Текст книги "История всемирной литературы Т.6"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 102 страниц)

Существенной моральной поддержкой в национальном самоутверждении было ощущение сопринадлежности народа более широкой общности – социальной, племенной, региональной. Так, существовала определенная солидарность балканских народов в их борьбе против Османской империи. Порой даже очаги и центры национальной политической и культурной жизни возникали в соседних странах: болгарские и греческие – в Бухаресте и на юге России (в Одессе), сербские – в Пеште и т. д. Среди славянских народов получили распространение идеи «славянской взаимности», т. е. солидарности родственных славянских народов в развитии своей культуры и в противодействии инонациональному гнету. Наиболее полно эти идеи воплотил в своем творчестве поэт чешского и словацкого народов Ян Коллар. Скорее региональный характер имели идеи иллиризма, зародившиеся и получившие распространение на Балканах и главным образом в Хорватии. В различных социально-политических кругах такого рода концепции и идеи приобретали разную идеологическую и политическую окраску – от прогрессивной до консервативной.

Важной отличительной особенностью литературной жизни народов Центральной и Юго-Восточной Европы был исключительный интерес к фольклору. Народное творчество постепенно стало восприниматься как незаменимый источник развития подлинно национальной литературы. В нем видели сокровищницу национально-самобытного искусства, нравственных идеалов, эстетических вкусов народа. Большим авторитетом в этом отношении пользовались идеи немецкого философа Гердера, его мысль о проявлении национальной оригинальности народа в фольклоре. Многие поэты этого времени были одновременно фольклористами, собирателями и издателями произведений народного творчества: Ф. Л. Челаковский и К. Я. Эрбен – в Чехии, Я. Коллар – в Словакии, В. Караджич – в Сербии, несколько позднее братья Миладиновы – в Болгарии и др. Именно в это время Европа с изумлением открыла для себя сокровища сербского народного эпоса. Для литератур угнетенных народов особое значение имели героико-эпические фольклорные произведения, в которых воспевалась борьба за свободу – юнацкие и гайдуцкие песни балканских народов, клефтские песни греков, збойницкие песни словаков. Литература широко черпала из народной поэзии темы, сюжеты, образы, усваивала некоторые поэтические формы и изобразительные средства. Фольклор как аутентичное творчество народа, основного носителя национальной самобытности и социального протеста, иногда ценился в это время даже выше профессионального литературного творчества. Многие поэтические произведения этих лет возникали в процессе состязания с народной поэзией или испытали сильное ее влияние. Таково, например, происхождение литературных мистификаций В. Ганки и Й. Линды в Чехии – знаменитых Краледворской и Зеленогорской рукописей, выданных за древние памятники. Народно-социальную стихию фольклора особенно глубоко постиг венгерский поэт Ш. Петёфи, поэзия которого многое впитала в себя от народного творчества.

Общая направленность литературного развития, включая и те страны, где литературные течения и стадии процесса не были столь четко разграничены, выражалась, как и во всей Европе, в движении от просветительски-рационалистического склада мышления к романтическому. Возникшее как естественная оппозиция средневековому религиозно-мистическому сознанию, духовному гнету контрреформации просветительское движение в странах Восточной Европы черпало многие импульсы в общеевропейском, особенно во французском, Просвещении. Из отличительных черт можно отметить, что гражданско-патриотический пафос, пожалуй, чаще выступал здесь на первый план по сравнению с морально-философской дидактикой. В литературе угнетенных стран идеалы просвещенного разума и естественного права становились аргументом в пользу равноправия народов и национального самоутверждения. У тех народов, культурно-историческое развитие которых в прошлом оказалось в результате иноземного гнета ослабленным и задержанным, особый упор делается теперь на практическую деятельность, на подъем образования и просвещение обездоленного народа. Поэтому в литературе Болгарии, например, где основная фаза Просвещения относится к первой половине XIX в., особенно сильно выражено дидактическое, «учительское» начало.

