Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 62 страниц)

Он знал, что форменная одежда шофера ему идет, и носил кепку лихо сдвинутой назад. Скоро он обнаружил, что Ольге нравится, когда он говорит о ней как о даме из высшего общества. Ей было приятно слышать, что она ходит как принцесса, говорит как жена президента, а одевается как парижская светская львица. Снобизм она унаследовала от отца: большую часть своей жизни Джозеф был громилой и головорезом, но Левка замечал, каким воспитанным, чуть ли не почтительным тот становился, когда говорил с людьми, занимавшими высокое положение, – президентом банка или конгрессменом.

У Левки была хорошо развита интуиция, и Ольгу он «раскусил» быстро. Это была чрезмерно опекаемая дочка богатых родителей, не имевшая возможности реализовать свои романтические и сексуальные влечения. В отличие от девчонок, которых Левка встречал в трущобах Санкт-Петербурга, Ольга не могла в сумерках сбежать из дома на встречу с мальчишкой и обниматься с ним в каком-нибудь темном уголке. В свои двадцать лет она была девственницей. А может, и нецелованной.

Левка издали следил за теннисным матчем, поедая взглядом Ольгино сильное, стройное тело, наблюдая, как она летает по корту и как колышется при этом ее грудь под легким хлопком платья. Она играла с очень высоким парнем в белых фланелевых брюках. Левке почудилось в его внешности что-то знакомое. Рассматривая долговязого парня, он наконец вспомнил, где видел его раньше. Это было на Путиловском заводе. Левка выманил у него доллар, а Григорий спрашивал, действительно ли Джозеф Вялов в Буффало большой человек. Как же его звали? Еще виски так называется… Дьюар, точно. Гас Дьюар.

За игрой следили с полдюжины молодых людей: девчонки в ярких летних платьях, парни в соломенных канотье. Из-под своего зонтика с довольной улыбкой посматривала на игравших миссис Вялова. Служанка в форменном платье предлагала гостям лимонад.

Сильным ударом мяч полетел в Левкину сторону. Он поднял его и, вместо того чтобы бросить обратно, отнес на корт и отдал одному из игроков. Он взглянул на Ольгу. Она о чем-то оживленно разговаривала с Дьюаром и кокетливо улыбалась, совсем как Левке в гараже. Он почувствовал укол ревности, и ему захотелось дать долговязому в зубы. Тут он заметил, что Ольга смотрит в его сторону, и послал ей самую обаятельную улыбку, но она отвернулась, вряд ли это заметив. Другие его вообще не обратили на него внимания.

Все именно так, как и должно быть, сказал он себе: девчонка может мило беседовать с шофером, пока курит в гараже, а когда она с друзьями – относиться к нему как к предмету мебели. И все равно его самолюбие было уязвлено.

Он пошел прочь – и увидел, что по гравиевой дорожке к теннисному корту идет Ольгин отец. Вялов был в костюме с жилетом, который надевал для повседневных деловых встреч. Левка догадался, что перед отъездом в офис тот решил зайти на корт и поздороваться с гостями дочери.

В любую секунду он мог увидеть, что Ольга курит, и тогда разверзнется ад.

И тут Левку осенило. В два прыжка он оказался рядом с Ольгой и быстро выхватил зажженную сигарету у нее из руки.

– Эй! – возмущенно воскликнула она.

– Вы что, с ума сошли?! – нахмурился Гас Дьюар.

Левка отвернулся и сунул сигарету в рот. В следующий миг его заметил Вялов.

– А ты что тут делаешь?! – сказал он сердито. – Выводи машину!

– Слушаюсь, сэр, – ответил Левка.

– И убери эту чертову сигарету, когда со мной разговариваешь!

Левка выдавил уголек и сунул окурок в карман.

– Прошу прощенья, господин Вялов, я был неправ.

– Чтоб это было в последний раз!

– Да, сэр.

– А теперь убирайся!

