Текст книги "Чаша отравы (СИ)"

Автор книги: Игорь Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 49 страниц)

Поезд прибыл на станцию. Иван вышел и направился к одному из корпусов гостиничного комплекса...

В кулуарах царило достаточно единодушное мнение. Хотя Жарова многие не любили, но итог был предрешен. Сторонники Омельченко, то есть живые силы, настроенные на реальную борьбу и развитие, ходили подавленные и дезориентированные. Точно так же, после смерти Мельдина, было подавлено и старшее поколение, заставшее уличные бои в Москве 1992-1993 годов. Никто из этих групп не выказывал стремления вступать в аппаратную борьбу и не собирался выставлять альтернативных кандидатов...

Смирнов вошел в холл. На первом этаже заметил двух наиболее известных агентов КОКСа – Степана Могильного и Харитона Лыбу. Они не «шифровались» – нагло стояли и внимательно всматривались в тех, кто заходил на лестницу, ведущую вверх – на второй этаж, где располагались конференц-залы. Иван, делая вид, что не замечает «топтунов», прошел мимо, поднялся, поздоровался с товарищами из несистемных партий – делегатами и гостями.

Скоро завершится перерыв, и начнется процедура выдвижения кандидатов в ЦК. Потом – тайное голосование. Потом – заседание вновь избранного комитета. И – подполковник КОКСа во главе компартии. Всё уже решено...

Жаров, громким, уверенным голосом, четко и резко жестикулируя, с высоко поднятой головой, выступал перед репортерами...

В углу холла кучковались понурые сибиряки и уральцы. Там же находился и Галкин, с хмурым и озабоченным лицом.

Иван огляделся.

Постоял минуты три, подумал.

Еще раз бросил взгляд на продолжающего давать интервью Жарова. Потом на простых коммунистов из восточных регионов.

Прозвенел звонок. Люди начали подтягиваться ко входу в зал. Гостей не пускали – заседание было закрытым.

Смирнов достал из кармана паспорт, партбилет. И предмет, завернутый в бумагу.

Снял бумагу. Под ней оказалась фольга. Развернул и ее.

И направился к делегатам.

Жаров стоял, продолжая общение с журналистами. Вдруг у него зазвонил телефон.

Без пяти минут полноправный лидер РКП извинился, принял вызов. Выслушав несколько фраз и, с округлившимися глазами, резко обернулся.

И увидел, что в толпе стоял Иван, демонстрируя всем присутствующим его, Жарова, паспорт. А также его партбилет. И его служебное удостоверение.

Все три документа пошли по рукам. Люди, чуть ли не вырывая их друг у друга из рук, лихорадочно снимали развороты на смартфоны, постили в социальные сети, отсылали товарищам посредством мессенджеров и электронной почты.

У Жарова перехватило дыхание и подкосились ноги. Не обрывая вызов, он сказал тихо – никто не расслышал – несколько слов в трубку. И нажал отбой.

И бросился к людям.

Товарищи встретили его настороженно.

Если не враждебно.

Слышались тихие ругательства.

Все смотрели на него в упор и молчали.

Коммунисты продолжали снимать удостоверение на фото и видео и отправлять куда-то. Передавали документы из рук в руки.

Жаров рванулся вперед, чтобы забрать их себе. Но его не пустили.

– Минуточку... Товарищ секретарь Жаров... Или господин подполковник Савельев? – ехидно сказал молодой лидер омской региональной парторганизации Никита Кузнецов, закадычный друг покойного Омельченко. – Есть мнение, что надо разобраться.

Разоблаченный «крот» в бешенстве сжал кулаки.

Сибиряки и уральцы многозначительно встали перед ним стеной.

Жаров ощерился, повернулся и быстро направился куда-то вниз.

– Сука! – коротко и емко выкрикнул кто-то ему вслед.

Сняли три внезапно «всплывших» документа и журналисты, которым подполковник КОКСа только что давал интервью, – так что всё это, к изумлению многотысячной аудитории, сразу же появилось в прямом эфире...

Галкин, с выражением восхищения и нежданного торжества на лице, направился к Ивану – видимо, намереваясь то ли поздравить его, то ли узнать подробности...

