Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 49 страниц)

Никаких подозрений наличие в столе Жарова этого прибора не должно было вызвать. Сослуживцы прекрасно знали, что он тщательно следит за здоровьем, занимается спортом, ест только здоровую пищу, пьет качественный дорогой алкоголь, да и то редко и понемногу, а также регулярно, гораздо чаще, чем требуется по служебному регламенту, проходит расширенные медицинские обследования за свой счет. К ограниченным к применению устройствам, в отличие от радиопередающих гаджетов, этот прибор не относился – по инструкции при важных обсуждениях все телефоны тех, кто находится в помещении, должны быть убраны в другое помещение. В кабинет Белякова, например, если не оговаривалось особо, нельзя было брать телефон с собой. Однако схеме с «фломастером» и «глюкометром» все эти запреты были нипочем.

Подполковник активировал приемник и один из передатчиков-«фломастеров», тщательно проверил их работу. Он вставлял карты памяти в «глюкометр», отходил в угол комнаты и наговаривал что-то вроде «один-два-три», вытаскивал флешки, проверял наличие автоматически созданных файлов, прослушивал их содержимое на компьютере – и убеждался, что всё работает безотказно, как и уверял его давний знакомый – коррумпированный менеджер одного из секретных китайских институтов, специализирующихся на подобной технике.

Завтра у Жарова очередной доклад-инструктаж, к которому Беляков приказал подготовить соответствующие материалы. Надо будет незаметно взять фломастер и поменять его на свой, неотличимый ни по внешнему виду, ни по письменным свойствам, ни по весу от таких же, обычных. По расчетам Жарова, одного фломастера, раз всего их там, на столе, около десятка, должно было хватить на несколько месяцев, потом его выбросят в мусор. Тогда придется подкладывать новый.

Подполковник толком не мог объяснить даже самому себе, зачем он всё это делает, по сути, рискуя жизнью. Наверное, потому, что если не удается «подняться», стать влиятельным, то можно хотя бы приобщиться к каким-нибудь великим интригующим тайнам. Тайнам нынешней власти. Тайнам недавней истории. А то, что эти тайны будут и, скорее всего, окажутся неожиданными и сногсшибательными, он прекрасно понял из недавнего визита к Белякову и его шокирующих откровений.

Женева, 1 апреля 2019 года

– А теперь самое главное. В общих чертах я изложу выверенный нами план, – сказал Бутчер. – Только это вполне серьезно, не смотри на то, какое сегодня число.

– Весь внимание, – лаконично ответил Беляков.

Они сидели на веранде виллы в стиле «шале», которая принадлежала начальнику КОКСа. Никто из сторонних наблюдателей не мог и помыслить о том, что здесь, в элитном пригороде, в этом ухоженном месте с видом на Женевское озеро, двое влиятельнейших людей – один в глобальном масштабе, другой в российском – беседовали о предстоящих запланированных переменах в судьбах миллиардов людей.

– Как я не раз говорил, наступает эпоха качественной консолидации, усиления власти владетельных семей над миром, над всей остальной массой. Эта эпоха растянется на десятилетия. Но сначала – о целях, о миссии подпрограммы на предстоящие несколько лет, – провозгласил Бутчер. – Она в конечном итоге сводится к следующему. Во-первых, простимулировать дальнейшую концентрацию капитала как в глобальном масштабе, так и на национальных уровнях. Во-вторых, перезапустить буксующую мировую экономику, причем, разумеется, сохраняя незыблемость монетаристских подходов, без необходимости скатывания в чертово кейнсианство. В-третьих, обескровить, обезжирить средний класс как независимую экономическую и политическую силу, незаслуженно раскормленную нами ради пропаганды и задабривания низов в период противостояния с СССР, – сейчас же принято стратегическое решение о его полном упразднении. В-четвертых, отработать экономические, правовые, технические и биомедицинские инструменты тонкого регулирования текущего состояния каждой поднадзорной особи.

