Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 62 страниц)

Глава тридцать вторая

Октябрь 1918 года

Мод пошла на ланч в «Риц» со своим приятелем лордом Ремарком – младшим министром военного министерства. Он был в новом фиалковом жилете. Когда подали суп, Мод спросила:

– А что, война действительно подходит к концу?

– Все полагают, что да, – сказал Джонни. – Немцы в этом году потеряли семьсот тысяч человек. Они больше не могут воевать.

Мод с болью подумала, не стал ли одним из этих семисот тысяч Вальтер. Она знала, что он мог погибнуть, и от этой мысли холод разливался по телу от того места, где должно быть сердце. После их идиллического медового месяца в Стокгольме она не получила от него ни единой весточки. Ей было ясно, что его больше не посылали по работе в нейтральные страны, откуда можно писать. Скорее всего, он вернулся на поле боя, когда Германия, поставив все на карту, начала последнее решающее наступление.

Мысли эти были ужасны, но реалистичны. Много женщин потеряли своих любимых: мужей, братьев, сыновей, женихов. Они прожили четыре года, в течение которых эти трагедии случались ежедневно. Было уже невозможно погрузиться в отчаяние. К горю привыкли.

Она отодвинула тарелку с супом.

– А есть какие-нибудь еще поводы надеяться на заключение мира?

– Да. У немцев новый канцлер, и он написал президенту Вильсону письмо, в котором предложил заключить мир на основе его знаменитых «четырнадцати пунктов».

– Вот это дает надежду! И Вильсон согласился?

– Нет. Он ответил, что Германия должна сначала освободить все захваченные территории.

– А что думают об этом в нашем правительстве?

– Ллойд Джордж вне себя от ярости. Германия обращается к Америке как к старшему партнеру в союзе, а президент Вильсон ведет себя так, словно может заключить мир без обсуждения с нами.

– А это важно?

– Боюсь, что да. Наше правительство не во всем согласно с «четырнадцатью пунктами».

Мод кивнула.

– Я полагаю, мы против пункта пять о том, что колониям предоставляется право решать свою судьбу.

– Именно. Как же Родезия, Барбадос, Индия? Пусть не ждут, что мы, неся им цивилизацию, будем спрашивать у местных на это разрешение. Американцы слишком либеральничают. И мы категорически против пункта два – «свобода судоходства в мирное и военное время». Мощь Британии зиждется на флоте. Мы бы не смогли вынудить Германию заключить мир, если бы нам не дали блокировать их морские пути.

– А что об этом думают французы?

– Клемансо сказал, что Вильсон пытается превзойти всемогущего Бога, – усмехнулся Джонни. – «Сам Господь обошелся всего десятью пунктами!» – воскликнул он.

– Мне кажется, простым англичанам нравятся Вильсон и его «четырнадцать пунктов».

Джонни кивнул.

– А главы европейских государств вряд ли смогут не дать американскому президенту заключить мир.

Мод так хотелось, чтобы это случилось, но она боялась даже надеяться. Она запрещала себе радоваться заранее. Разочарование было бы слишком тяжело.

Официант принес им жареную рыбу и бросил восхищенный взгляд на жилет Джонни.

Мод перешла к другому волновавшему ее делу.

– Что слышно от Фица?

Поездка Фица в Сибирь держалась в тайне, но ее он в эту тайну посвятил, и Джонни сообщал ей новости.

– Казацкий командир нас разочаровал. Фиц заключил с ним соглашение, и какое-то время мы давали ему деньги, но оказалось, что на самом деле это просто рубака. Фиц пока остается там, надеясь, что удастся подтолкнуть русских сбросить большевиков. А Ленин тем временем перевез правительство из Петрограда в Москву, при вторжении там более безопасно.

– Но если большевиков свергнут, возобновит ли новый режим войну с Германией?

– Если смотреть реально – нет. – Джонни отпил шабли. Но в британском правительстве многие могущественные люди ненавидят большевиков.

– Почему?

– Режим Ленина жесток.

– Царский режим тоже был жесток, однако Уинстон Черчилль никогда не заговаривал о том, чтобы его свергнуть.

– В глубине души они боятся, что если большевизм победит там, он придет и сюда.

– Но если он окажется так хорош, что победит там, почему бы и нет?

Джонни пожал плечами.

