не был знаком.

Оглядывая задрапированные тканью стены, камин резного камня и мебель черного дуба, он сказал:

– Фиц, ваш дом убранством не уступает Вестминстерскому дворцу!

У него были причины для энтузиазма: он возвратился в правительство, Ллойд Джордж назначил его министром вооружения. Было много разговоров о том, почему премьер-министр вернул такого беспокойного и непредсказуемого коллегу. В итоге единодушно решили, что Ллойд Джордж предпочитает, чтобы тот плевал из дома на улицу, а не наоборот.

– Ваши шахтеры поддерживают большевиков! – сказал Черчилль, отчасти насмешливо, отчасти возмущенно, садясь и протягивая мокрые ботинки к огню камина. – На половине домов, мимо которых я проезжал, развеваются красные флаги.

– Они и представления не имеют о том, что поддерживают, – пренебрежительно сказал Фиц. За его словами крылось беспокойство.

Черчилль принял из рук Мод чашку чаю и взял с предложенного слугой подноса намазанную маслом булочку.

– Насколько мне известно, вы пережили личную утрату!

– Крестьяне убили моего шурина, князя Андрея, и его супругу.

– Приношу вам глубокие соболезнования.

– В то время мы с Би как раз были там, и нам едва удалось спастись.

– Да, я слышал.

– Жители деревни завладели его землями – это большое поместье, сейчас по праву принадлежащее моему сыну. Однако новый режим узаконил это воровство.

– Боюсь, что так. Первое, что сделал Ленин – провел декрет о земле.

– Надо отдать ему должное, – сказала Мод, – Ленин также ввел восьмичасовой рабочий день и всеобщее бесплатное образование.

Фиц рассердился. Какая бестактность со стороны Мод! Совершенно не подходящий момент, чтобы защищать Ленина.

Но Черчилль оказался достойным противником.

– А также декрет о печати, – парировал он, – который запрещает газеты тех, кто выступает против правительства. Вот вам и свобода слова как ее понимают социалисты.

– Законное право моего сына – не единственная причина, и даже не главная причина, почему меня это беспокоит, – сказал Фиц. – Если большевикам сойдет с рук то, что они устроили в России, то куда дальше? Валлийские шахтеры считают, что уголь, залегающий в недрах земли, не принадлежит тому, кто владеет этой землей. А в субботний вечер из многих пабов Уэльса доносится песня «Красный флаг».

– Режим большевиков следует задушить в колыбели, – сказал Черчилль. Он задумался и снова повторил: – Задушить в колыбели.

Выражение ему явно понравилось.

Фиц сдержал раздражение. Иногда Уинстон воображал, что разработал политику – когда ему случалось всего-то найти чеканную формулировку.

– Но мы же ничего не делаем! – сказал Фиц с досадой.

Прозвучал гонг, подавая всем знак, что пора переодеваться к обеду. Фиц не настаивал на продолжении разговора: у них впереди были выходные.

По дороге он вспомнил, что, вопреки обыкновению, Малыша во время чая в утреннюю гостиную не приводили. И прежде чем идти к себе, по длинному коридору направился в детское крыло дома.

Малышу было три года и три месяца, и это был не младенец и даже не карапуз, а уже мальчик, разговорчивый и подвижный, с такими же голубыми глазами и светлыми кудрями, как у Би. Он сидел у камина, завернутый в одеяло, и симпатичная молодая няня Джонс читала ему книжку. Законный владелец тысяч миль российских земель сосал большой палец. Он не вскочил и не бросился к Фицу, как обычно.

– Что такое с Малышом? – спросил Фиц.

– У него болит живот, милорд.

Няня Джонс немного напоминала Фицу Этель Уильямс, но была не так сообразительна.

– Можно поконкретнее? – недовольно спросил Фиц. – Что у него с животом?

– Жидкий стул.

– С чего бы?

– Не знаю, милорд. В туалете поезда было не очень чисто…

Теперь виноватым становился Фиц, ведь это он потащил семью в Уэльс на этот прием. Он сдержал вертевшееся на языке ругательство.

– Врача вызвали?

– Доктор Мортимер уже едет.

Фиц сказал себе, что не стоит нервничать. Дети постоянно подхватывают всякие пустяковые инфекции. Сколько раз у него самого в детстве было расстройство! Но случалось, что от кишечных инфекций дети умирали.