– Да, два года назад мы получили от вас рамочные типовые проекты по персонифицированному контролю, – вставил Беляков. – Они уже в работе.

– Именно так, – подтвердил Бутчер. – Замечательно... Главная задача этого направления – перейти от простого наблюдения за низами к выработке у каждой из персон так называемого рефлекса активного послушания. То есть человек не только обязан знать и мириться с тем, что его «пасут», но и сам избегать запрещенных действий, передвижений и даже мгновенно реагировать по команде, делать то, что от него требуют, отчитываться по вопросам, которые ему зададут.

– Избегать мыслепреступлений, – хохотнул Беляков.

– Остроумно! – поддержал Бутчер, тоже смеясь. – «Мыслепреступление не влечет за собой смерть. Мыслепреступление и есть смерть»... И, наконец, последнее, – продолжил американец. – Это обкатка технологий персонального воздействия на организм человека, причем каждого человека, всех жителей планеты. В предстоящем кейсе, как говорится, это, скорее всего, будет что-то простое. Главным образом как инициирование, первичная отработка организационной и правовой модели, принуждение масс к новой нормальности. А более серьезные опции – на будущие периоды, они пока только в разработке. Ты ведь знаешь о CRISPR-Cas9?

– Что-то связанное с генами?

– Совершенно верно. Эта технология потенциально является ни много ни мало философским камнем в биологии, она даст возможность менять генетический код организма, причем уже живущего, сформированного. И по мере возможности влиять на состав тканей, фактором формирования которых являются гены. Генная терапия сейчас бурно развивается. Например, уже готово лекарство против спинальной мышечной атрофии – оно полностью устраняет генетическую причину даже не на уровне зародыша, а у родившихся детей. Правда, чтобы ребенок остался полностью здоровым, нужно, чтобы вмешательство произвели до того, как болезнь начала деструктивно влиять на ткани. Это открывает поистине безграничные возможности для того, чтобы модифицировать рабочую силу, ваять человека служебного. Для этого нужно научиться необратимо воздействовать на психику. Лишать, например, всякой воли к сопротивлению иерархическому давлению, сколь бы сильным оно ни было. Углублять профессиональную специализацию – не только за счет навыков, но на «аппаратном», так сказать, уровне организма. Помнится, был у вас такой культовый фильм: «Человек-ткач, человек-пекарь, человек-шофер...»

– «Мертвый сезон», – подсказал Беляков.

– Да-да, «Мертвый сезон». Но не с помощью какого-то химиката, это бред. А с помощью биотехнологического воздействия, в частности, генной инженерии, и инструментального воздействия, в частности, за счет вживления в тело электронных микроустройств. Всё это активно разрабатывается и в тридцатых годах станет реальностью, будет массово доступным и начнет испытываться уже «в поле». Ну, и, конечно, регулирование численности населения через управление продолжительностью жизни каждой конкретной особи, ее возможностью произвести на свет потомство...

– Хорошо, хорошо, – удовлетворенно произнес генерал армии.

– А теперь момент не столь лучезарный... Как говорится в одном ставшем крылатым афоризме, нужно очень быстро бежать только лишь для того, чтобы оставаться на месте. То есть наше бескомпромиссное наступление – это не какая-то блажь и даже не естественное развитие в наших интересах. Вернее, не только это. Прежде всего, это жизненная необходимость.

– В смысле? – не понял Беляков.

Бутчер немного промолчал.

– В смысле – этот проклятый Маркс оказался-таки прав. Советский проект мы сообща похоронили. Но сама по себе основа, так называемое противоречие между трудом и капиталом, между пролетариатом и буржуазией, никуда не делось. Скажу больше – расчеты, проведенные на суперкомпьютерах, на современнейших моделях с огромным количеством различных параметров и вводных, показали, что если ничего не делать, и даже если просто ограничиться максимальным наращиванием карательного аппарата, подавляющего в зародыше все потенциальные ростки нового большевизма, всё равно рано нас или поздно накроет тотальный экономический коллапс.