Левка быстро пошел к гаражу, но по дороге оглянулся. Молодые люди повскакивали с мест, и Вялов радостно пожимал им руки. Ольга с виноватым видом представляла своих друзей. Встретившись глазами с Левкой, она послала ему благодарный взгляд.

Он подмигнул ей и пошел к машине.

IV

В гостиной Урсулы Дьюар было несколько украшений поистине бесценных: мраморная голова работы Эли Надельмана, первое издание Женевской Библии, роза в хрустальной вазе и фотография в рамке – дед миссис Дьюар, открывший один из первых в Америке супермаркетов. Когда Гас вошел в комнату в шесть вечера, она сидела в вечернем шелковом платье и читала новый роман под названием «Хороший солдат».

– Как тебе книга? – спросил он.

– Чрезвычайно хороша, хотя, как ни странно, я слышала, что автор – невероятный хам.

Он смешал ей коктейль – виски с горькой настойкой, но без сахара. Ему было не по себе. «В моем возрасте уже не следует бояться матери», – подумал он. Но она могла быть очень резкой. Он подал ей коктейль.

– Спасибо, – сказала она. – Тебе нравится, как у тебя проходит отпуск?

– Очень.

– Я боялась, что тебе уже не терпится вернуться назад, в суету Вашингтона и Белого дома.

Гас тоже думал, что его потянет назад, но отпуск преподнес приятные неожиданности.

– Я вернусь туда, как только вернется президент, но пока прекрасно себя чувствую здесь.

– Как ты думаешь, Вудро объявит войну Германии?

– Надеюсь, что нет. Немцы бы и рады пойти на попятный, но они хотят заставить Америку прекратить продажу оружия войскам союзников.

– А мы прекратим?

Урсула по происхождению была немкой, как и половина населения Буффало, но когда говорила «мы», она имела в виду Америку.

– Разумеется нет. Ведь наши фабрики получают за английские заказы столько денег!

– Так что же, это тупик?

– Пока что мы обхаживаем друг друга. А сейчас, словно для того, чтобы напомнить нам о значении нейтральных стран, в союз вступила Италия.

– Это меняет ситуацию?

– Не особенно…

Гас глубоко вздохнул.

– Сегодня я играл в теннис у Вяловых.

У него не получилось сказать это небрежно.

– И как, милый? Ты выиграл?

– Да. У них дом в стиле прерий, просто шикарный!

– Такие дома строят нувориши.

– Но мы тоже когда-то были нуворишами, разве нет? Когда дедушка открыл свой бизнес.

– Терпеть не могу, когда ты говоришь как социалист. Ты становишься грубым занудой, хоть я и знаю, что ты не хочешь меня обидеть… – сказала она, потягивая коктейль. – М-м, хорошо получилось.

Он снова вздохнул.

– Мама, можно тебя кое о чем попросить?

– Конечно, все что угодно.

– Но тебе это не понравится.

– Что именно?

– Я бы хотел, чтобы ты пригласила на чай миссис Вялову.

Медленно и аккуратно мать поставила бокал на столик.

– Понятно, – сказала она.

– Не спросишь, зачем?

– Причина может быть только одна. Я видела их очаровательную дочку.

– Тебе не на что сердиться. Вялов первый человек в городе, и очень богат. А Ольга – просто ангел.

– Ну, может, и не ангел, но хотя бы христианка.

– Вяловы принадлежат к Русской православной церкви, – сказал Гас. Может, стоит все худшее выложить сразу, подумал он. – Они ходят в церковь Петра и Павла на Айдиэл-стрит.

Дьюары принадлежали к епископальной церкви.

– Слава богу хоть не евреи! – Мать когда-то боялась, что Гас захочет жениться на Рэчел Абрамс, которая хоть и нравилась немцу – но он ее не любил. – К тому же мы должны радоваться, что Ольга не охотится за богатым мужем.

– Это точно. Мне кажется, Вялов богаче, чем мой отец.

– Ну, мне об этом ничего не известно! – Женщинам вроде Урсулы не полагалось думать о деньгах. Гас подозревал, что, изображая полное неведение, они досконально знали, сколько денег у их мужей.

