Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 49 страниц)

Отец и дочь некоторое время помолчали. Наконец, профессор сказал:

– Да, я уверен, что могу перед тобой похвастаться. Мне удалось отладить устройство и подобрать оптимальные режимы.

– Поздравляю... Правда, до сих пор не понимаю, в чем суть. Да, я ученый, как и ты, но не технарь, а гуманитарий.

– Объясню, конечно. Но наиболее полное представление даст практический опыт... Если в общих чертах, то это своего рода стимулятор взаимодействия сознания человека с неким... я даже не могу подобрать понятие... это нужно самому прочувствовать на себе. С этим мало кто сталкивался, но это есть. Да, вижу, объясняю сумбурно, извини, но ты поймешь, что по-другому очень сложно. В общем, когда происходит стимуляция, то срабатывает нечто, что переводит восприятие мира в какое-то иное измерение. У тебя открывается как бы совсем новое чувство, внепространственное. Стираются все границы, в обе стороны идет плотный поток мыслей, образов, как правило, неструктурированно и хаотично... Возникают картины реального мира – где угодно, хоть здесь, хоть на другом континенте. Да, очень нестабильно, размыто, то и дело обрывается... И причем во многих измерениях, как бы в развертке... Ну, например, как если бы кто-то живущий на двумерной плоскости вдруг над ней поднялся и обозрел бы всё, что до этого скрывалось от него, сразу, одновременно... Возникают и исчезают какие-то иные образы, аналогов которым в нашем мире нет.

Наташа смотрела на отца со всё возрастающим по мере того, как он говорил, недоумением. Хотя всегда знала его как серьезного, увлеченного своим делом ученого.

– Прости, конечно... Я твоя дочь и ничего такого, конечно, не скажу. Но у любого другого возникнет ассоциация с этим... психонавтика, Кастанеда, ЛСД... Еще раз прости, если это сравнение тебя задело... Но до меня действительно не доходит пока, в чем соль...

– Нет, я всё понимаю. Я досконально проштудировал, исследовал всё по этой теме. Скажу сразу – не то. Никакими химическими веществами этого состояния не достичь. Идти таким путем – пустая кустарщина, и если что-то и проявляется в сознании, то лишь кажущееся, галлюцинации. Мозг берет только то, что и так в нем уже к этому моменту есть, не извне, не вовне... А тут, у меня, – именно внешний поток, хотя, конечно, и не без образов сугубо внутренней генерации.

– И твой прибор это всё транслирует?

– Да нет же, не транслирует он ничего. Сам по себе он ни к чему не подключается, он лишь помогает человеческому мозгу войти в нужный режим. А вот в чем именно помогает – пока сказать сложно. Что это собой представляет, точно неизвестно. Даже понятия не подобрано. Тут нужны дополнительные исследования, я приоткрыл только маленькую щелочку в двери, за которой – терра инкогнита. Этот эффект может восходить и к реликтовым чувствам, которые у многих животных явно есть – у рыб, у птиц, у насекомых, у млекопитающих. То, что позволяет им точно ориентироваться в пространстве, применять непонятные нам до конца навыки навигации, избегать хищников, находить пищу, взаимодействовать в коллективе... да-да, коллеги пытаются это впихивать в прокрустово ложе, я читал работы зоологов, общался лично... но что-то не то. Тут какие-то совсем иные принципы, и известными сейчас физическими законами это не объяснишь... Или, напротив, это проявление чувства, которое находится у человека только в зачаточном состоянии и которое ему только предстоит развить – уже не на животной, биологической базе, конечно, а на высокотехнологической, с применением сетевых компьютерных технологий, искусственного интеллекта, интегрированных постоянно пополняемых баз знаний, цифровых нейроинтерфейсов. Я специально освоил и эту область знаний несколько лет назад, как ты помнишь, защитил диссертацию по новым подходам к нейросетям, исходя, конечно, из моих предшествующих знаний в биологии. На самом деле я уже тогда подбирался вот к этому самому...

