Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

 
Порой изнывали вы в тюрьмах сырых,
Свой суд беспощадный над вами
Враги-палачи уж давно изрекли —
И шли вы, гремя кандалами...
 

Гроб начали опускать в могилу...

 
А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая.
Но грозные буквы давно на стене
Чертит уж рука роковая...
 

Пение становилось всё громче...

 
Падет произвол, и восстанет народ,
Великий, могучий, свободный.
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Свой доблестный путь, благородный.
 

– Прощай, товарищ! Мы будем помнить тебя всегда! Ты будешь жить вечно в наших сердцах! Мы высоко поднимем и понесем дальше выпавшее из твоих рук знамя! – пафосно провозгласил Жаров.

В наступившей после этих слов тишине слышалось рыдание Оли, всхлипывание матери Миши, горестные вздохи Зинаиды Ивановны, обнявшей дочь за плечи.

Заглушая стук мерзлых комьев земли, люди запели «Интернационал».

Дебальцево, 13 февраля 2015 года

Колонны «призраков» продвигались шаг за шагом под огнем врага.

Украинские минометы начали работать за несколько сот метров до поселка 8 марта. Полетела шрапнель.

– ... ! – воскликнул Миша Омельченко, молодой ополченец из Донецка, помощник машиниста, прибившийся месяц назад к легендарной бригаде.

Что-то летящее чиркнуло по щеке, по касательной. Из глубокой раны в районе левой скулы стала обильно сочиться кровь – и литься на куртку и на снег.

Миша присел.

– Берегись, берегись, ... ! – закричали более опытные однополчане.

Кое-кому повезло меньше, чем Омельченко, – несколько бойцов лежали, сраженные неприятельским огнем. Пришлось вытаскивать раненых.

Всё вокруг было в дыму. Это минометчики «Призрака» предусмотрительно подожгли дома на окраине поселка. Завеса затрудняла работу украинским артиллеристам.

Не обращая особого внимания на кровоточащую рану, Миша, с автоматом в руках, вместе со всеми продолжал, увязая в снегу, рваться вперед, через частный сектор.

Враг был выбит из поселка спустя несколько часов...

Рана болела сильно, пульсировала, жгла огнем – так, что не хотелось лишний раз ни говорить, ни жевать. В бою практически не чувствовалось, а сейчас, спустя несколько часов, накатило по полной. Впрочем, это он еще легко отделался.

Теперь на лице – толстый тампон под пластырем, во всю щеку. И так на много дней. А потом, когда заживет, – шрам на всю жизнь. Впрочем, шрамы красят мужчину. Девушкам будет нравиться...

Зашел Добрый. Приветственно махнул отдыхавшим бойцам.

– Ну что? Так себе городишко, скажу я вам. Ни света тут нет, ни воды. А вместо фонарей дома горят...

До полного освобождения Дебальцева оставалось пять дней.

Москва, 12 января 2020 года

– А, Вань, привет... Чаю будешь? – спросил Галкин.

– Ага.

– Нажми тогда на чайнике...

Иван в очередной раз зашел в гостеприимный подвальный офис ЕКП. Его давний товарищ, ветеран российского коммунистического движения, там зачастую, погрузившись в смартфон или планшет, коротал часы – обычно с вечера и до глубокой ночи. Смирнов иногда составлял ему компанию – говорили о том, о сем.

– Ну, что нового? Как там в Китае? Какая-то инфекция?

Иван, знавший больше, чем другие, но предпочитавший пока скрывать это свое знание, сказал для начала неопределенно:

– Ну да. Похоже, начинается эпидемия.

Несколько дней назад китайские власти уведомили международные организации, что в городе Ухань обнаружен ранее не встречавшийся вид пневмонии: новый вирус вызывает тяжелое поражение легких и часто приводит к смерти.

