Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 49 страниц)

– Ясно, товарищ генерал армии...

– Продолжаю и подвожу к конкретному, как говорится, кейсу... Твоему кейсу. Так вот. Есть хозяева, которые определяют всё. И есть те, кто этим хозяевам так или иначе служит, кто решает их проблемы. Это – две различные неравные категории населения, и одна часть жестко подчинена другой. Грубо говоря, речь идет о кастах. Или, как там постулируется в вашей левацкой среде, об общественных классах. Принадлежность конкретного человека к тому или иному классу, высшему или низшему, – это производное от тех общественных отношений, в которые он вовлечен... – продолжал говорить Беляков, пока его не прервал внезапно раздавшийся со стороны бассейна задорный девичий крик:

– Владик, Владик! Приве-е-ет!

К ним, приветственно помахивая рукой, быстрым упругим шагом приближался мужчина лет тридцати, статный, белокурый, с высоко поднятой головой. Лицо властное, породистое, с волевым, что называется, подбородком. Облаченный в явно очень дорогую одежду: светло-бежевые летние брюки, подпоясанные изысканным ремнем с сапфировой пряжкой, и белую шелковую рубашку с короткими рукавами. Глаза его защищали «брендовые» темные очки, запястье левой руки украшали часы «Патек Филипп» из розового золота, а ноги были обуты в ботинки «Прада».

– А вот и Владик, – удовлетворенно сказал генерал армии и поднялся с лежака. Сразу же встал с кресла и Жаров.

Когда гость подошел и обнялся с Беляковым, начальник КОКСа представил мужчин друг другу.

– Владислав Скворцов. Сразу сам скажу во избежание кривотолков за спиной – мой родной сын. Хотя по метрикам – не мой. С прочерком. Его мама в свое время была моей дамой сердца – отношения, однако, не узаконили. Когда парень встал на ноги и я его устроил в нашу Академию, она, немка по матери, уехала в Австрию, где и почила спустя семь лет... Алексей Савельев – подполковник, в моем непосредственном подчинении, специалист по особым поручениям в сфере оказания влияния на леворадикальную среду... Как долетел, Владик?

– Отлично, спасибо за джет. Рано утром – уже среди родных березок. На Кутузовский не стал заезжать, сразу к себе в Сосны барахло закинул, оклемался малость и сюда... С Владиславом Степановичем ведь вы вчера простились, да?

– Да, простились. Помянем...

Выпили, запили и закусили уже втроем.

– Жаль, что мне так и не удалось вырваться раньше, – виновато сказал молодой человек. – Реально завал был, дела сменщику сдавал.

– Влад семь лет был офицером безопасности посольства в Вашингтоне, – пояснил Беляков Жарову. – Отныне вам предстоит служить вместе. Был полковником, только что повышен до генерал-майора. Я его беру к себе, в штат комитета... Ладно, позже познакомитесь более основательно... – Беляков еле заметным жестом дал понять, что хотел бы вернуться к разговору с Жаровым один на один.

Тогда Влад оглянулся на уже вылезшую из бассейна Катю, которая, переминаясь с ноги на ногу, стояла на почтительном отдалении от троих мужчин и с нетерпением ожидала, пока на нее, наконец, обратят внимание.

– А, Катюша, ну, привет! – Скворцов двинулся на пару шагов вперед навстречу ей, разведя обе руки для объятий.

Лоли радостно подбежала и повисла у Влада на шее, приподняв еще и ноги и обхватив ими его туловище. Потом он переложил ее, чтобы было удобнее нести, – как обычно мужчина несет свою женщину. Катя снова обхватила его рукой за шею, и их губы сомкнулись в долгом и страстном поцелуе. После этого отпрыск Белякова с девочкой на руках направился ко входу во дворец.

Генерал армии провожал его взглядом, пока они не скрылись внутри.

