Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)

Поскольку это был уже не формат «мальчишника», то обходились без лоли – они ждали трех своих хозяев в спальнях. Что же касается Влада, то он уже обрел новую пару – причем принадлежащую к самому высшему свету.

Он увлеченно ухаживал за сидевшей рядом графиней, обменивался с ней репликами, время от времени прикасался к ее руке. И, видно было, это ей нравилось. Настроение у всех было превосходное.

Наконец, все «стандартные» для ужина яства были отведаны, и наступило время десерта. «Изюминкой» должен был стать эксклюзивный торт.

И вот лакей торжественно внес это произведение кондитерского искусства, бережно поставил его в центр стола. Раздались аплодисменты.

И, после того, как «владетели» пригляделись к торту, аплодисменты усилились, послышались одобрительные возгласы «вау».

Обширный торт представлял собой набор из нескольких десятков человеческих фигурок, стоящих на бисквитной подложке. Эти фигурки изображали рабочих с различными орудиями труда: крестьян с сохой, рыбаков, медсестер, швей, нефтяников, водителей, шахтеров, строителей, официантов, поваров, парикмахеров, чистильщиков обуви, уборщиков... Несколько десятков людей самых различных профессий.

А посредине надпись: EAT THE POOR! То есть «Ешь бедных».

– Великолепное дизайнерское решение! У вас превосходный вкус! – сказал Влад.

– Отлично, отлично, – произнес Бутчер-старший.

– Класс! – оценил Ронни.

– Весьма дельно и остроумно, – добавил от себя Беляков-старший.

– Спасибо, господа! – защебетала польщенная Сильвия. – Надпись, кстати, я вывела уже сама, когда получила торт. А то мало ли... Во-первых, такое считается «неполиткорректным» и «провокационным». А во-вторых, могли бы наплевать туда втихаря – или в Сеть слить, ради хайпа и скандала... Учитывая дату, само собой подразумевалось, что это для празднования Дня Труда. И нормы приличия, разумеется, соблюдены – как видите, тут мужчины и женщины... белые и черные, латиносы и азиаты, индейцы и полинезийцы... Прямо пролетарии всех стран здесь соединились! Ха! Так вот... Жалкие и наивные, эти леваки подняли лозунг «Ешь богатых». Смешно! Они выдают желаемое за действительное. После уничтожения советского монстра нам уже ничто не угрожает и никогда угрожать не будет. Война классов идет – и мы, класс богатых, ведем эту войну, мы в этой войне побеждаем. Мы с наслаждением рвем, давим и топчем нищебродов!..  Давайте, налетаем и кушаем! Ешь бедных!

И все пятеро представителей элиты поспешно начали, весело смеясь, расхватывать фигурки, изображающие людей труда, и запихивать себе в рот...

Ужин завершился. Настало время расходиться по апартаментам.

Автоматически открылись раздвижные двери, отделяющие зал от коридора-холла.

Замначальника КОКСа, придерживая графиню за талию, неспешно шел рядом с ней.

Все сели в лифт, потом вышли на жилой палубе.

Трое мужчин попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи, и скрылись каждый в своем номере.

Влад и Сильвия остались одни в коридоре, устланном персидскими коврами. Их жилища располагались рядом.

– Миледи, позвольте подарить вам свою пламенную любовь прямо сейчас. От всего сердца приглашаю вас...

Беляков-младший повернулся лицом к девушке и обхватил ее талию обеими руками.

Юная аристократка улыбнулась, глядя Владу в глаза.

И ласково положила руки ему на плечи.

Скворцов-Старлинг приблизил свои губы к губам избранницы – алым и выразительным, уже приоткрытым и зовущим.

Москва, 8 сентября 2020 года

– «Туманность Андромеды».

– Тут и вопросов нет, и так всё ясно.

– Ага, фиксируем.

– «Доживем до понедельника».

– Формально аполитично, про школу, но там есть революционная пропаганда. Мятеж против законной власти, героизация лейтенанта Шмидта. И еще подпадает под критерий «выставляет в прилизанном виде советский строй». Перечитайте инструкцию.