Когда отец говорил про животных, Наташе вспомнилось труднообъяснимое поведение Марсика и Алисы. Муж приходил домой в самое разное время – специфика службы такая. Но очень часто или кот, или кошка, или они оба сразу словно чувствовали заранее, что он... нет, не за дверью, это было бы совсем просто... а, как оказывается, только где-то на первом этаже и сейчас будет подниматься. Подходят к двери и многозначительно усаживаются, мяукают. И именно в этот момент. Аналогично и когда Максим дома, а она возвращается. Да, далеко не всегда, обычно просто спят, но – тем не менее... Эти смешные пушистики – вообще загадочные создания. И кто мы для них? Кто-то говорит, что домашние кошки воспринимают человека просто как существо, обслуживающее их комфортную жизнь, кормящее, убирающее за ними, развлекающее их, почесывающее. А кто-то говорит, что люди для них словно боги. Пойди разбери...

– Хотя бы этот Илон Маск пресловутый со своим нейронным кружевом... – продолжал профессор. Если уж перейти на личности, такое ощущение, что не он, а им кто-то говорит. Не ученый и даже не бизнесмен, а просто популяризатор, пиарщик, ну, и инструмент для «освоения» денег кем надо, разумеется.

– Да, полностью согласна... Говорящая кукла господствующего класса по этой конкретной специфике...

– Вообще, что такое сознание? – рассуждал профессор. – Ленин, как мне и тебе известно, писал, что это то, что присуще именно высокоорганизованной материи. Высшее, раз речь о человеке, проявление отражения – свойственного всей материи взаимодействия... Если принять гипотезу, что сознание имеет, условно говоря, квантовую природу, то логично предположить, что могут существовать и некие квантовые эффекты дальнодействующей трансляции... куда-то, на какую-то платформу, возможно, не далеко находящуюся, а разлитую прямо среди нас. И эти все «файлы мыслей», если можно так выразиться, теоретически могут «там» копироваться, дублироваться, собираться вместе от всех источников, а также компоноваться, структурироваться. Возможно, даже эволюционировать и самоорганизовываться в сложные структуры, обретающие собственные субъектность и самосознание. Я сейчас ничего не утверждаю насчет фундаментальной природы всего этого, я всего-навсего отладил чисто технический способ. И не считывания этого напрямую, а лишь инициирования управляемого и осознанного подсоединения уже имеющегося у каждого индивидуального человеческого сознания... головного мозга, если угодно... ко всему этому, на ограниченное время. В общем, пока это только чистый опыт, эмпирика. Предстоят годы наработки экспериментально-наблюдательной базы, ее интерпретации, построения адекватных моделей, гипотез, теорий... нет, до этого еще далеко. Это только первый шаг. Но, как там твои коллеги говорят – дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Вообще, жаль, что ты специалист только по Китаю. Индийские йоги, если отбросить всю рассчитанную на публику шелуху, если отсечь заведомых мошенников, явно, как говорится, «в теме», хотя бы в какой-то степени. Хотя нет, и в Китае тоже много интересного. Тибет, например. Непознанного много, Наташ, очень много. Жаль только, что это непознанное, страх перед ним... страх перед той же смертью, прекращением существования сознания по крайней мере в привычной ипостаси... является предметом спекуляций в лучшем случае невежд, дилетантов, желтушников. А в худшем – монетизируется, становится инструментом построения паразитических социальных иерархий, где внизу – намеренно содержащиеся во тьме и суеверии обычные люди, эксплуатируемые материально и духовно...

– Разве ученые этим не занимаются?

– Работающие открыто и публично – нет. Я и сам над этим экспериментирую в частном порядке, как видишь. Чуть ли не подпольно. Это ведь расценивается как лженаука. Так провозглашено априори. Хотя вот в России ту же теологию провозгласили полноценной наукой, но это уход в сторону. Тут нужен материалистический подход, с привлечением экспериментальной базы, а не пережевывание средневековых умозрительных выкладок, иначе эту нишу будут занимать все, кому не лень, кроме настоящих ученых.

Они помолчали.

