Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц)

Денис рванулся ближе – и увидел, что это его Настя. С разбитой окровавленной головой, без признаков жизни.

Склонился над ней.

– Настя, Настенька... Нет, нет, только не это!

– Вы кто? – спросил врач.

– Кто? Это моя дочь.

– Мне очень жаль. Ее не стало еще до нашего приезда. Мы ничего не могли сделать. Ничего. Сейчас сюда приедет санитарная служба и полиция. Вам помочь чем-нибудь? Если что... сразу скажите.

Убитый горем, Денис осторожно приподнял лежащую на мокром асфальте дочь одной рукой за спину, другой за голову. Руки его уже были испачканы в крови. Он окаменел от горя, слезы обильно текли по щекам.

Рядом журчала, сливаясь в решетку, дождевая вода. Казалось, хмурое низкое небо тоже скорбит – по-своему...

– Кто? Кто сбил? – прошептал Дашкевич. – Кто?! – уже громко выкрикнул он.

Осторожно положил тело девочки обратно, прикрыл изуродованное личико, как мог, капюшоном дождевика.

Поднялся на ноги.

Медик сказал:

– Водитель, мужчина. Сказал, что сам сразу же вызвал скорую, попытался оказать помощь... но травмы с жизнью всё равно несовместимы. Даже если бы на месте был врач с первых же секунд, – и указал кивком головы.

Денис взглянул в том направлении. И оцепенел.

Это был один «лендкрузеров», принадлежавших педоподставщикам.

Бросился к нему.

На водительском месте сидел «бригадир» бандитов.

Дашкевич рванул дверь. Она, конечно, заблокирована. Окно полностью закрыто.

Бандит уставился на него спокойно и бесстрастно, ничего не говоря.

Денис начал изо всех сил молотить руками по стеклам, пинать ногами по двери.

Его схватили за обе руки сзади. Оказалось – полицейские.

– Тихо, тихо, осторожнее, не надо так. Не надо, мы вас понимаем, но не надо... – повторял сержант. – Сейчас специалисты еще приедут, будут оформлять, как положено. Мы пока отвечаем за порядок. Если вам нужна помощь, обратитесь к врачу... Не надо... Во всем разберутся. Если он виноват, то ответит по закону.

Дашкевич обмяк, и его отпустили.

– Это убийство, вы не понимаете, это он нарочно. Он и его подельники пытались у меня вымогать деньги, я записал их на видео и рассказал в СМИ. Они вот и отомстили. Почему же ее убили, а не меня? Суки! – и он снова рванулся к машине.

– Прекратите, последний раз повторяю, – уже более строго сказал полицейский. – То, что вы сказали, сообщите дознавателю, следователю. Такой порядок. Разберутся.

Денис вытащил телефон. Несколько раз начинал набирать жене – и сбрасывал. Не мог решиться. Пусть Вика как можно позже узнает страшную весть.

Наконец, пошел вызов. И – долгие гудки. Очевидно, звук выключен, тренировка продолжается. Ладно, пусть сама тогда перезвонит, он сам уже не будет...