Явления романтизма в восточноевропейских странах не только отражают общие для всей Европы тенденции его развития и находят аналогии во многих его разновидностях, но и отличаются порой значительным своеобразием, большей проявленностью одних его сторон и меньшей – других. Романтизм развивался здесь не после победоносной или исчерпавшей свои возможности буржуазной революции, не в условиях обнаружения противоречий буржуазного строя, а при неразрешенности основных задач этой революции, при наличии неустраненных, хотя и изживших себя в сознании передовой части общества, институтов и норм феодальной системы. Творчество восточноевропейских романтиков, живших в обстановке предреволюционного подъема и национально-освободительного движения, было проникнуто духом протеста и борьбы против феодального строя и абсолютизма. Внимание к противоречиям буржуазного общества, как правило, выражено в литературе, особенно на начальной стадии, значительно слабее, чем в Западной Европе. Здесь еще не ощущалось в такой мере разочарование в предначертаниях просветителей. Романтическая устремленность в будущее нередко выступала скорее как экспрессивное и мятежное их развитие (часто с широким использованием элементов поэтики классицизма). Особенности общественно-исторической обстановки, атмосфера постепенно нарастающего освободительного движения, неясность перспектив еще слабо обозначенного буржуазного пути отодвигали на задний план вопрос о противоречиях грядущего общества и нередко питали иллюзии о возможности избежать этих противоречий. Казалось, что с ликвидацией национального гнета и проведением демократических преобразований возникнет благополучное, гармоническое общество.

Романтическое мироощущение больше проявлялось в литературах этих стран своим мятежным духом, порывом к свободе, героикой борьбы, трагизмом самопожертвования и поражений, обращением к национально-фольклорной стихии (в значительной мере через эту стихию преломлялся интерес романтиков к самобытно-индивидуальному в бытии народа). Вершинные взлеты романтического творчества вообще часто оказывались связанными с кульминационными моментами освободительного движения. Это отчетливо видно на примерах польской, венгерской, греческой, сербской, хорватской литератур, где романтизм в первой половине XIX в. получил особенно яркое развитие и дал такие высокие достижения, как поэзия А. Мицкевича, Ю. Словацкого, М. Верешмарти, Ш. Петёфи, П. Негоша, И. Мажуранича, Д. Соломоса, А. Кальвоса и др.

Одна из главных особенностей предромантизма и романтизма в Центральной и Юго-Восточной Европе – сильно выраженное народно-коллективистское начало. В качестве протестующего и утверждающего себя субъекта здесь нередко выступала не столько личность, сколько национальный коллектив, борющийся народ. В непосредственной или косвенной соотнесенности с его судьбами часто представал и индивидуум. Большое место занимал вопрос о главном хранителе жизнеспособности нации, а в этой связи о взаимоотношении верхов и народа, просвещенного героя и народных масс. В то же время предпринимаются попытки вообще осмыслить «драму мира» – извечную драму борьбы народа, низов с угнетателями – в творчестве Ю. Словацкого и Я. Краля.

Мотивы разочарования, смятенности, трагизма чаще всего сопряжены в романтических литературах этой части Европы с перипетиями трудной борьбы, поражениями восстаний, с несбывшимися надеждами на освобождение. Где-то в этой плоскости чаще всего происходило соприкосновение и с романтизмом байронического типа, хотя от восточноевропейских романтиков полностью не укрылись и проблемы, составлявшие нередко главное содержание западноевропейского романтизма, – дисгармония личности и общества, отчужденность человека. Вызванные к жизни стихией буржуазно-денежных отношений, эти явления находили аналогии и в атмосфере феодально-абсолютистского гнета, да и сами они стали обозначаться в жизни восточноевропейских народов, особенно в Австрийской империи, которая несколько дальше продвинулась по пути буржуазного развития. Байроническому романтизму особенно созвучно творчество чешского поэта К. Г. Махи, определенными сторонами творчество А. Мицкевича и Ю. Словацкого в Польше, Я. Краля – в Словакии, Мажуранича – в Хорватии.

В литературе угнетенных народов иногда достаточно отчетливо проявлялись черты национальной утопии. Они выразились, например, в представлении ряда польских романтиков о мессианистском предназначении польского народа, отчасти в идеализации славянского характера и истории славян, которой не лишена концепция славянской взаимности Коллара, и т. д.