– Проблема в том, что у меня формально пока еще нет главного критерия научности исследования – объективной регистрируемости, повторяемости. Нет никаких гарантий, что это, если можно так сказать, стимулированное расширенное сознание воспримет именно то, что оно своей волей хочет воспринять. Там и воля как таковая, индивидуальная воля как бы... нет, не ущемляется, не ограничивается, скорее, наоборот... но она вовлечена в какой-то на порядки более мощный поток, вихрь. Ну, не могу я это адекватными словами рассказать, хотя, как видишь, и пытаюсь честно. Если это только словами объяснять, то и впечатления никакого нет, и вообще у собеседника в лучшем случае вряд ли возникнет интерес, а в худшем, разумеется, придет на ум ассоциация с тем самым... Но это – научно, я в этом уверен. Это всего лишь первые робкие шаги. Надо научиться управлять этим потоком образов, находить нужное. Но даже если и удастся – как я объясню это теоретически, какие законы выведу, какие физические эффекты открою? Поэтому подобное как наука, даже если и есть еще где-то, не развивается. Есть только образы, под воздействием специальной стимуляции возникающие в мозгу «подопытного», и только в нем. Новых физических эффектов это не выявляет. Вот если понять, что такое сознание, и научиться делать нечто вроде искусственного мозга, наделенного сознанием, – тогда да, тогда произойдет прорыв. Но до этого еще очень далеко, технологии не достигли таких рубежей. Только конкретный человек своим мозгом что-то там обозревает.

– А в других странах это есть? В России хотя бы?

– Есть сведения, что в рамках закрытых проектов под эгидой спецслужб искали и отбирали людей, у которых так или иначе подобные способности проявлялись от природы. Известно, что можно, в принципе, приобрести определенные возможности после особых тренировок, включающих в себя настройку мозга на нужный режим с применением специальных мыслительных и дыхательных приемов. Разумеется, это не для широкой публики, этому нельзя научиться ни за какие деньги. Но это, насколько знаю, точно есть. В России. И, вполне вероятно, в других развитых странах.

– И что, это можно применять вот так произвольно, массово?

– Не массово, существует предел. Сколько людей можно отобрать или подготовить – такова и «пропускная способность». Это же не камеры видеонаблюдения понатыкать, тут ничего не автоматизируешь, не оцифруешь.

– И твое достижение...

– В том, что мне, похоже, впервые удалось этот процесс, если можно так выразиться, механизировать. Применил своё ноу-хау на стыке разных наук – физиологии головного мозга, кибернетики и искусственных нейросетей. В итоге получилось, что с помощью технического устройства можно теперь вызывать так называемое экстра-сознание... мой рабочий термин... у самого обычного, неподготовленного человека. Сразу.

– Так что же это такое – экстра-сознание? – спросила Наташа. – Если немногими словами.

Профессор подумал и начал говорить тезисно, на ходу облекая свой опыт в максимально понятные собеседнице слова, время от времени делая паузы.

– На какой-то неизученной еще нами, но объективно существующей и, возможно, даже осознающей себя в какой-то мере материальной платформе происходит отражение отражения... то есть уже переотражение... окружающей нас высокоорганизованной материи, в частности и главным образом, людей. И это соединяется, сливается, компонуется, самоорганизуется... и всё это можно... принципиально можно, как я практически убедился... как-то считать себе, скачать в свое сознание, осознанно, целенаправленно... хотя порой и неточно, неконкретно, размыто. И не только скачать, но и сознательно загрузить туда что-то свое. Скорее всего, тут действует принцип – что загрузишь, то и скачаешь... то есть зависит от человека, насколько у него светлая или темная личная мотивация... В общем, первоисточником того, что можно там воспринять, выступает именно высокоорганизованная материя, то, что люди видели и слышали, то, к чему они пришли, то, о чем они догадались, то, что они выстрадали.

– И это активизируется именно твоим прибором?

– Это не просто прибор. Это комплекс, который позволяет запустить на некоторое время «внешнее» состояние индивидуального сознания, то есть, если проводить аналогию с интернетом, подключиться к глобальной сети. Подобное, как я уже упомянул, может активизироваться и у специально тренированного человека – допускаю, что у йогов есть такие продвинутые методики. Такое же состояние может временно и непроизвольно проявиться даже у самого обычного человека в какой-либо экстремальный момент. Например, если он попал в беду, при сильнейшем физическом или душевном страдании, волнении. В общем, разные пути есть.

– И как технически это реализуется у тебя? Каков принцип?

– В каждый момент идет считывание параметров работы мозга. И одновременно нейропроцессор, мною лично разработанный, вырабатывает на их основе, придерживаясь определенного алгоритма, управляющие воздействия. Электроды не вживляются, хотя, скорее всего, эффект был бы заметнее, возможно, во много раз... но пока не буду этого делать. Задействуется метод транскраниальной, то есть сквозь черепную коробку, электростимуляции. С подстройкой под соответствующие колебания мозговой активности – с помощью нейропроцессора идет вычленение, интеллектуальное распознавание нужных составляющих, ритмов – достигается более или менее продолжительный режим резонанса... Эх... Непонятно, вижу... Ну и не обязательно. Потом более подробно объясню на пальцах, а пока – хотя бы чтобы отложилось у тебя в памяти.