– Вы ведь не думаете, что люди вроде вашего брата с вами согласятся?

– Нет, – сказала Мод. – Интересно, как он там…

II

– Мы в России! – сказал Билли Уильямс, когда корабль причалил и он услышал голоса портовых грузчиков. – Какого черта нас сюда привезли?

– Как это может быть Россия? – сказал Томми Гриффитс. – Россия на востоке. А мы столько недель плыли на запад.

– Мы обошли полсвета и приплыли к ней с другой стороны.

Томми не поверил. Он перегнулся через поручень, всматриваясь.

– Люди вроде на китайцев немного похожи, – сказал он.

– А говорят по-русски. Они говорят, как тот коногон Пешков, помнишь, который обчистил братьев Понти в карты и сбежал.

Томми послушал.

– Вроде похоже. Ну надо же!

Вскоре им сообщили, что они во Владивостоке.

На Эйбрауэнское землячество мало кто обращал внимание. Здесь уже были тысячи солдат в разной форме. Было много японцев, но были и американцы, и чехи, и прочие. В городе был большой порт, широкие улицы, по которым ходили трамваи, современные гостиницы, театры и сотни магазинов. Похоже на Кардифф, подумал Билли, только климат здесь холоднее.

Когда добрались до казарм, им встретился батальон пожилых лондонцев, привезенный сюда из Гонконга. Может, и имело смысл посылать в эту дыру старичков, из которых песок сыплется, подумал Билли. Землячество, хоть и сильно поредевшее, состояло из крепких ветеранов. Кому понадобилось забирать их из Франции и отправлять на другой конец света?

Скоро он это узнал. После обеда бригадир – благодушный человек, по виду которого чувствовалось, что ему не сегодня-завтра в отставку, сообщил, что они поступают под командование полковника графа Фицгерберта, этого чопорного, высокомерного, безжалостного эксплуататора. Какая жалость, что немецкая пуля попала ему в ногу, а не в сердце.

– У нас четыре важнейших задачи! – сказал Фиц, когда они выстроились перед ним по стойке смирно. – Мы прибыли сюда, чтобы защищать нашу собственность. По пути из порта, вы могли видеть большой склад, охраняемый войсками. На площади в десять акров находится шестьсот тысяч тонн снарядов и другого военного имущества, которое Великобритания и Соединенные Штаты прислали сюда, когда русские еще были нашими союзниками. Теперь, когда большевики заключили мир с Германией, мы не хотим, чтобы боеприпасы, за которые заплатили наши налогоплательщики, попали в их руки.

– Нелогично, – сказал Билли, достаточно громко, чтобы его слышал не только Томми. – Почему было не увезти все это домой, вместо того чтобы тащить сюда нас?

Фиц сердито глянул в направлении источника шума и продолжил:

– Кроме того в этих краях много чешских националистов. Одни – военнопленные, другие работали здесь до войны. Они сформировали Чехословацкий легион и хотят из Владивостока морем добраться до Франции, чтобы примкнуть к нашим войскам. Они подвергались преследованиям большевиков, и наша задача – эвакуировать их. Здесь, в Сибири, находятся восемьсот тысяч австрийских и немецких военнопленных, освобожденных по условиям Брестского договора. Мы должны помешать им вернуться в Европу на поля сражений. И наконец, мы подозреваем, что немцы изучают нефтяные месторождения в Баку, на юге России. Они не должны их заполучить!

– Мне почему-то кажется, что Баку довольно далеко отсюда, – громко заметил Билли.

– Ну что, ребята, у кого-нибудь есть вопросы? – благодушно сказал бригадир. Фиц бросил на него испепеляющий взгляд, но было поздно.

– Я ни о чем таком в газетах не читал, – сказал Билли.

– Как многие военные операции, это задание тайное, и в письмах домой вам будет запрещено упоминать, где вы находитесь, – ответил Фиц.

– Сэр, мы что, воюем с Россией?

– Нет, – Фиц демонстративно отвернулся от Билли. Наверное, вспомнил, как Билли одержал над ним верх на собрании в доме молитвы «Голгофа». – У кого-нибудь еще, кроме сержанта Уильямса, есть вопросы?

Но Билли не отставал:

– Мы пытаемся свергнуть правительство большевиков?

По рядам солдат пронесся ропот: многие поддерживали революцию.

