Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 49 страниц)

Послышались отчаянные крики. Люди в камуфляже и балаклавах волокли в помещение людей. Мужчин и женщин разных возрастов.

Первый из них, увидев Белякова, закричал:

– Пощадите, пощадите!

Начальник КОКСа сделал знак бойцам, чтобы подтащили его поближе. Это был молодой парень, лет двадцати пяти. С побелевшим, искаженным от ужаса лицом.

– Я ничего не делал! Я не виноват! За что меня? За что? Я же нигде не состою! Я не член организаций! Я не участвовал ни в одной акции! Я сидел дома! Я даже ничего особо и не писал в интернете! Я только был подписан на видеоблог Стёпина, пока он не удалился. Я всего лишь изучал марксизм... ой... то есть преступный марксизм... Вот мои конспекты... – трясущимися руками стал вытаскивать из-за пазухи исписанные листочки и показывать Белякову. Многие, впрочем, сразу упали на пол. – Я не виноват! Не виноват! Пощадите! Простите!

Хотел рухнуть на колени, но двое бойцов, держащих его под руки, не позволили.

– Не сметь хранить и разбрасывать тут эту писанину! Она преступна и запрещена на территории России! Значит, в печь ее! – отчеканил генерал армии, вскинув голову.

И добавил, указывая пальцем на оппонента и вперив в него хищный взгляд:

– Ты – тоже преступен и запрещен на территории России! Значит, и тебя – в печь!

Махнул рукой. Бойцы потащили его дальше. Сотрудники крематория открыли заслонку, и отчаянно визжащего парня запихнули вовнутрь...

– ...На западе Смоленской и Брянской областей, на юго-западе Тверской области совместно с белорусскими силами, в отдельных случаях и при участии украинских спецподразделений, продолжаются операции по выявлению и ликвидации остатков орудующих в приграничной зоне и прячущихся в лесах бандформирований сторонников свергнутого режима Лукашенко. Бандитам иногда удается захватывать отдельные населенные пункты, они склоняют на свою сторону местное население, в их ряды вливаются экстремисты и террористы, которым удается прорваться через заслоны из других российских регионов, а также из Крымско-Татарской Автономной Республики и бывших отдельных районов Донецкой и Луганской областей Украины. Вместе с тем, руководство всех силовых структур заверяет, что ситуация находится под контролем, и после массового поступления на вооружение беспилотников из стран НАТО полное восстановление законности в этих районах займет не больше месяца...

Людей приволакивали еще и еще...

– ...Семь дней остается до фактической передачи Украине Крымского полуострова. Вывод российских военных идет четко по графику, прописанному в договоре о деоккупации. Освобождаемую территорию торжественно, с развернутыми знаменами, парадным строем, под звуки марша, покидают последние подразделения. Благодаря тому, что при эвакуации Черноморского флота из Севастополя остается вся инфраструктура, благодаря тому, что не нужно тратиться на ее демонтаж, вывоз и размещение на новом месте, российскому бюджету удалось сохранить значительные суммы. Высвободившиеся и сэкономленные средства перенаправят на выполнение федеральной целевой программы «Декоммунизация». Процесс проходит под контролем ПАСЕ, ОБСЕ и НАТО. Официальный Киев, а также меджлис крымско-татарского народа как временный местный административный орган дали твердые гарантии, что при возвращении контроля над Крымом все права населения будут соблюдаться в полном объеме, а какие-либо уголовные преследования будут проводиться строго в индивидуальном порядке – как и в ходе ранее отработанной схемы реинтеграции в Донбассе...

Кто-то пребывал в ступоре. Кто-то, как этот первый, слезно молил о пощаде. А кто-то, напротив, разражался проклятиями.

– Сволочи! Фашисты!

– Пощадите! Смилуйтесь!

– Коммунизм победит!

– Не надо! Умоляю!

– Слава Ленину и Сталину! Да здравствует СССР!