Когда Иван впервые прочитал эту новость, на сердце навалилась тяжесть. Да, всё сходится – начало нового года, поражение легких. Значит, всё в этих аудиозаписях истинно, они не фейковые, не инсценировка какая-нибудь, не провокация. Хотя какая тут может быть инсценировка... Вот это – преступление, в масштабах всей планеты, куда там Гитлеру... Биологическая война. Даже не война, а просто осуществление власти, часть грандиозного плана глобального капитала по дальнейшей его концентрации и эволюции, инструмент еще большего закабаления народа... И вирус этот, ими специально разработанный, решили выпустить на свободу именно в Китае – впрочем, где же еще, не в Штатах же... Предыдущие «экзотические» эпидемии, впрочем, оказавшиеся не столь серьезными, опять же из Китая пошли.

– Федь, вот что, – осторожно взвешивая слова, стараясь не сболтнуть лишнего, продолжил Иван. – Из того, что я читал про этот вирус, прежде всего предварительные выводы китайских ученых, следует, что он очень заразен, что его инкубационный период достаточно большой, и что он распространяется по воздуху, от человека к человеку. Это значит, что зараза охватит весь мир. Будет точно так же, как сто лет назад, при «испанке». Правда, это не грипп, а что-то другое. Но точно не грипп.

– А что?

– Типа SARS или MERS, из того же ряда. Коронавирус, подвид вирусов. Грипп к ним не относится.

– Мда... – протянул Галкин.

– Хочу вот что подсказать практически, – медленно сказал Смирнов. – Раз этот вирус распространяется воздушно-капельным путем и очень заразен, есть смысл заранее закупить средства защиты – то есть медицинские противоинфекционные маски, самые простые и дешевые. Через некоторое время они могут нехило взлететь в цене.

– Ты что, бизнесменом заделался? – недоверчиво хмыкнул Федор.

– Просто прогнозирую, исходя из имеющихся данных. Я, между прочим, в это вложил все свои свободные сбережения, двести с лишним тысяч. Договорился с коммунисткой из СВАО, которая ИП, через нее закупил. На пару работаем, она еще столько же вложила, я ее убедил-таки. Сегодня как раз товар отгрузили, пока храним в тамошнем партийном офисе, ее квартире и доме, уже не протолкнуться, всё завалено. Но это ненадолго, скоро всё на фоне дефицита и ажиотажного спроса уйдет влет по совсем другим ценам. Советую и тебе озадачиться, будет хорошее подспорье партии. И нужно делать это быстро, пока цена им копейки. Еще неделя-две – и люди начнут просекать.

– А если зараза заглохнет? Будет как со свиным гриппом?

– Всё указывает на то, что на сей раз нет. Шарахнет по полной. Мало не покажется. Мое дело предупредить. Сделаешь – век будешь мне благодарен. Пожалеешь – будешь локти кусать.

– Блин... Ну, ладно, подумаю... – неуверенно ответил Галкин. – Маски... Ха... Они что, спасут?

– Нет, конечно, но какой-то фильтр. Да и вообще ощущение защищенности. И сейчас, например, если в каком-то регионе сплошь заражения тем же гриппом, власти там вводят так называемый «масочный режим». В Москве такого нет, но кое-где было, правда, ненадолго. Вот и тут могут всех обязать. Когда волна до нас дойдет. При «испанке», кстати, так же было, я специально читал, смотрел фотографии, все в масках там...

Галкин встал и начал ходить туда-сюда.

– Ладно, подумаю, посоветуюсь со знакомыми врачами... Спасибо за совет... Значит, ты сам вложился?

– Да. Будет многократная маржа.

– Ты так уверенно говоришь, как будто у тебя инсайд какой-то, – пристально глядя на Смирнова, сказал Федор.

– Да какой инсайд? – неискренне пожал плечами Иван. – Просто имеющиеся уже сейчас данные.

Они помолчали.

– Да-а-а... Мир катится в пропасть. Остается надеяться, что на его обломках будет новый, – сказал Галкин.