– Да ты что? Это точно? Ошибки нет?

– В том-то и дело. Но ничего страшного – я не говорю, что такое наступит обязательно. Но это будет только в рамках существующей системы, где, выражаясь марксистской терминологией, стоимость создается человеческим трудом, где буржуазия эксплуатирует пролетариат, покупает его рабочую силу для изъятия себе прибавочной стоимости и накопления капитала.

– Пока всё равно не понимаю, – признался генерал. – Хоть в Высшей школе КГБ меня и учили политэкономии по Марксу, но о чем конкретно речь идет здесь?

– Я как раз и подвожу к этому, терпение, – сказал Бутчер. – Чем в большей степени мир становится безбарьерным для капиталов, то есть чем меньше остается «заповедников», не встроенных в единую систему полностью на ее условиях, тем в большей мере она в этом, обозначенном мною выше, аспекте подходит к пределу своего развития. Это проявляется хотя бы в том, что катастрофически снижается норма прибыли, набухают безнадежные долговые пузыри. И уже отчетливо видится непреодолимый порог, не массам, низам видится, а пока только нам. Причем косметические модификации не помогут фундаментально – они лишь отлакируют общую картину и оттянут ненадолго грядущий конец. Но, с нашей точки зрения, это не конец, для нас это может и должно стать началом. Началом новой эры, новой общественно-экономической формации. Опасность так называемой мировой пролетарской революции приближается, только на сей раз она ожидается не в форме большевистско-советского преждевременного эксцесса, который породил постоянно укрепляющуюся альтернативу, второй мировой полюс, разлагающий капитализм. К счастью, вышло наоборот – объединенными усилиями Запада и Востока мы разложили и разгромили этот проклятый социализм. Механизм пролетарской революции, опасность которой нависает сейчас, будет более соответствовать изначальной классике, что ли. Это тот самый предел роста системы, основанной на присвоении владельцем капитала прибавочной стоимости от эксплуатации рабочей силы, которая принадлежит лично свободным людям-пролетариям.

– Но ведь для революции нужен и субъективный фактор, так ведь? А если мы, как у нас в России, всё это время будем во всех странах стерилизовать политическое поле во избежание появления сил ленинского типа – то есть нацеленных на бескомпромиссное взятие власти, уничтожение буржуазии как класса и радикальные социалистические преобразования? – спросил Беляков. – После перезагрузки власти мы, кстати, введем в действие план тотальной жесточайшей декоммунизации. Исповедание коммунистических, просоветских идей, позитивное упоминание о советском прошлом, отрицание преступлений советского режима станет тягчайшим государственным преступлением, и сажать за него будут очень надолго, а наиболее активные деятели бесследно исчезнут.

Бутчер помолчал некоторое время.

– Это всё очень хорошо, но только на определенном отрезке, на ординарном диапазоне параметров. Моделирование показало, что когда действительно дойдет до предела на уровне экономического базиса в масштабах планеты, то не поможет ничего. Экономика сколлапсирует, массы вздыбятся, и никакое управляющее воздействие, в том числе карательное, не справится. При таких раскладах никакая декоммунизация, никакое предотвращение появления сил большевистского типа, никакое создание оппозиционных ложных вождей и организаций ни к чему не приведет – всё будет выкристаллизовываться за очень ограниченный срок, буквально в процессе. Впрочем, есть опасность гораздо серьезнее, нежели такие силы внутри. Это иная сверхдержава, которая сейчас встроена в общую структуру, но явно себе на уме и наверняка имеет альтернативные планы. И, соответственно, если всё рванет, то именно она подхватит процесс и станет лидером.

– Китай?