– Простите, простите! Не надо, у меня маленькие дети! Пожалуйста!

– Смерть капитализму! Да здравствует Советская власть!

– Не надо, ради всего святого!

– Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!..

Ненасытная печь крематория жадно, не разбирая, пожирала левых активистов всех оттенков. «Авторитарных» и «неавторитарных». Коммунистов и анархистов. Антифашистов и социалистов. И просто «сочувствующих».

Пожирала живьем.

Хороший крематорий. Производительный. Не такой, как при подземной тюрьме в барвихинском поместье Белякова.

Генерал армии торжествующе захохотал.

Телевизор на стене тем временем вещал устами сенатора Пуцкого:

– ...И вот мы все видим, как напряженность на российско-китайской границе только нарастает. И отнюдь не мы виноваты в ее эскалации. Все утверждения китайской стороны о том, что источником провокаций является Россия, – наглая ложь и неуклюжая попытка спихнуть с больной головы на здоровую. В Пекине, похоже, не могут или не хотят понять, что с нашей страной на таком языке разговаривать бесполезно. Москва уже обратилась в Совет НАТО с просьбой дать оценку складывающейся ситуации и направить экспертов. На следующую неделю назначены консультации министров обороны России и стран альянса. Всё это демонстрирует важность срочного укрепления оборонной инфраструктуры на Алтае, в Забайкалье и Приамурье, в Хабаровском и Приморском краях, а также распространения сферы сотрудничества России с НАТО на дальневосточные рубежи. Именно такие задачи поставил президент Увалов...

Беляков продолжал хохотать. Он пребывал в состоянии радостного возбуждения. Похоже, всё складывается по плану...

Заглушая вопли обреченных, генерал армии на «орденском» ритуальном языке запел Гимн Радости и Благодарения. И направился к выходу. Уже пора. Было поздно, во дворце его ждала Катя-лоли.

Как только начальник КОКСа вспомнил про нее, тело охватила сладкая истома.

Продолжая пение, он вышел на улицу и направился к «Аурусу» с синей мигалкой.

Вокруг было темно. Да, такие дела делаются ночью...

Темень была, правда, какая-то странная. Позади мрачной громадой возвышалось здание крематория. Вроде бы освещенное, но непонятно, чем. Рядом с генералом армии – его машина. А вокруг не было видно ничего, ни единого огонька – ни фонарей, ни окон зданий. Сплошная, густая, непроглядная чернота.

Из трубы валил жирный дым. Дым, в который превращались коммунисты. Волей новой власти, нового «аватара» – Увалова. А, вернее, конечно же, волей Ордена.

Под крики сжигаемых заживо сторонников социального равенства переворачивалась новая страница в истории страны. В пылающей печи крематория выплавлялась декоммунизированная «прекрасная Россия будущего».

А дым из трубы всё валил и валил. Прямо в небо. В черное-черное небо.

Странное небо. Ни единой звезды на нем. Но и облаков тоже нет. Полная, абсолютная темнота.

И только сейчас, приглядевшись, Беляков увидел, что ненавистные ему коммунисты, став дымом, уходят в какой-то странный свет, который лучится на небольшом участке неба, прямо над головой, над трубой. Неяркий, не сразу заметный. Нездешний, неземной.

Его пугал этот свет. Генерал армии чувствовал, что необычное сияние олицетворяет чуждую ему силу, которая не входит в его планы, в планы тех, кто владеет Россией.

Начальник КОКСа, раздраженный тем, что перед ним внезапно возникло нечто неподвластное ему, понизил тональность пения, а через несколько секунд вообще прекратил его. Превосходное настроение вмиг куда-то улетучилось.

С другой стороны, как бы в диссонанс с этим упавшим настроением, по телу всё еще растекалась сладкая плотская нега. И даже усиливалась. И вдруг достигла высшей точки.

И Беляков очнулся. Вышел из этого странного состояния.

Наступило пробуждение. Сладкое Пробуждение...