Гагра, 12 сентября 2019 года

– А потом началась волокита. Установили, что это он, оказывается, не нарочно. Что девочка, не сняв капюшон, перебегала дорогу вне пешеходного перехода. Да, это так, но мы все там переходим, и никогда никого еще не сбивали, – рассказывал Денис. – Еще установили, что там было скользко из-за дождя, и он не успел затормозить. Я им показываю ролик, а они говорят: это еще не улика. События не связаны, мотивом быть не могут и всё такое. Сами бандиты объяснили так – искали место для шашлыка, видят, я с малолеткой в машине, которая уже раздеваться начала. Решили исполнить гражданский долг и проучить, попугать, а про деньги пошутили, урок преподали. Ведь я же им ничего не дал в итоге, а они сами добровольно отказались от совершения противоправного действия. То, как мы распрощались, как он угрожал мне, я, увы, не записал. Записал, как я выгонял эту девку из машины, но это ни о чем не говорит. Ко мне благодаря этой записи претензий по педофилии у органов нет, они признали, что она пыталась развести меня, но конкретно их отказались связать с ней. Спрашиваю: как этот, убийца, оказался в моем квартале? Ну, во-первых, не убийца, а, во-вторых, просто к любовнице ехал. Да, она живет там, не врет. Две недели назад познакомились. Вроде не сообщница, обычная баба. Но ведь мог и подобрать ее заранее, по приложению, специально, с привязкой к месту. А она и не в курсе, что послужила прикрытием, обнуляющим косвенную улику. Что касается прямых улик. Записи, как произошел наезд, достать невозможно. Все видеокамеры, как по команде, перестали работать, якобы какой-то сбой... Всё продумано до мелочей... Почему именно его послали расправляться, а не какого-то другого, совсем мне неизвестного? Двоюродный брат мой, в белорусских органах служит, предположил, когда приехал на похороны и заодно дать показания, что таким образом специально решили урок преподать. С одной стороны, формальной, для закона так обставили, чтобы прямых улик не оказалось, а косвенные крайне зыбкие. С другой, неформальной, сделали всё явно и прозрачно, чтобы продемонстрировать власть над всеми нами...

– И вы знаете... на что они еще пошли... – плача, сказала Вика. – Самая первая экспертиза установила, что наша Настенька выпила целый стакан водки перед гибелью, представляете? И была в состоянии сильного опьянения. Мы подали жалобу прокурору, была повторная экспертиза, на сей раз уже ничего не нашли. Результаты первой объявили технической ошибкой и аннулировали. Но показательно. Как пощечина... Пьяная девочка... Подумать только, какой ужас...

Таксист сидел и слушал – молча, но внимательно.

– Вот она. Из нашего семейного альбома. Здесь ей год, два, три... пять... вот первая школьная линейка... Вот она в кружке танцев. Вот, кстати, ролик, как она... – давясь от слез, говорила Вика, просунув смартфон между передними сидениями и показывая водителю страницы своего недавнего относительно счастливого, но безвозвратно ушедшего прошлого. – А вот она... фото из дела... не могу, поверну к вам экран, посмотрите сами... лежит... вся в крови, с множеством переломов... Удар был такой силы, что туфельки отлетели в сторону, не сразу нашли. И сумка тоже...

– В общем, давайте начистоту, – сказал Денис. – Простите, что так вас загрузили. Вы ведь поначалу думали, что мы просто туристы, хотим на экскурсию, а вышло вот так. Но нам больше не к кому обратиться. Поэтому мы просто наугад, к вам. Вы наверняка знаете, кто это может продать. И прекрасно понимаете, для чего нам это надо.

– Я сам отец трех детей, – с легким акцентом сказал водитель. – С таким, признаюсь, первый раз сталкиваюсь. В смысле, с желанием так решить вопрос. Не имею права ни одобрять, ни осуждать. Ни уговаривать, ни отговаривать. Только тот, кто пережил такое, может судить, да. Сам я потерял родителей и двух младших сестер в девяносто втором: их, безоружных, убили грузинские военные. Когда захватили Гагру. Отца и мать поставили к стене нашего дома и расстреляли. На моих глазах. Потом взялись за сестер. Их убили не сразу, понимаете, да? Я чудом уцелел, спрятался. И видел всё это. И слышал. Мне было тогда шестнадцать. Я, конечно, взял в руки автомат и пошел воевать. Убивал врагов. Да, скорее всего, не тех, которые убили отца, мать и сестер, но тех, кто был с ними заодно. Это была война. Мы отстояли независимость. Мы никогда уже под ними не будем. А у вас войны вроде нет...

– Это не война, а одностороннее истребление, – с горечью сказал Денис. – Мы только сейчас начали это понимать.

– Такого у нас, конечно, нет. У нас понимают, что в ответ на подобное будет то, что вы хотите сделать... – сказал таксист. – А вы убивали когда-нибудь людей? Извините за вопрос. Если он кажется вам бестактным, можете не отвечать.

– Нет, ни я, ни она, – сказал Денис.