Однако этот разговор не вызвал у нее особого недовольства.

– Так ты пригласишь миссис Вялову? – спросил он с замиранием сердца.

– Конечно. Сейчас пошлю приглашение.

– Только не зови своих высокомерных приятельниц, рядом с которыми миссис Вялова будет чувствовать себя не в своей тарелке.

– Высокомерных приятельниц у меня нет.

Это нелепое заявление даже не имело смысла обсуждать.

– Пригласи миссис Фишер, она милая. И тетю Гертруду.

– Хорошо.

– Спасибо, мама! – У Гаса стало легко на душе, словно закончилась пытка. – Я понимаю, что ты сама не выбрала бы мне такую невесту, как Ольга, но мне кажется, что очень скоро ты ее полюбишь.

– Мой милый сын, тебе уже почти двадцать шесть. Пять лет назад я бы еще постаралась тебя отговорить жениться на дочери этого подозрительного дельца. Но в последнее время я стала бояться, что вообще останусь без внуков. Так что даже если бы ты объявил, что намерен жениться на разведенной польской официантке, боюсь, первой моей мыслью было бы – достаточно ли она молода, чтобы рожать.

– Не забегай вперед, Ольга еще не дала согласия выйти за меня замуж. Я еще и не делал предложения.

– Да как она сможет тебе отказать? – Мать поднялась и поцеловала Гаса. – Сделай-ка мне еще коктейль.

V

– Вы спасли мне жизнь! – сказала Левке Ольга. – Отец бы меня прибил.

Он улыбнулся.

– Я увидел, что он идет, и надо было действовать быстро.

– Я вам так благодарна! – сказала Ольга и поцеловала его в губы.

Это его ошеломило. Она отпрянула раньше, чем он успел отреагировать, но он уже почувствовал себя с ней накоротке. Он опасливо окинул взглядом гараж, но они были одни.

Она вынула из пачки сигарету, и он поднес ей огонь, как накануне Гас Дьюар. Этот провоцирующий жест заставлял женщину наклонить голову, давая мужчине возможность рассматривать ее губы. Это было романтично.

Она откинулась на сиденье «Паккарда» и выдохнула дым. Левка сел рядом. Она не стала возражать. Он тоже закурил. Они сидели в полутьме, дым их сигарет смешивался с запахом бензина, кожаных сидений и цветочного аромата Ольгиных духов.

Чтобы нарушить молчание, Левка сказал:

– Надеюсь, вам понравилась игра?

Она вздохнула.

– Все мальчишки в городе боятся моего отца, – сказала она. – Каждый думает, что если он меня поцелует, отец его застрелит.

– А он застрелит?

– Наверное, – со смехом сказала она.

– Я его не боюсь.

Это была почти правда. Не то чтобы Левка совсем не боялся, но просто не обращал внимания на страхи, надеясь, что ему удастся выкрутиться.

Но она не поверила.

– Правда?

– Потому-то он и взял меня на работу. – Это тоже была почти правда. – Спросите его сами.

– Может и спрошу.

– Вы очень нравитесь Гасу Дьюару.

– Отец мечтает нас поженить. Он богат, из старинного рода Буффало, а его отец – сенатор.

– И вы всегда делаете то, чего хочет ваш папочка?

Она задумчиво затянулась сигаретой.

– Да, – сказала она и выдохнула дым.

– Мне нравится смотреть на ваши губы, когда вы курите, – сказал Левка.

Она ничего не ответила, но испытующе взглянула на него. Более ясного приглашения Левке не требовалось, и он ее поцеловал.

Она издала протестующий звук и попыталась его оттолкнуть, но ни то ни другое действие не было решительным. Он выбросил сигарету и положил руку ей на грудь. Она схватила его за руку, словно хотела сбросить, но вместо этого только сильнее прижала.

Левка коснулся языком ее сжатых губ. Она отшатнулась назад и испуганно взглянула на него. Он понял, что она не умеет так целоваться. У нее явно не было никакого опыта.

– Все в порядке, – сказал он, – не бойтесь!