– Угу, – ответил Иван. – Катаклизмы будут только нарастать. Но готовы ли мы к ним? Вот большевики были готовы. А мы не большевики.

– Да опять ты за свое? Вырулим как-нибудь, не боись...

– Да что вырулим? У нас нет своей стратегии.

– Что ты под этим понимаешь?

– Мы должны исходить из того, что сейчас времена не те, что больше века назад. Тогда промышленные рабочие находились в авангарде, они представляли собой ударную силу, они были нацелены... ну, в смысле, конечно, их объективные классовые интересы были представлены большевистской партией, которая единственная из всех стремилась ликвидировать классовое устройство общества вообще, деление на господ и быдло.

– Ну да, да... А сейчас что, мы должны быть не за рабочих?

– Нет, ну понятно, сейчас если коммунист скажет, что он не за рабочих, то распишется в открытом оппортунизме. Но не всё так просто. Российские рабочие век назад были классическими пролетариями, они не имели своих средств производства, их эксплуатировала буржуазия. Россия стала самым слабым звеном мировой капиталистической системы, именно у нас рабочие, ведомые партией Ленина, завоевали власть. И впереди было целых семь советских десятилетий. В чем классовая суть этого перехода? В том, что наши рабочие перестали быть пролетариями и стали равноправными собственниками всей экономики. Как тех активов, которые были национализированы сразу, так и создававшихся на протяжении всех этих десятилетий сразу как общенародные. Была единая система, принадлежащая всем. Я не беру колхозников, это был дружественный класс, к тому же на тех, кто к нему принадлежал, распространялись еще и общие для всех отношения социалистической собственности. Фактически из всех граждан сформировался единый класс, если угодно. Класс, аналогов которому не было еще в истории. Класс равноправных владельцев единой собственности, с которой каждый гражданин имел много чего помимо зарплаты. Сейчас у него это отобрали. Искусственно, политической волей. Объективных предпосылок к сворачиванию социализма не имелось. Были трудности в управлении единым хозяйством, в правильной мотивации, в подборе кадров. Речь о том, чтобы на первый план выдвигать людей с соответствующей социализму мотивацией, настроенных не грести под себя и свой клан, а искренне исходящих из всеобщего интереса. Таких было полно, но если где-то возникнет очаг частного интереса, паразитирующего на всеобщем достоянии, особенно если при этом используются административные рычаги и принимаются кадровые решения, то этот очаг начнет разрастаться, как раковая опухоль, а то, что олицетворяет всеобщее благо, будет скукоживаться. Там, где есть частное влияние и частное присвоение за счет других людей и за счет всеобщего блага, – даже если такие частные отношения формально и не обозначены и даже официально отрицаются – в любом случае зреют зерна эксплуататорского общества.

– Ну, в общем-то, да... – сказал Федор.

– Ну вот... Но даже в этом случае само по себе это даст всего лишь почву, субстрат, потенциал для будущей реставрации. Для гарантированного уничтожения социализма требуется наличие сплоченной группы контрреволюционеров, которые, до поры до времени маскируя истинные замыслы, прокрадывались бы наверх. И, наконец, захватили бы высшую власть и стали бы волевым путем ломать всю систему. А она сопротивлялась, она не хотела ломаться, пришлось прилагать чудовищные искусственные усилия.

– Ты о перестройке, что ли? – спросил Галкин. – Горбачев пытался спасти социализм, но очень неумело, так, что всё пошло вразнос.

– Вразнос, говоришь? Эх... – сказал Иван. – Сразу видно, что ты не изучал ни теорию систем, ни кибернетику, ни автоматическое управление. Ни теорию хаоса и катастроф, ни синергетику, ни самоорганизацию систем...

– Ну сколько раз тебе повторять? Человеческое общество – не машина, ты как по самой первой специальности инженером стал, так и закостенел в этом, и сколько бы специальностей, даже гуманитарных, потом ни коллекционировал, стереотипы над тобой довлеют, всё скопом через одну призму рассматриваешь, – возразил Федор.