И вдруг по лестнице стремительно ворвались бойцы в камуфляже и балаклавах. С криком «Всем лежать!» они стали набрасываться на коммунистов – как делегатов, так и гостей – и, «обрабатывая» их берцами, дубинками и электрошокерами, валить на пол. К избиениям подключились Могильный с Лыбой. Досталось и журналистам – камеры оказались разбитыми, а их самих наравне с активистами уложили лицом вниз.

Съезд был сорван.

Рабочая коммунистическая партия неожиданно для всех осталась без руководства.

КНИГА ВТОРАЯ. ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ

Сосны, 1 февраля 2020 года

У противоположной от камина стены гостевого зала возвышался застеленный персидским ковром помост с высоким шестом. На этой сцене под негромкую томную музыку, время от времени взбираясь вверх, неспешно танцевали, исполняли чувственные гимнастические и акробатические элементы, поодиночке и сплетаясь в пару, две лоли, Катюша и Ксюша. Их тренированные, прекрасно сложенные полностью нагие юные тела, гибкие, пластичные, густо, несмотря на зиму, загорелые, служили спокойной вечерней усладой двум отдыхающим представителям российской элиты.

В помещении царил приятный полумрак. Отец и сын Беляковы сидели в мягких креслах возле камина на первом этаже принадлежащего Владиславу особняка, потягивали разлитое по хрустальным фужерам столетнее французское вино, слушали музыку и смотрели на своих лоли. Время от времени хозяин кидал в пламя дровообразные брикеты.

Генерал армии только что вернулся из двухдневной поездки в Женеву, где на своей вилле в очередной раз встречался с Бутчером.

– Билл уверяет, что всё идет по графику, – рассказывал Беляков. – Скоро население по всему миру примутся закрывать по домам, можно будет выходить только в магазин или к врачу по острой необходимости. Остановят промышленность и вообще экономику на несколько месяцев. Особенно сферу услуг, потребительский рынок для низших слоев. Объяснят чрезвычайные меры как раз этой эпидемией коронавируса. Само по себе такое обоснование заткнет рты тем, кто осмелится возражать и протестовать, выставит их убийцами, ратующими за массовый мор и геноцид.

– Ха-ха-ха... Геноцид! Остроумно! Неплохо придумано. Так решили бороться с кризисом? По принципу «если не можешь предотвратить – возглавь»?

– И да, и нет, Владик. Дело вот в чем. С течением времени становится очевиднее, что мировой рынок приближается к некоему пределу, к исчерпанию потенциала, заложенного еще на закате средневековья. А с другой стороны, на эти вызовы для нас, высших, может быть только один ответ, и тут ты абсолютно прав – самим возглавить процесс преодоления этого фундаментального кризиса путем выхода всего человечества на новый уровень. Чтобы нынешняя система, буксующая всё заметнее, послужила куколкой, из которой вылезет нужная нам бабочка. И мы все начинаем процесс трансформации, рассчитанный на десятилетия.

– Отлично, – произнес сын.

– Под предлогом борьбы с вирусом будет внедряться механизм сквозного осуществления власти единого планетарного центра над всеми странами и народами – жестко централизованный, трансграничный и внеправовой. В масштабах всей Земли начнут вводиться качественно новые ограничения и требования для низов. Концентрация капитала, тотальная и окончательная зачистка малого и среднего бизнеса с консолидацией оставшегося крупного бизнеса в единый конгломерат. Обеднение потребительского сектора для масс, к тому же их платежеспособный спрос резко упадет и уже никогда не поднимется. Ограничение перемещения людей через границы, многократное сжатие массового международного туризма. Ограничение на передвижения вообще, даже на внутренние. Рост безработицы, снижение стоимости рабочей силы. Неуклонное изъятие у масс даже личной собственности. Внедрение инструментов тотального электронного контроля над каждым простейшим. Постоянная дрессировка биомассы! Только государство будет решать, давать или нет конкретному простейшему средства для жизни, – исходя из его лояльности. Любую общественную, политическую, протестную активность низов подавят. Запретят им любые сборища. И, наконец, будет внедрён прямой контроль над биологическим телом каждого простейшего. Организм уже не будет неприкосновенным для государства. Таким образом, станет возможным в любой момент считывать параметры тела, принудить каждого пройти обследование, а также претерпеть модификацию – принять препарат, вакцину, фактор изменения генома, вживить имплантат... Даже пойти на обязательную эвтаназию, если на то будет воля власти.