Он подошел к дивану и, опустившись на колени, посмотрел сыну в лицо.

– Ну, как поживает мой маленький солдат?

– Сру без конца, – апатично ответил Малыш.

Должно быть, он услышал эту вульгарную фразу от слуг. И даже в том, как он ее произнес, был легкий намек на валлийский акцент. Но Фиц решил не поднимать сейчас шум по этому поводу.

– Скоро приедет доктор и даст лекарство, – сказал он. – Тебе сразу станет лучше.

– Я не хочу принимать ванну.

– Я полагаю, сегодня можно обойтись без ванны, – сказал Фиц, вставая. – Когда приедет врач, пошлите за мной, – обратился он к няне. – Я хочу сам с ним поговорить.

– Обязательно, милорд.

Он вышел из детской и направился в гардеробную. Слуга уже приготовил вечерний костюм: сорочку с алмазными запонками для воротника и манжет, в кармане фрака – белоснежный льняной платок, в туфлях из лакированной кожи – шелковые носки.

Прежде чем переодеться, он зашел в комнату к Би.

Она была на девятом месяце беременности.

Когда она ждала появления на свет Малыша, он не видел ее в этом состоянии. Фиц уехал во Францию, а вернулся уже после рождения сына. Раньше ему не доводилось наблюдать, как растет живот беременной женщины, удивляться этому впечатляющему зрелищу и возможности тела меняться и растягиваться.

Она сидела перед туалетным столиком, не глядя в зеркало, откинувшись назад, разведя ноги и положив руки на живот, бледная, с закрытыми глазами.

– Никак не могу принять удобную позу, – пожаловалась она. – Хоть стоя, хоть сидя, даже лежа – все равно больно.

– Тебе надо бы пойти в детскую, посмотреть на Малыша.

– Пойду, когда силы будут! – отрезала она. – Не надо было мне ехать в эту глушь! Да и это тоже: в таком состоянии – и хозяйка на приеме!

Фиц понимал, что она права.

– Но нам нужна помощь этих людей в борьбе с большевиками!

– А у Малыша по-прежнему болит живот?

– Да. Доктор скоро приедет.

– Пошли его и ко мне, раз уж он будет здесь… Хотя вряд ли от сельского доктора будет толк…

– Я скажу слугам. Ты не спустишься к обеду?

– Да как же я спущусь, когда мне плохо!

– Я всего лишь спросил. Во главе стола может сесть Мод.

Фиц вернулся в гардеробную. Некоторые отказывались от фраков и белых галстуков и под предлогом войны надевали на обед короткие смокинги и черные галстуки. Фиц не видел здесь связи. Почему во время войны не надо одеваться как положено?

Надев вечерний костюм, он сошел вниз.

II

После обеда, когда в гостиную был подан кофе, Черчилль провокационно сказал:

– Ну что же, леди Мод, вы – женщины – наконец добились права голоса.

– Некоторые, – ответила она.

Фиц знал, как она возмущена тем, что право голоса дали только женщинам старше тридцати и собственницам – или женам собственников – недвижимости. Самого же Фица возмущало то, что законопроект вообще прошел.

А Черчилль лукаво продолжал:

– За это вы должны благодарить отчасти лорда Керзона, который почему-то воздержался при голосовании за этот проект в палате лордов.

Граф Керзон, умнейший человек, из-за проблем со спиной носил металлический корсет, что еще более усугубляло его вид холодного превосходства. Про него ходил стишок:

 
Я, Джордж Натаниель Керзон,
Выше всех иных персон.
 

Раньше он был вице-губернатором Индии, а теперь – председатель палаты лордов и одним из пяти членов военного кабинета. А кроме того – президент Лиги противников женского избирательного права. Поэтому то, что он воздержался, потрясло политический мир и глубоко разочаровало тех, кто был против закона, в том числе и Фица.

– В палате общин законопроект прошел, – стал объяснять Керзон, – и я решил, что мы не должны бросать вызов мнению выбранных народом членов парламента.

Фиц и сейчас был на него сердит.

– Для того и существует палата лордов, чтобы критически изучать решения палаты общин и отказываться от излишних. И это как раз такой случай.

– Если бы мы забаллотировали этот законопроект, палата общин, уверен, оскорбилась бы и вновь нам его прислала.

Фиц пожал плечами.

– У нас уже бывали подобные споры.

– Но, к несчастью, сейчас заседает комитет Брайса.