– Часто бывает, что если нормальный человек, например, на войне должен в кого-то стрелять, то в первый раз это у него, скорее всего, не получится. Не решится. Что-то остановит его, и это будет непреодолимо. Опытные командиры это знают и дают новобранцам привыкнуть к обстановке – конечно, если их до того не убьют. Со мной такого не было, я сразу стрелял, потому что я помнил, я видел, как убивали моих родных. Просто предупреждаю на всякий случай...

– Понятно. Мы твердо решили. Мы многое пережили. Многое переоценили. И решили так. Мы не быдло. Даже если у них вся власть, мы это сделаем. Мы не признаем их господства над собой никогда. Мои предки сражались у Машерова на Витебщине. Против таких же. Тех, кто тогда захотел так же властвовать над нами, – сказал Денис.

– Ну, хорошо, – подумав, сказал таксист. – Поедем.

Сочи, 16 сентября 2019 года

– Пограничный контроль. Готовьте документы, – послышалось в вагоне.

Денис и Вика, лежащие на рядом расположенных верхних полках, переглянулись, подбадривая друг друга.

За окном в режимной погранзоне ярко светили фонари, а вокруг простиралась темень. Только что наступила полночь.

Пограничники двигались по сплошь заполненному плацкартному вагону, дотошно проверяя паспорта и вбивая данные в смартфон. Кого-то спрашивали о цели поездки.

Напряжение нарастало. Дашкевичи старались совладать с собой. К счастью, люди в основном легли спать, и можно было, если что, выдать себя за уставшего, раздраженного и сонного человека, вынужденного проснуться для надоедливой процедуры.

– Здравствуйте. Ваши документы.

Проверили у нижних попутчиков, пожилой пары из Бологого.

– Здравствуйте, документы, пожалуйста.

– Здравствуйте, вот, – Денис спокойно отдал паспорт. Не отводя глаз, смотрел в глаза пограничника, пока тот сверял фотографию..

– С какой целью выезжали? – спросил он, как только закончил вбивать данные.

– Отдохнуть на море с супругой, – указал кивком головы на Вику.

– Счастливого пути, – пограничник вернул Денису паспорт.

Аналогично прошла проверку и Вика.

Пограничник перешел в соседний отсек.

Денис и Вика делали вид, что дремлют. И, действительно, клонило в сон. Правда, всё равно уснуть не получится, пока поезд не поедет дальше.

Медленно прошел еще и кинолог-пограничник. Собака старательно принюхивалась к багажу пассажиров. Дашкевичи, волнение которых достигло высшей точки, старались лишний раз не шевелиться.

Ничего особенного не унюхав, собака с кинологом прошла мимо.

Наконец, пограничники покинули вагон.

Прошло еще минут двадцать, и поезд тронулся, набирая ход.

Денис и Вика улыбнулись и на несколько секунд взялись за руки.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

До Москвы оставалось почти двое суток.

Дорохово, 18 сентября 2019 года

Денис ехал по Минскому шоссе на своей «октавии». Рядом сидела Вика. В багажнике – две спортивные сумки. Пока их так и не распаковали.

Было пасмурно, холодно и дождливо. Невеселый, несмотря на теплое ласковое море, отпуск остался позади. Накануне вечером они приехали на Курский вокзал, сразу же перешли на платформу для пригородных электричек. Сойдя с Гражданской, вызвали такси, погрузили сумки в багажник и без приключений доехали до дома.

Вошли в пустую трехкомнатную квартиру, где уже больше никогда не раздастся веселый детский смех...

Пять лет назад Вику благодаря ранней диагностике удалось спасти от рака без особых последствий для здоровья. Кроме одного. Уже тогда стало ясно, что Настя останется ее единственным ребенком. И вот дочери нет... Никого нет и никогда не будет...

Как раз сорок дней прошло...

Долго стояли, обнявшись. Вика плакала, уткнувшись в плечо мужа. И у Дениса тоже выступили слезы.

– Они заплатят за это. Кем бы они ни были, они заплатят, – сказал он, гладя жену по голове...

Уже стемнело. Машина свернула с шоссе направо, в направлении Рузы. Потом еще – на проселочную дорогу с убитым асфальтом. Наконец, доползла, прыгая по колдобинам, до одного из дачных поселков.