– Хорошо, хорошо, в любом случае, это интересно... Честно говоря, ты меня заинтриговал, самой не терпится попробовать.

– Сейчас как раз и попробуем. Всё это дополняется введением в кровь определенного ненаркотического вещества... совершенно безвредного, не беспокойся... а также импульсными, колебательными воздействиями на зрение и слух, тоже подстраиваемыми исходя из текущих параметров активности. Знаешь, наверное, как однажды в Японии множество детей пострадало от мультика, где нечто похожее было, ну, эти быстрые вспышки? Что со стробоскопами, которые порой на дискотеках применяют, надо обращаться очень и очень осторожно? Тот же принцип... Но ты не бойся, еще раз говорю, тут другой режим, всё просчитано и отлажено, испытал на себе самом, техника безопасности для меня не пустой звук.

– Эх... Ну ладно... – сказала Наташа.

– Готова?

– Да, готова. Доверяю тебе свою душу, – сказала она, улыбнувшись.

– Ну, тогда давай, минут через пятнадцать-двадцать. Сейчас я кое-что сделаю для подготовки. Ты можешь посидеть пока тут или погулять...

– У меня последний вопрос, – подумав, сказала Наташа. – Это то, что Вернадский назвал ноосферой?

– Почему бы и нет? – многозначительно ответил Егор Иванович. – Вообще, вопрос сложный. Ведь каждый под ноосферой понимает именно то, что сам хочет понимать... Это понятие до сих пор не строго научное, а философское. Пока просто считается, что это некая условность, социологически характеризующая цивилизацию, уровень ее развития и возможность влияния на процессы планетарного масштаба. Вопрос, существует ли нечто похожее на строго объективной, материальной основе, вне зависимости от того, что подразумевается под этим разными учеными, – остается пока открытым. Пока тут очень много субъективизма и просто мусора, высосанного из пальца. А я подошел к этому предельно научно, технологично, экспериментально, по принципу бритвы Оккама. Только так и надо.

Егор Иванович подошел к шкафу, достал книгу Натальи Бехтеревой, раскрыл ее, нашел нужную страницу и процитировал:

– «Я не хочу делать вид, что этого нет. Потому что я надеюсь, придет время – и "странные" явления будут более понятными, что, кстати, отсечет дорогу и шарлатанам всех мастей. Потому что лишь приняв их в расчет – и, конечно, не только то, о чем я пишу, а и многое, о чем я не пишу, – можно будет себе представить более полную картину того, как же мыслит человек. И, может быть, более полно, – что такое человек».

– Да, помню, конечно, – сказала Наташа.

– Вот. И я утверждаю, что это есть объективно, в чем ты скоро убедишься сама. После этого у нас обоих будут основания размышлять вместе уже более предметно... Ладно, я пока буду готовиться, жду тебя через двадцать минут.

Москва, 3 февраля 2020 года

В камеру Ивана вошел конвоир:

– Смирнов, на выход, без вещей.

Его вывели в коридор, предварительно надев на глаза черную повязку.

И повели. Куда-то направо повернули. Потом еще направо.

Потом спустились вниз.

Наконец, зашли в какое-то помещение. Сняли с глаз повязку.

Это было похоже на кабинет врача. И сам врач – или тот, кто его изображал, – сидел там же. И еще стояли два ассистента. Все трое в белых халатах, в обширных хирургических масках, из-под которых на лицах виднелись только глаза.

– Это специальное карантинное отделение. Вы тут побудете некоторое время, – сказал он. – Вашу одежду обработают. Складывайте ее сюда, всю. Я вас осмотрю.

С некоторым недоумением Смирнов выполнил это приказание.

Последовал стандартный медосмотр, а также обыск. Уложили на кушетку и сняли электрокардиограмму. Взяли из пальца кровь.

Потом «врач» приказал Ивану снова открыть рот и аккуратно вставил туда нечто эластичное, сложной трубчатой формы. Предмет, похожий на кляп, плотно охватывал ряды зубов и, видимо, еще страховал язык от прикусывания. Дыханию он не мешал.

После этого Смирнова схватили под руки и подняли с кушетки.