– Правительства большевиков не существует! – с растущим раздражением ответил Фиц. – Наш король не признал тех, кто сейчас правит в Москве.

– А наше задание получило одобрение парламента?

Бригадир озабоченно нахмурился – таких вопросов он не ожидал, а капитан Эванс сказал:

– Довольно, Уильямс! Дайте задать вопросы и другим.

Но Фицу не хватило выдержки промолчать. Ему не пришло в голову, что Билли, сын своего отца, радикала-нонконформиста, в споре может его превзойти.

– Военные действия утверждаются не в парламенте, а в военном министерстве, – отрезал он.

– Значит, это держат в тайне от наших выборных представителей! – возмущенно воскликнул Билли.

– Поосторожней, приятель! – тихонько шепнул Томми.

– Вынужденно, – ответил Фиц.

Билли не обратил внимания на слова Томми – он разозлился. Четко и громко он спросил:

– Но если наше пребывание здесь не санкционировано ни нашим народом, ни русским, выходит оно незаконно!

– Сядьте, сержант, – сказал капитан Эванс. – Вы здесь не на своем чертовом митинге лейбористов. Еще слово – получите взыскание.

Билли сел. Он своего добился.

– Нас сюда пригласило Временное правительство. Директория, состоящая из пяти членов, располагается в Омске, в Западной Сибири. Именно туда, – закончил Фиц, – вы и отправитесь.

III

Опускались сумерки. Левка Пешков ждал на сортировочной станции во Владивостоке, в конечном пункте Транссибирской железной дороги. Он был в шинели поверх лейтенантской формы, но еще никогда ему не было так холодно.

То, что он оказался в России, приводило его в ярость. Четыре года назад ему удалось отсюда бежать, а потом и удачно жениться. А теперь он вернулся. И все из-за глупой девчонки. «Да что это со мной? – спрашивал он себя. – Почему я не могу довольствоваться тем, что есть?»

Открылись ворота, и появилась повозка, которую тянул мул. Возницей был английский солдат. Левка прыгнул на сиденье рядом.

– Привет, Сид! – сказал он.

– Ну да, – сказал Сид, худой мужик лет сорока с морщинистым лицом и вечной сигаретой в зубах. Он был кокни и говорил по-английски совсем не так, как в Южном Уэльсе или на севере штата Нью-Йорк. Сначала Левке трудно было его понимать.

– Виски есть?

– He-а, какао вон в банках.

Левка повернулся и отвернул край брезента. Он был почти уверен, что Сид шутит. Но увидел картонную коробку с надписью «Шоколад и какао от Фрая».

– Не очень-то это местные пользуют, – сказал он.

– Ниже смотри.

Левка отодвинул коробку и увидел другую надпись: «„Тичерз Хайлэнд Крим“ – совершенство старого шотландского виски».

– Сколько? – спросил Левка.

– Двенадцать коробок.

– Это получше, чем какао.

Они ехали прочь от центра; Левка часто оглядывался, проверить, не следует ли кто за ними, и смотрел с опаской, если по пути попадался старший офицер американской армии. Но никто их ни о чем не спрашивал. Владивосток кишел беженцами, спасавшимися от большевиков, и многие были при деньгах. Они тратили их так, словно завтрашний день уже не настанет, – а если и настанет, то отнюдь не для всех. Магазины ломились, улицы были полны повозок вроде этой, с товаром. Многое из того, что выставлялось на продажу, было привезено контрабандой из Китая или, как виски Сида, украдено у военных.

Левка увидел женщину с маленькой девочкой и подумал про Дейзи. Он скучал по ней. Она уже начала ходить и вовсю познавала мир. От ее надутых губок таяло любое сердце, даже сердце Джозефа Вялова. Левка уже полгода ее не видел. Сейчас ей было два с половиной, и она, должно быть, изменилась за то время, что его не было.

По Марге он тоже скучал. О ней он мечтал, вспоминал, как ее нагое тело изгибалось в постели и льнуло к нему. И хотя из-за нее он влип в неприятности и оказался в Сибири, все равно хотел увидеть ее снова.

– А у тебя есть слабость, Сид? – спросил он.

– He-а. Только деньги.

– А из любви к деньгам ты готов рисковать?

– He-а, только воровать.

– А в переделки из-за воровства никогда не попадал?