– Правильно. А то слишком много людишек на Земле расплодилось, – сказал Влад.

 – Согласен. В общем, оператором такого системного тотального контроля и принуждения будет реформированное государство, принадлежащее слоям высших владетелей, контролируемое ими и действующее в их интересах. Так что для начала фазового перехода всё готово. И он уже начинается.

– У нас это тоже будет?

– Да, разумеется, как и в других странах. Ну, плюс-минус, конечно, с поправкой на специфику и на способность экономики выдержать эту насильственную ломку. Но в любом случае это обязательно для всех. Начинается процесс изменения Конституции, текущий наш аватар пока что оформляется пожизненным президентом, сроки его обнуляются. На подходе – пакет законов, в очередной раз урезающий права населения, в том числе на высказывания, и радикально расширяющий полномочия власти и карательных структур.

– Отлично! – воскликнул Влад. – А другие страны?

– То же самое, – уверенно ответил отец. – Эпидемия всего лишь повод. Для нас главное именно насильственные меры, предписанные нашей властью. Абсолютно везде по одним и тем же лекалам права у биомассы будут отнимать жестко и беспощадно. Будет задействован один из основных методов приучения к покорности глобальным владетелям. Это принуждение к выполнению ранее немыслимых действий. В целях подавления внутреннего стержня человека, его воли и разума. И у этого человека отныне не должно быть никаких прав. Право в привычном понимании подлежит полной ликвидации. В том числе право на добровольность медицинских процедур. Наша ключевая задача на этот период – отмена Нюрнбергского кодекса о недопущении принудительного экспериментального медицинского вмешательства.

– Наконец-то. Значит, всё это единый мировой механизм... И он пришел в движение с этой как бы эпидемией...

– Да, шестеренки завертелись... Впрочем, кстати, Китай, с которого всё это официально началось, ведет какую-то сугубо свою игру, даже если формально находится в общем потоке и принимает те же или похожие решения по усилению средств контроля. Но от него в любом случае будет бессмысленно ожидать полного и стопроцентного следования глобальным установкам. До Пекина руки дойдут на следующих стадиях.

– И тут наша роль, роль России, станет важной, так? – спросил Владислав.

– Да, – подтвердил Беляков-старший. – Мы, когда придет срок, нависнем над Китаем. Пустим НАТО и Японию на нашу территорию. Но не бесплатно. Должна произойти дальнейшая консолидация элит на глобальном уровне. В обмен на то, что активы, которыми сейчас на национальном уровне владеем мы, будут интегрированы в общемировую структуру коллективной частной собственности высших людей. Да, сами по себе активы по сравнению с глобальными небогатые... хотя как сказать... нетронутые природные кладовые. Это скорее у них рыночная стоимость всего чрезмерно раздутая... Но в любом случае они прилагаются к эксклюзивному и критическому активу – территории и вооруженным силам, которые позволят глобальному центру, когда настанет срок, полностью сломить, подчинить и переварить Китай. Желательно вообще без войны. Или второе издание опиумных войн. В любом случае, всё будет именно в порядке обмена, просто так мы не позволим себя обдурить. Жаль, конечно, что сейчас, на этой стадии, процесс стопорится, хотя они могли бы на самом деле, если бы захотели. Давят, той же Украиной. Пытаясь тем самым как можно больше сбить ценник с нашей стороны. Так что у России целых два глобальных плана. Правильное встраивание самим в глобальную систему. И участие в переходе глобального человечества в новую формацию, тоже владетельную, с коллективным конгломератом-неорабовладельцем и массой неорабов, принадлежащих этому единому конгломерату. А потом как раз подоспеют совсем новые технологии производства, и всё, наконец, устаканится на тысячелетия.

– Грядет тысячелетний рейх! – пафосно провозгласил Владислав.

