Текст книги "С Корниловским конным"

Автор книги: Федор Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

Одним из взводных урядников 6-й сотни есаула Флей-шера был младший урядник Лебединцев. По положению, взводным урядником должен быть старший урядник. Все ждали, что Лебединцев после молебна будет представлен к повышению в звании, но командир сотни Флейшер сказал, что этого не будет.

Мы, молодые офицеры, очень дружно жили между собой, любили казаков, а урядников в особенности, и считали их своими младшими братьями. Узнав, что есаул Флейшер не будет поощрять Лебединцева, – мы всей полковой гурьбой хорунжих «атаковали» доброго, покладистого и

сердечного Алексея Николаевича Флейшера, который своими летами был старше наших отцов.

– Он распустил свой взвод!.. Вместо наказаний – любит поговорить со своими подчиненными!.. Да и со мной тоже! – запальчиво произнес нам не зло, а как бы в свое оправдание Флейшер. Но мы не отстали, настояли на своем, и он дал согласие – «представить после молебна Лебе-динцева к переименованию в старшие урядники».

В Мерве, при штабе полка, находились только две сотни казаков и все команды полка. Поэтому мы знали не только что по фамилиям всех урядников, но знали и их внутреннее содержание. Лебединцев был видный собой, выше среднего роста, с красивыми темными густыми усами и бровями на крупном мужественном лице. Серо-голубые красивые глаза отдавали мечтательностью. Скромный, серьезный. Крупного черного туркменского курпея папаха, чуть заломленная, очень шла к его казачьему лицу. С офицерами он был, как и все в полку, почтителен, но не стремился к особенной воинской отчетливости и субординации.

Казаки ушли на льготу в свои станицы, а через несколько месяцев началась война. Лебединцев был мобилизован во 2-й Кавказский полк, вошедший во 2-ю Кубанскую казачью дивизию, и отправлен на Западный фронт. Там Лебединцев стал Георгиевским кавалером нескольких степеней и дослужился до чина подхорунжего. Что случилось в полку после октябрьской революции 1917г. – мне неизвестно. Известно лишь, что все офицеры покинули полк и на Кубань прибыли в одиночном порядке. Полк, оставшись без офицеров, – командирами сотен избрал урядников, а командиром полка – подхорунжего Лебединцева, который из-под Орши привел 2-й Кавказский полк на Кубань.

В марте 1918 г., во время нашего восстания против большевиков в Кавказском отделе, Лебединцев оставался при главных силах, с пехотой. 24 марта пехота была разбита красными, и я его больше не видел...

В Дивном стояли четыре полка дивизии Бабиева и бригада пластунов генерала Ходкевича. Я как старый кавказец – иногда бывал у командира 1-го Кавказского полка полковни-

ка Орфенова. Кстати сказать, в его полку были наш старший брат, сотник, и еще два-три старых кавказца – есаулы В.Н. Кулабухов и И.И. Храмов. Поговорить было о чем. И вот в одно из моих посещений – в квартиру командира полка с докладом вошел Лебединцев. На черкеске он имел погоны хорунжего. Я был удивлен и обрадован. Поздоровался с ним уже как с равным, человеком одной корпорации. Он был командиром сотни. Доложив Орфенову, он вышел. Ничего не говоря командиру полка «о прошлом» Лебединцева, только спросил: «Каков хорунжий Лебединцев?» «Отличный боевой офицер», – ответил он. Я был очень рад за Лебединцева.

Во время освобождения Кубани в 1918 г. не только что некоторые строевые начальники Добровольческих частей, но и кубанские казачьи – занимая станицы, позволяли произвольную расправу над жизнью тех, кто по разным причинам, вольно или невольно, соприкоснулся с красной властью. Известны случаи повешения офицеров в Майкопе и в станице Баталпашинской. Мне известны фамилии повешенных, как и фамилии старших начальников, отдавших подобные распоряжения. И счастье Лебединцева в том, что он не попался подобному кровожадному начальнику, иначе был бы повешен «как революционер, бунтовщик, красный командир полка», которым он и не был. Много было произвола. И благородное освободительное движение оказалось и завоевательным и порой карательным. Были и более легкие несуразности.