Генерал армии открыл глаза и увидел склонившуюся над ним лоли.

– Умница моя. Девочка... – благодарно шепнул он ей, привлек к себе и поцеловал.

Москва, 17 апреля 2020 года

Начальник столичного ИТ-департамента Ефим Мячиков торжествовал. Всё то, что поручили ему и его структурам отработать и внедрить в Москве, сейчас успешно разворачивалось и применялось на практике. Применялось массово и неотвратимо.

Уже везде были понатыканы сотни тысяч камер с функцией распознавания лиц. Внедрялось приложение «Цифровой антивирусный контроль», или сокращенно ЦАК, которое обязаны были ставить у себя все заболевшие ковидом и даже обычным ОРВИ, чтобы по сигналу сразу же отсылать селфи на фоне домашней обстановки.

Проиграл его оппонент по тогдашнему пари депутат Гавриил Вакарчук. Скоро день расплаты. Надо будет явиться к нему не сразу, а перед отпуском, в конце июля. На выигранные деньги всей семьей слетают на бизнес-джете на Кипр. Все эти ограничения – для биомассы, а не для уважаемых людей. Везде сейчас свободно и благодатно, а то в последние годы не протолкнуться в цивилизованных странах от шумных и наглых туристов. В том числе соотечественников, до неприличия обросших жирком...

То, что еще год назад представлялось абсолютно немыслимым, становилось повседневной реальностью.

А сколько удалось на этой цифре освоить и распилить – разумеется, поделившись с кем надо! Обильным потоком шли откатные от партнерской эстонской фирмы, которая обрабатывала нейросетями образы лиц, получаемые через ЦАК и камеры наблюдения. Мячиков с супругой и детьми зависали на сайтах по продаже элитной недвижимости в США, выбирая виллу во Флориде, где уже обосновались многие его знакомые – «серьезные люди» из самых разных российских структур, со своими семьями.

Сейчас чиновник находился в ситуационном центре электронного контроля, где осуществлялся оперативный мониторинг ситуации с коронавирусом применительно к управлению населением. Там были уполномоченные представители МВД, МЧС, Минздрава, Роспотребнадзора и других ведомств.

– Вот так работает система отслеживания текущего местоположения. С ее помощью, например, можно контролировать соблюдение социальной дистанции, – рассказывал Мячикову Артем Ткачев, шеф-разработчик бигдата-инструментов.

Он вывел на большой экран карту Москвы с окрестностями. Начал поворотом колесика мышки приближать её.

По достижении определенного масштаба на изображении показались мириады точек.

– Это смартфоны людей, – пояснил Ткачев.

Было достигнуто максимально возможное масштабирование.

Судя по карте, по дворовой дорожке на окраине квартала неспешно прогуливались два человека, рядом друг с другом.

– Сейчас посмотрим, – сказал Ткачев, кликнул мышкой на один из маркеров смартфона. – Подгружаются в том числе данные, взятые из МВДшного ЦАБа.

 Высветился оператор сотовой связи, телефонный номер, фамилия, имя и отчество абонента, номер паспорта, дата рождения, адрес регистрации по месту жительства, адрес преимущественного пребывания телефона и еще много различных сведений. Еще нажатие – и возникло отдельное окно с наложенной на карту траекторией перемещений владельца за сегодняшний день. Можно, конечно, вызывать данные и за любой из предыдущих дней. Кое-где на этой линии, словно редкие бусинки на нитке, выделялись другим цветом жирные точки. Ткачев кликнул сначала на одну, потом на вторую – возникли цифровые фотографии с камер наблюдения, лицо одной и той же женщины в разных местах, с указанием, где именно и когда произведена автоматическая съемка.

То же самое Ткачев следом проделал и с другим маркером смартфона, «прогуливающимся» рядом с первым.

Исходя из всех высветившихся данных, это были женщины, примерно одного возраста. Живут там же, в этом квартале, но в разных домах.