– Конечно. Сейчас он в общей системе, хоть и на условиях известной национальной автономии... Но всё может поменяться. Да, не прямо сейчас, а к тридцатым-сороковым, но тем не менее... Мы, конечно, тоже должны заблаговременно и эту угрозу убрать, совместно с вами. Этот вопрос отдельный, и он требует решения, и в ваших интересах тоже. Тут, к сожалению, мы полностью к общему знаменателю прийти уже много лет не можем, хоть и с пониманием относимся к глобальным чаяниям вашей национальной элиты и готовностью ее в связи с этим держать ставки максимально высоко. Впрочем, я сейчас не об этом. Я о том, что если мы ничего не будем делать, то рано или поздно грянет мировая коммунистическая революция, причем неважно, будет ли существовать к этому моменту ее субъект – большевистские силы внутри капиталистической страны либо сверхдержава под красным флагом, решившая, что настал ее шанс.

– Значит, всё напрасно?

– Нет, Эндрю, дорогой мой! Я этого не говорил.

– И как же можно решить проблему?.. – спросил Беляков.

– Как? Вообще, альтернативы на перспективу имеется только две. Или та самая пролетарская революция, но уже на сей раз вполне «классическая» и «полноценная», самая что ни на есть всемирная. Или же, во избежание этого, смахивание с шахматной доски всех фигур – то есть уничтожение и буржуазии, и пролетариата как классов с учреждением новой формации проектным волевым путем, сверху. В наших интересах и по нашему сценарию. Это единственный шанс, и, к счастью, у нас есть неисчислимые ресурсы и безраздельная власть, чтобы повернуть историю именно на этот путь. Мировой капитализм падет в любом случае – весь вопрос в том, кто именно его опрокинет и навяжет планете свою формацию взамен ушедшей. Наша же миссия – чтобы на место отжившего свое капитализма пришел не бесклассовый коммунизм, как об этом мечтают импотентные комми, а тоже классовый строй, причем более высокоразвитый.

– Что ты под ним понимаешь?

– В нашей принципиально новой общественно-экономической формации, прорыв в которую готовится, мы останемся владетелями, хоть и не буржуазией, как сейчас. Проще говоря, грядет воспроизводство рабовладения на новом витке развития общества. Его мы направим в принципиально новое русло, где нынешние противоречия разрешатся так, как угодно нам. Именно для реализации этого сценария и разрабатываются, причем в комплексе, инструменты прямого контроля над каждым подвластным организмом. Контроля прямого, автоматизированного, мгновенно действующего и персонифицированного. Контроля, включающего в себя три базовых функции – тотальный круглосуточный надзор, обеспечение мгновенного послушания любым требованиям сверху, и, наконец, произвольная модификация тела и психики каждой человеческой особи. Именно так сохранится, уже на новом уровне, разделение общества на два класса – высший и низший.

– Понятно, – коротко сказал Беляков, отхлебнув глоток вина. – Должен согласиться с тобой, что это и есть реальный выход из складывающейся ситуации. Это будет подлинное развитие человечества и переход его на новую ступень.

– А теперь конкретная практика. Сейчас, наконец, всё уже готово к тому, чтобы начать эту беспрецедентную трансформацию. Волей формирующейся единой глобальной власти. В масштабах человечества. Пока же, на краткосрочном этапе, речь идет лишь об экономической встряске, небольшой перезагрузке, коррекции глобального хозяйства и реальном полевом тестировании ряда принципиально новых элементов тотального персонифицированного контроля, новых технических средств, новых социальных парадигм, новых правовых режимов. В частности, подготовка к уже официальной, открыто провозглашенной ревизии формальных гражданских прав и свобод. Да, всё к этому готово. У вас тоже, кстати: мы исправно передавали вам модельные материалы, по которым надлежало проводить подготовку конкретных инструментов технического и юридического характера. Правда, не говорили, в какой контекст эти материалы впишут. И вот настало время раскрыть карты. Готов, Эндрю?

– Конечно, Билли.