– В серьезные нет. Раз в тюрьму попал, да и то всего на полгода.

– А моя слабость – женщины.

– Да?

Левка уже привык к этой английской привычке переспрашивать, когда тебе уже сказали.

– Да, – сказал он. – Не могу удержаться. Бывает до зарезу хочется войти в ночной клуб с красивой девчонкой под руку.

– Да?

– Да. Ничего не могу с собой поделать.

Повозка въехала в портовый район грязных дорог и матросских ночлежек – трактиров без названий и даже без адреса. Сиду было явно не по себе.

– Ты хоть вооружен? – спросил Левка.

– Не-а, – сказал Сид. – Ток это, – и оттянув куртку, он показал заткнутый за пояс огромный пистолет с дулом длиной в фут. Левка никогда таких не видел.

– Это что еще за хрень?

– «Веблей-Марс». Самое сильное ручное оружие в мире. Очень редкое.

– Да с таким и курок спускать не надо, достаточно махнуть, чтобы напугать всех до смерти.

В этом районе никого не нанимали чистить улицы от снега, и повозка ехала по колее, проложенной другими, а на малоезженных улицах скользила по льду. Очутившись в России, Левка впервые за долгое время вспомнил о брате. На продаже украденных с военных складов товаров он хорошо заработает, и у него будет достаточно денег, чтобы послать их Григорию.

За свою короткую жизнь он наделал немало гадостей, но если восстановит отношения с братом, сам себе многое простит.

Они въехали в переулок и свернули за низенькой постройкой. Левка открыл коробку и вынул бутылку.

– Сиди тут, сторожи товар, – велел он Сиду. – А то пойдем вместе – ищи потом ветра в поле.

– Не волнуйся, – сказал Сид, но в его голосе не было уверенности.

Левка сунул руку под шинель, коснулся своего кольта сорок пятого калибра – и вошел через заднюю дверь.

Это была забегаловка из тех, что в Сибири считаются трактирами. Небольшая комната, стол и несколько стульев. Барной стойки не было, а в приоткрытую дверь виднелась грязная кухня с полкой бутылок и бочкой. У огня сидели трое в драных полушубках. Сидевшего в центре Левка узнал – его звали Сотник. Он носил мешковатые штаны, заправленные в сапоги. У него были высокие скулы и раскосые глаза, к тому же он носил тонкие усики и бакенбарды. Лицо обветренное, красное и морщинистое. Лет ему могло быть сколько угодно – от двадцати пяти до пятидесяти пяти.

Левка поздоровался со всеми за руку, открыл бутылку, и один из них – видимо, владелец заведения – принес четыре разномастных посудины. Левка налил помногу, и все выпили.

– Это лучший виски в мире, – сказал Левка по-русски. – Его везут из такого же холодного края, как Сибирь, где в горных ручьях течет талая вода с ледников. Жаль только, очень дорогой.

Лицо Сотника было по-прежнему неподвижно.

– Сколько? – спросил он.

Левка не собирался снова позволять ему торговаться.

– Цена та же, о какой вчера условились. В золотых рублях, иначе никак.

– Сколько бутылок?

– Сто сорок четыре.

– Где они?

– Недалеко.

– Ты бы поосторожнее. Кругом полно ворья.

Это могло быть предупреждением, а могло быть и угрозой. Левка понял, что двусмысленность не случайна.

– Это я знаю, – сказал он. – Я сам вор.

Сотник взглянул на товарищей, и, помолчав, рассмеялся. Те тоже засмеялись.

Левка налил еще.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Ничего с вашим виски не случится, там еще ствол имеется.

Эта фраза тоже прозвучала двусмысленно. Так можно было и успокоить, и предупредить.

– Это хорошо, – сказал Сотник.

Левка выпил и взглянул на часы.

– Скоро здесь должен проходить военный патруль, – солгал он. – Пора мне.

– Еще по одной, – сказал Сотник.

Левка встал.

– Виски брать будете? – Он позволил себе проявить раздражение. – Я легко продам его в другом месте.

Это была правда. Продать алкоголь было несложно.

– Беру.

– Деньги на бочку.

Сотник поднял с пола седельную сумку и начал отсчитывать пятирублевые монеты. Цена, о которой они договаривались, составляла шестьдесят рублей за дюжину. Сотник медленно складывал монеты в столбики по двенадцать, пока не получилось двенадцать столбиков. Левка понял, что до ста сорока четырех Сотник считать не мог.