Рост социальных противоречий в жизни нации, уроки поражений в борьбе с поработителями, зачастую объяснявшиеся отсутствием единства между разными социальными слоями, способствуют постепенному преодолению идеализирующих тенденций в литературе, стремлению к более объективному анализу национальной жизни и особенно ее социальных аспектов. Эти явления особенно заметны на стадии формирования реалистических тенденций, которые заявляют о себе к середине века в венгерской, польской, чешской (меньше – в других) литературах региона, где в течение некоторого времени будет еще преобладать романтизм.

*Глава первая*

ПОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Польская литература вступила в XIX в., имея многовековую традицию и связи с духовной жизнью других стран Европы. Направления, сложившиеся в эпоху Просвещения, – классицизм и сентиментализм – были влиятельными и популярными. Литературный язык вступил в стадию обновления, упорядочения и обогащения. Существовала разработанная система национального стихосложения.

Утрата независимости в результате разделов Польши (1772, 1793, 1795) поставила литературу в новые условия развития. Границы, которыми были рассечены польские земли, препятствовали синхронизации литературного процесса. Литературная деятельность сковывалась цензурой. Значительные силы уходили в эмиграцию, получая там возможности для политических высказываний, но теряя вместе с тем непосредственный контакт с социальными процессами, которыми определялись перемены в нравственном облике и бытовом укладе общества. Центры литературного движения менялись: в начале XIX в. наиболее активную роль сыграла Варшава, она же в 20-е годы стала, вслед за Вильно, очагом нарождающегося романтизма, в 30-е годы доминировала эмигрантская литература, оживилась литературная жизнь в Галиции; в 40-е годы к ним присоединились центры в Великопольше и Королевстве Польском.

Польское освободительное движение, которое, по выражению В. И. Ленина, приобретало в ту пору «гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 297), оказало на литературу определяющее влияние. С национальными восстаниями 1830—1831, 1846, 1848, 1863 гг. связана история польского романтизма. Литература играла сплачивающую и объединяющую роль, содействовала росту национального самосознания, развитию языка, подчеркивала духовное единство нации, свидетельствовала перед Европой непрерывность ее культурного развития и стремление к свободе. Привитые романтизмом представления об исключительно высоком назначении литературы, об особой миссии художника прочно вошли в общественное сознание. Вера в преобразующую мир силу слова (подчас преувеличиваемую «поэтами-пророками») оставила след в духовной жизни ряда поколений.

ПОЗДНЕЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ. КЛАССИЦИЗМ. ФРЕДРО

Сразу же после разделов Польши в поэзии прозвучали не только мотивы патриотической скорби, но и призывы к восстановлению независимости. Настроения той части общества, которая находилась под влиянием идей Французской революции, отразила «поэзия легионов» (речь идет о польских формированиях, сражавшихся на стороне Франции), утверждавшая патриотический оптимизм, мысль о том, что падение государства не означает еще гибели нации. Как солдатская песенка родилась на свет знаменитая «Мазурка Домбровского» («Еще Польша не погибла...», 1797) Ю. Выбицкого, будущий национальный гимн. Для польских земель, где ликвидация феодальных порядков оставалась важнейшей общественной задачей, идеи Просвещения еще долго сохраняли актуальность. Просветители, многие из которых считали необходимой мирную работу, использование учреждений, возникших с образованием княжества Варшавского (1807), а затем Королевства Польского (1815), обращались к обличительно-сатирическим жанрам («Путешествие в Темноград», 1820, роман-памфлет С. К. Потоцкого, выступившего против обскурантизма церковников, невежества и крепостнических привычек шляхты), облекали в литературную форму научно-философские доктрины. В начале века был создан один из интереснейших образцов фантастического романа «Рукопись, найденная в Сарагоссе» Яна Потоцкого (1761—1815). Написанный на французском языке (полный польский перевод опубл. в 1847 г.), при жизни автора он целиком напечатан не был (главы, увидевшие свет, высоко оценил Пушкин). Прихотливая композиция (роман-шкатулка), которую сравнивают с построением «Тысячи и одной ночи», была объединением множества сюжетных линий, позволила сочетать авантюрный элемент и фантастику, показать разные страны, времена и культуры. (Сюжетным ядром стали приключения путника, оказавшегося в горах Андалузии и столкнувшегося с таинственными действиями потомков мавров, которые стремились вернуть Испанию под власть ислама.) Философичность романа (автор опирался на учения французских энциклопедистов) исключала назойливый дидактизм, предполагала спор и сомнение, непрерывное искание истины, конкретность в интерпретации человека и исторических событий (Потоцкий был человеком обширной учености, путешественником, этнографом).

