Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

– Итак, уважаемые коллеги, вы только что просмотрели «Покаяние», художественный фильм нового поколения. Я неспроста заострил на нем внимание. Он знаковый и рубежный. Фильм в намеренно шокирующем стиле. Фильм, который откроет ворота для принятия общественным мнением того, что ранее казалось немыслимым. Сценарий Абуладзе написал и представил еще в 82-м, и сам Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе взял съемки под свою опеку. Как вы могли видеть, напрямую в действии не показан советский антураж, там вообще нет никакой советской символики, упоминаний советских органов власти, должности несоветские, да и одеяния блюстителей порядка и судей откровенно фантасмагоричны, чуть ли не вымышленное какое-то государство. Но, с другой стороны, судя по именам персонажей, это Грузия, а по техническим деталям это середина – вторая половина двадцатого века. Почему же здесь именно так, в обход, спросите вы? Потому что сразу в открытую бить пока нельзя, и, следовательно, тут применен канон притчи. Должно быть привыкание, должна быть хотя бы одна промежуточная ступенька. Но в любом случае все всё понимают, даже несмотря на эти иносказания.

Вызванные на инструктивный семинар в ЦК КПСС главреды ведущих советских средств массовой информации внимательно слушали партийного идеолога, стараясь не пропустить ни одной мелочи.

– А теперь что касается вашей задачи, – продолжал Яковлев. – После выхода этого фильма на широкий экран, в следующем году, вам надлежит активно внедрять мнение, что «Покаяние» – это новое явление в культуре, заставляющее задуматься о прошлом, и, собственно, как гласит название, покаяться и исправить силами нынешнего поколения то, что натворили отцы. Ведущие кинокритики, обозреватели будут на сей счет проинструктированы. Фильм, разумеется, получит престижные советские и международные награды.

– Да, Александр Николаевич, он, несомненно, того заслуживает. Образы действительно сильные. Вроде и не советский антураж выведен, как вы обратили внимание, но аллегория на репрессии по доносам, на пытки, на ломку индивидуальных человеческих судеб в угоду всяким «великим свершениям» однозначно указывают именно на сталинщину, – высказался главный редактор «Огонька» Виталий Коротич. – Мне лично фильм очень понравился, он без всяких натяжек гениальный. И этот образ сына, который, как только прозрел, не колеблясь, собственноручно выкопал из могилы и швырнул в пропасть труп отца, бывшего тирана, убийцу и душителя, – это очень сильно! Это символ, это сигнал, что и нам тоже пора выкинуть всё вот это! Шокирующе, зато эффективно! Браво! И, кстати, весьма показательно, что это снято на родине Сталина и Берии!

– Да, именно так, – сказал Яковлев. – Фильм будет первым камнем, брошенным, уже от имени сил перестройки, в наше постыдное революционное прошлое. Не извне, как Солженицын когда-то, а именно от лица новой власти, это крайне важное обстоятельство. Обращаю внимание на то, что «Покаяние» само по себе не станет собственно причиной масштабной антисталинской кампании в прессе и культуре. Фильм послужит сигнальной ракетой, которая даст отмашку всем – что теперь, наконец, можно и нужно. Он будет знаменовать собой нашу волю к тому, чтобы покончить с наследием тоталитаризма, запустить в нужном ключе общественное обсуждение и осуждение сталинщины – а через нее внедрить неопровергаемое утверждение о порочности нынешней системы вообще...

На лицах многих присутствующих на семинаре генералов советской журналистики было странное и редкое выражение – выражение, если можно так выразиться, волнения и интереса перед дальней и трудной дорогой, которая должна вывести в совершенно другой край, где действуют иные законы...

– Уже готовятся специальным образом препарированные исследования по самым болезненным моментам нашего прошлого – по красному террору времен Гражданской войны, по раскулачиванию крестьянства и голоду, по массовым репрессиям тридцать седьмого года, по Катынскому расстрелу, по судьбе попавших в плен советских бойцов, по депортациям народов. Все эти данные упакуют в надлежащую оболочку и передадут вам для широкой публикации... – вещал Яковлев...