– Можно и так сказать, – усмехнувшись, ответил отец, посмотрев на бюст Гитлера справа от камина. – В чем-то их даже одобряю. Но, как говорит Билл, о том, что делаем мы, наивный австрийский художник даже мечтать не смел, даже представить не мог такие возможности и такую мощь.

– Мо-о-ощь... – смакуя, повторил за отцом Влад.

– Да, мощь, – подтвердил Беляков. – Наша мощь, в том, что касается подавления низов, решения их судеб в наших интересах, велика как никогда в истории. И глобальная структура, и наше российское государство невероятно сильны и укрепляются даже не по дням, а по часам. И это делаем мы. Своей волей. Неистовой и непреклонной волей сверхчеловеков. Под влиянием которой послушные массы, словно пластилин, приобретают нужную нам форму. Отдают нам всё, что у них есть, – свое имущество, свои силы, своих детей. Идут на смерть без малейшего ропота, даже с радостью. Не об этом ли мечтал он? – спросил начальник КОКСа, указав на фюрера.

– Да, пап! Давай за это! – Влад поднял фужер.

Отец и сын чокнулись.

– Кстати, как там этот? Ну, инженеришка, который слил эти ваши мистерии, ваши молодые оргии в сеть?

– Всё так же, в Лефортово. Дело держу на контроле. В его личный компьютер внедрены улики об участии в сети финансирования терроризма в особо крупном размере под видом сбора средств на больных детей. Подобраны секретные свидетели. Осталось за малым – царица доказательств. И можно по-быстрому передавать в суд.

– И что же с этой царицей?

– Вплотную начали работать с ним на днях. Поначалу отказывался сотрудничать, пришлось тогда показать, кто тут хозяин. Был допрос с пристрастием, прямо в кабинете, не в спецблоке, достаточно щадяще. Мы особо и не форсируем. При этом приходится сдерживать многих работников, которые засветились на его видео, – рвутся в камеру или на допрос его лично проучить.

– Да, пока не надо калечить, он всё же потом по этапу пойдет, а не в крематорий. Тут Устранение явно не требуется, мы ж не звери какие-то, в конце концов.

– Согласен. Это просто обычный дурак-обыватель, крыша у него поехала после смерти единственного сына. Который, с его слов, завещал слить видео в сеть после похорон. Ну, не понял, на кого тявкнул, бывает и такое. Будет, значится, время усвоить урок. Впереди много лет плодотворных размышлений.

– А само видео?

– Из мейнстрима поудаляли, сейчас болтается где-то на задворках. Как обычно. Стопроцентно ничего удалить нельзя, но из трендов выкинуть получается.

– Ну и ладно. А этот... по кровной мести, что «Лоли-клаб» слил? – спросил отец.

– Тоже крыша поехавшая, – ответил Скворцов. – Опять же, влез куда не надо, слил, на что не имел права, хотя никто его об этом не просил, и мотива-то никакого не было. Был наказан отобранием ребенка навсегда. Ни его самого, ни жену не тронули, пожалели. И вот решил действовать по принципу «око за око» – завалил бойца, который наказывал. Нет, тут вопрос стоит четко, и как раз хотел с тобой посоветоваться – Устранение, чтобы кореша убитого его запытали без ограничений... или всё же суд, официально? Статья тяжкая, мало не будет, мотив кровной мести.

– Палата Мертвых в такие дела не вмешивается, это не политика. Разбирайтесь сами, вне этого механизма.

– Да, понятно, я и не это имел в виду. Просто слово «Устранение» по привычке вырвалось. Ну, прикончить под пытками? Или всё же осудить?

– Черт с ним, осудите. Врагов государства мы устраняем по процедуре, без проволочек. А простых обывателей надо учить, чтобы они, в свою очередь, на своем примере годами учили массы, чтобы низы были покорными вовек. Так что – судить, в данном случае есть все основания, чтобы строго по закону.

– И будем давить, что лучше не ерепениться, пусть со всем соглашается и признает вину – быстрее в зону поедет.

– Крепили его?