В поэзии и драматургии начала века законодателями норм были сторонники классицизма. В стремлении к чистоте языка, совершенствовании стиля, а также в создании произведений, посвященных национальному прошлому, они видели важнейшее средство сохранения культуры. Классицисты активизировали литературную критику (хотя и основывалась она прежде всего на выискивании проступков против «просвещенного вкуса» и правил). Значительны были их заслуги в области художественного перевода. В оригинальном творчестве они тяготели к таким жанрам, как ода, историческая поэма, стихотворное послание, нравоучительная басня и т. д. Простор для демонстрации языково-стилевого мастерства открывала описательно-дидактическая поэма («Софиевка», 1806, Ст. Трембецкого; «Польское земледелие», 1839, К. Козьмяна). В жанре трагедии популярность получила «Барбара Радзивилл» А. Фелиньского (пост. 1817), пьеса, основанная на традиционном конфликте между любовью и долгом, отличавшаяся звучностью стиха и выразительностью сценической речи. В целом, однако, и политический консерватизм сторонников классицизма, и неприятие ими новых веяний в искусстве были причиной того, что они оказались в разладе со стремлениями того поколения, которое стало на путь борьбы за национальную свободу.

Из жанров, связанных с традицией классицизма, наибольшую значимость сохранила в XIX в. комедия. Творчество Александра Фредро (1793—1876) в своих истоках было тесно связано с драматургией Просвещения и, отличаясь богатством наблюдений, тяготея к реалистическому нравоописанию, со сценическими принципами классицизма не порывало. Фредро жил и творил в Галиции. В молодости он был офицером, участником наполеоновских войн (в 1812 г. побывал в русском плену), а после возвращения на родину (1815) и женитьбы (1828) занимался хозяйством (был состоятельным помещиком, графом), держался вдалеке от повстанческого и конспиративного движений, а также от центров литературной жизни. В ранний период творчества Фредро особенно наглядна связь с классицизмом: четкость композиционно-сюжетного построения и конструкции сценических образов (вплоть до имен «со значением»), разработка унаследованной от предшественников тематики. Разбогатевший выскочка и его отношения с дворянским кругом становятся предметом изображения в «Пане Гельдхабе» (пост. 1821). Увлечение шляхты иностранными новшествами осмеяно в «Иноземщине» (пост. 1824). Драматург представляет своих персонажей в новом, обусловленном современностью варианте, развернуто определяет их психологический облик и социальное положение. Отказывается комедиограф и от дидактизма, характерного для драматургии Просвещения. Уже в 20-е годы проявляется изобретательность Фредро в построении интриги, умение извлечь неожиданные возможности из уже известных мотивов и ситуаций, блестящее владение стихом, богатство языка. В комедии «Муж и жена» (пост. 1822) мастерская обрисовка характеров соединена с обилием забавных положений, без дидактизма, с иронической выразительностью очерчены вольные нравы верхов общества. «Дамы и гусары» (1825) построены в фарсово-гротескном плане (популярный мотив посрамления самонадеянных женоненавистников).

В «Девичьих обетах, или Магнетизме сердца» (пост. 1833), одной из самых психологически насыщенных его комедий, главное место занимает любовь. Четкая индивидуализация персонажей создает крепкую основу для развития действия. Внешняя канва событий типична для «комедии положений», действие скреплено интригой, которую ловко ведет один из героев (Густав), доказывающий нереальность обета двух девушек не выходить замуж. Но сама возможность интриги вытекает из психологического облика персонажей, мастерски используются возможности «комедии характеров».