– Социализм и СССР уничтожили намеренно, сознательными субъективными усилиями. Да, используя трудности роста, расчесывая их по максимуму... Влиятельная прослойка, которая прямо поставила перед собой эту цель. Представители которой тянули друг друга наверх. Убивали стоявших у них на пути. Устраивали провокации вроде прилета Руста. Играли в поддавки и с Западом, и с теми, кому отвели роль утилизаторов советских порядков, – с ельцинскими структурами. Всё шло по плану. Эта перестройка...

– Да, да, как Летов пел... Слушай, ты несешь какой-то конспирологический бред, извини, конечно, Вань. У тебя всегда было какое-то вульгарное понимание марксизма.

– А если будут доказательства моей правоты?

– Тогда посмотрим... Нет, никто не спорит, что огромное количество прослоек в советской элите работало на разрушение СССР и социализма.

– Да-да, хорошо, что хоть это не отрицаешь. Камень преткновения, как я понимаю, в том, насколько сознательно и насколько заранее, с какой степенью детализации плана соответствующая прослойка поставила перед собой цель демонтажа.

– Все пытались урвать себе максимум власти и собственности, вот и весь план... – уверенно сказал Галкин.

– Ладно, мы куда-то не туда ушли. Хотя это очень важно. Если не уяснить этого, если не принять этого посыла, этой отправной точки, то нельзя идти по пути, который мне представляется весьма перспективным... – сказал Иван.

– Изложи, – ответил Федор.

– Я упоминал, что за годы Советской власти у нас в стране, не только в России, а во всех пятнадцати республиках, сложилась единая общность – советский народ. Впрочем, это избитая формула, еще тех времен. Эта общность была объединена собственностью на средства производства, служившей источником ее благосостояния, жизненного потенциала, благополучия будущих поколений. Ты с этим-то хоть согласен?

– Разумеется, – сказал Галкин.

– Ну, слава КПСС, – облегченно вздохнул Иван. – Я утверждаю, что за семь десятилетий советскому обществу удалось преодолеть, в основе своей, классовое деление. Если принять, чисто условно, что владельцы социалистической собственности, весь народ, представлял собой единый класс, то, помимо него, были еще в первые десятилетия остаточные классы прежней эпохи. А в последние десятилетия – токсичный, враждебный класс теневой буржуазии. Можно долго спорить, он ли захватил власть – или же некий политический теневой авангард выразил его объективный классовый интерес. Думаю, сам по себе без организующего начала он ограничивался бы только паразитированием на советской экономике, и не больше. Важен результат – этот единый класс совладельцев всеобщей социалистической собственности, сложившийся за годы Советской власти, в результате перестройки, в результате реставрации капитализма оказался обобранным, ограбленным. Или, по марксистской терминологии, экспроприированным.

– Ну, и?

– Я к тому, что фокус классового подхода нужно смещать именно на этот статус. Ограбленного класса бывших хозяев. В России, познавшей десятилетия социализма, борьба буржуазии и пролетариата уже не является первичным фактором. Хотя и пролетарии, и буржуазия у нас снова есть. Но буржуазия – это как раз те, кто присвоил себе бывшую всеобщую собственность. В основном, конечно. Удельный вес рейдерской части буржуазии на порядки превосходит вес той буржуазии, которая как-то сама, без этих грабительских вливаний, взрастила что-то с нуля.

– Но всё равно же – есть пролетариат? Есть! Есть буржуазия? Есть! К чему плодить лишние сущности? – возразил Галкин.

Иван вздохнул.

– Это обстоятельство мне представляется ключевым. На Украине, в Белоруссии, в Молдавии, в Прибалтике в сорок втором – сорок третьем тоже ведь были и буржуазия, и пролетариат, по твоей логике? Или всё же ограбление единого класса собственников социалистического хозяйства захватчиками? Для того, чтобы восстановить социализм, тоже надо было использовать подход, соответствующий дореволюционной эпохе?