– Противопоказаний нет, допускаю, – сказал человек в какой-то переговорный аппарат, предварительно нажав кнопку.

– Введите, – послышался ответ.

Ассистенты, всё так же держа Ивана под руки, провели его по направлению к двери в смежное помещение. Следом за ними вошел и тот, который его осматривал.

Там на стульях уже сидели Беляков-младший и еще трое сотрудников КОКСа: Жаров, Могильный и Лыба.

Это было нечто вроде операционной.

Посреди нее возвышалось покрытое одноразовой пленкой хитроумное кресло-кушетка. Этот плод высокой инженерной мысли был способен произвольно трансформироваться. Сочленения могли менять свое положение друг относительно друга – в зависимости от того, в какой позе требовалось зафиксировать «пациента» и какую часть тела открыть для «работы».

Сверху нависала стандартная лампа, вроде тех, под которыми хирурги или стоматологи проводят свои манипуляции.

А сбоку, по другую сторону от «гостевых» стульев, было размещено «оборудование». Какие-то аппараты с проводами. Хирургические инструменты. Гибкие зонды для проникновения в полости тела. Шокеры. Укладки со шприцами, пузырьками и ампулами. Дефибриллятор. Дыхательные маски с длинными шлангами, которые можно подсоединять на выбор к стоящим там же баллонам и емкостям с жидкостями...

– Иван Викторович Смирнов, – начал Скворцов. – Начальник Комитета охраны конституционного строя остался вами крайне недоволен. Перед тем, как с вами начнут следственные действия, вы должны по его указанию усвоить урок того, как следует вести себя в дальнейшем. У нас, как вы видите, имеется много средств, но сейчас мы не будем проявлять разнообразия. Сейчас вы узнаете, что ощущает организм, когда сквозь него проходит электрический ток. Для этого служит вот этот аппарат, – показал на коробку с регуляторами и кнопками, от которой отходили провода, заканчивающиеся электродами.

Смирнов резко дернулся, но дюжие ассистенты держали его крепко.

– Не надо, берегите силы. Они вам понадобятся, – сказал Скворцов. – Сеанс будет продолжаться несколько часов. Но если вы всё же решите, что готовы на нас работать, или у вас есть полезные и важные для нас сведения, то дайте нам знать – и процедура немедленно прекратится. Калечить вас не будут, не бойтесь. Андрей Валерьевич, проявляя бесконечное терпение, доброту и великодушие, распорядился вас сейчас пощадить – то есть провести процедуру в такой форме и на таких режимах, которые исключают необратимые повреждения тканей... и даже не будем воздействовать... на это самое. Это мы тоже делаем, мы не стеснительны, но на следующих стадиях. Мы не желаем вам зла, мы просто хотим донести необходимость нам повиноваться. Вы, похоже, витали и продолжаете витать в облаках, а сейчас спуститесь на землю.

Ивана поместили на установку, отрегулировали держатели для конечностей, после чего туго примотали к ним руки и ноги – в нескольких местах, вплоть до ладоней и ступней. Так, что он оказался фактически распятым, с раскинутыми руками, в полулежащем положении. Надели на глаза нечто вроде подушечек, закрепленных на ремешке, – опоясали, заклеив на липучку. Наконец, прочно зафиксировали голову.

– Мы здесь, даже если вы нас не видите, – послышался голос Скворцова. – Еще раз повторяю – если захотите дать понять, что отказываетесь от своего упрямства, просто начните что-то говорить.

Влад помолчал, видимо, ожидая, что Иван с перепугу начнет «что-то говорить» уже прямо сейчас. Однако не дождался.

– Мощность будет меняться с каждым разом, – продолжил он секунд через десять. – Поначалу несильно, так сказать, для предварительного ознакомления, а потом, если вы будете упорствовать, начнется форсирование. Затем решения об интенсивности, о продолжительности активной фазы и паузы будут приниматься в зависимости от переносимости вами этой процедуры. Потерять сознание вам в любом случае не дадут.

Еще пауза.

И – молчание.

– Хорошо, – сказал замначальника КОКСа. – Приготовьтесь – сейчас вы испытаете то, что и представить за всю свою жизнь не могли... Ну, са-а-авок, добро пожаловать в ад, – фамильярно добавил он и весело, заливисто засмеялся.

Смирнов почувствовал, как к его коже в разных местах начали прикладывать электроды.