Герои комедии «Месть» (пост. 1834) живут и действуют в обстановке старошляхетского уклада. Красочность, живость изображаемых типов прошлого такова, что временами кажется, будто драматург ими любуется. Нет в его комедии ни осуждающего слова, ни противопоставления старине новых веяний. Но юмористическое освещение изображаемого, трезвость авторского взгляда предохраняют комедию от апологетики старого. Мотивируя поступки персонажей (ссора двух шляхтичей-соседей мешает осуществлению планов влюбленной пары), Фредро обращается к житейской прозе, к сфере имущественных интересов. В стремлениях героев, в развитии интриги первоплановую роль играет грубый материальный расчет, который представлен как естественный для изображенного автором мира. Черты, определяющие достоверность образов, поведение основных персонажей (самодурство, сутяжничество, хвастовство, чванство и т. д.), вытекают из особенностей старошляхетского быта, приобретают гротескный характер, создают неожиданные повороты действия, вереницу комических положений.

Примером реалистической зоркости драматурга является комедия «Пожизненная рента» (пост. 1835). Фредро обратился здесь к типу скупца-приобретателя и создал свой его вариант: патологическая страсть к наживе заставляет героя поступать вразрез с собственной выгодой. За скромную сумму наличными ростовщик приобрел у промотавшегося гуляки право на полученную в наследство пожизненную ренту. Теперь все зависит от продолжительности жизни продавца ренты, и лихоимец вынужден играть роль заботливого опекуна. А когда мот угрожает самоубийством, скупец, боясь потерять все, выпускает жертву из своих когтей. Фредро создает многозначительное обобщение, подчеркивает, как сильна – до нелепости – власть денег: стяжатель искренне убежден, что с рентой купил у клиента его жизнь, и рассматривает эту жизнь как свою собственность. Фредро говорит о сложностях и хитросплетениях в человеческих взаимоотношениях, о царящих в мире вражде и корысти.

Драматург был современником торжества романтизма. Новые веяния отразились в его творчестве и как объект изображения (столкновение романтической прозы с прозою жизни), и как отдельные сюжетные мотивы. В целом, однако, трезво-скептическое мировосприятие Фредро было противоположно романтическому. Демократическая критика отнеслась к Фредро неприязненно. С середины 30-х годов он перестал публиковать новые комедии.

СЕНТИМЕНТАЛИЗМ. СТАНОВЛЕНИЕ РОМАНТИЗМА. МИЦКЕВИЧ

Сентиментализм затронул в Польше и прозу и поэзию. Популярность приобрели исторический и любовно-психологический романы (в форме романа-дневника или романа в письмах). Многочисленны были попытки перенести на польскую почву европейский опыт («Новая Элоиза» Руссо, «Страдания юного Вертера» Гёте, ироническая проза Стерна и т. д.). Зачастую сентиментализму сопутствовали пред-романтические тенденции. (Такие явления, как оссианизм, «готический» роман» и др., в польскую литературу пришли вскоре после своего возникновения.)

Произведения Юлиана Урсына Немцевича (1757—1841) были как бы мостом между двумя эпохами. Немцевич обращался к различным жанрам. Были среди них и предусмотренные поэтикой классицизма, и связанные с новыми веяниями. Немцевич – автор первых в Польше баллад («дум»). В его цикле «Исторические песни» (опубл. 1816) была представлена многовековая история Польши, воспевались популярные герои и правители. (В России «Исторические песни» высоко оценил К. Ф. Рылеев.) В прозе Немцевича сентиментальность сочетается с вниманием к переменам в обществе, с проповедью гражданственности и просветительских идеалов. Структура романа «Два пана Сецеха» (1815) основана на чередовании дневниковых записей двух героев: деда и внука; автором показаны перемены, внесенные эпохой Просвещения в жизнь шляхты, различия между старым и новым воспитанием, прежними и современными нравами. Обращался Немцевич и к историческому жанру («Ян из Тенчина», опубл. 1824—1825).