– О… – Об этом Фиц не подумал. Комитет Брайса работал над реформой палаты лордов. – Значит, все дело в этом?

– В ближайшее время ожидают их отчет. И до того мы не можем позволить себе открытое противостояние палате общин.

– Увы… – С большой неохотой Фицу пришлось принять это во внимание. Если палата лордов будет делать серьезные попытки противостоять палате общин, Брайс может рекомендовать ограничить власть верхней палаты. – Мы можем потерять наше влияние – и навсегда.

– Именно эти соображения и заставили меня воздержаться.

Иногда политика приводила Фица в угнетенное расположение духа.

Дворецкий принес Керзону кофе и тихо сказал Фицу:

– Милорд, доктор Мортимер в маленьком кабинете. Он ждет, когда вам будет удобно с ним побеседовать.

Фица волновало состояние здоровья Малыша, и вмешательство Пила оказалось очень кстати. Он извинился и вышел.

В маленький кабинет отправляли все, что не вписывалось в интерьер ни одной комнаты: например, там были неудобное резное готическое кресло, шотландский пейзаж, который никому не нравился, и голова тигра, которого отец Фица убил в Индии.

Доктор Мортимер выглядел довольно самоуверенно, словно считал, что его профессия в каком-то смысле уравнивает его с графом. Однако разговаривал он вполне вежливо.

– Добрый вечер, милорд, – сказал он. – У вашего сына кишечное расстройство в легкой форме, и, по всей вероятности, оно не причинит ему вреда.

– По всей вероятности?

– Я намеренно употребил именно эту формулировку. – Доктор Мортимер говорил с валлийским акцентом – правда, не очень заметным, как у человека образованного. – Мы, ученые, всегда имеем дело с вероятностью, а не стопроцентной уверенностью. Каждое утро, когда ваши шахтеры спускаются в забой, я им говорю, что, вероятно,взрыва не будет.

– А-а… – Фицу это показалось не очень утешительным. – А графиню вы осмотрели?

– Осмотрел. С ней тоже ничего серьезного. На самом деле она вообще не больна – она рожает.

– Что? – подскочил Фиц.

– Она думала, что на девятом месяце, но ошиблась в расчетах. Она выносила полных девять месяцев и через несколько часов благополучно разрешится от бремени.

– Кто с ней сейчас?

– Все ее служанки. Я послал за опытной акушеркой, и если пожелаете, сам буду присутствовать при родах.

– Это моя вина, – горько сказал Фиц. – Не надо было настаивать на ее отъезде из Лондона.

– И за пределами Лондона ежедневно рождается множество исключительно здоровых младенцев.

Фицу послышалась в словах доктора издевка, но он не обратил на это внимания.

– А если что-нибудь пойдет не так?

– Мне известна репутация вашего лондонского доктора, профессора Рэтбоуна. Это, конечно, очень достойный врач, но, думаю, я смело могу сказать, что помог появиться на свет большему числу детей, чем он.

– Шахтерских детей.

– Да, в основном. Правда, в момент рождения между ними и детьми аристократов разницы не заметно.

Он действительноиздевался над Фицем.

– Мне не нравится ваше поведение, – сказал Фиц. Но осадить Мортимера не получилось.

– А мне не нравится ваше, – ответил он. – Вы демонстрируете, без малейшего намека на деликатность, что считаете меня недостойным оказывать услуги вашей семье. Поэтому я охотно удаляюсь.

И взял свой саквояж.

Фиц вздохнул. Ссориться было глупо. Он злился на большевиков, а не на этого обидчивого валлийского доктора.

– Ну послушайте, не делайте глупостей, – сказал он.

– Стараюсь, – ответил Мортимер, направляясь к двери.

– Разве вам не положено выше всего ставить интересы пациента?

– Боже мой… – Мортимер остановился в дверях. – Фицгерберт, ваша самонадеянность просто невероятна!

Мало кто говорил так с Фицем, но он сдержал себя. Чтобы найти другого врача, понадобится не один час. Если он позволит Мортимеру покинуть дом, Би никогда ему этого не простит.

– Я забуду то, что вы сказали, – сказал Фиц. – Я забуду весь этот разговор, если хотите.

– Полагаю, ничего более похожего на извинение мне не дождаться.

Правильно полагает, подумал Фиц.

– Хорошо, я возвращаюсь наверх, – сказал доктор Мортимер.