– ...На самом деле всё идет как нельзя лучше, Братья. Тот отстаиваемый Советской властью принцип, что при социализме каждый гражданин наделен равными правами и возможностями, мы обращаем против социализма же, – потирая руки, зачмокал Соломянский, когда семинар завершился и в помещении остались трое – он сам, а также Яковлев и Волин. – Мы здесь фактически ставим вопрос ребром – допустимо ли ломать жизнь кого бы то ни было ради торжества счастливого строя?

Главред журнала «Коммунист» с ухмылкой обвел взглядом своих собеседников и продолжал, взмахнув рукой:

– Да, противники нас, конечно, обвинят в демагогии – но нам наплевать на это, главное – эффективность и натиск. Зрителя буквально заставляют смотреть на эту проблему глазами каждого человека, кто пострадал или мог пострадать, и у него не возникнет и тени сомнения, что от имени этого человека может и должен быть задан этот вопрос – и получен нелицеприятный ответ.

– А всего через несколько лет, когда мы сбросим маски и установим свои подлинные порядки, интересы тех, кто барахтается внизу, не будут иметь вообще никакого значения. Они будут дохнуть как мухи, а с теми, кто всерьез выступит против нашей власти, мы будем безжалостно расправляться, и все будут пребывать в убежденности, что это как раз более чем приемлемо. И это так! – произнес Волин. – То, что при социализме недопустимо, – при нормальном строе, со здоровой социальной иерархией, является неотъемлемой его чертой. И вообще, подобные фильмы, с применением таких приемов, отныне дозволено будет снимать только с целью сворачивания социализма. Если кто-то в дальнейшем рискнет делать кино, пропагандирующее сопротивление низов верхам, а тем более насильственное, то его будут поджидать серьезные проблемы. В лучшем случае – неприятие профессиональной среды, травля, изгнание. А если зашло слишком далеко – то сердечный приступ, падение с балкона и так далее. Деятели культуры должны четко уяснить – или они в общем строю, или их попросту вычеркнут.

– С этим, думается, всё будет в порядке, поскольку все они привыкли к элитарности, а наш проект даст им гораздо более высокий социальный статус, чем при социализме, – сказал Яковлев. – Прикормленные властью, в массе своей они и так это прекрасно понимают и с энтузиазмом ждут перемен, несущих гибель обществу уравниловки. Так что их даже специально направлять не надо, а надо просто дать свободу. Как и что ваять, они сами прекрасно поймут и с удовольствием примут новые правила игры.

Москва, 28 мая 1987 года

– Что бы ни произошло в итоге, в любом случае те вояки, которые не готовы поддержать изменение строя, подлежат увольнению, – сказал Волин. – И прежде всего маршал Соколов.

– Где сейчас этот Руст? – спросил Яковлев.

– В Псковской области. Дана команда дозаправить его самолет, после чего он полетит дальше.

– Не собьют?

– Маловероятно. После инцидента с «боингом» такое строжайше запрещено. Но это как раз будет использовано в качестве повода для кадровых чисток.

– Понял. Дам распоряжение освещать инцидент под соответствующим углом.

– Всё идет, как и запланировано, – удовлетворенно произнес Волин.

– Да, – согласился Яковлев. – Всё четко исполняется.

Москва

17 ноября 1989 года

 
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я долго силился понять,
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам...
 

 Бородатый исполнитель самозабвенно выводил строки песни – то меланхоличным тоном тупой боли наркомана, грезящего об очередной дозе, то, тряся патлами и срываясь на истошный визг, когда речь заходила о «связанной кумачом» России, которой прочел приговор «кровавый царь, великий гений».

В небольшом концертом зале в центре Москвы из зрителей были только два человека – Волин и Яковлев. Они дослушали песню и формально поблагодарили исполнителя и его ассистентов сухими короткими аплодисментами...