Минск, 3 февраля 2020 года

Сначала Наташа не почувствовала ничего. Но вскоре появилось и начало стремительно нарастать какое-то непонятное, необъяснимое чувство. Которое можно отдаленно сравнить с провалом из бодрствования в сон – только если это и был сон, то такой, где человек полностью осознает себя и прекрасно понимает, что находится в необычной реальности. Так называемое осознанное сновидение.

Девушка вдруг поняла, что индивидуальное сознание уже не является полностью ей подвластным, что разум начинает быстро и мощно «дополняться» чем-то внешним по отношению к ее личности. Почувствовала, что в ее мозг напрямую, минуя традиционные органы чувств, начинает мощным потоком откуда-то стекаться информация самого различного рода, порой весьма причудливо структурированная.

И это явно не было галлюцинацией. И не было опьянением. Это было что-то похожее на мир, который распахнулся перед ней во всю свою ширь и во всех измерениях сразу.

Она подумала о муже. И вдруг перед ней возник образ. Максим с напарником, старшим сержантом Петровым, на служебной машине едут по улице Славинского – это практически их же район, всё там родное и знакомое. Остановились на автостанции. Максим зашел туда, вышел спустя какое-то время, с чебуреками и двумя упаковками с соком. Сели в машину, поехали дальше. Да, вроде обеденное время уже.

Каким-то усилием воли Наташа заставила себя «подняться» вверх – и перед ней внизу распахнулся весь Минск, с высоты даже не птичьего полета, а с многокилометровой высоты. Еще какая-то мысль промелькнула – скорее даже связанная не с текущими картинами, а с аспирантским рефератом по философии. В последние дни она работала над поистине необъятной и универсальной темой – представлением двух начал, условно говоря, светлого и темного, в различных учениях Запада и Востока. Начал разных, противоположных, но в то же время сосуществующих вместе, сплетающихся, проникающих друг в друга. Она как раз собирала и упорядочивала информацию о том, как они обозначаются, какие свойства им приписываются, что под ними в тех или иных философских системах понимается.

И вдруг, словно как отклик на это, внизу, в обозреваемом пространстве, возник наложенный на город какой-то иной «слой» – светящийся, сотканный из хаотичных переплетений областей самых различных тонов, от ярко-белого до абсолютно черного.

Впрочем, какая-то упорядоченность тут всё же была. Над ее городом преобладал, лучился белый свет. Где-то он усиливался, в большинстве мест был обычной средней интенсивности. Как исключение, были на «карте» и небольшие темные пятна, темные точки. Особенно сильное и красивое сияние шло от места в центре города, где проводятся парады в честь дней Независимости и Победы, где находится мемориал и музей войны.

Картина не была статичной, она колыхалась, пульсировала, переливалась.

Потом Наташа «решила» узнать... или ей «решили» показать... непонятно, кто кого «ведет»... что находится за пределами столицы. Высота «полета» увеличилась, и сверху стала видна вся республика. Тоже в таких же световых оттенках.

А то, что было за пределами Белоруссии, с этим резко контрастировало.

Там была сплошная серость и чернота.

И то, что давало эту черноту, не было тьмой в привычном смысле этого слова. Это был тоже своего рода свет. Черный свет, который как бы нападал на белый, давил, теснил, гасил его. Такого в реальной жизни не встретишь... Хотя, конечно, встретишь, причем чаще, чем хотелось бы, – только, конечно, не так буквально и наглядно.

Воронками, кратерами этого черного света была испещрена вдоль и поперек вся Украина. Только отдельные очаги и точки белого света пытались как-то сопротивляться, но, похоже, безнадежно. И другие страны, окружающие ее родину, были в крайне мрачных темных тонах. Государственная граница была выражена более чем отчетливо.

На востоке было всё противоречиво. В среднем там была серость, но хватало и белого, и черного. К западу от Москвы, в ближнем пригороде, было какое-то дикое скопище этих черных дыр, источников мертвящего излучения, выжигающего и травящего всё вокруг. То же самое было и в самой российской столице. Особенно в ее центре. Кремль, Лубянка и область между ними представляли собой нечто инфернальное – черный свет какой-то запредельной, безумной интенсивности исходил от них, заливая всё вокруг. Ядовитый антисвет от центра Москвы был настолько «ярким», что у Наташи даже появилось ощущение, напоминающее боль.