– Тут явное нарушение дистанцирования. Да еще и без масок. Отреагируем.

Скинул информацию представителям МВД, сидящим здесь же.

Сотрудница в погонах набрала номер одной из тех, чьи телефоны оказались рядом:

– Здравствуйте. Вас из полиции беспокоят. Вы знаете, что действует распоряжение об обязательном соблюдении социальной дистанции?.. Вы его нарушаете. Пожалуйста, отойдите от человека, рядом с которым находитесь, на полтора метра... Спасибо...

Москва, 20 апреля 2020 года

– Уважаемый суд, в рамках последнего слова я хочу сказать многое. К сожалению, широкая публика этого не услышит, так как процесс закрытый и засекреченный. Но я всё равно скажу то, что считаю нужным, по поводу всего этого, – начал говорить Смирнов.

Зал был практически пуст. На возвышении сидели судьи Мосгорсуда. Сбоку – государственный обвинитель. Рядом с «аквариумом» – адвокат. На креслах для публики – Скворцов с немногочисленной свитой, из трех человек. Включая Жарова. Который, кстати, не проходил по делу даже свидетелем. Суд отказался его вызвать в таком качестве, отклонив ходатайство стороны защиты.

Еще секретарь суда.

И конвойные.

А больше никого.

Все были в масках. Выдали маску и подсудимому. По всей России, в том числе в Москве, власть вводила какие-то совершенно дикие меры, объясняя их необходимостью противодействия новой коронавирусной инфекции. Ивану, да и многим людям, они казались попросту абсурдными. Ведь если зараза везде, если ее прошляпили, если уже нет границы между зоной, где она присутствует, и зоной, где ее заведомо нет, то какой смысл в подобном безумии? Не проще ли бросить все средства на медицину, мобилизовать все ресурсы? Но он знал, что стоит за такими беспрецедентными решениями. Всё это – самоизоляция, принудительная остановка экономики, закрытие границ, пропускной режим... да даже и маски – со всей очевидностью, не ради борьбы с вирусом. Именно эти меры, в комплексе, в совокупности, и нужны сильным мира сего сами по себе, а вирус служит только предлогом. Это – не что иное, как инструменты дальнейшего наступления консолидированного капитала на простой народ, причем согласованно, по всему миру. Чтобы перезагрузить в выгодном для высшей буржуазии ключе экономику, ввергнуть людей в нищету и надеть на них узду, сделать их полностью зависимыми от буржуазного государства. Государства, находящегося в руках консолидированного капитала. То есть фашистского государства. Для Ивана всё это было очевидным.

Кощунственно назначенный на 150-летний юбилей Ленина плебисцит, на котором население должно было послушно проголосовать за пожизненное правление Путина, был по причине распространения коронавируса всё же отменен. Как отметил Смирнов, в России даже конституция по одному щелчку меняется только ради того, чтобы одно-единственное оставить неизменным – личность конкретного, на сегодняшний день правящего президента. Поглотить Белоруссию ради пресловутого «обнуления», к величайшему счастью, не удалось. Пришлось мухлевать с основным законом.

И вот на фоне торжества внеправовых норм и шел процесс над Смирновым – по обвинению в «госизмене». Суд прошел как-то очень уж быстро. Обычно такие процессы растягиваются на месяцы и даже годы, а тут – всего несколько недель. Осталось лишь скопировать в приговор текст обвинительного заключения и завершить его требованием прокурора, запросившего для подсудимого шестнадцать лет колонии.

– Всё следствие надо мной, все доводы обвинения, прозвучавшие тут, в судебном заседании, я характеризую как извращенное издевательство над юстицией, и не только над юстицией, но и вообще над здравым смыслом. Меня обвинили в государственной измене, как будто я шпион. Что я сделал? Я нашел удостоверение сотрудника КОКСа – вот его, – Иван показал на Жарова. – И, выждав несколько месяцев, показал этот документ его как бы соратникам по партии. Я не отрицаю этого, я этого никогда не отрицал, я сделал это открыто и публично. Да и то не сразу, а только тогда, когда, на мой взгляд, он и те, кто за ним стоит, кому он служит, решили перейти все границы приличия и сделать так, чтобы агент охранки возглавил бы целую партию, стал её первым секретарём. Только тогда я решился на это.