Роль, которую сыграл сентиментализм в подготовке будущего «романтического перелома», всего рельефнее выступает в творчестве Казимежа Бродзиньского (1791—1835). Его идиллия «Веслав» (1820) демонстрировала новый для польской поэзии подход к действительности. Повседневная крестьянская жизнь (правда, идеализированная), заботы и обычаи простонародья рассматривались здесь как объект, достойный поэтизации. К эстетически значимым явлениям поэт относил и внутренний мир, чувства и обычаи простолюдина. Бродзиньский-критик вынес в конце 10-х годов на обсуждение вопрос о соотношении старых, устоявшихся литературных норм и новых веяний. Это положило начало ожесточенным, не утихавшим до 1830 г. спорам между «классиками» и «романтиками». Противники романтизма – просветители и классицисты – видели в новом направлении результат превратных философско-политических и эстетических понятий, призыв к разрушению существующих ценностей и устоев жизни, а подчас и нелепость, противоречащую здравому смыслу и утонченному вкусу. Сторонники нового поначалу слишком далеко не заходили. Бродзиньский в статье «О классическом и романтическом, а также о духе польской поэзии» (1818), характеризуя важнейшие тенденции в европейских литературах, усматривал достоинства и недостатки и в классицизме, и в романтизме, предлагая «средний» путь, основанный на использовании имеющейся национальной (фольклорной и старопольской) традиции.

В 20-е годы, когда развернулась деятельность польских конспиративных организаций, старые литературные каноны воспринимаются как спутники политического консерватизма. В повестку дня вставал вопрос о романтизме как направлении, способном активизировать литературное развитие, поставить его на один уровень с европейским, выразить новые общественные настроения. Дискуссии о романтизме приобретают политический подтекст. Наиболее страстно отстаивает новое направление критик Мауриций Мохнацкий (1804—1835), который был одновременно и членом тайных обществ. Он использовал ряд положений немецкой идеалистической эстетики (прежде всего Шеллинга), национальную литературу трактовал как средство «самопознания нации в ее естестве», требовал от нее отражения движущейся и меняющейся действительности, защищал принцип творческой свободы художника, выступал против литературы идиллической и примиряющей за поэзию протестующую и страстную. Мохнацкий в своей деятельности смог уже опереться на опыт отечественной романтической поэзии, которую создали в 20-е годы Мицкевич и его единомышленники.

Адам Мицкевич (1798—1855), уроженец Белоруссии, сын адвоката в Новогрудке, получил образование в Виленском университете, еще студентом начал писать стихи (первая публ. – 1817), стал одним из основателей и активным деятелем патриотических молодежных организаций «филоматов» и «филаретов». Когда эти тайные общества были раскрыты царскими властями, Мицкевич (после университета учительствовавший в Ковно) был арестован и в 1824 г. выслан из Литвы. Около четырех лет он провел в России (Петербург, Одесса, Москва, снова Петербург), где сблизился с участниками декабристских организаций, встретил радушное отношение со стороны русских литераторов, высоко ценивших его поэзию и импровизаторский дар. Дружеская близость между Мицкевичем и Пушкиным нашла отражение в творчестве обоих поэтов. Выехав в 1829 г. из России на родину, Мицкевич более не вернулся. Среди вдохновителей поэтической юности Мицкевича первое место занимал Вольтер, что видно по нескольким ранним переводам и подражаниям. В лирике, связанной с деятельностью «филоматов», главное место занимают дидактические мотивы, наставления молодым сотоварищам, призывы к духовному совершенствованию во имя будущих деяний, направленных на просвещение и спасение народа (что было выражено в поэтической формуле: «Отчизна, наука, добродетель»). На этой же почве рождаются и произведения, выразившие стремления патриотов на рубеже 10—20-х годов. Призыв «мерить силы по намерениям, а не намерения по силам» («Песнь филаретов», 1820) выразил настроения молодежи, готовившейся к национальной революции. «Ода к молодости» (1820; получила широкое распространение в списках) в образно-стилевом отношении с поэтикой классицизма была, несомненно, связана: даже противники автора признавали «Оду» «прекрасной с точки зрения поэзии» (Козьмян). Содержание «Оды», весь ее пафос знаменовали, однако, торжество новых идей. В ней еще современники поэта подметили родство с теми мотивами творчества Шиллера, которые были подхвачены революционно настроенными романтиками (не только в Польше). Для мироощущения автора «Оды» были характерны восприятие действительности в стремительном движении, в борьбе светлого и темного начал, патетическая устремленность в грядущий день человечества, когда произойдет обновление всей «глыбы мироздания». Аллегорические образы Молодости и Старости олицетворяли: первый – самоотверженность, порыв юных энтузиастов, их братское единство, второй – трусливый эгоизм «себялюбцев». Отрицание старого, скованного «заплесневевшей корой» мира, призыв «подавить насилие насилием» и повести земной шар «новыми путями», вера в неизбежное торжество «мира духа», порожденного «любовью» и «молодостью», в то, что вслед за «зорькой свободы» взойдет «солнце избавления», – вот те новые мотивы, которые внесла «Ода» в польскую поэзию.