– Итак, ты всё усек? – обратился он к Жарову, глядя тому прямо в глаза. – Понимаю, что ты чувствуешь. Отдаю должное твоему самообладанию, с мимикой всё в порядке, но пошедшее пятнами лицо не скроешь... Нет-нет, это как раз нормально. Так и должно быть. Так и должно быть. Что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

Жаров молчал. Он понял, что все его расчеты пошли прахом. Схема насчет возможной протекции, по аналогии Волин – Беляков, схема, на которую «крот» все эти годы возлагал осторожные тайные надежды, оказывается, существовала только лишь в его воображении и провалилась сейчас с оглушительным треском. Подполковника ткнули носом в дерьмо – ткнули максимально жестоко и унизительно, указав на место безо всяких обиняков и недомолвок. Какая невероятная наивность! Контраст между тем, на что рассчитывал Жаров, и тем, что вышло в итоге, был ужасающ и жег, словно огонь.

Беляков, нацепив на ноги шлепанцы, жестом предложил пройтись по обсаженной с обеих сторон цветущими кустиками дорожке, ведущей к дворцу, – по той самой дорожке, по которой только что удалились Влад с Катей.

– Хочу, чтобы ты раз и навсегда уяснил, – аккомпанируя обуревавшим Жарова чувствам, вколачивал Беляков гвозди в крышку гроба с его иллюзиями. – У этой страны после семидесятилетнего перерыва снова есть хозяева. Причем уже довольно давно. Это – первое поколение хозяев, а дети вовсю готовятся стать вторым поколением. У этой страны уже давно есть законные владельцы. Те, кто всё решает. Кто это? Ну, например, я. Мои близкие. И, конечно, многие-многие мои друзья и соратники. И враги и соперники, конечно, куда ж без этого. Но все мы – единая сплоченная в этом отношении, в отношении собственности на Россию, каста. Система сложилась и доказала свою прочность и жизнеспособность. Она грамотно спроектирована и полностью соответствует фундаментальным законам построения общества.

– У тебя же лично, Леша, – говорил начальник, продолжая неспешный моцион, то и дело останавливаясь, – нет ни власти, ни капитала, ни протекции, ни родственных связей с владетельными людьми. Я лично рассматриваю тебя не как родного, не как протеже, а просто как сослуживца-подчиненного, как весьма ценного специалиста. Причем специалиста, подчеркиваю, очень и очень высоко, можно даже сказать, эксклюзивно оплачиваемого – да, не по меркам хозяйского дохода, но по меркам стандартной шкалы российских зарплат. Как в форме официального денежного довольствия, так и в форме конвертных денег, в том числе номинируемых напрямую в валюте и накапливаемых там, на твоих счетах. – Беляков показал рукой туда, куда уже начало клониться солнце.

– И насчет ценного специалиста, кстати. Твоя ценность – не в силу твоей уникальности как корифея в какой-то нужной нам науке, скажем так. Тогда еще можно было бы, например, подумать о каком-то более достойном месте для тебя в наших, господских, владетельных рядах. На худой конец, ты мог бы найти себе применение там – Беляков опять показал рукой в том же направлении. – Твоя ценность как специалиста по диплому, в общем, средняя. Ну, химик, ну, там по всяким органическим и неорганическим ядам. Ну, кандидат наук. Хотя мог бы и докторскую написать при желании – я лично был бы только «за», помог бы всячески в организационном плане, замолвил бы словечко. Но в наших, хотя бы только в ведомственных, я не говорю даже обо всей России, лабораториях, таких специалистов – вагон и маленькая тележка, причем на порядок более сильных, опытных и головастых, ибо занимаются они этим с утра до вечера, полный рабочий день.