– Ну, ты передергиваешь, Вань! Это же была война!

– А классовая, экономическая ее подоплека? Да, тогда этим просто не заморачивались, проблему решила Красная Армия. Но всё же интересно провести параллели. То – ближе к нам, чем состояние до семнадцатого года. И не только по времени. Вообще, неужели тот факт, что у нас уже был социализм продолжительностью целых семь десятилетий, никак не вносит коррективы в идеологию?

– Ну, допустим, только допустим. Что из этого практически следует?

– Ну, прежде всего то, что после сорок пятого года всё, что натворили фашисты, оказалось раз и навсегда криминализировано, то есть объявлено в масштабах всей планеты преступлением против человечности. И это уже навсегда, это уже, к счастью, неотменяемо. Да, будут желающие трактовать в нужную сторону, как на Украине, но в основе своей, официально – уже нет, руки коротки.

– Хорошо, что ты предлагаешь?

– Открой у себя Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него.

Галкин загрузил документ с сайта ООН.

– Читай вторую статью, – предложил Иван.

– «В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а – убийство членов такой группы; бэ – причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; цэ – предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; дэ – меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы...»

– Достаточно. Там еще про изъятия детей, ну да ладно... Кстати, слово «национальную» надо понимать в значении «объединенную определенным гражданством», так в английском варианте. Что мы имеем? Была группа, объединенная единым гражданством? Была. И не только гражданством, а единой собственностью. Собственностью, которая была залогом и гарантом ее благополучия, жизни, продолжения рода. Что получилось? Депопуляция. Массовое и безнадежное обнищание подавляющего большинства. Деградация умственного и физического потенциала, остановка развития. Массовые убийства в ходе конфликтов, в том числе по этническому признаку. И сама эта единая общность как таковая была начисто уничтожена, насильственно разделена, сотни миллионов оказались лишены собственности, гражданства, сбережений, многие – своих домов, своей жизни, наконец.

– Ты хочешь сказать, что надо обвинить правящий класс в геноциде, подогнав под эту юридическую норму?

Смирнов шумно вздохнул.

– Ну, наконец-то. Да, конечно. Именно это – чувствительное место! А бесплодный пинг-понг «буржуазия – пролетариат» в России, именно в России, может продолжаться бесконечно. У нас он уже отошел в историю. Да, сказать такое публично – навлечь на себя гнев ортодоксов, буквально воспринимающих догмы. Это значит быть снисходительно высмеянными всякими красными гуру, видеоблогерами, призывающими сидеть на диване и конспектировать Маркса. Не Ленина... слишком революционный, сверг правительство... а именно Маркса. Но, но, но...

– Ох, не знаю... – с сомнением сказал Федор. – Этноцид можно, наверно, притянуть, но геноцид? А умысел?.. Спрошу прямо – у тебя есть реальные доказательства того, что те, кто, как ты говоришь, заранее спланировали уничтожение социализма, готовили именно геноцид, именно истребление народа? Планировали сознательно, заведомо зная, что делают?

– Есть! – в запале ответил Иван, вспомнив реплику генерала Волина на совещании в венском институте системного анализа, за несколько дней до гибели Черненко. И осекся.

– А именно? – с интересом спросил Галкин.

– Ну... – замялся Смирнов. – Вообще, надо смотреть конкретный результат. Все доказательства налицо. Есть выгодополучатели, бенефициары экспроприации всенародного достояния. Они, как никто не оспаривает, отняли у народа законно принадлежащую ему собственность, созданную его коллективным трудом, поделили ее между собой, узким кругом, и присваивают с нее астрономические бонусы. Даже если собственность формально государственная, Алекс Фэк, который соответствующее исследование проводил и был вышвырнут, не даст соврать. А большинство народа – в нищете, у него отняты все жизненные перспективы. Хотя средств более чем хватает на всех, если нормально делить. Так что – геноцид. Без натяжек. Длящееся по сей день преступление. Против человечности. Особо тяжкое. Не имеющее срока давности. Подлежащее в том числе и универсальной юрисдикции. То есть любые национальные инстанции или международные органы правомочны привлечь к ответственности. Любые, не только связанные со страной деяния или гражданством потерпевших.