– Это на сей раз будет не международный терроризм, а всемирная эпидемия, то есть пандемия. Вирусной природы. Мы успешно модифицировали один из коронавирусов – это подвид вирусов, человечество подвержено порядка десятку таких, в основном они вызывают простуду и для людей с нормальным иммунитетом опасности не представляют. Новый коронавирус передается от человека к человеку воздушно-капельным путем, инкубационный период от недели до двух. Очень высокая вероятность заразиться при контакте, гораздо выше, чем у гриппа, правда, меньше, чем у кори. Именно эти факторы и обеспечат пандемический характер процесса. Пандемия охватит все страны, переболеет в той или иной форме до половины населения планеты или даже больше.

– А какие поражения организму наносит этот вирус?

– Острый системный васкулит. Удар по респираторной системе – патологическое изменение клеток дыхательных органов, легочных альвеол.

– Что такое васкулит? Не силен в медицине.

– Воспаление сосудов. Опыты показывают, что у зараженных людей в ряде случаев легкие рассыпаются в труху, повсеместно возникают микротромбозы, насыщение крови кислородом падает до фатальных значений, и наступает смерть от удушья.

– А смертность?

– Ты имеешь в виду показатель летальности среди тех, у кого проявились симптомы? От долей процента до одного-двух – зависит от оснащения конкретной местности больницами, медикаментами и оборудованием, прежде всего кислородом для компенсации дыхательной недостаточности. Масштабных гекатомб не планируется. Большинство перенесет этот васкулит легко даже без лечения. У части людей будут осложнения, в основном на легкие, в них останутся долговременные структурные поражения тканей. Но, в общем и целом, ничего катастрофического. Главная особенность пандемии – то, что ее используют как предлог для принудительных экономических преобразований на уровне отдельных стран и планеты в целом. А также для введения казавшихся ранее немыслимыми ограничений для низов. Таких, как запрет выходить на улицу, закрытие границ для перемещений с личными целями – то есть для отработки механизма внедрения ошейников для простолюдинов.

– А вакцина от этого вируса есть?

– Да, базовая вакцина, как говорится, версии «1.0» уже разработана и, даже более того, сделаны ее достаточные запасы. На арену она, впрочем, выйдет спустя какое-то время, через несколько месяцев. Разумеется, эта самая первая вакцина – далеко не последнее слово. Она может синтезироваться на разных принципах и платформах, как тех, что предпочитаем мы, так и тех, что предпочитаете вы. В общем, имея предварительные наработки и подходы, которыми мы вас также снабдим, сможете и сами что-нибудь свое накропать и внедрить, потенциал у вас есть. Можете даже впаривать миру свой продукт. Туда, куда вас пустят, разумеется, хе-хе! Правда, вакцина – это еще не всё. Против такого вируса она при нынешнем уровне знаний и технологий заведомо малоэффективна, но это нам и нужно – чтобы не было прочного иммунитета. Главное – что препарат будет не столько профилактическим средством, сколько инструментом дрессировки, приведения масс к полному повиновению, к тотальному управлению с нашей стороны. Тут не только вакцина как таковая – но об этом позже, все материалы вы получите...

– А если кто-то из высших людей заболеет?

– Ничего страшного. Разработан препарат на основе антител. Дает быстрый и стопроцентный эффект. В вакцинопрофилактике, собственно, нет необходимости.

– Вот оно что... Отлично! – произнес Беляков. – Значит, пандемия. Ну всё, паззл сложился, всё встало на свои места. Умно придумано! И когда пойдет процесс?

– Совпадет с началом следующего года, для удобства. Подробную дорожную карту вы получите на днях.

– Ну, тогда, как говорится, с наступающим, Билл! Хоть до него и девять месяцев.

– С наступающим, Эндрю!

Уборы, 20 апреля 2019 года

– Здесь хочешь?

– Да, вроде неплохой вид.

– Ну, хорошо, можно и здесь.

Старый, видавший виды «солярис» съехал на обочину Ильинского шоссе и встал.