– Для следствия этого не требуется. И так всё ясно, он и не отрицает, всё подписал, что надо. Только недавно с ним следаки начали работать. Первым делом запустили к нему корешей убитого. Пришлось даже сдерживать, а то бы кончили прямо там, без особых процедур даже, без техники. Отметелили так, что полтора месяца с переломами и отбитой требухой провалялся в больничке. Оформили как конфликт с сокамерниками.

– Где он?

– В Матроске.

– Где пистолет взял?

– Говорит, друг из Горловки прихватил в одну из поездок в Россию, перебирался через границу нелегально с парой стволов, один ему продал по дешевке на всякий случай, мол, глянь, война в любое время в любое место может прийти. Ну, и повелся, заныкал. Проверить невозможно, грохнули его там на передовой при обстреле год назад.

– Как белорусы? Вписываются наши коллеги?

– Вообще, нет оснований, совсем нет. Если только что-то его супружнице будут подсказывать в частном порядке. Свалила она в Минск, похоже, с концами. Устроилась там на средства от проданной тут квартиры.

– Бросила его, что ли?

– Пока не поймешь. Если и так, то на ее месте любая бы воспользовалась ситуацией. Парой писем, правда, обменялись, довольно теплые, формально они по-прежнему в браке. Адвокат вступил в дело, летал на три дня в Минск. Там кое-кто из телеканалов в числе прочих упомянули инцидент, даже у нее самой комментарии брали. Да, конечно, без одобрения, лишь в стиле «их нравы», с посылом, вот до чего простых людей доводит подобный бардак, а у нас такого нет и в помине, мол. Кто за этим стоит – полковник ихний, двоюродный брат его, или просто тема жареная попалась, хрен знает. А больше особо ничего не всплывает там, живут вроде своей жизнью.

– Ну, и хорошо... – произнес начальник КОКСа. – А вообще, что-то косяком пошли одни сливщики... вот и этого неудачника Жарова фанатик-коммуняка запалил... Да, фанатик, у меня есть все основания так утверждать. Представь – это сынок того самого рабочего, которого я лично 4 октября 93-го прикончил!

– Серьезно? – привстал Влад.

– Да! Ну так яблоко от яблони недалеко падает. Я как прочитал установочные данные на задержанного, так прямо как током дернуло! Помнишь тот значок с Лениным?

Владислав кивнул.

– Надо же, тихоней-рантье прикидывался, вольным ученым, исследователем, мыслителем, от любых радикальных акций дистанцировался, даже ни в какие организации не вступал... мы его лишь периферийно отмечали... вот змея... ну, с ним будет особый разговор, я лично займусь... – сказал начальник КОКСа. – Не-е-т, надо всё-таки закон об ужесточении интернета принимать. Как раз в общем пакете мер по коронавирусу. Чтобы простейшие лишнего не смели вякать. Пора кончать официально с этими химерами, с этими чертовыми правами человека. Наступают новые реалии. У одних, сверхчеловеков, – неограниченные права, у других, недочеловеков, – неограниченные обязанности. Так было все прошлые тысячелетия, и так будет все грядущие тысячелетия.

– Да! Мировой тысячелетний рейх! – вскочил Беляков-младший. – Хайль Гитлер!

Отец посмотрел на сына и вдруг рассмеялся:

– Ну ладно, хайль, хайль! Зиг хайль!

И оба вскинули руки.

– Ну что, пап? Попаримся теперь?

– Да, сынок! Забираем вино и идем!

– Эй, девчонки! – хлопнул в ладоши Влад. – Айда в баньку с нами!

Обе лоли мгновенно, одна за другой, сползли с шеста и, шустро шлепая босыми ножками по паркету, подбежали к Беляковым – после чего все четверо направились на подземный этаж, где располагался спа-комплекс. Шест, на котором Катя с Ксюшей давали свое «представление», начал опускаться вниз.

Москва, 2 февраля 2020 года

Представительская легковая машина с пронзительно воющей синей мигалкой пересекла МКАД и помчалась прямо в центр.

На заднем сиденье из мягкой натуральной кожи вальяжно развалились оба Белякова. Настроение у них было превосходное. Испытав каждый в своей отдельной спальне Сладкое Пробуждение благодаря умелым манипуляциям своих лоли – на сей раз отец и сын ими поменялись, – начальник КОКСа и его заместитель взбодрились в джакузи, вкусно и изысканно позавтракали, с наслаждением еще раз посмаковали старое вино.