Остановились у участка сокурсника Дениса по журфаку, с которым он был в приятельских отношениях. Год назад тот с женой и сыном уехал в Болгарию, – и оттуда работал удаленно. А на дачу – доставшийся по наследству старенький летний домик еще советской постройки – съездил лишь пару раз порыбачить и попить пива вместе с Денисом. После чего забросил. Продажей участка он так и не озадачился и в обозримой перспективе, как признался, не собирается. Так или иначе, не предполагалось, что кто-то тут в ближайшее время объявится. Самое главное – он попросил Дениса по возможности присматривать время от времени за домиком, дал ключи...

И вот, наконец, они приехали на место. Припарковались. Взяли обе сумки, занесли.

Денис включил щиток и щелкнул выключателем. Загорелась тусклая грязноватая лампочка под невысоким потолком.

– В подполе спрячем.

Открыли люк.

– Надо один, остальные туда. И зачем нам столько было брать? – спросила Вика.

– Бери, пока дают, как говорится. А если он был прав? Мол, запаситесь перед войной, она приходит неожиданно...

Денис раскрыл одну из сумок, достал перочинный ножик и начал разрезать многослойную упаковку – вложенные один в другой и перемотанные скотчем плотные полиэтиленовые пакеты. Между каждым слоем было обильно намазано вещество, который сбивает собачий нюх, натренированный на оружие и наркотики.

– Вот этот возьму, – сказал Денис, взяв в руки ПМ и прицелившись. – Надо будет на обратном пути остановиться, съехать с трассы и сделать пару выстрелов.

Проверил магазин. Взял в руки коробку с патронами. Подумал.

– Да нет, зачем? Пары-тройки пуль точно хватит. Око за око. Только его, этого ублюдка. Я же не маньяк какой-то.

Раскрыли вторую сумку, разрезали упаковку. Начали перебирать арсенал – гранатомет, пистолеты, гранаты, тротиловые шашки, даже пара небольших автоматов УЗИ. Как объяснил таксист, трофейные, оказавшиеся во время войны у грузин.

И взял с них он, в общем-то, недорого. Оптом, как говорится. И с искренним, похоже, сочувствием к их горю... Вином домашним угостил, помянули вместе...

Выбранный пистолет завернули в ткань и положили в два обычных магазинных пакета. Остальное убрали обратно в сумки, закрыли их на молнии и осторожно снесли в погреб. Подсвечивая фонариком, поставили там, в дальнем углу, среди древнего хлама.

– Ну что, обратно? В Москве будем еще до полуночи, – сказал Денис.

– Ага, – ответила жена...

– ...Квартиру выставляем завтра же, – сказал Денис, сидя за рулем.

Машина мчалась по шоссе. Супруги молчали.

– Как же я без тебя? – наконец, грустно сказала Вика.

– Это мой долг. Мы же это уже решили. Они у нас отняли самое дорогое. Да, я недооценил. Да, и моя вина в этом есть. Если б знал, чем обернется, не сделал бы того, что сделал. Не могу и себе этого простить. Но они тоже должны ответить, и они ответят... Вообще, к чему жить, как мы сейчас живем? Я больше так не хочу. Это уже не жизнь. Наш мир умер вместе с Настюшей... Впрочем, может, меня и не убьют, а только посадят...

Вика ничего не говорила. Только слезы текли по ее щекам...

Москва, 6 декабря 2019 года

В четыре утра Денис проснулся.

Принял душ, позавтракал.

Надел чистую белую рубашку, джинсы, свитер, куртку, шапку.

Взял пистолет, задвинул магазин, передернул затвор, поставил на предохранитель, сунул в карман куртки.

Натянул полусапоги, застегнул на молнии.

Захватил пакет с бутербродами, соком, сменным бельем, резиновыми тапочками, гигиеническими принадлежностями, сигаретами.