– Твоя актуальная ценность – в том, что ты один из авторитетнейших вожаков этих краснозадых амеб и умеешь держать ситуацию под контролем, – указал Беляков пальцем прямо в направлении груди Жарова. – В значительной степени ты – гарант их дальнейшего бесперспективного прозябания и блуждания в трех соснах. Наша общая задача – сделать так, чтобы никогда во веки веков на этой земле не возродились ни партия большевицкого толка, ни общество совкового типа. Это наш священный долг и перед партнерами, – Беляков показал рукой в третий раз. – Ты на своем месте в этом убогом паноптикуме – не что иное как результат грамотного использования нашего общего профессионализма. Этот результат достигнут усилиями тех, кто тебя туда внедрил и все эти годы продвигал и страховал. А также, и я это признаю, благодаря твоей личной харизме, находчивости, креативности, хваткости, блестящему, прямо по Станиславскому, вживлению в роль. Многие подозревают тебя, да – но там все друг друга подозревают, все льют помои на соперников, такими предъявами никого не удивишь. Доказательств-то нет! И в этом – твоя уникальность и эксклюзивность. В общем, Леша, я уважаю тебя как специалиста и ценю. Ценю, подчеркиваю, и в прямом смысле, денежном.

– Спасибо, Андрей Валерьевич, – произнес Жаров.

– Ты, Леша, – очень умный, волевой и целеустремленный человек, но чтобы стать хозяином, властителем, необходимо не ум, волю и цель иметь, а родиться в нужной семье, – спокойно, но непреклонно объяснял начальник. – Или же, как я сам некогда, оказаться со своими способностями в нужное время в нужном месте, став для того, кто решает, незаменимым. К тебе это, сразу скажу, не относится, но это и не страшно. Твое законное место – пусть и не среди господ, но среди нашей непосредственной высококвалифицированной высокооплачиваемой обслуги. Это – весьма престижное и завидное место. Подумай над этим – и не ропщи. На самом деле твоя жизнь удалась. Фактически ты, Леша, – дворянин, по имперским стандартам. Пусть и некрупный, без поместий и придворных титулов. Служивый. Это – тоже почетно. Очень почетно. На таких, как ты, держится наше государство.

Жаров промолчал.

– Что же касается повышения... Ну, хорошо, мне не жалко. Все виды денежного довольствия, официального и неофициального, я тебе повышаю на треть. Инфляция всё же, я понимаю. А вот насчет полковника – пока не могу, не по правилам: ты ведь ничем и никем не руководишь, ты в моем непосредственном особом подчинении. При уходе на заслуженный отдых, конечно, получишь полковника, без вопросов. Но это не скоро. У тебя сейчас – важная миссия, сосредоточься на ней. Это и совет, и приказ тебе...

– Есть... Спасибо вам, товарищ генерал армии, – тихо сказал подполковник.

Они дошли до дворца. Только сейчас Жаров пригляделся поближе к фигуре, стоящей по центру фонтана. Это была более чем странная скульптура – возрастной мужчина, полностью нагой, в очках и с бычьими рогами на голове. В левой руке – чаша, в правой – стрела.

Подполковник недоуменно взирал на статую, лицо которой явно напоминало «самого загадочного генсека» эпохи позднего СССР.

– Наш Высший Отец, – Беляков поклонился изваянию. – Экселенц. Основатель Ордена, который объединяет владельцев этой страны в одно целое. Создатель механизма, гарантирующего устойчивое развитие и абсолютную надежность всей системы. У Него – три главных символа Власти. Это Чаша Неги – олицетворение концентрации всех ресурсов в наших руках, по сути, нашего рая, нашего изобилия, благоденствия и наслаждения. Это Рога Силы – олицетворение нашего жесткого напора, нашей способности бескомпромиссно навязать свою волю тем, кто под нами. И это Стрела Смерти – олицетворение неотвратимости Устранения тех, кто дерзнет поднять голову над уровнем земли и бросить нам вызов.