Смирнов немного помолчал.

– Но я никогда, подчеркиваю, никогда не соглашался с квалификацией этого деяния. Я снова повторяю, что не признаю себя виновным. Мои действия нельзя квалифицировать как государственную измену. Я не был допущен к секретам, которые, как обвинение утверждает, я разгласил перед иностранцами. Да, я понимаю, что российская карательная система вовсю обвиняет в подобных преступлениях именно тех простых жителей, кто и не помышлял об измене, не имел умысла, не получал от каких-либо иностранных спецслужб ни копейки. Например, дело об отправленной грузинам СМСке – это позор в высшей степени, это глумление над правом. Это пробитое днище...

– Подсудимый, вы нарушаете порядок, суд делает вам замечание. В случае, если это будет повторяться, вы будете лишены слова, – сказал председательствующий. – Вы вправе говорить о своем деле, а не о других, и к тому же обязаны воздерживаться от экспрессивных выражений. Вы в суде.

– Я утверждаю, что в фабуле моего дела есть признаки объективного вменения. Сейчас объясню. Если бы я давал подписку о неразглашении, работал на спецслужбы, то, конечно, я был бы официально ознакомлен с тем, что конкретно есть гостайна, а что нет. И если бы я ее разгласил, выдал иностранцам, то, безусловно, имелись бы все основания судить меня. С другой стороны, допустим такой вариант, что этот Савельев-Жаров не был бы на самом деле агентом КОКСа, а удостоверение этот самый КОКС просто сфабриковал бы и подкинул мне, чтобы я клюнул на удочку и скомпрометировал бы его перед товарищами. Он в этом случае не был бы агентом – значит, гостайны тут нет, и в моих действиях состава преступления нет. Или всё же есть и в этом случае – раз я, как утверждается, обязан был бы воздержаться от раскрытия этого факта? Но тогда это было бы еще более абсурдным – меня бы тогда судили за обнародование фальшивого удостоверения, так, получается? Без какой-либо объективной стороны? Всё это указывает на абсурдность и заведомую беззаконность распространившейся в последние годы чудовищной практики обвинения обычных рядовых людей в разглашении гостайн, к которым они не были допущены, сведений, о секретности которых их официально, достоверно не проинформировали. Это что касается содержания дела...

Смирнов подумал и продолжил:

– А что касается всего того, что является фоном для этого дела, классовой подоплекой для него, а также того, что считать или не считать государством, перед которым есть обязательства и которому кто-то изменил или нет... Я всё рассказал вот этим субъектам, – указал на сидящих Скворцова и Жарова, – и их руководству в лице Андрея Валерьевича Белякова, начальника КОКСа. Добавить мне к тем словам нечего, я от них не отказываюсь. Хотя мне они дорого обошлись. По личному приказу Белякова третьего февраля в лефортовском СИЗО его сотрудники подвергли меня многочасовой пытке электрическим током в присутствии и под руководством вот этих двоих...

– Подсудимый! Вы опять нарушаете порядок! Вы не имеете права говорить об этом в рамках последнего слова! По вашим утверждениям, что вас якобы пытали, проведена проверка, подтверждений ваши заявления не нашли, в возбуждении уголовного дела отказано. Прокуратура также не нашла никаких оснований для реагирования. Суд делает вам второе замечание, после третьего вы прекратите последнее слово.