– Почему есаул Елисеев не первопоходник, а командует нашим Корниловским полком? – обратились к Походному атаману генералу Науменко в Екатеринодаре два есаула полка, первопоходники, старше меня по выпуску из военного училища, но... с занятием Екатеринодара устроившиеся там в тылу.

– Поезжайте на фронт! И как старшие в чине – вы примете полк! – разумно ответил генерал Науменко.

Так передавал мне сотник Хлус, бывавший тоща в Екатеринодаре, в штабе походного атамана – своего командира полка и первопоходника. Назвал он и фамилии этих есаулов.

В начале первопоходники «кичились», считая, что вся власть на Кубани должна принадлежать им. Но одно они не

учли, что – не мота же вся Кубань пойти в поход! Пошли в поход те, кто был по службе или случайно в Екатеринодаре, в ближайших станицах к нему или по их станицам проходила Добровольческая армия. С занятием 9-й красной пехотной дивизией железнодорожных узловых станций на Кубани – Армавира, Кавказской и Тихорецкой – от Екатеринодара отрезались полностью Баталпашинский и Лабинский отделы, части Кавказского и Майкопского. Не в лучших условиях были Ейский и Уманский отделы. Доблестные кубанские генералы – Шкуро, Бабиев, Фостиков, Топорков, Маневский, Павличенко, Соломахин – не были в 1 -м Кубанском походе. А сколько еще младших, меньших? И всех выравнять, оценить перед Кубанью – это было, есть и должно быть делом Кубанского войскового штаба.

Сосредоточение сил на Маныче

В «Очерках Русской Смуты» (т. 5, стр. 80 и 81) Деникин пишет: «Угроза со сторны 10-й красной армии становилась весьма серьезной. К этому времени противник вышел уже на линию железной дороги Батайск—Торговая, и передовые его части подходили на один переход к Ростову.

18-20 апреля 1919 г. закончилось сосредоточение войск Маныческого фронта в трех группах: генерал Покровский – 1-я Кубанская казачья дивизия, 2-я Терская казачья и части Донской армии сосредоточились в районе Батайска. Генерал Кутепов – усиленный 1-й Конной (Кубанской казачьей) дивизией генерала Шатилова и Кубанской бригадой генерала Говорущенко, сосредоточенных западнее станции Торговой. Генерал Улагай – 2-й Кубанский корпус – к югу, у села Дивного, в Ставропольском направлении. Главную массу составляли кубанские казаки».

Здесь немедленно же нужно сделать разъяснение. Генерал Врангель в том же своем труде (Белое дело, стр. 134 и 135), об этом же сосредоточении войск на Маныче, пишет более подробно, а именно: «Для обороны Маныча в районе Великокняжеской станицы противник сосредоточил всю свою 10-ю армию, около 30 тысяч штыков и шашек. С нашей

стороны против нее действовали кроме отряда генерала Кутепова 6-й пехотной дивизии (Сводно-Астраханский пех. полк, Сводно-Саратовский пех. полк, Сводно-Гренадерский пех. полк и Саратовский конный дивизион с артиллерией) и Отдельной Астраханской конной бригадой под начальством генерала Зыкова, – 1-й Конный корпус генерала Покровского (1-я Кубанская казачья дивизия и 2-я Терская казачья, Ф.Е.), Горская конная дивизия полковника Гревса*, 1-я Конная (Кубанская казачья, Ф.Е.) дивизия генерала Шатилова, Сводно-Донской корпус генерала Савельева* и Атаманская дивизия (Донская казачья, Ф.Е.). Всего – одна дивизия пехоты и семь с половиной дивизий казачьей конницы.