По-видимому, это некий синтетический, относительно новый, сектантско-идеократический культ-учение, размышлял Жаров, с интересом рассматривая скульптуру. Масонство – не масонство... Скорее – своё, родное, по аналогии с заокеанскими какими-нибудь «черепом и костями», ньюэйджем, сайентологией, лавэйевщиной или айнрэндовщиной... А, нет, расправивший плечи Атлант – это близко, конечно, но всё же до отдельной «церкви» не дотягивает, хотя потенциал, наверно, имеется... Доморощенный культ могущественных хозяев и вершителей судеб, он же организация орденского типа, объединяющий самую влиятельную прослойку современной российской элиты... Культ, понятное дело, закрытый, богемный, только для своих, вообще нигде не афишируемый... Со своими собственными устоявшимися уже священными писаниями и традициями, символами и терминами, ритуалами и таинствами, этикой и эстетикой... Со своими собственными «святыми» – этими «создателями», «отцами» и прочими как бы «божествами», сиречь благодетелями, даровавшими землю обетованную чадам своим... Россию, то бишь, даровавшими... Вместе с людишками-хлопами, как же без них пановать-то... Может, даже со своим собственным «церковнослужебным» искусственным языком... Вот интересно, есть ли тут какие-нибудь оргиастические, сексуальные ритуалы... А если приносятся... Жаров испугался даже думать дальше, его всего передернуло... Однако, однако... Впрочем, после всего, что подполковник тут увидел и услышал, он уже ничему не удивился бы.

– Внутрь в дом не приглашаю, мы на самом деле уже всё обговорили, а у меня дела, – Беляков начал сворачивать эту необычную встречу с подчиненным. – К тому же не стоит мешать юным созданиям предаваться усладе. Пусть Владик снимет напряжение после сдачи дел и возвращения на родину... Это ведь он мне ее подобрал зимой в одном из детдомов, когда последний раз приезжал в отпуск. Сам, конечно, первым разбудил ее плоть и чувства, после чего, перед отлетом в Штаты, подарил мне – по-сыновнему... Эх, молодость, молодость... Но и я лично пока не жалуюсь – правильно говорят, что человеку на самом деле столько лет, сколько лет его партнеру. У меня с этим, с позволения сказать, омоложением всё в полном ажуре. Прилив сил, энергия, второе дыхание – это ощущается очень даже явственно, скажу я тебе...

Они еще некоторое время помолчали.

Наконец, Беляков произнес официальным тоном:

– Генерал-майор Скворцов Владислав Андреевич на днях будет назначен моим заместителем. А когда я через четыре года уйду в отставку, он станет моим преемником на посту начальника Комитета. Так что будешь, Леша, подчиняться ему.

Балашиха, 16 июня 2018 года

– Эх, ты... Ну, зачем ты, глупышка моя, это сделала? И даже со мной не посоветовалась... Хотя, нет, конечно, не надо, меня ведь пасут и читают, – Миша ласково обнял сзади за плечи сидевшую перед компьютером Олю. Как хорошо, что рабочая неделя закончилась, и ей не надо наутро вставать на работу – а у него самого окно в графике совпало с общими выходными. Значит, сегодня им можно лечь спать попозже.

Они старались говорить тихо – Зинаида Ивановна, выпив лекарства, легла и уснула еще до прихода молодого человека. Утром у нее был врач, выписал больничный.

– Не могу, просто не могу ничего не делать. Зачем? Ты не знаешь, зачем они так решили? Почему обязательно надо повышать возраст? Почему нельзя просто ужать выплаты до минимума, если, как говорят, денег не хватает – зачем заставлять больных и немощных пахать и пахать до гроба?

– А вот именно затем, чтобы заставлять пахать. Чтоб держать на максимуме предложение на рынке труда – ведь без пенсии люди вынуждены будут оставаться на рабочих местах, если, конечно, их не выкинут. А тогда работникам, причем всех возрастов, зарплату можно спокойно фиксировать на минимуме – раз за воротами есть куча стариков, которым пенсию не платят и которые, соответственно, вынужденно готовы горбатиться за копейки... И вообще это стратегия такая, как мне видится, – жестко и без колебаний продемонстрировать всему народу силу и непреклонность, дать понять, что последних оставшихся от социализма благ впредь не будет ни в каком виде. Провозгласить новые – в смысле еще дальше ужесточить – правила и принципы построения общества: раньше, до перестройки, все граждане были хозяевами, а теперь хозяева – лишь узкая прослойка, а остальные рабы. Сознательно, специально, сверху, волей власти, оглушить, развеять иллюзии, подавить у всех волю и убить надежду. Показать, кто сейчас господа. Вот для чего. И то, что денег не хватит, наглая ложь. Они-то у государства есть – только не про нашу честь.