– Понял. Ну, значит, туда же.

– «Иван Васильевич меняет профессию».

– Думаю, тоже.

– Так это же комедия.

– Там не очень хороший месседж. Будто советский инженер настолько талантлив, что в квартире из подручных средств способен собрать машину времени.

– Ох... А мне нравится этот фильм, жалко. Недавно дочке показывала, она уже много раз успела пересмотреть.

– Тут государственная необходимость, коллега, личные предпочтения задвигаем.

– Значит, и его. Ладно, фиксируем.

– Кстати, смутно помню, в какой-то повести в жанре альтернативной истории этот фильм тоже запрещали. И, будете смеяться, по такому же основанию!

– Да ну? А где?

– Название и автора не припомню... Давно читал.

– Что следующее?

– «Приключения Электроника».

– Запретить, хоть и детский. Восхваление советской науки и пропаганда преимущества совка перед Западом... Дальше?

– «Коммунист», ну, который с Урбанским.

– Названием всё сказано. Дальше.

– «Ирония судьбы, или С легким паром».

– Я за то, чтобы запретить.

– Но это же часть народной культуры... Каждый новый год крутят.

– Будут крутить римейк. А этот – запретить.

– Обоснование?

– Напоминает, что при совке квартиры под одну гребенку всем бесплатно раздавали – так, что даже путали их. Опасный месседж для новых поколений. И то, что без проверки документов и досмотра на самолеты пускали. Плюс атмосфера спокойствия и уверенности всех, всеобщего достатка.

– А, ну, если так. Ладно, пусть римейк... Фиксируем.

– «Укрощение огня».

– Хоть и про покорение космоса, но чистая коммунистическая пропаганда. В топку. Пусть смотрят «Космос как послушание».

– Фиксируем... По ходу дела, всё зарубим, кроме «полочных» и «перестроечных».

– Всё равно, по инструкции, нужен индивидуальный подход.

– Эх, сколько же еще перелопачивать?

– На несколько сот рабочих дней. А что вам не нравится, господа эксперты? Платят повышенную ставку, да еще надбавку за незразглашение, то бишь секретность...

– Да нет, нормально. Это что же, получается, скоро у нас будет майдан, как на Украине? Ну, раз такая декоммунизация грядет?

– Не нашего ума дело. Наверху виднее... Ладно, давайте, что там дальше?

– «Гостья из будущего».

– Запрет.

– А где там политика, позвольте полюбопытствовать?

– А вам что, красных флагов над Кремлем в 2084 году мало? И, пусть и лубочных, но картинок того самого коммунизма?

– В принципе, да, если так...

– Дальше идем.

– «Броненосец Потемкин».

– Запрет, однозначно.

– Не перебор ли? Признан лучшим фильмом всех времен и народов, его изучают во всем мире.

– Содержание перевешивает все регалии. Сказано же в инструкции – не обращать на них никакого внимания.

– Ясно...

– «Белое солнце пустыни».

– Запретить. Сам автор в перестройку жалел, что снял такое.

– «Скворец и Лира». Кстати, «полочный» фильм.

– Запрет. Он оказался на полке не за антисоветчину, а именно за то, что пытался предупредить об опасности разложения СССР изнутри, через внедрение сознательных противников коммунизма в общественность, в научные круги. Тогда влияния тех, кого нужно, в принципе, уже хватало, чтобы такое остановить. Придумали и сфабриковали видимый повод, что якобы Орловой не понравилось, будто слишком старо выглядит.

– Ясно... «Агония». Тоже, между прочим, «полочный».

– То же самое. На мой взгляд, недопустимо ярко воплотил месседж о вырождении и бесперспективности монархии. И это на фоне роста интереса к той эпохе. Тогда – и сейчас, кстати. Причем вне зависимости от последующего личного поведения Климова, в перестройку. Поэтому – запрет.

– «Война и мир».

– Ну-у-у... Думаю, можно оставить.

– Ура, хоть что-то.

– «Звезда пленительного счастья».