– Это прозвучит через полтора месяца на «Песне-89», – сказал Яковлев.

– Хорошо. Сделал-таки карьеру. Достиг вершин, так сказать. Наш человек, – сказал генерал. – Наш. Он на нас уже много лет работает.

– Как и Цой? – спросил Яковлев.

– Естественно, – коротко ответил Волин.

– Песня впечатляет, да, – сказал Яковлев. – Очередной камень, брошенный в социализм, причем увесистый. Хорошо идем, хорошо... По графику. Начинали с формально обезличенного «Покаяния», и через неопределенное, но настойчивое «Перемен» теперь переходим к прямому обвинению режима в исторических преступлениях. Ну и персонально того, кто пока еще по имени не называется, но всем ясно, о ком речь. Темп прекрасный. Ведь еще два года назад славили и его, и юбилей революции. Подаем это как голос снизу, глас народа, перед которым коммунистическая пока еще власть вынуждена покорно отступать. Да, недолго отступать осталось, недолго. Еще чуть-чуть, и произойдет прорыв, маски будут сброшены.

– Наша творческая лаборатория при «пятке» специально создала эту песню под него, как и ту цоевскую, – пояснил Волин. – Надо теперь малость окучить русско-патриотический фланг – для баланса. А шире – дать сигнал населению, что теперь благо – это цари, церкви. А прошлые семьдесят лет – небеса разверзшиеся.

– Да, именно так. Окучивать и русских патриотов, и либералов. Две мощные силы, которые, пусть и не обожают друг друга, но всё же с разных сторон сообща эффективно раскачивают общество уравниловки, – произнес Яковлев.

– Как много всё же значит промывание мозгов средствами культуры. Не зря Экселенц настаивал на важности этого сегмента, – размышлял Волин. – Да, Устранение – это важно, но не менее важна картина ценностей в умах масс. Формально мы должны были следить за творческой средой, особенно фрондирующей, контролировать ее через сексотов, давать рекомендации по административным воздействиям. А фактически мы их, по Его личному указанию, пестовали на будущее, взращивали, опекали, направляли. В то время как излишне идейные, безрассудно пытавшиеся предупредить, самые разные, от Ефремова до Кочетова, подвергались травле. Истинным, пестуемым влиятельными кругами мейнстримом стала фронда либеральная и фронда почвенническая. Вторую Он не особо жаловал, конечно, но если деятель шел в общей колее и готов был сотрудничать, то всё же находили общий язык. И среду эту готовили, и точки сбора для тех, кто на эти посылы ориентируется, держали в целости и сохранности, наподобие «Табакерки», холили и лелеяли... Главное, чтобы интеллигенции и тем, кто решает, постоянно давался сигнал – мол, всё в порядке, есть такое, живет и процветает, и ничего с ним не случится. Была бы на самом деле четкая команда – все они, пусть и шипя втихую, всё же выдавали бы только то, что нужно власти, и именно в таком виде, как нужно, а кто не согласился – про тех быстро забыли бы. Как при Сталине. Но команда была иная. И это правильно. Как говорится, готовь сани летом. Вот они и пригодились. Как же все эти бутоны распустились сейчас и пахнут!

– Да, даже не верится порой, что всё это мы проделали... Главное то, что дается последний четкий сигнал тем, кто всё еще наивно надеется на продолжение социализма – ваше время кончилось, никаких иллюзий, – с нескрываемыми нотками торжества и злорадства произнес Яковлев.

– Никаких иллюзий. Никаких! – удовлетворенно согласился Волин.

Тырговиште, 25 декабря 1989 года

– Я буду отвечать только перед Великим Национальным собранием и перед рабочим классом! Я признаю только рабочий класс. Перед теми, кто устроил государственный переворот, я не буду отвечать. Вы позвали наемников. У нас другой орган власти. Никто в этой стране вас не признает, и поэтому народ до сих пор продолжает сражаться. Этот путч устроили спецслужбы США и СССР! Они вмешиваются в наши внутренние дела, они хотят дестабилизировать обстановку в стране, покончить с ее суверенитетом и независимостью! – говорил он, смело, не стесняясь, прямо в лицо «обвинителям».