И решили побеседовать с одним из узников.

Перед выездом Беляков-старший коротко приказал по телефону:

– Арестованного Смирнова Ивана – ко мне в кабинет, в центральное здание.

И заодно вызвали Жарова, уже бесполезного на своей работе. Но пусть тоже побудет, послушает, раз его касается.

Зашли в кабинет Белякова-старшего, сели. Смирнова доставили из Лефортово минут за десять до их приезда – он под конвоем ждал в специально отведенном помещении. В то же самое время примчался на машине и Жаров. Тот сегодня ночевал на московской квартире – из Мытищ пришлось бы добираться дольше. Хорошо, что воскресенье, пробок нет. Но почему его вызвали?

...Последние дни, после того как «крота» так неожиданно запалили, так резко, по сути, обрубили всю карьеру, он пребывал в крайне мрачном и подавленном настроении. Личное будущее подполковника заволокло сплошной темной пеленой. Он, по сути, стал ненужным, его место – на помойке.

И как молниеносно это произошло! Еще с утра Жаров был уже фактически руководителем одной из компартий, членом высшей лиги политиков федерального уровня, пусть и оппозиционных. Срывал аплодисменты, раздавал интервью. Буквально светился, как начищенный самовар. Ходил везде гоголем, с особенно высоко поднятой головой и с особенно расправленными плечами, если можно так выразиться.

И вдруг – за одну минуту такой оглушительный и необратимый провал!

Чувства, которые овладели Жаровым, можно было охарактеризовать как смесь ярости и горечи. Он готов был разорвать на части этого невесть откуда взявшегося Смирнова, который стал ангелом смерти для его социальной роли. Когда того подняли с пола и отдельно ото всех приволокли в заранее приготовленный на задворках гостиницы – на всякий случай, всё же коммунистическая сходка, как-никак – автозак, подполковник дал волю своим чувствам. Начал остервенело бить его, лежащего, ногами. Как того гастарбайтера-таджика, который у него украл это самое удостоверение. Вот кто, получается, его подобрал! Совпадение? Или что?

А самое ужасное, что это – двойная катастрофа! За те несколько месяцев, что прошли с момента кражи документов и флешки, всё как-то, если не забылось, то, по крайней мере, стерлось. Жаров надеялся, что та майская пропажа никогда не всплывет. Но вот – документы возникли на публике самым неожиданным и страшным образом. А флешка? Получается, она у того же Смирнова? Но это же ужасно! Правда, он ее не предъявил. Почему, кстати? Жарову оставалось лишь надеяться, что носитель всё-таки зашифрован, поэтому содержимое и не всплыло. А где же сама флешка, в конце концов?

Жаров обладал недостаточно высоким рангом, чтобы ему позволили плотно заниматься задержанным. Он не был ни следователем, ни штатным оперативником, хоть и числился в составе КОКСа, но, так сказать, «по особым поручениям». Доложить начальству о возможном наличии у Смирнова флешки было, конечно, немыслимо. Ведь для самого Жарова это означает неминуемый арест, пытки и «Устранение». Что же делать? И задать вопрос самому Смирнову, конечно же, нельзя!

Поэтому избиение, хоть и достаточно сильное, продолжалось меньше минуты. Запал вдруг как-то утих. А вскоре поступила команда везти Смирнова в Лефортово. Жарову же приказали покинуть автозак и удалиться, пока не позовут. Дело отныне будет держать на постоянном контроле непосредственно руководство Комитета...

Ивана ввели в кабинет. После побоев двигаться было нелегко, но он старался не подавать виду...

Здесь находились трое. На главном месте, за большим столом в большом кресле, величественно восседал начальник КОКСа Андрей Валерьевич Беляков собственной персоной. Молодой человек, чем-то на него явно похожий, – очевидно, тот самый Владик, сын и заместитель, – в кресле поменьше, за боковым столом. И Жаров – на приставном стуле, где-то рядом со столом, но не полноценно, не за столешницей. Как и полагается по рангу, подумал Смирнов... Павианы, стая павианов...