Она выбросила сигарету, обняла его, закрыла глаза и, открыв рот, ответила на его поцелуй.

Потом все происходило очень быстро. Ее желание отчаянно требовало удовлетворения. У Левки уже было немало женщин, и он считал, что лучше позволить им самим задавать темп. Робкую женщину нельзя торопить, а нетерпеливую нельзя сдерживать. Когда он проник под ее белье и погладил мягкий бугорок, это ее так возбудило, что она стала задыхаться от страсти. Если она действительно дожила до двадцати лет, не получив от робких буффальских мальчиков ни единого поцелуя, то ей, должно быть, пришлось пережить немало разочарований, догадался он. Когда он стал снимать ее трусики, она с готовностью приподнялась. Он поцеловал ее между ног, и у нее вырвался крик потрясения и восторга. Было очевидно, что она девственница, но он уже был слишком распален, чтобы это могло его остановить.

Она откинулась назад, уперевшись одной ногой в пол, а вторую подняв на сиденье, задрав юбку до живота, выжидательно раздвинув бедра. Она тяжело дышала и, широко раскрыв глаза, смотрела, как он расстегивает брюки. Он вошел осторожно, зная, как легко причинить девушке боль, но она обхватила его бедра и нетерпеливо притянула к себе, словно опасаясь, что в последний миг ее обманут и она не получит желаемого. Он почувствовал сопротивление девственной плевы, тут же исчезнувшее – Ольга только тихо застонала, как от легкого всполоха боли, прошедшей так же быстро, как и появилась. Она сама стала двигаться, и снова он позволил ей задать темп, чувствуя, что она отвечает на зов своего тела и отказать ей в этом невозможно.

Его это завело больше, чем все обычные любовные игры, что были прежде. Одни девчонки были опытны, другие – невинны, но все они хотели, чтобы ему было с ними хорошо; они стремились удовлетворить его, не думая о себе. Но такого откровенного желания он прежде не встречал, и это распалило его безмерно.

Однако он сдерживался. Ольга громко закричала, и он прикрыл ей рот рукой, чтобы ее не услышали. Она забилась, как пони, потом спрятала лицо у него на груди. Со сдавленным криком она кончила, а через секунду – и он.

Потом он скатился с нее и сел на пол. Она лежала неподвижно, тяжело дыша. С минуту оба молчали. Наконец она села.

– О господи, – сказала она. – Вот не знала, что это будет так…

– Обычно это не так, – ответил он.

Она надолго замолчала, думая, а потом уже тише сказала;

– Что я наделала…

Он не ответил.

Она подняла свои трусики и надела. Посидела еще немного, тяжело дыша, и вышла из машины.

Левка смотрел на нее, гадая, что она скажет, но она ничего не сказала. Она прошла к задней двери, открыла ее и вышла.

Но на следующий день снова пришла в гараж.

VI

29 июня Эдит Голт приняла предложение Вильсона. В июле президент на некоторое время вернулся в Белый дом.

– Мне придется на несколько дней съездить в Вашингтон, – сказал Гас Ольге, идя с ней по буффальскому зоопарку.

– А на сколько?

– На столько, сколько понадобится моему президенту.

– Как это чудесно!

– У меня лучшая работа на свете, – кивнул Гас. – Но при этом я себе не принадлежу. Если отношения с Германией будут обостряться, возможно, я вернусь в Буффало не скоро.

– Нам будет вас не хватать.

– А мне будет не хватать вас, Ольга. Мы с вами так сдружились за то время, что я здесь… – Они катались на лодке по озеру в парке Делавэр, купались на Кристал Бич, плавали на пароходе вверх по реке к Ниагарскому водопаду и через озеро на канадскую сторону, играли в теннис почти каждый день – всегда в компании молодых людей и под присмотром как минимум одной чьей-нибудь бдительной мамы. Сегодня их сопровождала госпожа Вялова – она шла немного позади, беседуя с Чаком Диксоном.