И вышел из квартиры, которую сразу после выезда из проданной «трешки» снял в том же квартале, где жил убийца. Номер машины Дашкевичу был известен с самого начала. И через «серые» телеграм-сервисы он без проблем узнал адрес местожительства врага: распознанные изображения лиц с камер наблюдения, а также информация из многочисленных баз данных регулярно утекали и были доступны в даркнете.

Погода была ясная, температура – немногим ниже нуля.

Денис взглянул вверх. Над головой раскинулось звездное небо, полностью ощутить величие и красоту которого мешала засветка от фонарей и горящих окон домов, где в эти минуты просыпались собирающиеся на работу люди.

Пару дней назад он вернулся из Минска, где помогал с обустройством двух купленных на имя Вики квартир. В одной из них ей предстояло проживать, а другую – сдавать. Денег, вырученных от московской «трешки» и «октавии» Дениса, хватало с приличным запасом – как раз на адвокатов. Если дело дойдет до суда.

Все нужные доверенности оформлены. Ключи от домика, где спрятано оружие, хранились теперь у Вики.

Григорий Валентинович с супругой, двое сыновей и их жены в эти последние недели всячески помогали Денису и Вике адаптироваться к жизни в Белоруссии. Сопереживавшие родственники единодушно одобряли их решение переехать в Минск. Правда, они еще не знали, что супруги задумали сделать...

Последняя ночь вместе...

– Ты точно этого хочешь? Пока еще можно остановиться. Может, всё же начнем новую жизнь? – сказала Вика. – Россия убила нашу дочку. Но, может, Белоруссия исцелит наши души со временем? Здесь прекрасно. Ну почему мы тут все эти годы не жили? Тут всё – для нормальных людей, а не для бандитов. Может, лучше нам быть вместе? Получим гражданство, возьмем кого-нибудь из детдома...

– Нет, – возразил Денис. – Мы вот в Хатынь ездили... Это ведь такие же враги... Такие же... Я всё время был простым мирным обывателем, но после этого во мне всё перевернулось. Словно проснулась генетическая память предков... Не могу, Викуся, прости. Неужели это можно так оставить? Он убил ребенка. Нашего ребенка. Просто так, ради куража – чтобы показать свою власть. Это же бешеный зверь. Я закрываю глаза и вижу его взгляд – взгляд наглого властелина, хозяина судеб. Прямо как главный герой «Заводного апельсина». И рожа похожая. Нет, он должен умереть. И он умрет. Я готов принести себя в жертву. Хотя бы ради того, чтобы еще кто-нибудь невинный не погиб.

Вика ничего не ответила.

А вечером, на вокзале, – прощание.

Возможно, навсегда.

Вагон поезда. Отходящий назад перрон, где стоит жена – плачет и машет рукой.

И чужая, жестокая Москва впереди...

Дашкевич занял позицию у подъезда, усевшись на лавочку. Проклятый черный «лендкрузер» стоял там же, невдалеке.

Мучительно тянулись минуты и часы.

Денис сидел и, глядя на дверь, сжимал пистолет, скрытый в просторном кармане.

То и дело входили и выходили жильцы, рекламщики, доставщики.

Врага всё еще не было.

Но даже если он сегодня не выйдет, то выйдет завтра. Или послезавтра.

Денис, проголодавшись, съел один бутерброд и запил соком.

Наконец, в 11:20 дверь отворилась, и из подъезда вышел он. В роскошной дубленке, в пышной меховой шапке. Хотя уже потеплело, замерзшая за ночь вода стала таять.

Прошел мимо лавочки – холеный, уверенный в себе, с высоко поднятой головой, не обратив никакого внимания на Дениса, который надвинул шапку как можно ниже и уткнулся в стоячий воротник.

Подходя к машине, достал брелок и дал команду на разблокировку. «Лендкрузер» коротко откликнулся.

– Эй, ты! – крикнул Дашкевич, быстро поднявшись и зайдя ему сзади.

Бандит обернулся.

– Это ты мне? – грубо огрызнулся.

И осекся – узнал.

– Чего надо? – властно произнес он, ощерившись и глядя прямо в глаза Денису.

– Чтобы тебя больше не было, – просто ответил Дашкевич.

Достал пистолет. Снял с предохранителя. Прицелился.