– Запрет. Хоть и исторический, но показано стремление к этой... как ее там... свободе... Мятежники опять же героизируются. Оно нам не надо.

– Фиксируем...

Окрестности острова Оаху (Гавайи), 8 сентября 2020 года

После завтрака, когда Рональд и Сильвия пошли загорать и плавать в открытом бассейне, Бутчер-старший и Беляковы, извинившись перед ними, уединились и уселись в мягкие кресла на кормовой палубе.

Лакей принес виски со льдом.

– Нам предстоит наметить черновые сценарии дальнейших перемен. Ну, в смысле закручивания гаек. Мы с Владом обдумаем вслух, а ты, Билли, тоже, если что, вставляй.

– О-кей.

– На подготовку к войне с Китаем... – начальник КОКСа покосился на американца, – ну, или, по крайней мере, инфраструктуры под натовско-японский контингент... сейчас потребуются огромные вложения. А экономику и так корежит от этих карантинных мер. Да, приток наверх усилился, но всё же общий базис ослабел. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы поступление благ российским владетелям оскудело, стало меньше... И при этом мы обязаны обеспечивать постоянный вывоз капитала из страны и его концентрацию в глобальном центре. А это значит, что нужно...

– Усилить обезжиривание простейших, – жестко сказал Влад. – Резервов еще много, надо активнее обдирать этот глубинный народ, месить, делать из него фарш.

– Ну, в общем, ничего другого и не остается, – согласился отец. – Не развивать же промышленность... А льготные займы? А смягчение санкций, в том числе по доступу к кредитным линиям?

Глянул на Бутчера.

– Эндрю, вы начните, а мы посмотрим, – неопределенно ответил тот.

– Значит, обезжиривать, – продолжил генерал армии. – Будем поднимать налоги, акцизы, сборы, тарифы, сокращать социальные расходы, вводить новые штрафы, изымать имущество, обязывать как можно чаще сдавать платные тесты на вирус. И цены – раз фактически все торговые сети и производители завязаны в один клубок, то дадим команду комплексно. Обоснования придумают – проблемы с производством, нехватка гастарбайтеров, внешнеэкономическая конъюнктура. Будем содействовать постоянному повышению цен на жилье кредитной накачкой, демонстративно проявляя заботу, той же льготной ипотекой, а в итоге чтобы всё только росло и росло. Средства у биомассы будем изымать в необходимом, рассчитанном заранее объеме. В любом случае, за всё заплатят нищеброды. Сейчас – деньгами, потом – кровью. А что им еще остается?

– Действительно, что? – засмеялся Скворцов. – Они не возражают. Даже если мы миллионы сделаем бомжами и выкинем из квартир без предоставления коек в общагах, это быдло, как и положено, будет лишь мычать. И мысли у него не возникнет что-то вякнуть. Значит, наше наступление на простейших ограничивается не их способностью к сопротивлению, а только лишь целесообразностью с нашей стороны. Да и какие, к черту, способности, если у них нет даже желания. Что захотим – то и сделаем, когда надо будет.

– Да! Выпьем за это! – сказал Беляков-старший.

Все трое чокнулись бокалами.

– Заодно избавили от страха тех, кто правильно осваивает средства, – напомнил начальник КОКСа. – То есть освободили от ответственности за коррупцию, если будет установлено, что соответствующий эпизод имел место вынужденно. Это значит, что государство будет решать отдельно в каждом конкретном случае, привлекать или нет.

– Мои друзья по «Детям Молний» в восторге! Это расширит их возможности!

– Скоро разрешат охоту на краснокнижних животных – в виде исключения такую привилегию по закону дадут владетелям, – добавил Беляков.

– Отлично! Пусть уважаемые люди развлекаются! – прокомментировал сын.

