Текст книги "История всемирной литературы Т.6"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 102 страниц)

Уже на рубеже XVIII—XIX вв. в атмосфере назревающих революционных событий идут жаркие споры о судьбах греческой культуры, о литературном языке. Широкое распространение получают идеи Ригаса Велестинлиса (1757—1798), революционера-просветителя, автора «Пламенного гимна» и конституции свободной Греции, составленной по образцу французской конституции 1793 г. Обращаясь к широким народным массам, Ригас писал на живом, разговорном народном языке – димотики.

Убежденными сторонниками димотики выступают в начале XIX в. поэты Атанасиос Христопулос (1772—1847) и Иоаннис Виларас (1771—1823). Свою лепту в разработку нового литературного греческого языка они внесли как теоретическими сочинениями, так и поэтическим творчеством. Классицистическая отточенность поэтического слова в анакреонтической лирике Христопулоса («Лирика», 1811), сближение с фольклорной традицией у Вилараса («Стихи и проза», посмертно, 1827) раскрывали возможности димотики как литературного языка новой Греции.

Активными противниками димотики были фанариоты – представители греческой чиновничьей аристократии. Фанари – богатый греческий квартал Константинополя – в период османского ига являлся своеобразным средоточием учено-книжной греческой традиции. Здесь культивировался древний язык. Возрождение его представлялось фанариотам главной предпосылкой духовного возрождения Греции (Н. Дукас, А. Париос, П. Кодрикас). Многие фанариоты отдали дань увлечению французским Просвещением, однако вскоре после Великой французской революции, напуганные растущей популярностью революционных идей, они занимают все более консервативные, элитарные позиции, в том числе и в вопросе о языке.

Умеренный, «средний» путь избирает самый крупный деятель греческого просветительства Адамантиос Кораис (1748—1833). Он стремился приобщить своих соотечественников к достижениям западной культуры, а также популяризировать античное наследие. В 1805 г. он предпринимает в Париже издание «Греческой библиотеки» – серии комментированных публикаций древнегреческих авторов, которая принесла ему европейское признание. Кораис ориентируется на димотики, однако настаивает на необходимости очистить лексику от наслоения «варваризмов» и нормировать грамматическую систему.

В программе Кораиса, демократической в основном своем направлении, содержались, однако, некоторые искусственные архаизирующие меры. Претворение их в жизнь приведет к формированию «чистого» языка (кафаревусы), все более удаляющегося от народного языка. Именно по этому пути – возрастающей архаизации языка – пойдет романтическая Афинская школа, основанная в 30-е годы в столице нового греческого государства съехавшимися сюда из разных городов Европы литераторами-фанариотами.

Между тем уже в 20-е годы Дионисиос Соломос (1798—1857) будет плодотворно разрешать проблему языка, успешно синтезируя в своем творчестве национальные традиции с новейшим опытом мировой литературы. Д. Соломос стал родоначальником греческой литературы Нового времени. Правда, на протяжении ряда десятилетий его поэзия была достоянием лишь узкого круга последователей на Ионических островах (Ионической школы), а действенным фактором общегреческого литературного процесса она станет намного позднее, уже во второй половине XIX в., когда Ионическая и Афинская школы сольются воедино. (В состав греческого государства Ионические острова вошли лишь в 1864 г.)

Дионисиос Соломос родился на одном из Ионических островов, на Закинфе, в том же 1798 г., когда был турками казнен Ригас Велестинлис. В аристократических кругах Закинфа было принято получать образование в Италии, и десятилетнего Дионисиоса отправили учиться в Италию. Пребывание Соломоса в Италии совпало с периодом утверждения в итальянской литературе романтических тенденций, и опыт современной ему итальянской поэзии – ее дух патриотизма и свободолюбия, приверженность народному языку и растущая ориентация на читателя из народа, – несомненно, повлиял на формирование поэтического дарования Соломоса. Свои первые стихи он пишет на итальянском языке, однако, вернувшись в 1818 г. на родину, упорно изучает родной язык, народные греческие песни и свои греческие стихи создает на димотики.

В мае 1823 г. под впечатлением победного шествия революции он пишет лиро-эпическую поэму «Гимн Свободе». С романтической эмоциональной напряженностью, гиперболизацией рисует поэт картины сражений греческих патриотов за свободу родины, однако, обращаясь к возвышенной революционной теме, он иногда использует приемы классицистической поэтики – ораторскую, часто назидательную интонацию, персонификацию, строгую композицию.