– Миш, получается, они нас за людей не считают. Ведь не просто так они хотят сделать пенсионный возраст, как в Германии или Японии при продолжительности жизни, как в недоразвитых странах Африки.

– Согласен, Олечка, мы для них не люди, а быдло.

– Ужас. Ну ладно, наши родители пожили, но как же мы, как наши дети-то жить будут?

– Бороться надо. Не опускать рук, даже если ситуация кажется безнадежной. Но бороться организованно и обдуманно, с пониманием идеи и законов общественного развития, без наивной партизанщины. Вот что ты сегодня... – Миша глянул на часы в углу экрана... – точнее, вчера... учудила? Даже не знаю, что это – протест, акция, перфоманс? Или просто ребяческий выпад? Что и кому ты хочешь доказать?

– Слив... Наподобие «Викиликс». Хочу показать людям, как всё это организовано. Меня до глубины души возмутило это вопиющее нарушение принципов журналистики, требований всё освещать объективно и непредвзято. Ведь в наших инструкциях подчеркивается, что всегда нужно представлять противоположные точки зрения, а тут...

– Ну, так СМИ угодничают перед теми, в чьих руках собственность и власть. А не служат истине, – сказал Миша.

– Да, это так! Когда им надо, они сразу все правила забывают. Какая же это подлая, трусливая, бездушная машина подавления, перемалывания богатыми и властными простых людей. Таких, как я, ты... моя мама.

– Умница, всё правильно говоришь. И неравнодушна к тому, что творится вокруг. За это и люблю тебя... – он поцеловал Олю. – Ну, а если маме инвалидность оформить?

– Нет, в лучшем случае третья группа. Да и то не факт. Если только еще хуже не станет, если совсем не свалится...

– Ну, ладно, ладно... Всё будет хорошо, – сказал Миша и погладил подругу по голове.

Он молча некоторое время глядел на экран и думал. Наконец, сказал:

– Эх, будь по-твоему. Но ты точно этого хочешь? Пока это твое озорство не заметил, видимо, никто. Но если тему раскрутить, ты же и под ударом окажешься... Как я понимаю, любое действие по редактированию протоколируется, и можно поднять логи, кто в какой момент что сделал. Так ведь?

– Конечно.

– Ну, тогда предупреждаю, это – увольнение, сразу же, в тот же день. В лучшем случае – по собственному...

– Да мне там не особо-то и нравится, – подумав, сказала Оля. – Знаешь, не лежит душа. Для меня ведь это фактически первое попавшееся место, я и не выбирала, просто туда сунули на практику, вот и осталась после выпуска. С моими дипломами, со свободным английским, немецким и французским я могу найти работу и получше.

– Да и нам такие люди нужны, пусть и на общественных началах... – Миша, тепло улыбнувшись, снова ее поцеловал. – Ладно, Олечка, как знаешь. Давай подумаем, как это лучше оформить. Прямо сейчас хочешь?

– Да, а чего тянуть? Надо отрабатывать повод, пока он горячий. Первое правило оперативной журналистики, – уверенно произнесла девушка. – А главное то, что пока еще Гугл, как видишь, помнит именно то, что с указивкой. Обычно он самую первую выпущенную версию и хранит некоторое время, но не всегда. Так что теперь будет ссылка на кэш, а то бы только фоткой довольствовались, я ее как резервный вариант сделала.

– Ладно... Ты точно этого хочешь? Подумай хорошенько, Оль. Обратного пути уже не будет.

– Точно, точно!

– Ну, тогда в бой, моя амазонка...

– ...А ты плакать умеешь? – вдруг, казалось, не в тему спросил Миша спустя два часа, когда всё было завершено и они просто расслабленно отдыхали перед сном. – Ну, в смысле, произвольно вызывать слезы, когда реально нет повода и не хочется, но всё же надо? Будь ты актрисой, не спрашивал бы, но ты журналистка.