Из машины вышли двое – мужчина и подросток.

– Как чувствуешь? Не укачало? – спросил отец.

– Нормально, – коротко ответил мальчик. – Давай начнем.

– Давай.

Мужчина открыл багажник и достал коробку с дроном. После этого, опустив крышку, отец с сыном начали готовить устройство к полету. Чтобы не вызывать подозрений, они поставили, как полагается по правилам, знак аварийной остановки, после чего открыли крышку моторного отсека и разместились спереди автомобиля. Со стороны, если особо не присматриваться, у проезжающих мимо могло создаться впечатление, что водитель и пассажир что-то пытаются отрегулировать.

...Всё. Похоже, это последний раз, когда можно будет вырваться с сыном куда-нибудь погулять, с горечью осознавал Геннадий Игнатенко, инженер-испытатель с оборонного предприятия в Тушино. Дальше, как неделю назад сказал один из крупнейших специалистов в детской онкогематологии, профессор Арсений Федотов, болезнь будет только прогрессировать. Не помогло ничего. Ни несколько курсов агрессивной химиотерапии, от которой у Димы вылезли все волосы и он лежал пластом целыми днями. Ни операции, ни лучевая терапия. Ни даже поездка в Германию – собранных благотворителями средств не хватило на «смету», и пришлось поменять трехкомнатную квартиру в районе Аэропорт на простую «однушку» в Митино. Шесть лет назад, когда уже умерли и родители Геннадия, и мать его жены Гали, «высвободившиеся» квартиры на столичных окраинах «слили» в одну – добротную, просторную, недалеко от центра. Чтобы, наконец, пожить, «как все нормальные люди». И целых три года жили счастливо – если здоровье и материальное благополучие можно, конечно, назвать счастьем... А потом – как гром среди ясного неба: Гале внезапно ночью стало плохо, и скорая помощь увезла ее в больницу. Там диагностировали острый панкреатит, за несколько дней он перешел в некроз поджелудочной железы. Врачам так и не удалось спасти женщину, которой было всего тридцать два года, и Геннадий остался отцом-одиночкой.

А вслед за скоропостижной смертью Гали, так же нежданно, свалилась новая беда – лимфобластома у Димы. Первоначально казалось, что лечение подействовало и мальчик поправляется – однако проклятая болезнь на самом деле то затухала, то возвращалась с новой силой. Как объяснили Геннадию, это – резистентность к лечению: значительную часть таких случаев сегодня у детей вылечить удается, но, похоже, не здесь. Что ж, кому-то приходится попадать в ту часть, которой не везет, как это ни обидно... В конечном итоге, как немецкие врачи, так и российские, уже после возвращения, дали один и тот же неутешительный прогноз: от трех месяцев до полугода.

Три дня назад Диме исполнилось двенадцать лет. Последний день рождения в жизни. Сам мальчик этого не знал. Возможно, конечно, и догадывался – но и отец, и сын старались этой темы не касаться.

Теперь, в этот субботний день, предстояло хотя бы немного развеяться и испытать подарок – дрон с камерой. Вдохновленный опытом «разоблачителя» Увалова мальчик упросил отца самим снять что-нибудь из серии «как живут жулики и воры». Они выбрали примерное место по карте, потом несколько часов неспешно ехали, присматриваясь, откуда лучше снимать.

Солнце уже клонилось к горизонту, то вылезая из-за облаков, то снова скрываясь.

Стали изучать карту на смартфоне.

– Это и есть Уборы? – спросил сын, показывая пальцем на поселок.

– Угу.

– А что это за улица такая? «Путь к Храму»? Ничего себе название...

– Ну, так да... Как в перестройку «путь к Храму» проложили, так и шагаем по ней, не сворачивая. Зачем, как говорили тогда, дорога, если она не ведет к Храму? Ну и вот – минус одна больница, плюс два храма... шаговой доступности. А у здешних обитателей свой резон – неустанно благодарят Его за богатство и власть, за то, что в жизни так дико повезло. Мне б так подфартило, как им, – я б вообще из церкви не вылезал, только и отбивал бы земные поклоны, – сдавленно проговорил отец.