Просветительское осмысление Соломосом исторических задач, стоящих перед Грецией и ее культурой, отчетливо проявляется и в его «Диалоге» (1824) – беседе между поэтом, его другом и ученым-педантом. Тема диалога – свобода и язык. Эти понятия у Соломоса неразрывно связаны друг с другом: отстаивая права народного языка, поэт понимал, что только на этом пути в завтрашней свободной Греции возможно полноценное и плодотворное развитие всех форм национального самосознания.

В 1824 г. в Швейцарии выходит в свет сборник од «Лира» еще одного греческого поэта, вдохновленного национально-освободительной революцией, – Андреаса Кальвоса (1792—1869). Как и Соломос, он родился на Закинфе, а отроческие и юношеские годы провел в Италии. Он принадлежал к близкому окружению видного итальянского поэта-революционера Уго Фосколо, был с ним в эмиграции в Швейцарии, а затем в Англии. Вернувшись в 1820 г. в Италию, Кальвос входит в организацию карбонариев и через год вынужден вновь уехать в Швейцарию. Отсюда он следит за событиями греческой революции и откликается на них своей «Лирой», а два года спустя в Париже издает второй сборник од «Лирика». Это тоже своего рода гимн свободе, взволнованные размышления о судьбах революции, о ее нравственных уроках, о будущем свободной Греции, своеобразный сплав романтического, эмоционального и волевого начала с классицистически строгой логикой мысли, эпиграмматичной точностью выражений, с архаикой языка, не утрачивающего, однако, живости страстной человеческой речи.

Нравоучительные задачи, которые ставит перед своей поэзией Кальвос, выражены еще более открыто, чем у Соломоса. Последовательно, от оды к оде, развивает он тираноборческую тему, предостерегая соотечественников от коварного «покровительства» западных держав, разоблачая их подлинные грабительские цели, а также социальную несправедливость деспотических режимов. Столь трезвой социальной мысли мы не встречаем больше в греческой поэзии вплоть до зрелых произведений Костиса Паламаса на рубеже XIX—XX столетий.

Творчество Соломоса и Кальвоса 20-х годов – непосредственный и яркий художественный отклик на события греческой революции 1821 г., стремительный вдохновенный «старт» поэзии Новой Греции. Оба эти крупные поэтические явления естественно вписываются в общеевропейскую панораму романтизма – тяготением к сплаву лирического и эпического начал, повышенной экспрессией, предполагающей эмоциональное воздействие на читателя, свободолюбием и – особенно у Кальвоса – тираноборческой направленностью. В революционном духе воплощается у Кальвоса и у Соломоса традиционное романтическое двоемирие: идеальное связывается с идеей Свободы и свершениями революции 1821 г., на противоположном полюсе – силы, им противостоящие.

Наряду с тем волевой импульс имеет у греческих поэтов явственную просветительскую направленность, с которой связаны у них и некоторые черты классицистической традиции – аналогичные явления наблюдаются во всем регионе Балкан и Центральной Европы, где романтизм формировался в русле национально-освободительного движения и параллельно выполнял задачи не состоявшегося в полной меме просветительского этапа. Впрочем, в сплаве элементов классицистической и романтической поэтики и у Соломоса, и у Кальвоса доминирует романтизм.

Греческая национально-освободительная революция близилась к завершению, однако плоды самоотверженной борьбы народа ускользали из его рук. Вершительницами его судьбы оказались великие державы. Решением Лондонской конференции (1830—1831) Греция была признана независимым государством, но от нее были отторгнуты Эпир, Фессалия, Крит и ряд других греческих территорий. Ионические острова остались под протекторатом Англии. Извне была навязана Греции и монархическая форма правления. Греческим королем стал баварский принц Оттон. Разочарование в исходе революции, в послереволюционной эволюции новогреческого государства носило общенациональный характер и отразилось на развитии всей греческой литературы.

В 1826 г. Кальвос приезжает в революционную Грецию, но вскоре покидает ее и перебирается на Корфу, где занимается преподавательской деятельностью. Соприкосновение с исторической реальностью не оправдывало чаяний, и творческий импульс трагически обрывается. Поэт умер в Лондоне в 1869 г., не опубликовав с 1826 г. ни одного стихотворения.