– Юридическая казуистика вещь очень специфическая...

– Разумеется. И раз у нас обоих есть диплом юриста, то надо сообща подумать, как лучше. Я вижу здесь перспективу. Надо поднять волну. На международном уровне. Подать заявления о преступлениях, организовать народ, как можно больше, чтобы он официально обличал совладельцев отнятой у него собственности в геноциде, чтобы в одном месте собирались все свидетельства по событиям перестройки – ну, кто какие преступные указания давал, ну, там, продукты выбрасывать специально, перепрограммировать общественное сознание... и современные конкретные преступления власть имущих против рядовых людей, тоже надо бы под геноцид подгонять, создавать публичные реестры преступников... ну, в смысле, тех, на кого заявления потерпевших поданы. Да, это не рабочая борьба, но это организованная борьба обобранного единого класса собственников за восстановление попранного права. С привлечением, если нужно, международной юрисдикции.

– Да не заявлениями, не юридическими жалобами решается вопрос власти. Ты же еще и историк, помимо всего прочего, – Федор усмехнулся.

– Разумеется, я не такой наивный, – парировал Иван. – Это нужно, во-первых, для мобилизации, для организации этого класса, о котором я сказал. Специфического для постсоциалистических стран, исторически нового класса. Класса пострадавшего, эксплуатируемого, истребляемого. Чтобы он перестал быть классом в себе и стал классом для себя, осознал свои истинные классовые интересы. И, во-вторых, максимально замазать классового врага в такой жуткой черноте, чтобы вовек не отмылся. Преступления против человечности, да еще если они квалифицированы в официальных юридических бумагах, поданных в международные органы, от имени огромного количества участников, – это не просто пропагандистское сотрясание воздуха. Этим можно и нужно делегитимизировать их власть по полной, идеологически и психологически расшатать. Причем подавая жалобы персонально на определенных лиц. Вообще, любое действие этой власти по подавлению рядовых граждан, по изъятию у них имущества, по снижению уровня жизни, по повышению пенсионного возраста трудящихся, по репрессиям в отношении недовольных, по фальсификации выборов, по оболванивающей пропаганде можно представить в официальных жалобах как составную часть преступления геноцида, как соучастие в нем. Это асимметричный ответ с той стороны, откуда они не ждали. Завалить, заспамить жалобами-обвинениями. И уже, имея эту программу, подняв это знамя, наступать и наступать на этом фоне. Отжимая пядь за пядью. Только так...

Галкин ничего не ответил, переваривая то, что сказал Иван.

– Ну... не знаю... Это же кардинальная перенастройка...

Внезапно у Федора зазвонил смартфон.

– Алло... Привет! Что?! Когда?.. Отчего?.. Бли-и-ин... Ясненько... Ясненько... Когда похороны?.. Мои соболезнования... Ладно, давай. На связи...

– Что такое? Кто умер? – спросил Иван.

– Мельдин.

– Ого...

– Очередной инсульт... Ну, рано или поздно это случилось бы. Старенький уже был, больной, последние месяцы из ЦКБ не вылезал – ну, как бывший депутат Госдумы. Да и то продержали его на этом свете долго, простой смертный сыграл бы в ящик раньше... От руководства партией практически отошел, рулили Жаров и Омельченко на пару, пытаясь перетянуть одеяло каждый на себя. Но Омельченко сам умер только что. Или убили... Слишком многим он мешал, прежде всего Жарову тому же...