III

Рожать тихо графиня не могла. Ее крики разносились по всему главному крылу. Мод громко играла рэгги – чтобы развлечь гостей и заглушить шум, но на пианино один рэгтайм был похож на другой, и минут через двадцать она сдалась. Кое-кто отправился спать, но когда пробило полночь, большинство гостей собрались в бильярдной. Пил разносил коньяк.

Фиц предложил Черчиллю знаменитые кубинские сигары «Эль рей дель мундо». Пока тот закуривал, Фиц сказал:

– Правительство должно что-то предпринять в отношении большевиков.

Черчилль быстро оглядел комнату, словно проверяя, всем ли из присутствующих можно доверять. Потом, откинувшись на спинку, произнес:

– Ситуация такова. Английская Северная эскадра находится уже в русских водах вблизи Мурманска. Теоретически они должны следить, чтобы русские корабли не попали в руки немцам. И в Архангельске тоже есть наши люди. Я настаиваю на том, чтобы в Мурманске высадились наши войска. В дальнейшем это можно будет рассматривать как основу противоборствующих революции сил на севере России.

– Но этого мало! – воскликнул Фиц.

– Согласен. Мне бы хотелось, чтобы мы послали войска в Баку, на Каспийское море – чтобы огромные месторождения нефти не достались Германии или даже туркам, – и на Черное море, где уже сложилось ядро украинского сопротивления большевикам. И наконец, в Сибири у нас тысячетонные запасы стоимостью в миллиарды фунтов, привезенные в поддержку русским, когда они были нашими союзниками. Мы вправе послать туда войска, чтобы охранять нашу собственность.

– Но сделает ли Ллойд Джордж хоть что-нибудь? – спросил Фиц с сомнением и надеждой.

– Не демонстративно, – ответил Черчилль. – Именно из-за этих красных флагов, поднятых над шахтерскими домами. В нашей стране многие поддерживают русских и их революцию. И я понимаю, почему – как ни ненавистен мне Ленин и его окружение. Со всем должным почтением к семье графини… – он взглянул на потолок, так как снова раздался крик, – нельзя отрицать, что русский правящий класс не спешил реагировать на народные волнения.

Странную смесь представлял собой Черчилль, подумал Фиц: аристократ и популист, талантливый администратор, который не мог противиться искушению совать нос в чужие ведомства, обаятельный человек, которого терпеть не могли коллеги-политики.

– Русские революционеры воры и убийцы, – сказал Фиц.

– Воистину. Но нам придется смириться с тем, что не все так о них думают. Поэтому наш премьер-министр не может активно противостоять революции.

– В том, чтобы ей противостоять пассивно, смысла немного, – раздраженно ответил Фиц.

– Кое-что можно делать и не ставя его официально в известность.

В комнату вошла Мод. Мужчины встали, несколько взволнованные.

В загородных особняках женщины обычно не заходили в бильярдную. Но Мод игнорировала правила, если они ее чем-либо не устраивали. Она подошла к Фицу и поцеловала его в щеку.

– Поздравляю, милый Фиц, – сказала она. – У тебя родился еще один сын.

Все радостно закричали, захлопали и обступили Фица.

– А как моя жена? – спросил он Мод.

– Очень устала, но горда собой.

– Слава богу!

– Доктор Мортимер уехал, но акушерка говорит, ты можешь войти и посмотреть на ребенка.

Фиц направился к двери.

– Я тоже пойду наверх! – сказал Черчилль.

Выходя из комнаты, Фиц услышал, как Мод сказала:

– Пил, налейте мне, пожалуйста, бренди.

Понизив голос, Черчилль произнес:

– Значит, вы бывали в России.

Они пошли по лестнице на второй этаж.

– Да, несколько раз.

– И говорите по-русски.

«Интересно, к чему он клонит», – подумал Фиц.

– Немного. Хвастать особенно нечем, но объясниться так, чтобы меня поняли, могу.

– А вам случалось встречаться с человеком по имени Мэнсфилд Смит-Камминг?

– По правде говоря, да. Он руководитель… – Фиц не решился вслух упоминать Бюро секретных служб, – одного особого отдела. Мне доводилось пару раз писать ему.

– А, прекрасно. Когда вернетесь в Лондон, вам, возможно, придется с ним встретиться.

– Я готов с ним встретиться в любое время, – сказал Фиц, стараясь не показывать свою заинтересованность.