– Касаясь мотивов совершенного, я заявляю, что сделал это из любви к своей Родине – СССР. Которой я никогда не изменял. Которой останусь верным до последнего вздоха. Я сделал это, потому что считал своим долгом, даже пожертвовав собой, помочь товарищам избавиться от субъекта, который ставил им палки в колеса, выполняя приказы КОКСа. К счастью, это уже в прошлом. Я знаю, что в нужный момент внес решающий вклад в очищение Рабочей коммунистической партии от предателей и вредителей, и горжусь этим... Я говорю по делу, это именно мои мотивы... Да, я горжусь этим, я внес свой скромный вклад в общее дело. Свой жертвенный вклад. И я не жалею об этом, и если бы я заранее знал, чем всё это обернется, я бы с радостью повторил то же самое и прошел тот же путь без страха. На одной стороне – тюремное заключение, перспектива длительного срока, физические и моральные муки. Но на другой стороне – усиление коммунистического движения, именно благодаря моему разоблачению. Да, это стоит того. Это нормальная цена. Пусть я пленник, пусть даже я никогда не выйду из-за решетки живым и стану павшим бойцом. Но я – именно боец, а не жалкий раб. Я сражаюсь под Красным флагом моей Советской Родины. За то, чтобы на мою землю вернулся социализм, вернулась власть трудящихся, вернулось их право собственности на все богатства. Нет миссии выше и почетней, чем эта. Ради нее можно вынести всё. И я всё это вынесу, я не сломаюсь, не сдамся, не буду молить о пощаде, как бы они, – Иван указал снова на Скворцова и Жарова, – ни давили и ни пытали. Не бывать этому! Я – свободный советский человек, и я – на своей земле! И, умирая, я всё равно буду гордиться тем, что приблизил, как смог, неизбежное возрождение Советского Союза!

Смирнов подумал еще и добавил:

– Я не прошу о снисхождении. Я подтверждаю факт своего деяния, но не признаю себя виновным. Я утверждаю, что в моих действиях нет и не может быть состава преступления, – согласно аргументам, как приведенным в этой моей речи, так и ранее представленным в ходе процесса. Я считаю, что сторона защиты в лице адвоката Кристины Владимировны Лебедевой, которой я выражаю искреннюю благодарность, четко и профессионально показала всю абсурдность и несостоятельность доводов обвинения. Я утверждаю, что любой другой приговор, кроме оправдательного, был бы надругательством над правосудием. Хотя, конечно, иллюзий не испытываю.

Иван подождал еще немного и произнес торжественно, с расстановкой:

– Я знаю, что тюрьма будет для меня тяжким испытанием. Она полна для меня угроз, низменной и трусливой жестокости. Но я не боюсь тюрьмы, так же как не боюсь ярости правящих Россией изменников, грабителей и убийц!

– Подсудимый, суд лишает вас слова! – провозгласил судья.

– Приговорите меня! – выкрикнул Смирнов и рывком поднял над собой сжатую в кулаке руку. – Это не имеет значения! История меня оправдает!..

– ...Именем Российской Федерации...

Иван, стоя в «аквариуме», вслушивался в судейскую скороговорку.

– ...признать виновным Смирнова Ивана Викторовича, 1978 года рождения, уроженца города Москвы, обозревателя периодического издания «Красный рубеж», в совершении преступления, предусмотренного статьей 275 Уголовного кодекса Российской Федерации...

Так... Всё же признали виновным... Несмотря на явный абсурд, ничего иного от них нельзя ожидать. Даже когда всё очевидно, они прикрываются законом, как им выгодно. Право – возведенная в закон воля господствующего класса. Тут именно вот эта классовая целесообразность, как она есть, ничего больше...

– ...назначить наказание в виде лишения свободы сроком на шестнадцать лет с отбыванием в исправительной колонии строгого режима с последующим ограничением свободы сроком на два года, а также взыскать штраф в размере ста тысяч рублей...

Ну, вот и всё. Шестнадцать лет... Шестнадцать лет... Как раз столько, сколько просило государственное обвинение, ни годом меньше... Нет... Всё равно жалеть нельзя. Главное – задуманное удалось блестяще... Теперь надо решать, что делать с записями, с флешками. Плевать, какова будет дальнейшая личная судьба, главное, чтобы тайна не умерла вместе с бренным телом... Идет война, а война – пора подвигов. И жертв...