Рядом с ним была любимая супруга, надежный товарищ и соратник. А вокруг – одни изменники. И их зарубежные хозяева. Решили лично посмотреть, как будут убивать тех, кто не сдался, не отдал на растерзание свою родину, как в других восточноевропейских странах. Кто, вместо того, чтобы по их примеру покорно выполнить настоятельные рекомендации сильных мира сего, сразу же твердо объявил: «Скорее Дунай потечет вспять, чем состоится перестройка в Румынии!» Кто уже сам готовился в этих условиях сплотить вокруг Бухареста остальные социалистические страны, чтобы общими усилиями противостоять реставрации.

Генерал-полковник Владислав Волин и его молодой протеже, подполковник госбезопасности Андрей Беляков, были в числе того вип-контингента, который стаей стервятников слетелся сюда, на военную базу, где удерживались плененный президент республики с женой. Здесь же был и Уильям Бутчер со своей ЦРУшной командой мастеров специальных операций.

Советские и американские «братья по оружию», встретившиеся снова лично в этой очередной горячей точке, пребывали в превосходном настроении, празднуя общую победу над социалистической Румынией, ее трудовым народом и ее руководителем с супругой. Уже успели спрыснуть очередной успех превосходным местным, по сути, трофейным, вином.

Торжествующие зрители более-менее внимательно, даже в какой-то степени развлекаясь, вслушивались в реплики участников глумливого фарса, хоть и знали прекрасно, чем всё в итоге закончится. Тем, кто не понимал язык, синхронно переводили сидящие рядом с ними специалисты. Бутчеру и его свите – штатные эксперты ЦРУ по Румынии. А Волину и Белякову – работники «румынского» спецотдела в КГБ Молдавии, местному руководству фактически не подчиняющегося и завязанного напрямую на Лубянку...

Никаких иллюзий плененная чета уже не испытывала, рассчитывая, что в лучшем случае жить им осталось несколько часов. Здесь был не суд, а издевательский спектакль. И все стороны это прекрасно понимали.

Враг, конечно, умен, силен и коварен. Ведь ему удалось захватить Советский Союз, самую вершину его власти. Это был единственный способ уничтожить мировой социалистический лагерь – и это, увы, удалось блестяще. И теперь СССР стал, словно персонаж-жертва из румынских народных легенд, укушенный вампиром, тем, кому отныне суждено самому кусать и заражать других. Уже, как по нотам, разыграны партитуры ползучего демонтажа социализма в Польше, Венгрии и Болгарии. Пала Берлинская стена. Завершается полной победой «бархатная революция» в Чехословакии.

Правда, мир не ограничивается одной лишь Европой. В Китае удалось подавить, пусть и с кровью, антиправительственный мятеж на площади Тяньаньмэнь и разрешить кризис власти. Враги, разумеется, представили всему миру этот путч как «выступление мирных студентов», которых жестокие коммунисты «намотали на гусеницы танков».

Этим же летом на Острове Свободы разоблачили и обезвредили направляемых Москвой шпионов и агентов влияния, которые плели заговор против Фиделя Кастро и готовили военный переворот. Завербованный во время обучения в академии имени Фрунзе несостоявшийся кубинский Пиночет, экс-генерал Арнальдо Очоа был с позором разжалован трибуналом и получил свою заслуженную плату свинцом. Впрочем, видимо, исходя из политико-идеологических тактических соображений, хотя бы из того, что пока еще над Кремлем развевается красный флаг, официально было объявлено, что казнили его за организацию контрабанды наркотиков.

А теперь вот – удар по Румынии. Ожидаемый, конечно, удар – раз всех остальных схватили за горло...