Закончив, Сотник посмотрел на Левку. Левка кивнул. Сотник ссыпал монеты обратно.

Они вышли на улицу. Сотник нес сумку. Опустилась ночь, но светила луна, и все было хорошо видно. Левка сказал Сиду по-английски:

– Сиди на месте. Будь начеку.

При незаконных сделках это всегда опасный момент: покупатель может схватить товар, а денег не отдать. А рисковать этими деньгами Левка не собирался.

Он стянул с повозки брезент, сдвинул в сторону коробки какао, чтобы показались коробки с виски. Одну коробку он поставил на землю у ног Сотника.

К повозке подошел второй казак и потянулся за следующей коробкой.

– Нет, – сказал Левка и посмотрел на Сотника. – Сперва деньги.

Повисло молчание. Сид на козлах отвернул полу шинели, демонстрируя ствол.

Сотник отдал Левке сумку.

Левка заглянул в нее, но решил не пересчитывать деньги снова. Если бы Сотник украдкой вытащил несколько монет, он бы заметил. Он передал сумку Сиду, помог остальным разгрузить повозку.

Прощаясь, он пожал всем руки и уже собирался забраться в повозку когда Сотник его остановил.

– Гляди-ка, – сказал он, показывая на открытую коробку. – Одной бутылки не хватает.

Недостающая бутылка стояла на столе в трактире, и Сотник это знал. Он пытался затеять ссору, и это было опасно.

– Дай мне одну монету, – сказал Левка Сиду по-английски.

Сид открыл сумку и протянул ему пятирублевку Левка положил ее на сжатый кулак и подбросил в воздух так, что она завертелась, поблескивая в лунном свете. Сотник инстинктивно протянул руку, чтобы ее поймать, а Левка тем временем запрыгнул на козлы рядом с Сидом.

Сид взмахнул кнутом.

– Помогай вам Бог! – крикнул Левка с тронувшейся повозки. – Понадобится еще виски – дайте знать!

Мул затрусил со двора и повернул на дорогу; Левка вздохнул спокойнее.

– Сколько мы получили? – спросил Сид.

– Сколько просили. Триста шестьдесят рублей каждому. Минус пять. Эти пять рублей, что пришлось вернуть, пусть будут с меня. Тебе во что?

Сид достал большой кожаный кошелек. Левка отсчитал ему туда семьдесят две монеты.

Он попрощался с Сидом и спрыгнул с повозки возле дома, где располагались американские офицеры. Там его уже поджидал капитан Хэммонд.

– Пешков! Где вы были?

Левка пожалел, что у него с собой казацкая седельная сумка, в которой лежат триста шестьдесят пять рублей.

– Немного походил по окрестностям.

– Но ведь уже темно!

– Потому-то я и вернулся.

– Мы вас искали. Вас желает видеть полковник.

– Немедленно буду, сэр! – и Левка бросился к своей комнате, чтобы оставить там сумку, но Хэммонд сказал:

– Кабинет полковника в другой стороне.

– Есть! – сказал Левка, поворачивая назад.

Полковник Маркхэм Левку недолюбливал. Полковник был профессиональный военный, не из тех, кого набрали с началом войны.

Левка хотел было оставить сумку на полу перед входом в кабинет полковника, но сумма была слишком заметна, чтобы бросать без присмотра.

– Где, черт возьми, вы были?! – сказал полковник, едва Левка вошел.

– Осматривал город, сэр.

– Вы получаете новое назначение. Нашим английским коллегам нужны переводчики, и они попросили меня прикомандировать вас к ним.

Левке показалось, что это неплохо.

– Есть, сэр!

– Вы едете с ними в Омск.

Значит, не так уж и хорошо. Больше шести тысяч километров по российской глуши.

– Зачем, сэр?

– Они вам расскажут сами.

Ехать Левке не хотелось. Слишком далеко от дома.

– На это требуется мое согласие, сэр?

Полковник ответил не сразу, и Левка понял, что на самом деле подобные назначения – добровольные, насколько это возможно в армии.

– Вы что, отказываетесь? – угрожающе спросил полковник.

– Только в том случае, если это дело добровольное.