– С другой стороны, концентрация ресурсов у владетелей и обезжиривание низов требует ужесточения узды, надетой на последних, – провозгласил начальник КОКСа. – Даже если они и не думают бунтовать. Значит, будем еще и еще добавлять законы в Спецпакет. Подведем некоторые итоги. Уже есть законы о наказании за неуважение к власти. За клевету на российскую действительность, то бишь на «индивидуально неопределенных» лиц. В пандемию взлетел целый фейерверк новых норм. О наказании за фейки, аж две статьи в УК. За распространение даже достоверной информации, если она служит целям провокации и возбуждению панических слухов и настроений, например, о росте цен. То есть комплекс мер, направленный на подавление любого инакомыслия и запрет высказывания любой точки зрения, отличной от официальной, запрет на критику власти. Ну, и, конечно, мы на неопределенный срок запретили любые неугодные сборища.

– Мы дали понять простейшим, что отныне они обязаны беспрекословно повиноваться, – добавил Влад. – Они все под колпаком. Государство должно давить и давить низы везде и всегда, держать их в надлежащем тонусе, чтобы они всегда знали, что они никто, что они рабы. Чтобы отныне голову поднять не смели. Цифровые пропуска, обязательные платные анализы, досмотры с выворачиванием карманов везде, где только можно. Высокотехнологичные средства слежки – для автоматизированного отслеживания повиновения государству и для изымания денег в его пользу, а не для поиска тех, кто совершил преступление против простейших. Это, я думаю, понятно и так.

– Мы расширили полномочия полиции и национальной гвардии, ужесточили ответственность за неповиновение им, наделили их правом оцеплять жилые дома и проводить повальные обыски, стрелять на поражение только лишь по подозрению, – продолжил Беляков-старший.

– Как и у нас, – вставил реплику Бутчер.

– Все СМИ федерального уровня, не желающие отрабатывать темники из администрации президента, мы внесем в реестр иностранных агентов, – добавил Скворцов. – В условиях, когда Россия – осажденная крепость, по-другому нельзя!

Все трое весело рассмеялись.

– Правильно, – одобрил Уильям. – Мы тоже стремимся маргинализировать все медиа, которые не в мейнстриме, то есть не принадлежат глобальным кругам.

– Готовится закон о принудительной эвакуации в концлагеря с изъятием детей, – сказал генерал армии.

– У нас тоже, – ответил Бутчер. – Уже подготовлены, хоть и пустуют пока, новые огромные тюрьмы, оборудованы бывшие военные базы. С вышками и колючей проволокой. Еще десять лет назад мы заготовили миллионы пластиковых гробов – на четыре трупа в одном. Мы должны подготовиться к катаклизмам.

– Или сами подготовить их, – с улыбкой сказал Влад.

– Ха-ха-ха! – отреагировал американец. – Да, господа, вставлю реплику. Вы же знаете, что разнуздывание масс пошло от просвещения. Просвещение привело к проклятому 1789-му. Да, я понимаю, эта волна и мое государство породила, хотя такие, как я, прекрасно жили бы и в лоне аристократического общества. По сути, так и есть сейчас. Мы все переплетены, вне зависимости от того, в какой стране живем – республике или монархии. Та же Сильвия... Вы, я вижу, уже успешно сошлись? – участливо и в то же время с хитринкой спросил Билл у Влада.

Тот благодарно улыбнулся.

– Спасибо, дорогой мистер Бутчер. Я ваш должник. Она просто прекрасная принцесса из сказки. Какое счастье, что всё это – не сон... И я не проснусь, а буду и дальше жить в этом раю...

– Я рад за тебя, мой мальчик. В ноябре состоится твое посвящение в пэры, а в январе – помолвка. А весной думаю уже погулять на вашей свадьбе. В принципе, мы все одна большая семья. Семья владык этой планеты. И вы ее члены. От вас лишь требуется соответствовать этому статусу – твердо и жестко править отведенной вам территорией ради наших общих интересов.

В знак согласия Беляковы молча подняли бокалы. Бутчер, увидев это, поднял свой, и все трое чокнулись.