– Хм... Что ты имеешь в виду?

– Когда вызовет начальство... очевидно, это будет уже в понедельник, хотя позвонить могут и в выходные... главное – давить на жалость. Убедить, что это не умысел. С одной стороны, если всё очень тщательно проанализировать, провести расследование, сопоставить – любой умный человек однозначно поймет, что это было нарочно. С другой стороны, если сама не признаешься, то это как раз легко представить как ошибку, но не вредительство. Главное – стоять до конца, упирать на неопытность, нерасторопность, невнимательность и всё такое прочее... – наставлял Миша.

– ...Да, сейчас только пришло в голову, – продолжил он, немного подумав. – То, что мы прикрепили фотку экрана, сделанную со смартфона, а не скрин, косвенно указывает на то, что ее сделала ты и сделала там. Любой другой пользователь компа именно скрин сделал бы и прикрепил – какой смысл экран-то фоткать?

– Если бы я сделала скрин, то при передаче файла с рабочего компа куда-нибудь вовне или при записи на флешку эту операцию, если бы начали всё поднимать, по любому запалили бы, – пояснила Оля.

– Да, разумеется, я и не спорю. Но для нашего-то дела скрин мы могли бы и тут легко сделать. Хоть взяв тот же кэш Гугла, хоть сохранив на диск страницу с новостью и подправив код в текстовом редакторе.

– И ведь верно!.. Что ж мы только задним числом догадались... Досада какая!

– Ладно, в любом случае, юридически, подчеркиваю, юридически это принципиально недоказуемо. Выяснить что-то, теоретически, сможет лишь айти-экспертиза, хотя бы по всему тому, что мы только что сделали вот тут, с этого компа. Но ее могут назначить только в рамках уголовного дела. На уголовку это не тянет, не станут заморачиваться, слишком скандально и резонансно выйдет, чтобы и тут обострять. Хотя те, кому надо, наверняка это отследят в оперативном порядке, раз за мной следят, – и занесут в свою базу нелояльных не только меня, но уже и тебя, вопрос только, в какую степень оценят, будем надеяться, что некритично для карьеры. Я же и сам, хоть и активист, но по-прежнему тружусь, всё так же вожу составы по уральским и сибирским просторам. Но в любом случае начальниками в крупных конторах, связанных с государством, нам с тобой уже точно не стать. Не при этой власти.

– В этой системе – нам и не надо, конечно... Так ты думаешь, всё же официально ничего не предъявят?

– Скорее всего, всё обойдется, и скандал тихо замнут. Мученики за народ по такому поводу им не нужны. В самом крайнем случае подключим наших юристов, коммунисты из Думы могут запросы послать... Но, уверен, до этого не дойдет. Тебе сейчас надо просто без лишнего скандала уйти, забрав чистую и незапятнанную трудовую, и не более того... По собственному, по соглашению сторон, или как там... Так что обязательно выдави там слезу, ну хотя бы представь в этот момент, как маме плохо...

– Ну хорошо, поплачу, раз так надо...

– А я утром попрошу нашего партийного смм-щика, расшарим уже по всяким левым и профсоюзным пабликам, пойдет волна.

– Спасибо, Мишенька... – Оля приподнявшись на локте, вгляделась в лицо лежащего рядом с ней любимого человека, провела пальцами по его левой щеке и задержалась на широком шраме в районе скулы. – Кстати... а это ведь у тебя оттуда, да? С войны?

– Дебальцево. Февраль пятнадцатого, – лаконично ответил Миша.