Глаза убийцы округлились. Денис отчетливо увидел, что на лице того, кому прямо сейчас предстояло умереть, было даже не выражение страха. Да, страха не было вообще, ни капли. А было выражение удивления. Даже изумления. Невыразимого, искреннего, ошеломляющего изумления. Наверное, в представлении «хозяина жизни» то, что сейчас происходило, было аналогом того, как если бы ягненок вдруг бросился на пастуха с явным намерением перегрызть ему горло.

Но это длилось недолго – меньше секунды. Увидев направленный на него пистолет, бандит рванул куда-то правую руку.

Но не успел.

Сухо и резко прогремел выстрел.

Пуля пронзила грудь. Бандита качнуло назад, на машину. Однако на ногах он пока удержался. Приложил ладонь к дырке, пробитой в крутой дубленке.

И снова посмотрел на Дениса. С точно таким же выражением изумления, проявляемого на сей раз в самой крайней степени.

Потом отвел руку от дырки и взглянул на ладонь, запачканную в крови.

Ноги у него начали подкашиваться, кровь выступила еще и изо рта.

Где-то сбоку раздался женский крик, топот убегающих ног.

Дашкевич даже не обернулся.

Навел еще раз пистолет на оседающего наземь врага.

И снова выстрелил – прямо в голову.

Бандит грохнулся навзничь. Шапка отлетела в сторону.

Последовал последний выстрел – тоже в голову. Чтобы совсем уж наверняка.

Лужица крови дотекла до переднего колеса.

Денис отбросил пистолет. Еле отошел обратно к скамейке, рухнул на сиденье.

Согнулся пополам – его начало мутить...

Через несколько минут приехали полицейские.

Москва, 9 декабря 2019 года   

Андрей Беляков, в строгом черном костюме, вошел в полутемный зал без окон. Сразу же мертвенно-бледный свет неярко выхватил из непроглядной темени стол президиума, где сидели четыре человека, облаченных в черные мантии с капюшонами. Лица были полностью скрыты черными масками, на которых серым выделялись элементы, характерные для стилизованного изображения черепов.

Генерал армии встал напротив стола, на отведенное место строго посредине. Вынул из кармана флеш-накопитель и вставил в гнездо на конторке перед собой.

Сбоку – справа от Белякова и слева от стола – зажегся экран, где отобразилась паспортная фотография молодого человека и таймер с обратным пятнадцатиминутным отсчетом, дополненный наглядной диаграммой в виде песочных часов.

Начальник КОКСа стоял неподвижно, смотря поверх президиума на статую «Высшего Отца». Никто за всё это время не проронил ни единого слова. Соблюдалась практически полная тишина. Если четверым, внимательно изучающим материалы на сенсорных экранах, нужно было просмотреть и прослушать какой-нибудь мультимедийный фрагмент, то они пользовались гарнитурами.

Наконец, время истекло. Персональные дисплеи погасли. Каждый из сидящих за столом, так же молча, наощупь нажал на кнопку, по своему выбору, из двух расположенных рядом на краю подлокотника кресла.

После этого все встали и обернули свой взор на боковой экран. Туда же, повернув голову, начал глядеть и Беляков.

Прошло около десяти секунд.

Фотография лица молодого человека с заметным шрамом на левой щеке приобрела кроваво-красный фон. Засветились, откуда-то изнутри, таким же цветом глаза и губы скульптуры.

Прошло еще десять секунд, и большой монитор выключился. Погрузились в полный мрак стол, недвижно стоявшие за ним четыре человека и статуя позади.

Беляков молча повернулся и вышел из зала.

Палата Мертвых вынесла свой вердикт.

Ялуторовск, 14 декабря 2019 года

Грузовой состав, который вели машинист Михаил Омельченко и помощник Марат Хафизов, больше часа назад выехал из Тюмени и подъезжал к Ялуторовску.

Всё было спокойно и привычно – как и много раз до этого.

Вдруг Марат услышал сбоку сдавленный хрип. Одновременно раздался сигнал системы контроля бдительности. Повернув голову, помощник увидел, как машинист, неестественно обмякнув, оседает вниз.