– Так вот... Что касается просвещения, – продолжал Билл, потягивая через соломинку ледяной коктейль из виски. – Низам знания не нужны. Ум не должен цениться. Должно цениться, вернее, даже не цениться, а рассматриваться как само собой разумеющееся, только послушание власти. И стремление каждого раба занять должность старшего раба, готовность сцепиться в жестокой схватке за эту позицию. Да, у нас напрямую, через законы государства, это не запретить. Хотя ограничения, касающиеся защиты авторских прав, у нас работают более жестко, чем у вас, и закрывают доступ низам к излишним знаниям и культуре. Вам же, думаю, нужен прямой запрет на просвещение, я имею в виду несанкционированное, в обход власти, просвещение.

– Хм... – откликнулся генерал армии. – Это мысль. Запрет на несанкционированную просветительскую деятельность?

– Ну, это уж вы сами решайте, – произнес Бутчер. – Я только идею подал.

– Так... Надо подумать, – начал Влад. – То есть сперва надо вообще определить законом, что это такое, и потом – кто имеет на нее право. Только по лицензии. И за игнорирование ограничений – сначала административная, а при рецидиве уже уголовная ответственность. Ну, естественно, запретить вести просветительскую деятельность тем, кто имел отношение к экстремистской, террористической деятельности, к деятельности нежелательных в России организаций и организаций, посягающих на права граждан. Тем, кто был осужден по ряду статей, тем, кто признан иностранным агентом.

– Дело говоришь, милорд, – одобрительно произнес начальник КОКСа.

– А что, хорошая, стройная картина получается... – возбужденно продолжал Скворцов. – Если всё это будет принято, то любого, абсолютно любого неугодного нам человека можно будет посадить за любое высказывание. А любую организацию – запретить как экстремистскую, нежелательную, посягающую на права граждан. Критика власти – фейк по поводу обстоятельств, имеющих значение для безопасности населения. Или клевета в адрес неопределённых лиц. Или неуважение к государству. Или возбуждение панических настроений. Или, даже если просто предоставление каких-то сведений или советов – незаконная просветительская деятельность. Запрет делиться даже советами друг с другом! Полный контроль владетелей над общественным сознанием! Полное обкладывание простейших флажками! Браво!

– Любой несогласный с тем, что есть владетели и есть простейшие, – враг государства, инакомыслящий, причисляющий себя к организациям протестного толка! – подняв палец, наставительно произнес генерал армии. – Давить! Только давить!

– Вы молодцы, хороший мозговой штурм, – сказал Бутчер, допив бокал. – Ладно, я, с вашего позволения, уединюсь в спальне с Анастейшей. Здоровье надо беречь и поправлять. Появлюсь к обеду.

Отец и сын учтиво попрощались с американцем, и тот покинул палубу.

– Ну, Владик, ты доволен?

– Чем конкретно? Хотя да, можно не уточнять – доволен всем! Абсолютно всем! Я вот что подумал – а ведь Спецпакет законов – это же официальный фашизм, и это прекрасно. Дело фюрера живет!

– Ну, если в таком смысле, то да, согласен. Это комплексный пакет законов именно для абсолютизации власти государства над каждым гражданином. И он прекрасно работает. Наша власть усиливается буквально с каждым днем! – удовлетворенно произнес генерал армии. – Отныне мы уже открыто можем ввести любое ограничение, любой запрет. Прекратить деятельность любой организации и любого человека. Если непокорный не поймет и заартачится, то ему же хуже. Ибо мы любому можем приписать любые улики. В том числе служебными записками, засекреченными свидетелями. И, соответственно, обвинить в чем угодно. Для тех, кто нам нежелателен, никакого права отныне нет – и уже не будет. Есть только государственная целесообразность. Теперь мы уже должны всех активистов, если это нужно государству, сажать безо всяких ограничений! Фабриковать дела в открытую – и сажать! Даже если белыми нитками шито – напротив, именно это показатель нашей силы, это парализует всех! Сажать! Сажать! И ни перед кем не оправдываться! Ни перед кем! Потому что мы так хотим – и мы так можем! Всех лучших и умных, всех смелых и честных, всех, кто выступает за низы, за их – смешно даже – власть и собственность, всех, кто не склоняет голову перед нами, всех, кто осмелился поднять ее чуть выше уровня земли – силой нашего государства карать безжалостно и без колебаний! Вплоть до Устранения!