Ему, Ивану, сидячего места, конечно, не нашлось. Он должен был стоять почтительно посреди кабинета, внимать Начальству и отвечать смиренно.

Ну, уж нет. Смирнов знал, как в таких случаях поступали герои «Часа Быка» Ивана Ефремова и «Вторжения в Персей» Сергея Снегова. Люди коммунистической эры, сильные и свободные, обладающие разумом и неотчуждаемым достоинством – они несли слово правды и справедливости в логово противника, смело глядя в глаза владыкам.

Иван еще раз оценивающе, взглядом ученого, пробежался по трем сотрудникам «охранки». Обернулся, осматривая кабинет. Тот самый кабинет, где, судя по всему, и были сделаны все эти записи. Забавные часы, кстати, висят над головой главаря – с обратным циферблатом... А начальство, конечно, не знает, что тут где-то спрятан жучок. Интересно, он по-прежнему здесь, или после того как Жаров посеял документы и флешку, операция прекратилась? Ответа на этот вопрос нет и быть не может. В любом случае, это следует пока держать в тайне. Ни одного экземпляра флешек у Смирнова, к счастью, дома уже не было, несколько копий он тайком спрятал в разных местах: вблизи могил близких родственников на двух кладбищах, а также на двух дачных участках – у товарищей, которые приглашали этим летом погостить на выходные. А старый ноутбук, с помощью которого он слушал записи и переводил в текст, выбросил тогда же на помойку, предварительно пройдясь молотком по жесткому диску и микросхемам памяти. Так что при обыске ничего подозрительного не нашли. Ни в мытищинской квартире-студии, ни в обеих московских квартирах. Но изъяли всю электронику, в том числе и не имеющую никакого отношения к Ивану. Спугнули квартирантов.

С одной стороны, Смирнов, конечно, понимал, что от этих субъектов можно ожидать всего. Он сам, слушая записи, убедился, что они собой представляют. В сетевой прессе постоянно появлялись пугающие публикации. О жестоких расправах с неугодными политиками. И хорошо, если расправы эти – только посредством юстиции. О беспощадном разгроме мешающих власти оппозиционных организаций, даже заведомо безобидных. О незаконных методах следствия, вплоть до пыток. Но, с другой стороны, Иван всё же не ожидал, что демаскировка «крота» вызовет столь бешеную, жестокую реакцию. Он не давал обязательств по сохранению тайны, ему не платили надбавки за допуск, он причислял себя к левому движению – а значит, считал себя вправе публично объявить о своей находке. Предупредить товарищей, что Жаров – «крот», агент КОКСа. Что его ни в коем случае нельзя выбирать лидером партии, это уже перебор, «красная черта». Ладно бы еще просто секретарем, но не первым же!

Нет, оказалось, что ответные меры на это слово правды обрушились на Смирнова со всей жестокостью и беспощадностью. И, похоже, это лишь цветочки. Скидок никто делать не будет, закатают по полной. Что ж, надо надеяться хотя бы на то, что товарищи поднимут шум, подключат мировую левую общественность. Но поддадутся ли этому давлению, такому, прямо скажем, чрезвычайно слабому, вот эти? Сильные, властные, абсолютно уверенные в своем превосходстве?

Значит, надо вести себя как солдат, попавший в плен... Нет, не так – как передовой отряд сил прогресса в штабе врага. Да, отряд из одного человека – но и один в поле воин.

Не отводя взгляда, спокойно смотря прямо в глаза начальнику КОКСа, врагу номер один, убийце его отца, Иван опустился на ковер и сел – с достоинством, распрямившись. Изо всех сил стараясь ничем не выдать физической боли после избиения.

Наступила немая сцена. Глаза Белякова-старшего, Белякова-младшего... да и Жарова расширились. Оба подчиненных стали коситься на начальника – что он решит, как отреагирует на дерзость?

Беляков же счел нужным не обращать внимания на этот демарш. Начальник КОКСа ожидал чего-то похожего. Ему просто было интересно поговорить с сыном рабочего, которого много лет назад собственноручно замучил до смерти. Поэтому содержание должно превалировать над формой. Пусть сидит на полу, раз ему так нравится.