– Я попрошу его связаться с вами. Возможно, у него будет для вас новое задание.

Они были у дверей комнаты Би. Изнутри послышался отчетливый крик новорожденного младенца. Фиц со стыдом почувствовал, что к глазам подступают слезы.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Спокойной ночи!

– И вам спокойной ночи – и мои поздравления!

IV

Его назвали Эндрю Александр Мюррей Фицгерберт. Это был крошечный живой комочек с копной черных, как у Фица, волос. В Лондон его везли, завернув в одеяла, в «Роллс-Ройсе», и еще две машины ехали сзади – на случай поломки. Они позавтракали в Чепстоу, на ленч остановились в Оксфорде, а к обеду прибыли домой, на Мэйфэр.

Через несколько дней, теплым апрельским днем Фиц шел по набережной, глядя на грязную воду Темзы – он направлялся на встречу с Мэнсфилдом Смит-Каммингом.

Бюро секретных служб стала мала прежняя штаб-квартира у вокзала Виктории. Человек, ставящий вместо подписи букву «С», переселил свою разрастающуюся организацию в шикарное викторианское здание Уайтхолл-Корт, с видом на Биг-Бен. В отдельном лифте Фиц поднялся на верхний этаж, где главный над шпионами занимал сдвоенные апартаменты, соединенные переходом, идущим по крыше.

– Мы не один год следили за Лениным, – сказал Смит-Камминг. – Если нам не удастся с ним покончить, это будет один их худших тиранов, каких только знал мир.

– Полагаю, вы правы, – сказал Фиц, чувствуя облегчение оттого, что Смит-Камминг относится к большевикам так же, как он сам. – Но что мы можем сделать?

– Давайте поговорим о том, что могли бы сделать вы. – Смит-Камминг взял со стола стальной циркуль-измеритель, с помощью каких измеряют расстояния на карте. Словно по рассеянности, он вогнал острие себе в левую ногу.

Фиц едва сдержал чуть не сорвавшийся с губ крик. Конечно, это проверка. Он вспомнил, что у Смит-Камминга левая нога деревянная: последствие автомобильной аварии. И улыбнулся.

– Хорошая уловка, – сказал он. – Я чуть не попался.

Смит-Камминг положил циркуль и внимательно посмотрел на Фица в свой монокль.

– В Сибири есть казацкий атаман, сбросивший местную власть большевиков, – сказал он. – Мне нужно знать, стоит ли он того, чтобы мы его поддержали.

– Открыто? – изумленно спросил Фиц.

– Конечно нет. Но у меня есть тайные фонды. Если мы сможем поддерживать контрреволюцию на востоке – это будет дело, достойное того, чтобы тратить на это, скажем, десять тысяч фунтов в месяц.

– Как его зовут?

– Атаман Семенов, двадцати восьми лет. Он расположился в Манчжурии, по обе стороны Китайской Восточной железной дороги возле ее соединения с Транссибирской магистралью.

– Значит, этот Семенов контролирует одну железнодорожную ветку, а мог бы контролировать обе.

– Именно. И он ненавидит большевиков.

– Значит, нужно побольше о нем узнать.

– И займетесь этим вы.

Фиц готов был выполнить это задание, но у него возникло сразу множество вопросов. Как ему найти Семенова? Это ведь казак, а про казаков говорили, что они сразу стреляют, а не задают вопросы. Станет ли он вообще разговаривать с Фицем или просто убьет его? И Семенов, разумеется, будет утверждать, что справится с большевиками, но как Фицу выяснить реальное положение вещей? Можно ли будет узнать наверняка, с пользой ли будут потрачены английские деньги?

Но он задал лишь один вопрос:

– Подойду ли для такого дела именно я? Прошу прощения, но я личность довольно заметная, небезызвестная даже в России.

– Откровенно говоря, выбор у нас небольшой. Это должен быть человек высокого положения – на случай переговоров с Семеновым. И мало кто из тех, кому можно вполне доверять, владеет русским языком. Поверьте, из возможных кандидатур ваша – наилучшая.

– Понимаю.

– Конечно, это опасное поручение.

Фиц вспомнил толпу крестьян, забивших до смерти князя Андрея. Это могло произойти и с ним. Он справился с нервной дрожью.

– Я осознаю опасность, – сказал он ровным голосом.

– Тогда дайте мне ответ: вы поедете во Владивосток?

– Разумеется, – ответил Фиц.