Дорога коммуниста не усыпана лепестками роз. Еще подростком, сполна отведав тяготы классового гнета, в условиях диктатуры включился он, не щадя себя, в борьбу за власть рабочих. Познал неволю уже в пятнадцатилетнем возрасте. Сидел в страшных каторжных тюрьмах. Подвергался в заключении жестоким пыткам. Во время войны, пока не скинули прогитлеровское правительство, томился в концлагерях.

Наконец, пришла победа над фашизмом и установилась народная демократия. Впереди – несколько десятилетий свободы людей труда от вековечного ига богачей, собственников, угнетателей, бояр и господарей всех мастей. Десятилетий преображения изначально нищей аграрной страны в развитое индустриальное государство – самодостаточное и подлинно независимое.

Да, не всё получалось гладко. На западные займы были построены целые передовые отрасли. В десятки раз вырос объем производства. Однако когда кредиторы стали намекать на необходимость политических уступок миру капитала, то он понял, что на такой крючок лучше не садиться. И республике пришлось, увы, серьезно затягивать пояса и отдавать долги досрочно. И это удалось сделать, что вызвало лютое бешенство: ведь от Румынии было нужно не возвращение денег, а постоянная зависимость и возможность диктовать ей свою волю. Конечно же, ему вынесли смертный приговор.

И вот, когда страна форсированно избавилась от всех финансовых обязательств, когда стало возможно, наконец, – раз уже имеется современная индустрия, – вздохнуть свободно и обеспечить более-менее нормальный уровень жизни, – они и нанесли удар. Причем с обеих сторон.

Они – это Соединенные Штаты. И Советский Союз, уже мутировавший к тому моменту в потустороннюю вампирскую сущность.

Их он обвинил открыто. Но ни в одну из опубликованных стенограмм эти слова не вошли.

Они и их внутренние агенты – прозападная оппозиция из так называемого «Фронта национального спасения», а также немногочисленные, но влиятельные кроты и оборотни во власти и силовых структурах устроили кровавую провокацию-инсценировку в Тимишоаре, приписав властям гибель аж шестидесяти тысяч человек. Для «картинки» свезли со всех окрестных моргов множество тел людей, умерших своей смертью. Да, стреляли в толпу, но только по приказу тех, кто изменил и специально делал всё, чтобы вызвать ненависть к свергаемым по указке из-за рубежа властям.

А потом, на митинге в Бухаресте, когда он объявил о повышении зарплат, пенсий и детских пособий, специально подготовленные группы в толпе принялись выкрикивать оскорбительные лозунги и взрывать петарды. С целью запугать руководство, а в конечном итоге для того, чтобы все увидели, что власть рушится, и чтобы больше уже никто не оказывал ей никакой поддержки.

И посыпалось всё, как карточный домик, повинуясь движениям умелых и натренированных рук. Да, силы были явно неравны. И к тому же это – Европа, тут «отказ от назревших преобразований» никто просто не потерпел бы. В крайнем случае, если бы даже удалось отбить атаку изнутри, то уже переродившаяся, доживающая последние годы Организация Варшавского договора с благословения США пошла бы на открытую военную агрессию извне, чтобы силой задавить республику, не отрекшуюся от социализма. Вашингтон и Париж об этом даже успели объявить, нисколько не стесняясь такого неслыханного цинизма.

И вот – вынужденное бегство на вертолете, а потом на автомобиле. Предательство военных. Захват. И «суд», где «адвокаты» ничем не лучше «обвинителей».

«Приговор», разумеется, заранее вынесенный, – смертная казнь. С «конфискацией имущества».

Десять дней на обжалование, как полагается по закону? Не смешите!

И вот они – у стены солдатской уборной.

Те фашисты его так и не сподобились казнить. «Всего лишь» держали в тюрьмах и истязали.

А эти – довершили их дело.

Что ж. Они – не первые коммунисты, кто пал жертвой классового врага, жертвой эксплуататоров и кровопийц. И далеко не последние, конечно.