– Я обрисую вам ситуацию, лейтенант, – сказал полковник. – Если вы согласитесь, я не буду просить вас открыть эту сумку и показать мне ее содержимое.

Делать было нечего.

Омск, подумал Левка. Вот черт.

– Я готов к этому назначению, сэр, – сказал он.

IV

Этель поднялась наверх, в комнаты Милдред. Там было чисто, хоть и не прибрано: игрушки на полу, дымящаяся сигарета в пепельнице, сохнущие трусики перед камином.

– Сможешь сегодня приглядеть за Ллойдом? – спросила Этель. Они с Берни собирались на собрание партии лейбористов. Ллойду было уже почти четыре, и он мог самостоятельно выбраться из постели и отправиться на прогулку, если оставить его без присмотра.

– Конечно, – ответила Милдред. Они часто по очереди приглядывали за детьми. – Я получила от Билли письмо.

– У него все в порядке?

– Да. Но мне кажется, он не во Франции. Он совсем не упоминает об окопах.

– Тогда, должно быть, на Среднем Востоке. Интересно, довелось ему увидеть Иерусалим? – Святой город был взят английскими войсками в конце прошлого года. – Как был бы рад отец, случись Билли там побывать!

– Он просил тебе кое-что передать. Говорит, напишет тебе позже, а я чтобы сказала… – она сунула руку в карман передника. – Сейчас. «…Политических новостей я не получаю, нахожусь, откровенно говоря, в неведении относительно России». Ну что за странные слова, честное слово!

– Это послание нужно читать не как все, – сказала Этель. – Читай каждое третье слово. Он пишет: «Я нахожусь в России». Странно, что он там делает?

– А я и не знала, что в России есть наши войска.

– Я тоже. А он не упоминает какую-нибудь песню? Или название книжки?

– А ты откуда знаешь?

– Это тоже шифр.

– Он пишет про песню, которую ты пела, «Фредди и цыпленок». Никогда такой не слышала.

– Я тоже. Надо по первым буквам… Фиц!

Вошел Берни. Он был в красном галстуке.

– Ллойд крепко спит, – сообщил он.

– Милдред получила письмо от Билли, – сказала Этель. – Выходит, он, а также граф Фицгерберт в России.

– Ага! – воскликнул Берни. – А я-то думал, когда они начнут!

– Ты о чем?

– Мы послали войска сражаться с большевиками. Я так и знал, что это случится.

– Мы разве в состоянии войны с новым русским правительством?

– Это неофициально… – Берни взглянул на часы. – Нам пора. – Он терпеть не мог опаздывать.

В автобусе Этель сказала:

– Не может такого быть, чтобы мы вели войну неофициально.Либо мы находимся в состоянии войны, либо нет.

– Черчилль и вся эта орава знает, что народ Великобритании не поддержит войну против большевиков, поэтому пытается вести ее тайно.

– В Ленине я разочаровалась… – задумчиво сказала Этель.

– Но он лишь делает то, что должен! – перебил Берни. Он был ярым сторонником большевиков.

– Ленин вполне может стать таким же тираном, каким был царь…

– Это нелепо!

– Но, пусть так – все равно ему нужно дать возможность показать, что он может сделать.

– Ну, хотя бы в этом наши мнения совпадают…

– Билли скоро напишет и расскажет подробности.

Этель была возмущена тайной войной правительства – если это действительно была война, – и к тому же ужасно переживала за Билли. Он не станет держать язык за зубами. Если он решит, что делается что-то не то, обязательно так и скажет, а это может навлечь на него большие неприятности.

Дом молитвы «Голгофа» был полон: за время войны популярность партии лейбористов возросла. Произошло это отчасти потому, что лидер партии Артур Хендерсон входил в военный кабинет Ллойда Джорджа. Хендерсон начал работать в двенадцать лет на литейном заводе, производившем паровозы, и его появление в кабинете министров свело на нет довод консерваторов, что рабочим нельзя доверять правительственные посты.

Этель и Берни сели с Джоком Рейдом, краснолицым выходцем из Глазго, лучшим другом Берни, когда тот еще не был женат. Председательствовал на собрании доктор Гринворд. Главным пунктом повестки дня были следующие всеобщие выборы. Ходили слухи, что Ллойд Джордж назначит всеобщие выборы, едва закончится война. Олдгейту нужен был кандидат от лейбористов, и больше всего шансов было у Берни.