– Да! Да! – ответил сын. – Мы закручиваем гайки не потому, что не можем решить дальнейшие задачи и ответить на вызовы. А просто потому, что такова наша воля в дальнейшем продвижении вперед и изъятии у биомассы всего того, что ей перепало за десятилетия совка, а косвенно и всему человечеству.

– Именно так, Владик. И никаких ограничений! Любое правоприменение, в том числе уголовное, действует исходя из интересов владетельных лиц. Одни и те же нормы могут применяться как в одну, так и в другую сторону. У нас наказывают заведомо невиновных и не замечают очевидных нарушителей формально провозглашенных норм – если так угодно владетелям. И не надо этого порядка стесняться – ведь в России именно их личный интерес является интересом государства, – сказал генерал армии.

– Да, папа! Пусть так будет всегда! – вскинув белокурые вихры, сказал сын. – Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – усмехнувшись, ответил отец.

Они немного помолчали, потягивая виски.

– Кстати... Сидит сейчас за решеткой некий Штык... Ну, знаешь?

– Даниил Мацкевич? Который корчит из себя фашиста?

– Ага. Он самый. Когда вернемся в Москву, я внесу в Палату Мертвых представление насчет него. Думаю, пора с ним кончать.

– Согласен. Он влез туда, куда не имел права... Только порочит фашизм.

– Ну, вот... Я дарю его тебе. После утверждения представления слетай в Челябинск и соверши его Устранение. Делай с придурком всё, что захочешь. Тренируй свою волю к Власти. Тебе это пойдет на пользу. Помнишь, я не одобрил, когда ты хотел по пьяни устранить этого Смирнова? Я на него представление не вносил, самоуправства не нужно. Хотя понимаю твои чувства, но всё же следует научиться владеть ими и быть работающей частью единой системы. Пусть он пока сидит, мы его устранить всегда успеем.

– Да, понял, еще раз извини.

– Ничего, бывает. И со мной такое происходило. Понимаю... Так что – вперед...

– Сделаю! – с готовностью произнес Скворцов.

– И не стесняйся ничего на сей раз. Дави его, когда будешь приносить в Жертву, рви, кромсай вдоль и поперек – как душе твоей будет угодно. Пусть вся эта микробная общественность, всё это так и не додавленное пока так называемое гражданское общество зарубит себе на носу – цацкаться с теми, кто против власти, мы не будем. Пусть хотя бы дело над этими жалкими пензенскими сопляками послужит всем уроком. Чтобы все заткнулись и молчали в тряпочку вечно. Пытка – это не внеправовой эксцесс. Пытка – это отныне постоянный и значимый инструмент, фактор всеобщего послушания. Демонстративная пытка в отношении тех, кто перечит собственникам страны, рождает непререкаемую власть этих собственников над всеми, кто в этой стране существует.

– Отлично сказал, папа! Пытка рождает власть! Пытка рождает власть! Я в восторге! Да будет так! Я сделаю это!..

– Влад! Вот ты где! – послышался задорный женский голос.

К ним приближалась леди Сильвия, в узком мокром бикини – видно, недавно плавала в бассейне и еще не успела обсохнуть на солнце. По полу сновал ее шпиц.

Беляков-младший снова залюбовался своей невестой – ее превосходной фигурой, красивым породистым лицом, свободно спадающими густыми платиновыми волосами...

– Влад, я скучаю. Где ты пропадаешь? – немного обиженно сказала девушка.

Старлинг поспешно поднялся, подошел к суженой и ласково обнял ее.

– Миледи, ты мое золото. Я тоже скучаю. Просто немного о государственных делах поговорили. Сейчас я готов быть с тобой. – И поцеловал ее в губы.

– Ой, а что это с ним? – спросила Сильвия.

– С кем?

– С Робби, – графиня указала на шпица.

Пёсик вел себя странно. Он возбужденно принюхивался к каким-то определенным точкам на полу палубы и носился от одной к другой.