На Ионических островах обособленно от литературной жизни новогреческого государства протекает творчество Соломоса. Соломос также переживает разочарование в послереволюционном развитии Греции, но его творческий кризис наступает не сразу. Последние годы закинфского периода и первые годы на острове Корфу, куда поэт переехал в 1828 г., оказались для него весьма плодотворными. Под свежим впечатлением революционных событий он пишет поэму «Ламброс» (1823—1834), прозаическое произведение «Женщина из Закинфа» (начало работы – 1826), первый вариант поэмы «Свободные осажденные». Если в первых поэмах – в «Гимне Свободе» и оде «На смерть лорда Байрона» (1824) – идея свободы трактовалась Соломосом исключительно в плане национального освобождения от иноземного ига, то в «Ламбросе» и в «Женщине из Закинфа» она приобретает морально-этическую акцентацию, а в «Свободных осажденных» – глубокое философское содержание.

В «Ламбросе» ощутим отголосок романтического восприятия человека как существа двойственного, носителя противоборствующих начал – низменного и возвышенного. Чувства патриотизма и долга приводят героя поэмы в ряды греческих революционеров. Но этот же человек способен на низкие поступки по отношению к возлюбленной Марии, к детям, и его индивидуалистический аморализм резко осуждается поэтом.

Греческая поэзия практически не разрабатывала столь распространенную в европейском романтизме тему исключительной личности: свобода личности мыслилась в неразрывной связи со свободой национальной, главный конфликт пролегал в русле освободительной борьбы, и даже в тех случаях, когда центр тяжести переносился в нравственную сферу, подход к проблемам личности диктовался не романтическим индивидуализмом, а стремлением к гармонии личного и общественного, к общности людей.

Параллельно с «Ламбросом», но уже в плане романтического гротеска Соломос писал «Женщину из Закинфа», где уродливый образ злобной аристократки, «злейшего врага своего народа», противопоставляется поэтом всему возвышенному и прекрасному, что связано с борьбой осажденного врагами города Месолонги. Поэма «Ламброс» осталась незаконченной (мы располагаем лишь разрозненными главами и отрывками, а также авторскими заметками, излагающими сюжет), а «Женщина из Закинфа» – первый блестящий образец греческой прозы на димотики – увидела свет лишь в 1927 г.

Поэма «Свободные осажденные» посвящена годовой героической обороне города Месолонги, закончившейся 10 апреля 1826 г. отважным прорывом ее защитников и гибелью города. Первая редакция поэмы была задумана в лирическом плане, как плач по погибшим героям. Однако такое решение не удовлетворило Соломоса, и первый вариант остался незавершенным. В обороне Месолонги поэту захотелось отразить кульминацию греческой революции, ее нравственную вершину. Работу над новой редакцией он начал уже на острове Корфу.

Здесь в 1833—1834 гг. он параллельно пишет две поэмы – второй вариант «Свободных осажденных» и «Критянина». Оба произведения были задуманы как лиро-эпические поэмы, но от обеих поэм до нас дошли лишь отрывки – лирические партии. Если от лиро-эпического замысла «Критянина» Соломос отказался сравнительно быстро, то стремление завершить «Свободных осажденных» не угасало у него на протяжении двадцати лет, побуждая поэта к неустанным поискам желанного решения. Отталкиваясь от конкретного события – обороны Месолонги, Соломос рисует обобщенный образ национального сознания в кульминационный момент истории. Он стремился воссоздать историческую реальность, которая воплощала бы идеал красоты и свободы. Между тем ощущавшийся Соломосом разлад между идеалом и действительностью мешал созданию целостного художественного мира – реальное поглощалось отвлеченным. Действительность не подкрепляла романтической устремленности к абсолюту, и это не могло не сказаться в абстрактности авторских позиций, в слабости эпического строя, в невольном тяготении к формам чистой лирики.

Ни второй, ни третий вариант поэмы «Свободные осажденные», над которым Соломос работал с 1844 г., так и не были завершены. Не окончил он и последнюю поэму «Акула» (1849). Поэт умер в 1857 г. в практической изоляции от литературной жизни Греции, где были известны лишь ранние его вещи. В 1859 г. его друг, молодой поэт И. Полилас, издал том его литературного наследия.