Появившийся в 1822 г. сборник стихотворений Мицкевича («Поэзия») стал манифестом романтизма. В предисловии автор говорил об исторических корнях романтической поэзии, объявляя условием расцвета литературы ее истинно национальный характер, ориентацию на массы соотечественников, а не на избранных знатоков. Основу книги составил цикл «Баллад и романсов», явившийся практическим воплощением того литературного демократизма, который отстаивал Мицкевич и который проявился в романтическом увлечении фольклором, в обогащении литературного языка за счет просторечия и говоров. Мотивы народного творчества Мицкевич контаминирует и переосмысляет, интересуясь прежде всего нравственным аспектом народного художественного мышления, видя в простонародном начале основу моральных устоев, создавая такой фантастический мир, в котором невинность находит защиту, а проступки – кару со стороны сверхъестественных сил. Романтическая концепция влияния «незримого» мира на дела мира действительного, являясь своеобразной реакцией на противоречия современной поэту цивилизации, отрывающей человека от природы, искажающей его сущность, для польского романтизма имела и специфическую важность. Вера в примат духовного начала позволяла именно духовную жизнь считать определяющей для решения вопроса о бытии или небытии нации. Фольклор использовался для соответствующей интерпретации «двоемирия», а оно давало возможность ставить во главу угла не актуальную политическую реальность, а жизнестойкость нравственно-культурной традиции, связь нынешнего поколения с «миром предков», продолжающим существование в сфере духа.

Автор баллад демонстрирует неудовлетворенность просветительским мировосприятием, отдавая предпочтение «чувству», «вере», «сердцу» перед «разумом», эмпирическим знанием. Это предпочтение мотивировалось ссылкой на верования простонародья, рассматриваемые как основа национального бытия, как источник поэтического взгляда на мир. Романтический субъективизм до известной степени ограничивался обязательством говорить от имени общности, признанием авторитета народного опыта и инстинкта (даже в облике суеверия). В программной балладе «Романтика» происходит мировоззренческий спор: носителем скепсиса, плоского эмпиризма выступает ученый «старец» со «стеклышком», а скрытое от других видит «очами души» обезумевшая от горя крестьянка, с которой солидарен поэт.

Сказанное в балладах было углублено в драматической поэме «Дзяды» (ч. 2 и 4, 1823). Изображение белорусского народного обряда поминовения умерших (он дал название произведению) – это свод суждений о нравственности и долге, которые произносит у Мицкевича хор крестьян, вызывающий на суд духов усопших и выносящий свой приговор их поступкам. Нравственный критерий обосновывается не рационалистическим представлением о естественном человеке, а народным пониманием справедливости.

Народная традиция использовалась и для обоснования жанровых исканий. Форма «свободной», «открытой» фантастической драмы была подсказана стремлением найти новую, независимую от классицистских канонов основу развития: по мысли Мицкевича, обращение к исконно славянскому обряду было залогом драматической самобытности (он сослался на то, что и античная трагедия родилась из празднеств и таинств древних греков). Включая в драму элементы фантастики, поэт использовал некоторые приемы мистерийных действ, обратился одновременно к таким приемам, как введение хора, песен, баллад и т. д. Границы жанров были сметены: возник своеобразный синтез, включающий в себя элементы и драматического действия и лирической исповеди.