Леди подошла ближе.

– Что ты там учуял, Робби? – озадаченно произнесла девушка.

Наклонилась и увидела небольшое, еле заметное бурое пятнышко.

Влад выругался про себя. Проклятые слуги. Лодыри и бездельники. Проглядели. Не отдраили палубу как полагается. Вспомнил, как нес Ксюшу, снятую со статуи Экселенца, с изрезанной спиной. Вот тут как раз стояла эта скульптура – а сейчас она внизу, под этим люком, изображающим декоративную инсталляцию... А нес жертву туда, к поручням. И, видимо, несколько капель крови пролилось.

– А, грязь какая-то... – Влад брезгливо вытер пятнышко мизинцем. – Еду несли, и вот на пол с нее капнуло... А, точно, это стейк с кровью подавали вчера...

– Ясно, – сказала графиня. – Робби, фу! Ты что, голоден? Ты же недавно ел...

И дала руку Владу. Тот с улыбкой взял ее в свои руки и поцеловал.

– Папа, мы прогуляемся!

– Конечно, сынок. Я пока позвоню Чебыкиной и велю начать готовить законы и подзаконные акты о запрете просвещения, – начальник КОКСа достал свой смартфон.

Молодые люди неспешно пошли по палубе, взявшись за руки и ведя непринужденный светский разговор. Робби оторвался от обнюхивания мест, где накануне на палубу капала Ксюшина кровь, и устремился вслед за хозяйкой.

Челябинск, 16 сентября 2020 года

Контраст между курсирующей по лазурному океану сказочной яхтой и осенним промышленным уральским городом, где было холодно, пасмурно и дождливо, действовал на Скворцова угнетающе.

Еще совсем недавно он нежился в краю вечного лета, под тропическим солнцем. Проводил дни и ночи в компании восхитительной леди Сильвии. Они идеально подходили друг другу – полное совпадение политических взглядов, сходные культурные предпочтения. И, что немаловажно, в графине, так же, как и во Владе, текла немецкая кровь – ее прадед был одним из «кошельков» нацистской партии. И Гитлера, и созданный им недолговечный «рейх» она тоже, как и Скворцов, готова была боготворить. Да и в постели миледи была выше всяких похвал.

Из Гонолулу, куда прибыла яхта, два бизнес-джета взлетели один за другим и до Лондона добирались параллельными курсами. Влад и Сильвия летели на одном из них, а Беляков-старший – на другом. Третий джет, с Бутчерами на борту, взлетел последним и направился в Вашингтон. Волшебный вояж посреди Тихого океана завершился.

А потом был ужин в родовом замке Саммерфилдов под Лондоном. Знакомство с родителями Сильвии. Похоже, и сам Влад, и его отец Эндрю британским высокородным аристократам приглянулись, и о своем выборе родители девушки не пожалели.

И последняя ночь перед возвращением в эту Россию. Такая же сладкая, как и предыдущие.

Влад ловил себя на мысли, что он, несомненно, в гораздо большей степени европеец или американец, нежели россиянин, а страна, где он родился, – лишь источник необъятного, ничем не ограниченного богатства. Можно даже сказать – зона свободной охоты, над которой абсолютную власть имеет его отец, равно как и другие немногочисленные «Братья» и «Сестры» – Вершители. И часть этой власти уже делегирована ему, Владу.

В общем, Старлинг окончательно понял в тот вечер, что настоящий его дом, его место, его гнездо – здесь, в Британии, среди этих благородных господ, рядом с его божественной миледи. А в Россию предстоит наезжать лишь вахтовым методом – в основном ведя дела дистанционно. Оставив в «конторе» толковых заместителей – не владетелей, а рабочих лошадок. Как, кстати, делают многие хозяева страны.

И вот сейчас, на следующий день после того как Палата Мертвых дала «добро» на «Устранение» Штыка, он должен ехать в какую-то депрессивную российскую дыру и делать там свою работу.