Традиция поэзии Соломоса – и при жизни поэта, и после его смерти – сохранялась только в кругу его приверженцев на Ионических островах. Разрабатывая традиционные романтические темы (патриотическая борьба, любовь, смерть, фольклорные мотивы), поэты Ионической школы (И. Типальдос, И. Полилас, Г. Маркорас) оставались верными народному языку и народно-песенному стихосложению. В 70—80-е годы XIX в., когда Ионическая и Афинская школы сольются воедино, их опыт благотворно повлияет на общегреческий литературный процесс. В прозе Ионическая школа не дала сколько-нибудь значительных достижений, в драматургии же заметным явлением стала пьеса из закинфской жизни поэта Антониоса Матесиса «Базилик» (1830), которую историк греческой литературы К. Димарас назвал первой в Греции социальной драмой.

Ионическая школа существовала как бы на периферии общегреческого литературного процесса, тон же в нем задавала Афинская школа, возникшая одновременно с формированием нового греческого государства. Уже во второй половине 20-х годов из Константинополя и из Западной Европы сюда приезжают образованные греки-фанариоты, считавшие себя хранителями отечественного наследия и полагавшие своим долгом заложить теперь фундамент новой национальной культуры. В 1827 г. в Женеве на французском языке выходит «Курс современной греческой литературы» Яковакиса Ризоса Нерулоса (одного из яростных оппонентов Кораиса в языковом вопросе), отмечавшего заслуги фанариотов в деле национального возрождения Греции. Рецензию на этот курс написал Гёте.

Первым произведением Афинской школы принято считать поэму «Путник» Панайотиса вуцоса, написанную в 20-е годы и изданную С 1831 г. Романтическая тема страстной и трагической любви, скорбных странствий, фатальной муки одиночества решается здесь под явным влиянием французского романтизма – и Панайотис Суцос (1806—1868), и его старший брат Александрос Суцос (1803—1863) приехали в Грецию из Парижа, где в 20-е годы романтизм становится ведущим литературным направлением.

Энтузиазм и вдохновение, вызванные у романтиков Афинской школы героической национально-освободительной борьбой греческого народа, рано омрачились соприкосновением с той атмосферой первых же послереволюционных лет, которую, как отмечает историк Н. Своронос, греки воспринимали как «чужеземную оккупацию».

Э. Делакруа.

Греция на развалинах Месолонги. 1830

Бордо. Музей

Уже в 1831 г. в сатирическом сборнике «Панорама Греции» Александрос Суцос констатировал «уход» свободы и разочарование ее борцов. Четыре года спустя эту же «боль ухода» свободы выразил и Панайотис Суцос в сборнике стихотворений «Гитара» (1835), написанном, по словам самого поэта, как «книга, осуждающая насилие и антинациональные действия».

Стихотворения и поэмы, посвященные национально-освободительной борьбе и ее героям и призванные увековечить народный подвиг, звучат в то же время как вызов настоящему, как упрек правителям Греции, как заклинание и призыв к национальному достоинству. Своеобразной формой утверждения национального достоинства, болезненной реакцией на иноземное насилие стало и обращение к древнему языку, свидетелю былого величия Греции.

Ориентация на архаичный язык, казалось бы традиционная для фанариотов, оформилась у романтиков Афинской школы не сразу. Многие из их ранних произведений написаны на димотики или под ее сильным влиянием – атмосфера только что свершившейся народной революции располагала и к демократизации языка. Очень скоро, однако, и димотики, и даже «средний путь» Кораиса романтиками Афинской школы решительно отвергаются. Архаизация их языка протекает интенсивно и стремительно.

Эта бесплодная ориентация, лишавшая афинских романтиков возможности общения с народом, весьма поощрялась официальной Грецией. В 40-х годах премьер-министр И. Колетис выдвигает так называемую «великую идею» восстановления Великой Греции в былых пределах Византийской империи. Культ древнего языка, который стала проповедовать Афинская школа, объективно вписывался в русло официальной политики.