Следующие несколько минут они молчали, приводя дрон в рабочее положение и настраивая управление.

Наконец, аппарат поднялся, и не так уж шумно. Геннадий по совету знающих людей выбрал такую марку, чтобы лопасти не издавали слишком уж громких звуков, хоть этот вариант и стоил дороже.

Дрон взмыл вверх. На фоне неба он был практически незаметен.

– Ну что, полетели? – спросил отец.

– Да, давай что-нибудь такое снимем и ролик опубликуем... – сказал мальчик.

Камера медленно полетела над «путем к Храму»...

– Вроде ничего интересного. Усадьбы средней руки... – проговорил Геннадий, глядя на трансляцию на смартфоне.

Аппарат повернул и полетел вправо, над речкой.

Показалось какое-то другое поселение – явно элитное. Судя по электронной карте, – Сосны.

И вот в одном из поместий вроде бы показалось нечто заслуживающее внимания.

На территории виллы и на улочке, прилегающей к ней, теснились дорогие иномарки, в основном «гелендвагены». У дворца – сад и бассейн, как и полагается. А еще – открытая площадка, где построились в шеренги четыре десятка человек.

Дрон подлетел поближе – и тут стали открываться шокирующие и омерзительные подробности.

Все присутствующие были облачены в черные эсэсовские мундиры. Они синхронно маршировали на месте, что-то скандируя, а, может, исполняя какую-то песню: там же стояли мощные колонки. Вот они перестали отбивать шаг и, щелкнув каблуками, стали по стойке «смирно». Вот их предводитель вскинул руку, прокричав, очевидно, «хайль Гитлер». Вот сразу же все они, как один, ответили ему тем же выкриком и жестом.

На «плацу», рядом с трибуной, где стоял главарь, возвышался бронзовый бюст фюрера. Там же, на мачте, развевался флаг нацистского «третьего рейха» со свастикой.

Вот «чего-то-там-фюрер» произнес речь, оживленно жестикулируя. Вот он снова «кинул зигу», и строй сделал то же самое.

– Это что? – спросил Дима. – Фашисты?

– Да, это фашисты, кто же еще, – ответил отец и выругался матом. – Сегодня же день рождения Гитлера. Празднуют, гниды...

Солнце уже зашло, и начали сгущаться сумерки. Изображение становилось всё менее разборчивым. Хорошо хоть, дрон так никто и не заметил. И даже шум не услышали – видимо, колонки всё время издавали что-то вроде маршей и песен.

Тем временем в руках у «эсэсовцев» появились горящие факелы. По команде предводителя они построились в колонны и пошли, чеканя шаг, кругом по «плацу», мимо бюста Гитлера и флага, что-то синхронно выкрикивая. Так они прошли уже два круга...

Высветилось уведомление – дрон сигнализировал, что заряд у него на исходе и он возвращается на точку старта.

– Эх, на самом интересном месте... – Дима не скрывал досады. Геннадий, впрочем, тоже.

Аппарат благополучно долетел до них и приземлился. Отец и сын собрали дрон, упаковали и положили в багажник. Сели в машину и двинулись в обратный путь.

Долго молчали.

– Пап, это что, реконструкторы какие-нибудь?

– Вполне возможно. Вряд ли это дожившее до наших дней отделение той нацистской партии. Как вариант, элитный клуб любителей фашизма. А может, просто устроили тематическую костюмированную вечеринку ко дню рождения кумира. Нет, у нас есть, конечно, реконструкторы, воспроизводящие, играющие обе стороны войны – Красную Армию и вермахт. Но там именно реконструкция боя, где не выделяется, не выпячивается эта... обрядовая сторона. А здесь – буквально поклонение, и так, как они это делают, прямо-таки смакуют, могут только убежденные фашисты... Ужас на самом деле... Вот она, наша элита паскудная, во всей своей красе. Вот кто нами правит. Выродки.