– И съезд на 25-е назначен, – добавил Иван. – Прямо как по заказу. Это что же получается, Жаров будет персеком? Партия под ним будет?

– Получается, так, – с досадой произнес Галкин. – После смерти Омельченко и Мельдина конкурентов ему нет. Всё оказалось выполото за последние годы. Сибирь и Урал против Жарова, благодаря усилиям Омельченко, но своего сильного лидера у них нет. Это будет ...! И нельзя сказать, что Жаров загубит партию, расколет. Да, расколет – выкинув токсичный балласт в лице безумных антисемитов. Но он харизматик, он красиво и умно говорит, он умеет охмурять, на него молодняк ведется, хоть и не весь. В последнее время он в интернет зашел хорошо, его раскручивают в левом сегменте, именно его и союзных ему красных топ-блогеров специально преподносят обществу как лицо этой прослойки. Жаров будет замыкать на себя всё, до чего дотянется, и в результате он и партия будут только громко свистеть и красиво, смело болтать – и абсолютно никаких реальных дел. Многие люди, идейные, талантливые, решительные, окажутся запертыми в его структуре и станут вариться в собственном соку. Он там устроит диктатуру, подберет марионеток и подхалимов, да и просто стукачей, которым, скорее всего, сам и является. Об объединении РКП и ЕКП придется забыть, его не будет, пока Жаров правит партией.

– А если его убрать?

– Как?!

– Если на него компромат какой-то вдруг всплывет убойный?

– Ну, разве что предъявить документы, что он на охранку работает. Тогда он политический труп, без вопросов. Тогда команда Омельченко, уральцы, сибиряки воспрянут и возьмут реванш. Такие расклады. Но это, увы, невозможно. Одни мечты... В общем, уже ничто не помешает Жарову возглавить РКП. А это – страшный удар по всему левому движению России... – Галкин выругался.

– Ладно, посмотрим, как события будут развиваться... Будем отслеживать, – задумчиво сказал Иван. – ...Ну, всё, я поползу. На последний автобус. Давай, пока...

– Пока...

Пожали друг другу руки.

– Не забудь насчет масок. Серьезно, – на прощание сказал Иван.

– Не забуду. Давай, пока! – сказал Федор и привычно уткнулся в смартфон.

Москва, 25 января 2020 года

Игнатенко остался один в пугающе пустой квартире.

Недавно, вечером, разошлись немногочисленные гости – друзья и коллеги.

Отметили сорок дней.

С фотографии в черной рамке на него смотрел сын.

Дима был молодцом, не сдавался до последнего. Ведь врачи тогда, весной, давали ему максимум полгода, а ему удалось протянуть на два месяца дольше.

Геннадий помнил завет мальчика – опубликовать видеозапись, которую им удалось снять в элитном поселке Сосны. Про сборище сильных мира сего в эсэсовском обличии, под флагом со свастикой и бюстом Гитлера.

Последняя воля сына – это святое.

Несколько часов после поминок Игнатенко лежал на диване, ничего не делая, почти не шевелясь, закрыв глаза.

Было уже за полночь, наступила суббота.

Геннадий встал и включил компьютер. Около часа обрабатывал видео, дополняя титрами-пояснениями. Добавил изображение карты, где отметил ту самую усадьбу, на территории которой всё это происходило.

Выложил во все возможные социальные сети.

И лег спать...

Рано утром он внезапно проснулся от того, что в его металлическую входную дверь кто-то ломился. Резал, вспарывал пилой. Стоял жуткий скрежет, летели искры.

Электричества не было.

Игнатенко попытался вызвать полицию с помощью смартфона, но сотовая сеть была недоступна. Городской телефон также не работал.

В квартиру ворвались спецназовцы в камуфляже и балаклавах.

Бросились к Геннадию, повалили его на пол и принялись избивать ногами.

Вошли еще несколько людей – в штатском. Начали деловито осматривать вещи. Первым делом подошли к компьютеру. Один из сотрудников забрал смартфон.