– Вы даже не представляете, как мне будет вас не хватать, – сказал Гас. Ольга улыбнулась, но ничего не ответила.

– Это лето – самое счастливое в моей жизни! – сказал Гас.

– И в моей, – ответила она, вертя в руках зонтик в бело-красный горошек.

Это привело Гаса в восторг, хоть он и не был уверен, что именно благодаря его обществу это лето стало для нее столь счастливым. Он по-прежнему ее не понимал. Казалось, она всегда была рада его видеть, ей было приятно беседовать с ним часами. Но он не видел ни намека на то, что ее отношение к нему может быть не просто дружеским. Конечно, ни одна уважающая себя девушка не должна позволять молодому человеку заметить свои чувства – во всяком случае, до обручения, – но Гасу было неспокойно. Может быть, потому она и казалась ему столь притягательной.

Он вспомнил, с какой недвусмысленной ясностью говорила с ним о своих желаниях Кэролайн Вигмор. Он много думал о Кэролайн – в его жизни это была единственная женщина, которую он любил до Ольги. Но Кэролайн была замужней женщиной, а Ольга – невинной девушкой, которую всю жизнь ограждали от дурных влияний.

Гас остановился перед медвежьей клеткой, и, взглянув через стальные прутья, они увидели сидящего на корточках и глядящего на них маленького коричневого медвежонка.

– Интересно, могла бы вся наша жизнь быть такой же счастливой? – сказал Гас.

– Почему бы и нет? – отозвалась Ольга.

Понимать ли это как поощрение? Он взглянул на нее. Она не ответила на его взгляд, наблюдая за медвежонком. Гас всмотрелся в ее голубые глаза, мягкую линию розовой щеки, нежную шею.

– Если бы я был Тицианом, я бы нарисовал вас, – сказал он.

Мимо прошли ее мать и Чак – и пошли дальше, оставив Гаса с Ольгой позади. Большего уединения у них не будет.

Она наконец посмотрела на него, и ему показалось, что в ее глазах он увидел что-то похожее на нежность. Это его обнадежило. «Если это смог сделать президент, овдовевший меньше года назад, я тем более смогу!» – подумал он.

– Ольга, я люблю вас, – сказал он.

Она ничего не ответила, но продолжала смотреть на него.

Он почувствовал ком в горле. Опять он не мог понять, о чем она думает.

– Есть ли у меня надежда… – сказал он. – Могу ли я надеяться, что вы когда-нибудь тоже полюбите меня?

Затаив дыхание, он умоляюще смотрел ей в лицо. Сейчас его жизнь была в ее руках.

Наступило долгое молчание. О чем она думает? Оценивает, годится ли он в мужья? Или просто не может сразу принять решение, которое изменит всю ее жизнь?

Наконец она улыбнулась и сказала:

– Да.

Он едва мог поверить в это.

– Правда?

Она радостно рассмеялась.

– Правда.

Он взял ее за руку.

– Вы любите меня?

Она кивнула.

– Мне нужно это услышать.

– Да, Гас, я люблю вас.

Он поцеловал ее руку.

– Прежде чем ехать в Вашингтон, я поговорю с вашим отцом.

– Кажется, я знаю, что он вам ответит.

VII

Утром Гас явился в офис Джозефа Вялова и официально попросил руки его дочери. Вялов объявил, что счастлив это слышать. И несмотря на то, что Гас не ждал иного ответа, он почувствовал неописуемую радость.

Гас уже отправлялся в Вашингтон, и ему нужно было спешить на вокзал, на поезд, так что отпраздновать помолвку договорились сразу после его возвращения. К тому же Гас был рад предоставить подготовку к свадьбе своей матери и миссис Вяловой.

Войдя стремительным шагом на центральный вокзал, он столкнулся с выходившей на улицу Розой Хеллмэн. На ней была красная шляпка, в руке – небольшой саквояж.

– Здравствуйте, – сказал он. – Вы позволите вам помочь?

– Благодарю, не нужно, он легкий, – сказала она. – Я уезжала всего на пару дней. Ездила на собеседование в одно информационное агентство.