И, пока еще даже одного столетия не прошло с Великого Октября, можно констатировать, что реставрация, откат революции назад – отнюдь не является каким-то исторически уникальным событием.

Позади – долгая и яркая жизнь. Такая, которая мало кому выпадает.

Тяготы и напряжение борьбы. Муки заточения. Освобождение. Победа. Труд во имя процветания и счастья родины.

И... прерванный, пресеченный взлет – контрреволюционный фашистский мятеж. По сути, общеевропейский, даже всемирный мятеж.

Это – уже не Венгрия в 1956-м, не Чехословакия в 1968-м, не Польша в 1981-м. Тогда гарантом социалистических завоеваний народов Европы был великий и могучий СССР. Но раз он уже перестал быть бастионом свободы и прогресса, отказался выражать волю тех, кто не желает быть ни рабом, ни господином, – и, более того, выступил здесь на стороне мирового капитала – значит, ночь будет долгой. Очень долгой.

Однако после любой ночи, сколь бы продолжительной она ни была, всегда встает солнце и своими живительными лучами разгоняет удушливый мрак.

Самая первая заря нового мира явилась им тогда, десятилетия назад, во всём своем великолепии, яркая и сияющая. Они выстрадали эту победу, они приблизили ее своей борьбой и своими жертвами. Они познали это непередаваемое чувство, это безбрежное счастье сопричастности к долгожданному восхождению общества на новую ступень развития – и пронесли его в самом сердце до конца. Так что им есть что вспомнить в эти минуты.

Следующий рассвет они уже, конечно, не увидят.

Возможно, его не увидит и никто из тех, кто живет сейчас на планете, даже малые дети.

Но он – наступит. Обязательно наступит.

Они вместе прошли долгий путь – тернистый и славный. Пролетело уже целых полвека с того далекого 1939 года, когда они познакомились – после того как его на некоторое время выпустили из тюрьмы. Такое ощущение, что это было вчера...

Жили они вместе долго и счастливо.

И, да, умирают в один день.

Жизнь, отданная народу...

Поправшие присягу палачи в военной форме, вооруженные автоматами, выстроились в ряд. Эти жалкие трусы не позволили им даже прикоснуться друг к другу на прощание – связали руки за спиной у обоих...

Это – конечно, очень нежелательная смерть. Но даже такую смерть, смерть в неравном бою, смерть в плену у предателей, можно встретить достойно, с высоко поднятой головой. Сохранив честь. Демонстрируя презрение к врагам – этим подлецам и ничтожествам, которые сильны лишь мощью иностранных захватчиков.

Да, пусть никто не думает, что настоящего коммуниста можно запугать, можно заставить пасть на колени и выпрашивать пощаду!

Неумолимое время начало отсчитывать последние мгновения перед тем, как в бессмертие шагнет глава народного государства, воздвигнутого им и его соратниками на земле, где южное солнце щедро изливает тепло на густую зелень карпатских гор и широкую синь дунайских вод. И стоящий справа от него родной, верный и любимый человек, разделивший с ним судьбу до самого конца... Его Елена...

И вырвалось из уст поверженного и оболганного, но несдавшегося и несломленного Николае Чаушеску – прямо в лицо изменникам родины:

– Да здравствует свободная социалистическая Румыния! Долой предателей!

И – величественные и грозные слова гимна угнетенных и обездоленных всех стран.

Как напоминание о том, что когда-то уже было.

И как пророчество о том, что грядет снова.

Пусть даже и очень нескоро.

Но грядет неизбежно.

 
Sculaţi, voi oropsiţi ai vieţii
Voi, osândiţi la foame, sus!
Să fiarbă-n inimi răzvrătirea,
Să-nceapă al lumii vechi apus!
 

Москва, 22 августа 1991 года

Волин и Беляков наблюдали за толпой, которая бесновалась под окнами.

– Такое ощущение, что они сейчас ломанутся прямо к нам, – сказал Беляков.