В атмосфере баварского засилья и административного насаждения псевдоклассицизма рано угасает романтическое вдохновение Афинской школы. Уже в «Гитаре» П. Суцоса заметно преобладают классицистические тенденции. После «Гитары» П. Суцос не напишет уже ничего значительного. Неоклассицистические тенденции возобладают и в творчестве Александроса Рангависа (1809—1892). В начале 30-х годов он, как, пожалуй, никто из афинских романтиков, испытал сильное влияние народной поэтической традиции – писал на чистом народном языке, активно использовал народный пятнадцатисложник. Приверженность романтизму, сложившаяся в годы учения А. Рангависа в Германии, была в этот период его осознанной творческой программой, воплотившейся, в частности, в авторском предисловии к романтической драме «Фросини» (1837). Однако уже в поэме «Демагог» (1840) намечается заметный поворот А. Рангависа к архаике. В дальнейшем и темы, и язык, и поэтические размеры будут неуклонно архаизироваться.

Жизнедеятельный романтический порыв гражданского звучания в этих условиях способна сохранить лишь сатира. Подтверждением этому служит творчество А. Суцоса, привлекавшее современников и привлекающее сейчас историков литературы не столько художественными достоинствами, сколько силой яркого человеческого документа, пафосом отстаивания завоеваний революции, тираноборческой страстностью.

Александрос и Панайотис Суцосы и Александрос Рангавис – фанариоты, составившие ядро Афинской романтической школы, – определили творческий облик ее первого поколения. Второе поколение романтиков Афинской школы уже не обладало тем зарядом общественной энергии, с которым в свое время приехали в Афины их предшественники. Поле возможной деятельности представляется им несравненно более узким, и, хотя они по-прежнему обращаются к патриотической теме, заметно возрастает интерес к индивидуальной внутренней жизни личности, которая воссоздается уже без экспрессии раннего романтизма сглаженно, мягко. Сремление поэтов к большей непосредственности предопределяло и некоторую терпимость к народному языку. Д. Валаванис (1829—1854) часть стихотворений писал на димотики. В поэзии И. Карасуцаса (1824—1873), самого значительного поэта второго поколения, явственно ощущается мелодия народной поэзии, ее синтаксис, ее структура.

Литературная биография второго поколения афинских романтиков оказалась очень короткой: в 1854 г. совсем юным умер от туберкулеза Валаванис, в 1860 г. умолк Карасуцас, а в 1873 г. он покончил жизнь самоубийством. В 60-е годы на поэтическую арену выйдет третье поколение романтиков Афинской школы, которое окончательно утратит цельность исходного направления, потеряет его творческие связи с интересами и задачами национальной жизни. Общую для всей Афинской школы трагедию неосуществленных общественных возможностей это поколение (Д. Папарригопулос, С. Василиадис) выразит с особой силой сквозь призму несостоявшейся индивидуальной судьбы.

Хотя в литературной деятельности Афинской школы бесспорно главенствовала поэзия, многие афинские романтики нередко выступали в драматургии и прозе. Так, Панайотису Суцосу принадлежит один из ранних греческих романов «Леандр» (1834), написанный под сильным влиянием романа Уго Фосколо «Последние письма Якопо Ортиса»; Александрос Суцос публикует пьесы «Блудный сын» (1830), «Премьер-министр» (1843) и «Непокорный поэт» (1843), а также роман «Изгнанник 1831-го» (1835). Однако самым разносторонним литератором проявил себя Александрос Рангавис. Его многотомное литературное наследие включает – кроме сборников стихотворений и поэм – рассказы, романы, пьесы, труды по истории литературы и археологии (с 1844 г. он был профессором археологии Афинского университета), а также мемуары – А. Рангавис сделал крупную государственную карьеру: он был министром иностранных дел, послом.

Основным своим литературным делом сам Рангавис считал поэзию, однако и в прозу его вклад оказался существенным. Наиболее известны его нравоописательная повесть из жизни острова Кефалония «Нотариус» (1850) и роман «Господин Мореи» (1850), написанный под несомненным влиянием «Айвенго» В. Скотта и открывший для Греции жанр исторического романа. Сюжет романа взят из византийского периода, к которому в этот момент начинает обращаться развивающаяся греческая историография, считавшая своим долгом воссоздать непрерывную связь времен греческой истории от античности до современности. Самое значительное произведение этого потока – «История греческой нации от древнейших времен до наших дней» Константиноса Папарригопулоса (в 1853 г. вышло ее первое однотомное издание; позднее, в 1860—1874 гг., – пятитомное). И в историографических трудах, и в исторических романах, которые обрели в Греции чрезвычайную популярность, проявлялось закономерное в условиях молодого государства стремление осмыслить историческое единство нации, однако вместе с тем в них ощущалась и печать националистической «великой идеи», препятствовавшей реалистическому ви́дению острых социальных проблем современности.