– Насчет работы репортера? – спросил он, подняв бровь.

– Да, и меня взяли.

– Поздравляю! Простите мое удивление – я не думал, что эти агентства берут репортеров-женщин.

– Это хоть и не часто, но бывает. «Нью-Йорк таймс» впервые приняла на работу репортера-женщину в 1869 году. Ее звали Мария Морган.

– Что вы будете делать?

– Помогать их вашингтонскому корреспонденту. Дело в том, что из-за личной жизни президента они решили, что в Вашингтоне нужна женщина. От мужчин вряд ли дождешься романтических историй.

Интересно, подумал Гас, сказала ли она им о своем знакомстве с одним из приближенных Вильсона. Наверняка: скрытностью репортеры не отличались. Без сомнения, это и помогло ей получить работу.

– А я возвращаюсь, – сказал он. – Думаю, мы еще увидимся.

– Надеюсь.

– А у меня тоже хорошие новости, – радостно сообщил он. – Я сделал предложение Ольге Вяловой – и она его приняла. Скоро мы поженимся.

Она смерила его долгим взглядом и сказала:

– Ну и дурак!

Даже если бы она дала ему пощечину вряд ли это потрясло бы его больше. Он замер.

– Да вы просто идиот! – сказала она и пошла прочь.

VIII

Еще двое американцев погибли девятнадцатого августа, когда немцы торпедировали еще один большой английский корабль, «Арабик».

Гасу было жаль погибших, но еще больше его ужасало то, что Америку неотвратимо затягивало в европейский конфликт. Он чувствовал, что президент на грани. Гас хотел, чтобы его свадьба состоялась в мире счастливом и спокойном; будущее, оскверненное хаосом, жестокостью и разрухой войны, его страшило.

Следуя указаниям Вильсона, Гас сообщил нескольким репортерам – не для печати, – что президент готов порвать дипломатические отношения с Германией. В то же время новый госсекретарь пытался договориться до чего-нибудь с германским послом, графом Иоганном фон Берншторффом.

Все может обернуться очень плохо, думал Гас. Германия может понять, что Вильсон блефует, и бросить ему вызов. И что он будет делать? Вильсон сказал Гасу, что разрыв дипломатических отношений вовсе не обязательнодолжен привести к войне. У Гаса же было ужасное чувство, что положение стало критическим и его невозможно контролировать.

Но кайзер не хотел воевать с Америкой и, к огромному облегчению Гаса, расчет Вильсона оказался верным. В конце августа Германия обещала не атаковать без предупреждения пассажирские корабли. Этого было мало, но все же достаточно, чтобы ситуация вышла из тупика.

Американские газеты, не вдаваясь в подробности, устроили восторженную шумиху. Второго сентября Гас торжествующе зачитал Вильсону отрывок из хвалебной статьи в нью-йоркской газете «Ивнинг пост»:

– «Не мобилизуя войск, не снаряжая флот, а одной лишь непоколебимой настойчивостью в защите правого дела он вынудил сдаться самую гордую, надменную и лучше всех вооруженную армию».

– Ну, они еще не сдались, – сказал президент.

IX

Однажды вечером в конце сентября Левку схватили, притащили на склад, сорвали одежду и связали руки за спиной. Потом из своего кабинета вышел Вялов.

– Ах ты пес! – сказал он. – Пес поганый!

– Что я сделал? – умоляюще воскликнул Левка.

– Ты знаешь, что ты сделал, кобель бешеный!

Левка пришел в ужас. Ему не выкрутиться, если Вялов не станет его слушать.

Вялов снял пиджак и закатал рукава сорочки.

– Неси, – сказал он. Норман Найэл, худосочный бухгалтер, ушел в кабинет и вернулся с бичом.

Левка уставился на бич. Обычный бич, каким в России секли преступников. Длинная деревянная рукоятка, три кожаных хвоста, у каждого на конце – свинцовый шарик. Левку никогда не секли, но он видел, как пороли за мелкие кражи или за блуд – в деревнях это было распространенное наказание. В Санкт-Петербурге эту меру применяли и против политических преступников. Двадцать ударов могли оставить человека калекой, сто – убить.