Жуковка, 30 июня 2018 года

Лужайка перед виллой Всеволода Захарова, директора ведомственного НИИ финансовой и бюджетной политики, была полна высокими гостями. Владелец поместья, человек весьма благородных кровей, приходился сыном отставному генерал-полковнику, отвечавшему за сферу экономической безопасности. Молодой начальник, пошедший по семейной стезе – правда, всё же в гражданском секторе, – расценивал «совершенствование пенсионного законодательства» как свою личную победу, сулящую самые радужные перспективы для карьеры. Ведь именно он лично и его учреждение досконально разработали и просчитали все детали реформы, принимаемой сейчас парламентом. Соответственно, требовалось отметить успех ярким, броским и запоминающимся, каким-нибудь совсем необычным мероприятием, которое помогло бы и установить в неформальной обстановке нужные связи, и освежить, укрепить уже когда-то ранее завязанные. И вот в изобретательном мозгу Захарова, находящегося в состоянии, близком к полной эйфории, родилась идея устроить так называемую «пенс-вечеринку», или «пенс-пати». Сценарий действа продумал он же, вплоть до мелочей.

На приглашение, посланное явно перспективным, породистым и подающим большие надежды чиновником, охотно откликнулись представители различных слоев российской знати. На виллу Захарова съехались бонзы Старой площади и генералы из силовых структур, депутаты Госдумы и сенаторы, министерские и ведомственные тузы, высокие чины из правительств Москвы и Подмосковья, научный, медийный и культурный бомонд, крупнейшие бизнесмены, руководители госпредприятий и госкорпораций. Гостевые парковочные площадки как на территории поместья, так и за ее пределами были тесно заставлены автомобилями самых элитных моделей, с мигалками и без.

Дворец, лужайка и парк в этот теплый субботний вечер ярко освещались переливающейся иллюминацией. Официанты в белых перчатках разносили дорогие напитки и деликатесы, проворно лавируя между гостями. Оркестр вдохновенно наяривал бравурные мелодии.

Гости были облачены, как и требовал дресс-код, в дорогие смокинги и вечерние платья. Женщины вовсю щеголяли золотом и бриллиантами, а их кавалеры – наручными часами ценой, измеряемой миллионами. Практически все присутствующие демонстрировали превосходное настроение – лучились широкими белозубыми улыбками, остроумно шутили, счастливо и беззаботно гоготали по самым различным поводам и без повода.

Наконец, на искусственном холмике – декоративном ландшафтном элементе, игравшем на сей раз роль импровизированной сцены, появился виновник торжества – пухлогубое кудрявое существо в очках, за стеклами которых виднелись глаза навыкате с нездорово расширенными зрачками, светящиеся каким-то злобно-торжествующим, фанатическим, чуть ли не инфернальным, блеском.

Оркестр проиграл короткую торжественную отбивку и замолк.

– Дамы и господа-а-а! – приветствовал Захаров своих гостей широкой улыбкой и раскинутыми в стороны руками. – Приве-е-ет! И спасибо всем, кто зашел ко мне на огонек! Добро пожаловать!

Ответом ему были аплодисменты и овации:

– Ура-а-а-а! Привет-приве-е-е-т!

Захаров немного успокоил публику и, блестя очками, продолжил:

– Дамы и господа! Это пора навсегда войдет в анналы новой России, нашей с вами России. Законы этой страны, которая всё дальше и дальше отдаляется от царства всеобщей халявы для хамов и скотов, становятся всё более и более гармоничными и совершенными. И сейчас мы празднуем нашу очередную победу над всей этой чернью. Проходим ключевую веху на великом пути необратимого разделения общества – да, именно ключевую, настаиваю как специалист в этом вопросе! Наконец-то началось совершенствование одной из важнейших социальных основ, экономических скреп страны – пенсионной системы! Совершенствование в наших интересах, господа!

Раздались аплодисменты и крики «гип-гип, ура».