Нет, над столицей россиян были, конечно, и светлые источники, да и вообще пространство это было не агрессивно-черным, а скорее просто мрачно-серым, безнадежно, по-кладбищенски унылым.

Внимание девушки привлекла картина немного к востоку от центра Москвы. Там, в одном и том же месте, словно сражались ярчайший свет с запредельным антисветом. Воронка инферно яростно пыталась подчинить, пожрать, задавить точку, которая трепетала, билась в ее центре – и не сдавалась.

Что же там происходит? Там тюрьма, подсказало ей что-то. Тюрьма... Преступники, что ли? Но почему именно это там наблюдается?

Наташа очутилась в подземном помещении. Похоже на медкабинет. Трое человек в белых халатах стояли и делали свое дело. У стены на стульях сидели четверо в штатском. Посреди было ложе со спинкой, где находился мужчина – нагой, с запечатанными глазами. К человеку были подведены несколько проводов. Он не мог двигать ни руками, ни ногами, ни головой – только судорожно напрягались мускулы по всему телу.

Люди в белом время от времени включали и выключали ток, чередуя периоды «активного воздействия» и короткого «отдыха». Устанавливали переключателем нужные диапазоны. Крутили туда-сюда ручку плавной настройки – усиливая мощность то постепенно, то стремительным безжалостным рывком. Иногда снимали заглушки с глаз, проверяли состояние жертвы, при необходимости приводили в чувство, давая что-то подышать под нос или ставя укол. А потом снова закрывали глаза и, не теряя времени, возобновляли свое дело.

Наташа была в смятении.

Что тут происходит? Кого здесь распяли и жгут током?

И в ее сознание извне вторглась как бы новая догадка: это Иван, коммунист, он принимает муку за правду, за народ, за будущее человечества.

Конечно, кому-то эти слова показались бы пафосными и старомодными, даже наивными и смешными, но они «прозвучали» именно в такой форме. И к тому же для Наташи это было серьезным само по себе, потому что она и ее отец – коммунисты. В Белоруссии в свое время компартия, ставшая правопреемницей советской КПБ, раскололась. Одни встали в жесткую оппозицию, ударившись в европоклонство. Другие же поддерживают действующую власть, полагая, что в нынешних реальных условиях то, что есть здесь и сейчас, хоть и не является социализмом в чистом виде, всё же наиболее правильно и приемлемо. У власти и этих коммунистов один и тот же враг – предатели с бело-красно-белыми фашистскими тряпками. Которые – пока, к счастью, тщетно – мечтают все эти десятилетия захватить власть и превратить страну в точно такую же черную дыру, как, например, Украина.

А Россия... По оценке Наташи, в ней тоже, как и у южных соседей, господствует беспощадная по отношению к простым людям диктатура тех, кто присвоил всё народное достояние, а сам народ выжимает досуха, целенаправленно вгоняя в нищету, остервенело закручивая гайки в отношении рядовых граждан.

Вот и наглядное подтверждение.

Наташино сердце переполнилось жалостью, ей хотелось хоть чем-то помочь далекому российскому товарищу, терзаемому палачами, но она не знала, как.

И вновь откуда-то молнией проявилось у нее «сверхзнание»: в руках у борца важная тайна. Но пока он не может открыться, не может сейчас признаться в том, что ею владеет. Если признается, то мучения прекратятся. Но тогда события не пойдут по тому пути, по которому должны пойти. Сейчас всё зависит от его мужества. Продержится – всё будет так, как и должно быть. Как он сам и предполагает, и предполагает правильно. А сломается, сдастся, уступит – будет провал.

Наташа не понимала, что это означает и с чем связано. Мысли набегали сумбурно.

И лишь одно она могла – собрав все силы, до боли сопереживая этому незнакомому отважному соратнику по имени Иван, она как бы крикнула ему: держись, товарищ! Продержишься – победишь, ты прав в своих догадках, не сдавайся!

И вдруг всё разом исчезло. Наташа очнулась в отцовской лаборатории.

– Я выключил, для первого раза хватит, – сказал профессор, помогая дочери освободиться от накладок на голове. – Ну, как? Увидела что-нибудь интересное?

– Да... такое ощущение, которого никогда не было... странный сон, или нечто, похожее на сон. В чем-то даже наивный, как многие сны. – И кошмарный к тому же. И, не теряя времени, опасаясь, что забудет, как это обычно бывает после пробуждения, Наташа вкратце рассказала о том, что видела и ощущала.