Вялов, все еще в жилете с золотой цепочкой для часов, поднял бич. Найэл хихикнул. Илья и Тео смотрели с интересом.

Левка съежился, хлыст взмыл в воздух со страшным свистом, рассек шею и плечи, и он закричал от боли.

Вялов снова взмахнул хлыстом. На этот раз было еще больнее.

Левка сам не мог поверить, что оказался таким дураком. Лишить девственности дочь такого могущественного и жестокого человека! О чем он думал? Почему он никогда не может справиться с похотью?

Вялов снова поднял бич. На этот раз Левка рванулся, пытаясь избежать удара. Его коснулись лишь концы хвостов, но тоже причинили мучительную боль, впившись в тело, и он снова закричал.

Бич в руке Вялова вновь поднялся и пошел вниз, остановился на полпути, когда Левка дернулся, и ударил по ногам. Левка увидел текущую из порезов кровь. Когда Вялов хлестнул опять, Левка отчаянно рванулся, но тут же снова упал. Лежа навзничь, он чувствовал, как силы его оставляют. Вялов снова хлестнул его – теперь по животу и бедрам. Левка перекатился на живот – от боли и ужаса он не мог подняться на ноги, но бич продолжал движение. Он собрался с силами, чтобы ползти, но поскользнулся в собственной крови, и на него снова обрушился хлыст. Он уже не кричал: воздуха не хватало. Он подумал, что Вялов решил запороть его до смерти. Как ему хотелось потерять сознание!

Но Вялов ему этого не позволил. Тяжело дыша, он бросил бич.

– Следовало бы тебя убить, – сказал он, отдышавшись, – но нельзя.

Этого Левка не понял. Он лежал в собственной крови, ошеломленно глядя на своего мучителя.

– Она беременна, – сказал Вялов.

Мысли путались от боли и страха, но Левка попытался вспомнить. Они же пользовались презервативами. В Америке в больших городах купить их было легко, и Левка всегда надевал презерватив – конечно, кроме того, первого раза, когда все случилось неожиданно. И еще однажды она позвала его в дом, когда никого не было, и они барахтались на широкой кровати в комнате для гостей. И еще один раз – в саду, когда стемнело…

Хотя на самом деле – не один раз, понял он.

– Она должна была выйти замуж за сына сенатора Дьюара, – сказал Вялов, и Левка услышал в его хриплом голосе не только ярость, но и горечь. – Мой внук мог бы стать президентом…

Левке было тяжело сейчас думать, но он понял, что свадьба не состоится. Как бы он ее ни любил, Гас Дьюар никогда не женится на женщине, у которой будет чужой ребенок. Если только…

– Ребенка может и не быть… – с трудом прохрипел Левка. – Есть же доктора в городе…

Вялов схватился за бич, и Левка сжался в комок.

– Даже не думай! – заорал Вялов. – Это против воли Божьей!

Это Левку поразило. Каждое воскресенье он возил Вялова с семьей в церковь, но считал его религиозность напускной. Вялов жил по законам преступного мира, где правит жестокость. И при этом слышать не мог об абортах! Левке захотелось спросить, неужели церковь разрешает избивать людей и давать взятки.

– Ты хоть понимаешь, какое унижение меня ждет из-за тебя? – сказал Вялов. – Все газеты в городе уже сообщили о свадьбе! – Его лицо покраснело и голос перешел в рев. – Что я скажу сенатору Дьюару? Я уже назначил день свадьбы! Договорился с поставщиками! Приглашения напечатаны и лежат в типографии! Представляю, как посмеется надо мной эта надменная старая грымза миссис Дьюар! И все из-за какого-то вонючего придурка!

Он вновь замахнулся кнутом, но в ярости отбросил его прочь.

– Нельзя тебя убивать… – Он повернулся к Тео. – Тащите это дерьмо к врачу. Пусть подлатает. Это будущий муж моей дочери.