– Миш, Миш, что с тобой? – испуганно засуетился Хафизов, подхватив товарища и пытаясь поудобнее его разместить. – Ответь!

Михаил был без сознания. Автоматика приступила к аварийной остановке.

Марат поспешно, но стараясь делать это как можно осторожнее, положил Омельченко на полу кабины, подсунул ему под голову сложенную куртку и расстегнул воротник. Сразу же связался с диспетчером, доложил ситуацию.

Состав уже доехал до окраины города, и туда направили скорую помощь.

Медики поспешно забрались в кабину электровоза и занялись Омельченко, который не подавал признаков жизни.

Попытки реанимировать Михаила так и не увенчались успехом.

Москва, 16 декабря 2019 года

– Мне очень жаль, – сказал Игнатенко врач. – Мы сделали всё, что могли. В этом случае мы оказались бессильны. Последние дни он был в медицинской коме, страданий не испытывал. Соболезную.

Чувство опустошенности овладело Геннадием. За что такая несправедливость, подумал он. Всего двенадцать лет. Еще толком и жить не начал...

Это, конечно, было ожидаемо. Его не раз предупреждали.

И сам Дима это тоже прекрасно понимал. Хотя лично ему об этом и не говорили.

Да, такое тоже бывает. Хотя и реже, чем лет двадцать-тридцать назад.

И – тем более несправедливо. Почему он?

Игнатенко остался один. Несколько лет назад скоропостижно умерла жена. А теперь вот и единственный сын.

И просторная квартира в престижном районе превратилась в скромную «однушку» за МКАДом – средства оказались выброшены впустую. Впрочем, по сравнению с жизнью ребенка материальные потери, конечно, не в счет.

Коллеги по работе и друзья, безусловно, помогут с похоронами.

Посидят, помянут.

А потом что?

Попытаться создать новую семью?

Полная неизвестность. Полный мрак впереди.

И самому жить особо уже не хочется.

Тюмень, 18 декабря 2019 года

– Мы сегодня прощаемся с нашим замечательным товарищем, безвременно от нас ушедшим, – гремел голос Жарова. – Он был настоящим борцом за рабочее дело, он был настоящим коммунистом. Смерть вырвала его из наших рядов неожиданно для всех – для родных, для сослуживцев, для соратников. Это страшный удар по нашей партии, одним из руководителей которой он был. Всего несколько лет назад он приехал с охваченной гражданской войной Украины, где лично участвовал в боях. И с головой включился в борьбу за социализм здесь, в России. Он был сыном своего класса, рабочим-транспортником. Он был одним из вожаков независимого профсоюза локомотивных бригад. Все, кто работал с ним, все, кому он помогал, отмечали его бескорыстие, его энергию, его преданность делу. Это невосполнимая потеря...

Смирнов глядел на Жарова, вдохновлено жестикулирующего, пускающего в буквальном смысле слова пар... распинающегося... да-да, после того, что он, неожиданно для себя самого, узнал в мае, тут можно применить только этот глагол... над гробом товарища. Каков актер, однако...

Нечасто Иван ездил по регионам по общественным делам. Но здесь всё же решил вырваться и специально посетить похороны видного деятеля коммунистического движения. Молодого и перспективного товарища. У которого была репутация очень толкового, понимающего, честного борца. Омельченко неустанно выступал за союз всех непарламентских коммунистических организаций, вплоть до слияния в одну мощную партию большевистского типа. Поэтому он был своим и для РКП, и для ЕКП.

На похороны Михаила приехало много людей из самых разных регионов и республик. Москва и Питер, его родной Донбасс, Поволжье, Урал и Сибирь, Казахстан...

Рыдала на руках у матери, не помня себя от горя, его жена Оля, теперь уже вдова, журналистка одной из тюменских негосударственных газет. Видно было, хоть и разгар зимы сейчас, что уже в положении, а ведь в такой ситуации есть риск, что ребенка она может потерять, и тогда род Миши Омельченко оборвется. Сам он был у своих родителей единственным. Вот и они тоже здесь, приехали из Донецка.