– Выложим сегодня, когда домой приедем?

– Да ну... Лучше не надо. Найдут и раздавят, как букашку, а может, вообще прикончат. Для них жизнь таких, как мы с тобой, не стоит и гроша, даже не посмотрят, что ребенок после больницы...

– Всё равно. Наши предки воевали, убивали их. И сами умирали – и в нашем роду, по твоей линии, двое погибли – в Сталинградской битве, в бою с оккупантами на Витебщине. А мы чем хуже?

– Да не могу я, пойми...

– Почему?

– Я не только за себя отвечаю, но и за тебя. Ты и так... слаб еще после лечения.

– Хорошо, понял... Пап, обещай мне тогда.

– Что, Дим?

– Сделай всё же это... ну, когда похоронишь меня.

Машина дернулась.

– Ты что? Ты будешь жить, сынок. Не думай об этом, не надо!

– Не надо меня обманывать. И себя тоже не надо. Всё уже ясно.

Отец лишь промолчал в ответ.

– Обещаешь? Это... моя просьба, завещание, можно сказать, – упрямо проговорил сын. – Не должно такого быть. Не должно, и всё. Мы в долгу перед теми, кто погиб за нас. И мы не должны спокойно жить и делать вид, что ничего не происходит, пока тут славят Гитлера... Одно дело – какие-то бомжи-нацики в лесу собираются, и совсем другое – вот эти, богатые. Жулики и воры, а, оказывается, еще и фашисты. Ну, так как? Даешь слово?

– Хорошо. Даю, – подумав, сказал Геннадий. – Но рассчитываю, что не придется... Ты сам борись, не сдавайся. До последнего, пожалуйста. Ведь кроме тебя, у меня больше нет никого...

Мытищи, 1 мая 2019 года

Рахим Эргашев, двадцатисемилетний гастарбайтер из Таджикистана, ехал на велосипеде по отдаленному северному району подмосковных Мытищ – там, где новая городская застройка хаотично перемежалась с частным сектором.

Сегодня именно ему выпало съездить в магазин и закупить продукты для тех, вместе с кем он жил и трудился, – таких же временных трудовых мигрантов из республик Средней Азии. Буханки хлеба, емкости с молоком, овощи, пакетики с кетчупом, упаковки лапши быстрого приготовления, пряники, чай и сахар Рахим привычно сложил в рюкзак и надел его на себя. То, что туда не поместилось, он распределил по пакетам и поставил их в багажную корзину. Наконец, он сел и вырулил на дорожку.

Рабочее общежитие, которое представляло собой фактически поставленные в два яруса бытовки, размещалось на территории стройки, в полутора километрах от обжитого сектора, где уже были магазины и вся необходимая инфраструктура. Какие-то дома в новом квартале были заселены, какие-то готовили к приемке, а еще четыре последних «коробки» только достраивались. Тут же, в этой местности, располагались частные дачи.

С зарплатой было плохо. Ее задерживали, недоплачивали, ссылаясь на непредвиденные расходы и нехватку выручки. А деньги нужны были позарез. Они требовались жене Рахима и четырем детям, они требовались деду Шарифу, в далеком Нуреке тяжело умирающему от диабета и уже лишившемуся ног. Что-то пыталась заработать мать – медсестра-сиделка, ухаживавшая на дому за более-менее обеспеченными москвичами. Хорошо, хоть рядом, иногда даже виделись. Отец его, Рашид, погиб, разбившись на стройке в Петербурге в середине двухтысячных.

Стемнело. Вечер, уже поздний, под полночь, был ясным, сухим, но прохладным. Здесь пока еще не было централизованного уличного освещения, однако дорогу Рахим знал отлично и ехал уверенно. К тому же у него был на лбу светодиодный фонарик.