– Вы понимаете, в чем вас обвиняют? – наконец, спросил генерал армии.

– В том, что я сказал товарищам правду, – спокойно, без вызова, но и без страха, ответил Иван.

– Вы юрист по... хм... одному из ваших высших образований. Вас что, не учили, что есть такая статья – государственная измена?

– Кому я изменил? И в чем это выразилось?

– Вы изменили государству.

– Вашему государству? Но я ему не присягал. Значит, и не изменял.

– У вас гражданство Российской Федерации. Вот ваш паспорт! – Беляков достал из папки документ и помахал им.

– Это государство проживания, мне было оформлено гражданство автоматически и так же автоматом выдан паспорт. Свой настоящий паспорт, паспорт гражданина СССР, который мне дали в шестнадцать лет, хоть и после развала, я сохранил. Спрятал. Пока наши не вернутся.

– Какие ваши?

– Красная Армия.

– Не юродствуйте.

– Я серьезно. Никаких обязательств перед ЭрЭф я не давал. Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Первого в мире государства рабочих и крестьян. Первого в мире государства для всех без исключения граждан, а не для одной лишь элиты.

– Этого государства больше нет. И никогда не будет.

– Потому что вы его убили?

Беляков замялся. Так... один-ноль в мою пользу, подумал Иван. Только бы не сболтнуть лишнего. Не время говорить об этом, а то прикончат. Только бы вырваться... Надо было эту флешку отдать. Хоть кому – белорусам, китайцам. Или просто в Сеть слить. Зачем было тянуть, если дело так обернулось? Ладно, еще будет бой...

– Потому что он сам развалился. Люди не хотели жить, как в муравейнике, им нужна была свобода – и, значит, режим был обречен, приговор ему вынесла история. Вы ведь еще и историк, не так ли?..

– Свобода, говорите? Какая именно? Сверхсвобода для немногих за счет фактического лишения свободы огромного количества всех остальных?

– Это вульгарное понимание. Перед теми, кто хочет чего-то достичь, открыты все пути, – фальшиво произнес генерал армии.

Иван помолчал немного, внимательно посмотрел на Белякова-младшего, потом на Жарова. Ни тот, ни другой за это время не произнесли ни слова. Говорили только начальник КОКСа и его пленник.

– Это только слова. Причем произносимые на публику. На деле вы всё прекрасно понимаете. И, уверен, в своем кругу приводите совсем иные аргументы. Которые, однако, вытекают из вашего понимания так называемой свободы, – возразил Иван. – Ведь если всем дать в исходной точке полную, хаотичную, идеальную свободу пожирать или порабощать себе подобных, то с течением времени система всё равно неизбежно перейдет в стабильное состояние, состояние иерархии. Более сильные, умелые, нахрапистые сущности будут пожирать и подчинять своей воле других, укрепляя собственные способности, бросаемые на борьбу за то, чтобы пожрать и подчинить своей воле еще кого-то. Концентрация могущества одних таких условных узлов за счет пожирания ресурсов других, их порабощения будет всё возрастать и возрастать. И в конечном итоге наверху останутся абсолютные небожители, властители, пользующиеся свободой, ограниченной разве что достигнутым уровнем технологий. А внизу будут те, кто обеспечивает свободу «высших» своей кровью, своим трудом, не имея вообще никаких свобод. Не получая взамен ничего сверх того, что дает возможность физически выживать и воспроизводиться. И никто уже не будет иметь возможности подняться наверх, потому что все пути будут закрыты. Успех человека будет зависеть не от вложенных усилий, а только от того, что этот человек уже имеет. То есть от стартовых условий, от происхождения. Отцы будут передавать детям капитал, посты, связи, место в системе. И однажды те, кто принимает решения, захотят увековечить свое преимущество и преимущество своего потомства законодательно, запретив остальным даже пытаться соревноваться с ними и их детьми. Намертво закрепив положение вещей. Это элементарная схема самоорганизации из хаоса. Я и такое изучал, между прочим, вы это, думаю, тоже знаете... А за полтора века до нас, пусть и используя другой аппарат обоснования, то же самое сказали Маркс и Энгельс.