– Нет, Андрюша, не беспокойся. Толпа полностью под контролем. Там чуть ли не каждый третий – наш...

Сегодня, как сообщается, был «найден» мертвым один из членов ГКЧП – последний министр внутренних дел СССР Борис Пуго. И рядом с ним жена – также, как и он, с тяжелым, очевидно, смертельным ранением. Во всяком случае, об этом доложила группа захвата – председатель КГБ РСФСР Виктор Иваненко, первый замминистра внутренних дел РСФСР Виктор Ерин, замгенпрокурора РСФСР Евгений Лисов и экс-зампред российского Совмина Григорий Явлинский.

Волин, когда ознакомился с их докладом, удовлетворенно проговорил вполголоса:

– Так. Один есть... – и, еще тише, сверяясь с каким-то списком из своего сейфа, – Кручина... Ахромеев...

Толпа продолжала неистовствовать. Облепила памятник Дзержинскому, кто-то на нем уже малевал что-то оскорбительное...

– Он здесь уже не нужен никому, – сказал Волин, показывая пальцем за окно. – Маски сброшены. Социализм ушел навсегда, и навсегда должен уйти его первый страж. Хотя простые здешние сотрудники его чтут и будут чтить, похоже, еще долго. Не будем пока запрещать им держать его портреты. А вообще, для всей страны, для всего мира – устанавливаются, конечно, новые правила игры, приходят новые ценности и символы.

– Но ведь для нас в конечном итоге ничего не изменилось?

– Да, для нас совершенно ничего не изменилось. Мы какими были все эти годы, такими и остались. Но теперь мы – те, кто задался целью восстановить естественный общественный строй, – у власти уже открыто. И мы будем в дальнейшем утверждать нашу власть жестко и беспощадно, – в голосе генерала армии послышался металл.

– Да, Владислав Степанович. Будем утверждать.

– Мы победили, Андрюша, – снова мягко сказал Волин. – Мы победили. Даже не верится. Всё прошло как по маслу. Они, ну, в смысле, идейные совки-коммуняки, практически все эти годы даже не сопротивлялись. Ну, пытались как-то тыкаться, как слепые котята, не понимая, что вообще вокруг происходит и кто виноват в том, что их мир рушится. Даже жалко их в какой-то степени... Вообще, Андрюша, иногда мне кажется, что я сплю и вижу какой-то чудесный сон. Но нет, это – явь. Мы эту явь отвоевали. Мы завоевали этот мир ради благоденствия уже вашего поколения. Мы передаем его вам. Отныне вы будете владетелями по праву. И ты, и мой, так сказать, крестник четырехлетний. Владик... Спасибо еще раз, что так назвал.

– Спасибо вам, Владислав Степанович! Спасибо за всё!

– Мы делаем общее дело. Ты заслужил всё это. Ты заслужил этот мир. Помнишь ведь, как тебя вытаскивали с того света в нашем минском госпитале? Октябрь восьмидесятого?

– Да. Помню... Боевое крещение.

– Ты прошел его с честью, Андрюша. Своей кровью и болью ты заплатил за собственность на эту страну, за наслаждение властью над ней и над живущими тут людьми. И за то, чтобы потом передать эти права по наследству Владику.

Они помолчали, допивая чай.

Наконец, на площадь приехал кран. Звуки, издаваемые толпой, стали заметно громче.

Волин и Беляков встали со своих мест и подошли к окну, чтобы своими глазами увидеть историческое зрелище.

Скульптуру «железного Феликса» опутали тросами, сняли с постамента, приподняли, после чего под всеобщее улюлюканье погрузили и увезли.

– Ну, вот и всё. Ушла эпоха. Ушла навсегда, – сказал Волин. – Слава Экселенцу, Высшему Отцу! Мы выполнили Его Завет! Выполнили!

– Слава Экселенцу! – незамедлительно откликнулся Беляков.