– Подсудимый, вам понятен приговор? – спросил в конце судья.

– Да, понятен, – спокойно ответил Иван.

Сосны, 20 апреля 2020 года

– Мы, Дети Молний, с радостью видим, как по всему миру, в том числе и у нас в России, претворяются в жизнь заветы фюрера! Фюрер жив! – орал Скворцов, стоя за трибуной на плацу перед своим дворцом.

Ему внимали застывшие в стойке «смирно» молодые мужчины и женщины в эсэсовской форме. Такой же, как и у оратора.

– Недочеловеки загоняются туда, где и должны находиться! В стойло! Они будут выходить на улицу только по пропуску! Все будут обезжирены! Среднего класса больше не будет! Только господа и рабы! Все будут зависеть от воли государства! Кто посмеет противопоставить свою волю нашей воле, умрет! Наступает глобальный тысячелетний рейх! И его главой будет бессмертный фюрер! Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – синхронно ответили главарю десятки глоток. Взметнулись в нацистском приветствии десятки рук.

– Дети Молний! Сегодня вместо факельного шествия на плацу будет факельный автопробег! По Москве и области! По машинам!

Нацистские «реконструкторы» разбежались по десяти «гелендвагенам». Десять человек сели за руль, остальные разместились на других сиденьях. Зажгли факелы, предварительно выставив их в окна.

Колонна тронулась. Впереди ехала машина, в которой сидел Скворцов.

Москва, 20 апреля 2020 года

Смирнов лежал неподвижно на нарах в одиночной камере. Уже объявили отбой.

Сон не шел. Вновь и вновь Иван возвращался к тому, что произошло в его жизни. Скоро уже год, как он нашел то удостоверение «крота», за которое беспощадное российское «правосудие» сегодня отмеряло ему шестнадцать лет «зоны».

Предстоит, разумеется, апелляция. Потом – надзорная жалоба. А потом – Европейский суд по правам человека. Кристина Владимировна обещает, что сделает всё, как полагается. В ее профессионализме и опыте он не сомневается. Но что может сделать адвокат в том случае, когда решают истинные хозяева страны персонально? Разве что от ЕСПЧ что-то перепадет.

Нет, побед без жертв не бывает. Много революционеров – народовольцев, эсеров, социал-демократов – сгинули в тюрьмах и на каторгах, были повешены и расстреляны, прежде чем удалось свергнуть царя. А потом – Великий Октябрь.

А потом – Гражданская война, то есть отражение атаки со стороны империалистов и борьба с белогвардейцами, ставшими, по сути, марионетками внешних противников. А потом – коллективизация и подавление сопротивления кулачества. Разгром басмаческого движения на южных рубежах, за которым стояли британцы.

А потом – Великая Отечественная война. А следом за ней, без передышки, – холодная война, то и дело проявляющаяся уже полноценным вооруженным противостоянием двух лагерей на территориях иных стран.

 Каждый день жизни СССР шла пусть и не всегда видимая, но, тем не менее, страшная, жестокая битва между теми, кто хотел просто нормально жить, работать, растить детей, не быть ни холопом, ни господином, и, наконец, обрел свое родное государство, – и теми, кто жаждал возвыситься над другими, решать их судьбы, отнимать у них всё, давить и душить. Новый мир, олицетворяемый Советским Союзом и странами, которые выбрали тот же путь, вынужден был постоянно преодолевать сопротивление реальных и потенциальных рабовладельцев, отражать их звериные атаки.

Предупреждали же советских людей: «По мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться». Вот и дообострялась.