– Все вы знаете, сколь долго откладывалось это назревшее решение. Хотя, я убежден, его надо было принять еще много лет назад! К этому было всё готово! И чего ломаться, кого стесняться, спрашивается? Серой скотинки, простейших? Не смешите мои часики! – он воздел вверх левую руку, на запястье которой золотом сверкал элитный хронограф. – У нас же вся власть в руках! – воздел вверх и правую руку. – Мы можем произвольно сформировать абсолютно любой госорган – на любом уровне, в любой точке страны, как захотим! – сжал обе руки в кулак и начал ими потрясать. – Мы не должны ориентироваться на мнение какой-то биомассы! Как мы пожелаем, так и будет! Ни один жалобный писк снизу не должен приниматься во внимание! Нам, – он обвел рукой присутствующих, – рай и неземное наслаждение, а им, – он показал куда-то в сторону, – ад и скрежет зубовный! Только наша воля имеет значение, воля элиты, воля хозяев, воля правящей партии!

– Ура! – снова раздались крики и аплодисменты. Кто-то, уже явно навеселе, начал громогласно скандировать: – Единая Россия – сильная Россия! Единая Россия – сильная Россия! – многие подхватили, и несколько раз слоган был повторен.

– На самом деле, что бы ни мололи языком, но такова суть власти во всех нормальных государствах, различается только форма! – продолжал Захаров, когда все утихомирились. – Дамы и господа! Во всех цивилизованных странах уже давным-давно принято это непопулярное решение. Да, я убежден: все ключевые, касающиеся распределения благ внутри общества, решения должны быть не-по-пу-ляр-ны-ми! Мы, грубо говоря, должны сосредоточиться на том, чтобы забрать как можно больше у низов и распределить среди нас, верхов. Простейших надо активнее обезжиривать – и консолидировать все блага в наших руках! Только такие законы должны приниматься! И никакие другие!

– Откровенность этого мальчика подкупает, – усмехнулась, обратившись к своему коллеге по администрации президента Илье Каткову, начальник правового управления Раиса Чебыкина.

– Да он просто вслух говорит то, что и так само собой разумеется, – ответил Катков. – А мы должны на публике скрывать суть. Недавно я утвердил темники, которые пошли во все СМИ, о том, как всемерно лакировать это «совершенствование».

– Да уж, горячие были недели, надо было успеть именно сейчас, после президентских выборов и под чемпионат. Все содержательные выкладки по «пенсионке» поступили из его института, а к нему самому – от МВФ, насколько я знаю, – ответила Чебыкина. – А я и мои люди всё это время, пока готовился законопроект, облекали в официальные юридические формулировки.

– Вот, я и говорю – мы все делаем одно дело. У тебя лично рождаются все требующие принятия законы, которые потом вносятся в Думу от имени правительства и отдельных депутатов. Я инструктирую пропагандистов, чтобы они правильно это освещали для биомассы, – произнес Катков.

– Да, именно так всё и работает, – согласилась начальница управления. – Помню, еще в вузе меня успели научить тому, что право – это возведенная в закон воля господствующего класса. Так что для меня ничего нового в этой теории нет. Что касается практической работы, то, надо признаться, она довольно-таки скучна и рутинна, в ней нет этого... юного задора и огня. Все подобные пламенные императивы я просто перевожу в предельно сухие формулировки на птичьем языке. И я согласна с тем, что мы, каждый на своем месте, только этим и занимаемся. И занимаемся ради нашего общего блага, ради России...

– Поднимем же бокалы, дамы и господа! – Захаров стал завершать свое выступление. – Выпьем за всех нас! За тех, кому принадлежит страна! Россия – наша, и только наша, и мы ее используем ради нашего блага! Мы ее никому не отдадим! За новые правила игры!

– Ура-а-а-а-а! – раздался всеобщий крик.

– За совершенствование пенсионного законодательства! – торжествующе поправив очки и вскинув голову, провозгласил Захаров.

– Ура-а-а-а-а!

– А теперь, господа, – сюрпрайз! Праздничная инсталляция! – объявил виновник торжества.

Заинтригованные гости затихли и начали прислушиваться и присматриваться.

Вдруг куда-то в сторону от лужайки, где столпились гости, и немного вниз – дизайн парка предусматривал сложный, с перепадами высот, рельеф – стали светить несколько мощных прожекторов. Гости увидели, что там разместилось нечто, накрытое большим куском ткани. Слуги его незамедлительно сняли, и...