Следом в квартире оказался их начальник.

Владислав Скворцов приблизился к Геннадию, лежащему на полу посреди комнаты. Сделал жест бойцам, чтобы перестали его бить. Склонился над ним, присел на корточки. Схватил за волосы и поднял. Около полуминуты всматривался в лицо испуганного, оглушенного, ничего не понимающего инженера, находящегося во власти страха и боли.

И вдруг со всей силы треснул его головой об пол.

От страшного удара Игнатенко потерял сознание.

Москва, 26 января 2020 года

Иван ехал на электричке Ярославского направления из дома в сторону Москвы...

Сегодня был второй день съезда РКП.

Сегодня должны были избрать Центральный комитет партии.

И его первого секретаря.

Алексея Петровича Савельева, известного больше под партийным псевдонимом... или позывным, как сейчас модно – Жаров.

Подполковника Комитета охраны конституционного строя.

Всё было решено. Как сказал накануне Галкин, активно на правах гостя общавшийся в кулуарах с членами партнерской партии, в том числе из регионов, альтернатив не было.

Сам Жаров в последние недели перед съездом, после гибели Омельченко, развил поистине бурную деятельность. Он всячески, правда, стараясь оставаться в тени, действуя чужими руками, провоцировал разногласия, конфликты, безумные споры по отвлеченным теоретическим вопросам. Выносил их на публику. Пытался всем доказать, что партия разлагается, находится в глубоком кризисе и вообще на грани раскола. Хотя сам в расколе заинтересован был меньше всего. Как догадывались многие здравомыслящие люди в РКП и союзных ей несистемных партиях, всё это делалось для того, чтобы выставить оставшееся от Мельдина ядро «старой гвардии» потерявшим контроль над ситуацией. Чтобы навязать свою повестку, высказать самыми правильными и громкими словами свой анализ ситуации и предложить себя в качестве того, кто замкнет на себя функцию «спасителя», «модератора» и «антикризисного менеджера». Которому, конечно, для преодоления «раскола» и «разброда» нужен карт-бланш на «оздоровление» партии и наделение расширенными полномочиями. Партия в этом случае должна была окончательно выродиться в секту-уродец, ничего не делающую, кроме неустанного провозглашения бесполезных, хоть и правильных, лозунгов.

Именно в этом, вместе с очисткой внутрипартийного поля от конкурентов «крота», и состоял хитроумный план КОКСа по окончательному «окукливанию» РКП как отдельной несистемной партии, по превращению ее в относительно яркий, но ложный маяк для тех, кто хотел бы бороться за социализм внепарламентскими методами...

Иван сошел на Ростокино и пересел на Московское центральное кольцо...

Жаров, холеный, уверенный в себе, лучился удовлетворенностью. Как вчера, так и сегодня. Вокруг него образовалась свита холуев, не отходящих от «босса» ни на шаг. И не скажешь, что тоже «кадровые», как сам подполковник, или же «сявки на подписке» – вполне ведь могут быть и просто как бы идейные, ни о чем и не подозревающие. Просто-напросто чувствующие силу и власть, «подпитывающиеся» от «сакральных» энергий, алчущие, чтобы и им волей «повелителя» перепало с барского стола...

Иван дождался прибытия «ласточки» и вошел внутрь. Сел. Поезд тронулся...

В первый день работы съезда, в самом начале, после того как почтили память Омельченко и Мельдина, Жаров на правах врио персека зачитал доклад ЦК. В конце произнес зажигательный спич о рабочей борьбе, об укреплении рядов, о недопущении расколов – и так далее, и тому подобное. Сорвал бурные аплодисменты. Как раз тогда со съезда демонстративно ушла небольшая сектантская группка «борцов с сионистским заговором», провозгласив учреждение собственной «партии». Этих жалких неадекватных раскольников, разумеется, никто всерьез не воспринимал, и никому они не были нужны...