Его кандидатуру поставили на голосование и утвердили. Кто-то предложил в качестве альтернативы доктора Гринворда, но тот сказал, что предпочитает заниматься медициной.

Поднялась Джейн Маккалли. Она была членом партии с тех самых пор, как Этель и Мод встали на ее защиту, когда ее лишили пособия, а потом Мод на руках нес в тюрьму полицейский. Джейн сказала:

– Я читала в газете, что на следующие выборы можно будет выставлять кандидатуры женщин. И считаю, что нашим кандидатом должна стать Этель Уильямс.

На миг все в изумлении замолчали, потом одновременно заговорили.

Этель была ошарашена. Она об этом и не думала. С самого начала ее знакомства с Берни он хотел быть членом парламента. И она его поддерживала. К тому же никогда раньше у женщин не было возможности быть избранными. И у нее не было уверенности, что такая возможность появилась сейчас. Первым ее побуждением было немедленно отказаться.

Однако Джейн не закончила. Это была милая молодая женщина, но ее внешняя мягкость была обманчива, и она могла быть несокрушимой.

– Я уважаю Берни, – сказала она, – но он организатор и оратор. А сейчас член парламента от Олдгейта – либерал, его очень любят и справиться с ним будет нелегко. Так что нам нужен такой кандидат, который смог бы отбить у него это кресло, такой, который скажет людям Ист-Энда: «Следуйте за мной к победе!» – и они пойдут! Нам нужна Этель.

Женщины разом одобрительно заговорили, и некоторые мужчины тоже, хотя кое-кто недовольно бормотал себе под нос. Этель поняла, что если бы она согласилась, у нее было бы много сторонников.

И Джейн была права: Берни был наверняка самый умный человек в этом зале, но он не мог вдохновлять и вести. Он мог объяснить, как происходят революции и почему прогорают компании, зато Этель могла поднять людей и повести за собой.

Встал Джок Рейд.

– Товарищ председатель, мне кажется, закон не позволяет выставлять кандидатуры женщин.

– Я могу ответить на этот вопрос, – сказал доктор Гринворд. – Закон, принятый ранее в этом году, дающий право голоса некоторым женщинам старше тридцати, не давал женщинам права быть избранными. Однако правительство признало, что это неправильно, и готовится поправка к закону.

– Но в том виде, как он есть на данный момент, закон запрещает голосовать за женщин, так что мы не имеем права выдвигать ее кандидатуру, – упорствовал Рейд. Этель усмехнулась: странно, что люди, призывающие ко всемирной революции, так настаивают на том, чтобы следовать букве закона.

Доктор Гринфилд сказал:

– Этот парламентский законопроект в новой редакции наверняка получит законную силу до следующих всеобщих выборов, так что мы имеем полное право выдвигать женщину.

– Но Этель нет тридцати.

– По всей видимости, этот новый закон будет касаться женщин старше двадцати одного года.

– По всей видимости? – переспросил Рейд. – Как мы можем выдвигать кандидата, если не знаем, по каким правилам это делать?

– Возможно, тогда нам следует отложить принятие решения до того времени, когда будет принята новая поправка, – предложил доктор Гринворд.

Берни шепнул что-то Джоку на ухо, и тот сказал:

– Давайте спросим саму Этель, хочет ли она выдвинуть свою кандидатуру. Если нет, то и незачем откладывать решение.

Берни с улыбкой повернулся к Этель.

– Хорошо, – сказал доктор Гринворд. – Этель, если бы предложили вашу кандидатуру, вы бы согласились?

Все посмотрели на нее.

Этель не знала, что ответить.

Берни мечтал об этом всю жизнь, а ведь он ее муж. Но кто из них был бы лучшим кандидатом от их партии?

Секунды шли, и уверенность на лице Берни сменилась изумлением. Он-то не сомневался, что она откажется.

Это укрепило ее решимость.

– Я… я никогда об этом не думала, – сказала она. – И, как говорит председатель, пока еще даже нет такой законной возможности. Поэтому мне трудно ответить. Я уверена, что Берни – хороший кандидат… но мне бы хотелось еще подумать. Так что, возможно, нам лучше сделать, как предлагает председатель, – отложить принятие решения.

Она повернулась к Берни.

Он смотрел на нее так, словно был готов ее убить.