Все собравшиеся были шокированы внезапной кончиной молодого политика. Его коллега Марат Хафизов рассказывал, что Миша неожиданно потерял сознание после того, как состав выехал из Тюмени. Предрейсовый осмотр он прошел нормально. Накануне никаких продуктов сомнительного качества не ел, об алкоголе и речи не было. Лекарств, добавок, каких-то препаратов, корректирующих вес, гормональный фон или что-то в этом роде, он в принципе не употреблял.

Вскрытие не нашло у Омельченко никаких патологий. Похоже, просто внезапно, по какой-то неизвестной причине, остановилось сердце. Впрочем, коронарные сосуды и анатомическая структура миокарда были в полном порядке, да и сам Михаил никогда на «мотор» не жаловался – был физически тренированным человеком, вел спортивный образ жизни. Так что осталось лишь предположить, что у машиниста произошло какое-то нарушение внутрисердечной проводимости, его настила жизнеугрожающая аритмия, которая привела к фибрилляции желудочков. И из-за того, что мозг не получал свежую кровь, наступили необратимые изменения тканей. Соответственно, все усилия по реанимации оказались бессмысленными.

Но отчего такой исход в тридцатилетнем-то возрасте? У абсолютно здорового мужчины, допущенного всеми медкомиссиями к управлению локомотивом, воевавшего...

Ответа не было ни у кого. Кроме, возможно, Ивана... И Жарова...

Иудин поцелуй, думал Смирнов, пристально глядя на «крота» и внимательно вслушиваясь в его речь... Как запечатлено на секретных записях из кабинета начальника КОКСа, его сотрудники, в том числе и этот Жаров, не раз уделяли внимание Омельченко и обсуждали меры, направленные на то, чтобы тот «не мешал». Об убийстве, правда, не говорили – но после 25 апреля записей не было... Видимо, всё же в конце концов решили провести так называемое «Устранение» и чем-то травануть... И всё это на самом деле от лица «Ордена», карающей стрелой которого этот самый КОКС, часть государственной системы, фактически является... Иван в общих чертах, из бесед отца и сына Беляковых, уже знал, как это происходит. В так называемую «Палату Мертвых», заседающую где-то в секретных покоях под землей в центре Москвы, между Лубянкой и Старой площадью, вносят «представление», и синклит этот «большинством голосов» окончательно решает, нужно ли совершать «Устранение». Всё происходит в абсолютном безмолвии, рассматриваются только поступившие документы, без уточняющих вопросов. В заочном процессе «подсудимому» лично не предъявляется никаких обвинений, да он и вообще не знает, что его кто-то «судит». Может быть лишь два исхода: «устранить» или «повременить». Как пояснял Беляков-старший, «процедура» уходит корнями аж в «советский» период становления «Ордена», это сделано для «разделения властей», чтобы упорядочить процесс, не концентрировать его в одних руках, чтобы была отдельная уполномоченная структура. Хотя «визирование», конечно, – чистая формальность. Отказов в утверждении «представлений», пожалуй, за всё это время было меньше в процентном отношении, чем в России сейчас выносится оправдательных вердиктов в обычных судах... «Приговор», разумеется, окончательный и обжалованию не подлежит...

А забавно слушать его речевки, достоверно зная, что он из себя представляет...

А интересно, что ему нужно? Какие у него мотивы? Что им движет по жизни? Что заставило его установить «жучок» в кабинете начальника? Простое любопытство? Деньги от каких-то структур? Или что-то посерьезнее и посложнее? Нет ответа...

Кстати, он после внезапной кончины... «Устранения» то бишь... Михаила Омельченко стал единственным претендентом на пост первого секретаря ЦК РКП – в перспективе... Видимо, не такой уж и далекой...

После Жарова высказалось еще много людей. Гражданская панихида продолжалась довольно долго...

И вот гроб закрыли крышкой и начали заколачивать.

Жаров вдохновенно, широко раскрывая рот, затянул громовым голосом:

 
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу.
Вы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу...
 

Люди подхватили. Те, кто не помнил слов, стали доставать смартфоны и смотреть...