Редким примером обращения литературы к живой греческой действительности явилась комедия Димитриоса Византиоса (псевдоним Димитриоса Хадзиасланиса) «Вавилония» (1836), описывающая Навплион, первую столицу новогреческого государства, незадолго до завершения освободительной революции и воссоздающая серию правдивых и ярких народных характеров. В прозе общей тенденции уклониться от вопиющих социальных проблем, укрыться в безопасной сфере исторических сюжетов – или из византийских времен, или из эпохи революции 1821 г. – одиноко противостоит роман Павлоса Каллигаса (1814—1896) «Танос Влекас» (1855), достоверно изображающий произвол власть имущих и жалкую жизнь, которую влачат забитые народные массы.

Особую главу греческой литературы этого периода составляют воспоминания участников национально-освободительной революции. Среди них – «Воспоминания о „Филики Этерия“» (1845) одного из ее основателей Э. Ксантоса; записанные Г. Терцетисом в 1836 г. и увидевшие свет в 1851 г. «Воспоминания» легендарного народного вождя революции Т. Колокотрониса; «Хроника порабощенных Афин» (1841) Панагиса Скузеса и, наконец, «Воспоминания» одного из народных полководцев Я. Макриянниса (1794—1864), обучившегося грамоте специально для того, чтобы оставить истории свое страстное свидетельство. Самым ярким человеческим документом и литературным памятником в этой серии бесспорно являются «Воспоминания» Макриянниса. Это не просто хроника событий революционного и послереволюционного периода, это зеркало народных настроений в момент большого национального потрясения. И слог, и строй мышления Макриянниса проникнуты народной мудростью и образностью, непосредственностью, искренностью. К сожалению, «Воспоминания» Макриянниса увидели свет лишь в 1907 г., они стали крупным явлением в литературной жизни Греции XX в.

Таким образом, к середине XIX в. в греческой литературе нарастает разочарование в послереволюционной действительности, отражающееся, в частности, в заметном упадке романтической Афинской школы, а также в интенсивном развитии исторической темы, которая нередко служит средством протеста и убежищем от неприемлемого настоящего, однако вместе с тем объективно соответствует тому направлению, которое насаждало официальное государство, культивировавшее националистическую «великую идею».

Разобщенность Ионической и Афинской школ продолжает сохраняться, однако в 60-е годы намечаются первые шаги к их сближению. Проводниками влияния Ионической школы в Афинах станут поэты А. Ласкаратос (1811—1901) и Валаоритис (1824—1879), заметно выпадающие из рамок романтической поэтики. В условиях углубляющегося кризиса Афинской школы их творчество сыграет роль провозвестника назревающих радикальных перемен.

*Глава двенадцатая*

АЛБАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В первой половине XIX в. в Албании, остававшейся под гнетом многовекового османского владычества, еще не успели определиться черты того широкого литературного движения, которое развернулось во второй половине столетия под названием «национальное возрождение». Однако это движение имело своего провозвестника в лице Наума Векильхарджи (Наум Панайот Бреди, 1797—1866). Он родился в южной Албании, но бо́льшую часть жизни провел в Дунайских княжествах, участвуя там в освободительном движении. Наум Векильхарджи – автор первой албанской азбуки (1844), составленной на основе изобретенного им самим алфавита. В 1836 г. он обратился ко «всем богатым и образованным православным албанцам» с «энцикликой», в которой была впервые сформулирована культурная программа национального возрождения. «Энциклика» написана по-гречески, однако в ней со всей определенностью было подчеркнуто требование распространения образования на родном албанском языке.

Для формирования новоалбанского литературного языка определенное значение имело издание в 1827 г. (Британским Библейским обществом на о-ве Корфу) первого полного перевода Евангелия с греческого языка на албанский. Перевод был выполнен В. Мекси под руководством известного своей ученостью епископа Григория Гьирокастрийского. В этом издании был использован греческий алфавит.