Нельзя сказать, что работа эта ему не нравилась. Он ее любил. Было невыразимо приято и волнующе решать судьбы других людей, причем решать абсолютно произвольно, исходя лишь из интереса тех, кто имеет богатство и власть. При этом о каких-либо законных нормах речь, разумеется, не шла – суды и исполнительные инстанции всё, что нужно, подгонят под уже принятое принципиальное решение.

Впрочем, сейчас это была не только работа как таковая, но и предписанное отцом «упражнение» по воспитанию воли будущего властителя страны. Владу предстояло лично пытать и казнить известного всему праворадикальному «движу» заключенного.

Бизнес-джет генерал-лейтенанта приземлился в одиннадцать утра. Местное силовое начальство уже подало прямо к трапу комфортабельный лимузин с синей мигалкой.

Завывая, машина понеслась к СИЗО. В гостиницу Скворцов решил не заезжать – ему хотелось поскорее закончить все дела и уехать отсюда сегодня же. Этот город определенно был ему не по душе.

В явно раздраженном настроении заместитель начальника КОКСа вошел в здание изолятора и приказал начальству, которое встретило генерал-лейтенанта навытяжку, проводить его. Один из сопровождающих нес за Владом его дорожную сумку.

Здешняя пыточная была оборудована, конечно, кустарно – не как в Лефортово. Естественно, тут были шокеры, резиновые дубинки, целая стопка полиэтиленовых пакетов для удушения. В углу сгрудились пустые бутылки из-под шампанского и стояла швабра с обмотанной изолентой ручкой... Но вместо удобного кресла-трансформера – лишь примитивные стол и стул, куда можно привязывать заключенного, соответственно, лежа или сидя. Вместо особого электроприбора – высокотехнологичного, утонченного, специально разработанного для пытки, не оставляющей следов, здесь стоял примитивный – наносящий лишние повреждения тканям тела – армейский аппарат связи.

Но что есть, то есть. Спасибо и на этом.

Привели осужденного. Того самого Штыка – неонациста, убийцу гастарбайтеров, грозу педофилов.

Влад дал команду раздеть заключенного донага и привязать его к большому столу, так, чтобы он лежал на спине. Приказал всем выйти и не входить, пока он сам не позовет.

Замначальника КОКСа и Штык остались один на один.

– И здесь? – со смесью злобы и страха произнес узник. – В Красноярске пытали, в Новосибирске пытали. Месяцами. И тут, значит, тоже?

– А ты думал, что тебе тут спа-отель будет? Да, позволь представиться – заместитель начальника Комитета охраны конституционного строя генерал-лейтенант Владислав Скворцов.

Влад надел Штыку на голову непрозрачный черный мешок, раскрыл дорожную сумку и переоделся. Достал небольшую золотую статуэтку Высшего Отца и поставил ее за головой лежащего узника. После этого снял мешок.

Распятый на столе осужденный пригляделся, плотно закрыл глаза, словно не веря, после чего вытаращил их.

Перед ним был группенфюрер СС в полном облачении.

– Хайль Гитлер! – отчеканил Беляков-младший, демонстрируя чистейшее немецкое произношение.

Штык молчал, пораженный до глубины души.

– Что ж ты не отвечаешь на приветствие? Ты же себя нацистом считаешь. Хотя ты никакой не нацист. Ты бомж помойный. Нацист, фашист – это я. Я принадлежу власти, значит, я имею право называть себя фашистом. А ты – нет. Ты все эти годы только дискредитировал великую идею своей ничтожной карикатурной персоной. Зачем-то убивал ни в чем не провинившихся перед тобой азиатов. Ловил уважаемых людей на деликатной теме. Это непростительно. И ты за это сидел. Много лет. Но сегодня у тебя последний день отсидки. Сегодня твой срок закончился.

Штык в недоумении молчал. Если эта шишка говорит, что сегодня последний день его в заключении, то почему его держат на пыточном столе? А что, если... Узник похолодел. Умирать он не хотел.

– Что от меня нужно? Они требовали, чтобы я признался в убийствах, которые грозили мне пожизненным. Я не пошёл на это, как бы ни пытали.