– В конце этого года над Кремлем опустится навсегда красный флаг. А через пару лет мы додавим красные ошметки, – произнес генерал. – Дабы коммунизм уже никогда больше не возродился ни здесь, ни где-либо еще.

Москва, 4 октября 1993 года

Ну, вот и всё. Так и было запланировано с самого начала. Заведомо обреченный на победу план «сброса» рудиментов советской демократии, которые даже в чисто формальном виде столь сильно мешали хищникам всех мастей, успешно реализован. Представляющее собой ключевую часть этого плана контролируемое «восстание», призванное собрать в одном месте и разгромить всех, кто готов с оружием в руках бороться за интересы простого народа, – столь же предсказуемо подавлено.

Несмотря на то, что в подвалах Дома Советов хранились огромные арсеналы оружия, его так и не выдали людям, пришедшим на защиту законной власти. Руководители медлили, вели какие-то закулисные переговоры, уклонялись от действий по привлечению на свою сторону силовых подразделений. Потом направили толпу, которую сами же отказались вооружить, на бессмысленные штурмы мэрии и телецентра. А как раз там, в Останкино, верные режиму каратели и устроили кровавую резню безоружных протестующих.

А наутро, под рукоплескания «мировой общественности», начался показательный расстрел здания парламента из танков – силами хорошо мотивированных деньгами сводных экипажей элитных дивизий.

Показательно, что «путчистами» демагогически объявили тех, кто протестовал против незаконной отмены действующей конституции – только потому, что она мешала новому классу собственников, присвоивших общенародное достояние. А президент, подписавший нелегитимный указ, соответственно, объявлялся заведомо «законной властью».

По замыслу новых хозяев России, впереди ее ждал новый основной закон, по которому абсолютная, ничем не ограниченная власть должна принадлежать одному-единственному лицу – Борису Ельцину. И всем его последующим преемникам.

По стадиону близ Белого дома, где ельцинские каратели собирали пленных и раненых защитников расстрелянной конституции, по-хозяйски прогуливались трое – генерал армии Владислав Волин, полковник Андрей Беляков и их американский партнер Уильям Бутчер, который привез в Москву экспертов по спецоперациям в помощь российским коллегам и для обретения собственного полевого опыта.

Победа пьянила сама по себе. А здесь еще отчетливо чувствовался запах крови, будивший самые древние инстинкты. Победы, победы. Одни сплошные победы. Зеленая улица. Господа неудержимо наступают, не встречая никакого серьезного сопротивления. А быдло, хлопы постоянно оттесняются назад – туда, где они и прозябали до Октября 1917-го. У низов уже больше никогда не будет власти. Общее имущество и сбережения у них забрали новые хозяева, а сами они отныне и во веки веков на этих новых хозяев обязаны вкалывать за корку хлеба.

Отовсюду постоянно раздавались стоны, крики боли, иногда разбавляемые одиночными выстрелами или короткими автоматными очередями. Пленных допрашивали, пытали, а потом убивали. Трупы куда-то деловито уносили. И затаскивали на стадион новых пленников. Адский конвейер работал, как безупречно отлаженный механизм. Некоторых, с первого взгляда непонятно, по какому критерию, не расстреливали, а подвергали куда более изощренным казням.

Трое остановились возле лежащего на земле мужчины, у которого на куртке виднелся небольшой значок с профилем Ленина на красном советском флаге. Пленник был ранен в левое бедро, брючина вся вымокла в крови. На бледном лице выступил пот. Рот был разбит, видимо, при захвате, и заметно кровоточил. Раненый постоянно корчился от боли, сплевывал кровь и сдержанно постанывал.

– Кто вы такой? – поинтересовался Волин, наклонившись над ним.

– Виктор Сергеевич Смирнов, – медленно, с расстановкой, стараясь держать по возможности ровное дыхание, ответил мужчина, с ненавистью глядя ему прямо в глаза. – Рабочий ЗИЛа. Слесарь-инструментальщик шестого разряда. Коммунист.