Ориентальное направление албанской поэзии, в большей мере, чем ранее, окрашенное религиозными мотивами, в первой половине XIX столетия завершало свое развитие. Наиболее значительным и популярным было творчество Мухамета Кючюку (1784—1844), прозванного Мухаметом Чамерийцем. Он родился в чамерийском селе Конисполь (Южная Албания), получил высшее религиозное образование в Каире, вернулся на родину и был ходжой. Помимо переводов религиозных сочинений с арабского и турецкого языков его перу принадлежат несколько оригинальных поэм. Наиболее известная из них «Эрвехе́» (ок. 1820) содержала обработку в стихах популярного на Ближнем Востоке старого сказочно-авантюрного сюжета. В поэме повествуется о похождениях прекрасной и добродетельной женщины Эрвехе, переживающей ужасные злоключения, но во всех испытаниях сохраняющей честь и сердечную доброту. Добродетель торжествует и вознаграждается. Несмотря на открыто моралистическую тональность, повествование не лишено занимательности. Действие развивается стремительно, живость и народность языка не нарушаются и обилием ориентализмов, несомненно хорошо понятных в то время читателям и слушателям поэмы. Другая поэма Мухамета, «Юсуф и Зелиха», представляет собой поэтическое воплощение известного в литературах Востока библейского сюжета о безответной любви жены египетского вельможи к Иосифу Прекрасному. При сохранении общей морализаторской установки поэт уделил большое внимание психологическим мотивам поступков своих героев, их переживаниям. Исторический жанр в творчестве Мухамета был представлен поэмой «Взятие Месолонги», в которой один из эпизодов греческой национально-освободительной борьбы освещен с позиций турецкой стороны.

Особый интерес представляет небольшая поэма «Пьяница». Поэт гневно осуждает и порицает пьянство с позиций официального мусульманства. По-видимому, есть основания усматривать в этом произведении и полемическое выступление правоверного суннита против ритуальных возлияний, практиковавшихся членами дервишских сект из числа поклонников имама Али для приведения себя в экстатическое состояние. Не исключено, что эта полемика была непосредственно направлена против очень распространенного в Албании бекташизма, вероучения, в котором смешаны разнородные элементы мусульманского сектантства. К числу приверженцев бекташей принадлежал в начале прошлого столетия сам мятежный правитель южной Албании – Али-паша Тепеленский.

В это же время в албанской ориентальной поэзии стала проявляться именно идеология бекташизма, что говорит об остроте столкновения различных направлений ислама, связанных с социальной и политической борьбой. В этом отношении представляет интерес творчество народного поэта-сатирика Зенеля Бастари, резко выступавшего не только против официального мусульманского духовенства с позиций секты бекташей, к которой он принадлежал, но и порицавшего всю феодально-административную верхушку общества старой Албании, безжалостно угнетавшую сельскую и городскую бедноту. В четверостишиях (бейтах) этого нищего, бездомного поэта из Тираны содержался заряд гнева, разящий всю социальную иерархию:

«Тут беи с кнутом, там хо́джи с книгой (т. е. с Кораном. – А. Д.). Ах, сердце мое, лучше разбейся!» О самом себе поэт говорил: «Домом себе я избрал весь мир, мать у меня черная земля, крышей мне служит небо, братья и сестры для меня все люди». Бейты Зенеля Бастари обильно оснащены ориентализмами, бытовавшими в речевой среде базарного квартала старой Тираны.

Наряду с подобными стихийными проявлениями социального протеста, выливавшимися в формы острой сатирической поэзии и соотносившимися с конфессиональными разногласиями, заметно расколовшими албанское мусульманство, в монастырских центрах бекташизма в первой половине XIX в. получила развитие ученая поэзия, давшая первые опыты создания религиозно-исторических поэм.

На собраниях бекташинских общин в дни траура по внуку Мухаммада – юному Хусейну, вероломно убитому, согласно шиитскому преданию, в битве при Кербеле, было принято читать вслух отрывки из «Хадикат аль-Хакаик» («Сад истин»), произведения иранского поэта Санаи (XII в.) в переводе Физули. В этом произведении ранняя история ислама излагалась с позиций шиитского вероучения, с особым вниманием к трагической судьбе имама Али и его сыновей, поклонение которым у шиитов составляет основу культа. В первой половине XIX в. создается ряд переводов и переработок произведений Физули. Наиболее известной из них является законченная в 1842 г. поэма Далипа Фрашери «Хадикая». Огромный размер (65 000 стихов) этой тяжеловесной по стилю поэмы и переобремененность ее языка ориентализмами свидетельствуют об учености автора. Поэма интересна как начало традиции жанра исторической эпопеи, продолженной в конце XIX в. классиком новой албанской литературы Наимом Фрашери.