Да, в этих условиях удивительным представляется даже не то, что СССР, разгромив казавшихся непобедимыми внешних врагов, пал жертвой тех, кто вонзил ему нож в спину, – тщательно замаскировавшихся червей, которые возомнили себя орденом новых дворян. На самом деле удивительно то, что страна, где впервые в истории полноправными хозяевами стали все ее граждане, продержалась столь долго. Да, долго – семьдесят с лишним лет, средняя продолжительность жизни человека.

Парижскую Коммуну, продержавшуюся 72 дня, нельзя назвать полноценным государством. Она себя защитить не смогла. Но всё же – какой прогресс...

Третья попытка – это уже, очевидно, навсегда. Будет всемирная цивилизация. Даже больше – космическая. Сверхцивилизация.

Смирнов, конечно, до этого не доживет. Он принес себя в жертву ради звездного будущего человечества. Он спокоен. Он свою жизненную миссию выполнил. Своим примером он показал всем, как надо бороться. Осудив его, подвергнув пыткам, враги совершили ошибку. Они показали, что только такой пример действенен и зажигателен.

Побед без осознанных жертв не бывает. По обозначенному им пути пойдут другие. Или те, которые уже состоят в левом движении. Или те, которые еще в него не вступили и станут революционерами позже. Те, которым предстоит всё это переосмыслить. Переоткрыть истины столетней давности: великое освобождение народа достигается лишь в такой борьбе, где обыденной нормой является потеря свободы, здоровья и жизни. Иван как историк и юрист, как марксист был убежден, что борьба, ограниченная буржуазным законом, этот закон никогда не сможет изменить, не сможет поменять один строй на другой. Более того – как только правящий класс почувствует угрозу своему положению, он эти законы ужесточит в свою пользу, в ущерб массам трудящихся.

Исключения лишь подтверждают правила – Латинская Америка, конечно, достойный пример, но до конца там, где левые пришли к власти относительно мирно и законно, социальный строй всё же не поменялся. Есть там и «качели» – череда смен правительств с левых на правые и обратно, и попытки путчей, и социальное неравенство, и постоянный экономический саботаж со стороны недодавленных имущих классов.

Молдавия, где на несколько лет после контрреволюции к власти вернулись коммунисты? Но это – то же самое, как если бы в какой-нибудь волости на оккупированной фашистами территории коммунисты стали бургомистрами и старостами. На время, разумеется. Не меняя фундаментального основания.

Лишь в Белоруссии силы реакции были обезврежены относительно быстро. Она стала первой республикой, которая спустя считанные годы, уже в девяносто четвертом, не косметически, а в основе своей освободилась от нового фашизма, и, насколько позволяют внешние и внутренние условия, в общем-то, и поныне продолжает советскую традицию.

Иван лежал на нарах и вспоминал Государственный флаг СССР, развевающийся над свободным Минском. И от этого было ему немного легче...

Снаружи вдруг послышались дикие вопли, и сразу же – лязг открываемого засова.

В какой-то камере на этом же этаже раздался приглушенный крик. И сразу же затих.

Так прошло еще несколько минут.

Наконец, шум в коридоре возобновился и приблизился к двери камеры Ивана.

Послышался лязг – уже у него.

Дверь распахнулась.

За ней был не «вертухай».

Смирнов отказывался верить своим глазам.

Да, он понимал уже, что здесь возможно всё... Но это...

А, хотя да... Сегодня же двадцатое апреля. День рождения Гитлера.

На пороге камеры стоял Скворцов. В полном облачении группенфюрера СС.

– Встать! – заорал заместитель начальника КОКСа. – Коммунистическая свинья!

Уже явно навеселе, шатается из стороны в сторону. И язык заплетается.

Ивану пришлось выполнить это приказание.

– Вот! Он! – говорил Скворцов своим «геноссе», в таком же эсэсовском облачении, столпившимся за дверью. – Он посмел утверждать, что все мы умрем! Он нас приговорил к смерти! Прямо так и сказал!

Послышался хохот.

– Ты сам сдохнешь! У тебя будет сердечный приступ, и ты сдохнешь! Держите его!