Шестая пехотная дивизия малочисленная и сборного состава – была мало боеспособна. Сравнительно слабыми качественно и количественно были Астраханцы и Горцы. Зато Донские, Кубанские и Терские полки были вполне достаточной численности, и в большинстве – отличных боевых качеств».

Так похвально отзывается генерал Врангель о доблестных казачьих полках, о превалирующей Казачьей Силе и отличном боевом качестве казачьих полков, сосредоточенных на Маныче. Главные штабы иногда неточно пишут о своих частях, что огорчает участников. В данном случае генерал Деникин пишет, что у села Дивного был сосредоточен 2-й Кубанский корпус, который фактически состоял из 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Репникова, 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева и 3-й Кубанской пластунской бригады генерала Ходкевича. К этому времени из состава 2-й Кубанской дивизии оставались на Маныче, восточнее села Дивного, только 1-й Полтавский полк полковника Мамонова и 2-й Кубанский полк (фамилия командира полка неизвестна). Об этом периоде времени генерал Фостиков мне пишет следующее: «15 февраля 1919 г. из района Св. Креста (село Урамайное) был переброшен 1-й Лабинский полк в Медвеженский уезд Ставропольской губернии для подавления крестьянского восстания. В начале 1919 г. против Царицына действовали Донские части, которые начали терпеть неудачи. В помощь им были по-

сланы наши части —■ 2-й Кавказский полк полковника Просвирина и 9-й Кубанский пластунский батальон полковника Цыганка».

От себя разъясню: эти части стояли на Маныче – 2-й Кавказский полк в селе Рагули, восточнее Дивного, а 9-й батальон – в самом селе Дивном. Дальше Фостиков продолжает: «Во время всего отхода из-под Царицына Донских частей вплоть до станицы Великокняжеской эти полк и батальон были в арьергарде отступавших Донцов, отбиваясь вдоль полотна железной дороги Царицын—Великокняжеская. В марте месяце 1919 г. мой 1-й Кубанский полк на станции Св. Крест был погружен в поезда и эшелонами, почти без остановок, был переброшен на Маныч, под Великокняжескую. Отступавшие Донские части прошли в тыл к нам, а красных задержали мы – 1-й Кубанский, 2-й Кавказский полки и 9-й Кубанский пластунский батальон, перед Великокняжеской, до подхода пехоты генерала Кутепова. Бои были тяжелые, днем и ночью, что нас измотало.

В марте месяце на Маныч к нам прибыл и 1-й Лабинский полк и прибыл наш командир 1-й бригады генерал Говору-щенко; но, пробыв на фронте дней десять, эвакуировался по болезни. Я принял бригаду, которая превращается в дивизию, – 1-й Кубанский полк полковника Логвинова (Варшавского дивизиона и погибшего под Камышиным), 1-й Лабинский (командира не помню), 2-й Кавказский полковника Просвирина (убит в конце 1919 г.) и 9-й Кубанский пластунский батальон полковника Цыганка. Март и апрель месяцы на Маныче проходили в жестоких и беспрерывных боях. К маю месяцу на Маныче сосредоточились: 1-я Конная дивизия генерала Шатилова, моя бригада, Сводно-Горская дивизия генерала Глазенапа, несколько частей Добровольческой армии, Астраханская конная бригада. Командующим фронтом назначен генерал Кутепов».

Из этих трех выдержек генералов Деникина, Врангеля и Фостикова – войсковая история когда-то сделает свой «вывод». О том, как действовал 9-й Кубанский пластунский батальон полковника Цыганка в этот период времени, – приведу бесхитростные строки участника, подхорунжего Стадника:

«Надо сказать, что в Ставропольском походе происходили схватки, как с одной, так и с другой стороны – не на жизнь, а на смерть. Когда перешли Маныч, то вступили в пески, где он нас засыпал, словно мело снегом. Особенно это было чувствительно во время ночных переходов. Ночной переход через Астраханский мост был тяжелый. Дул ветер. Песок, хуже снега, засыпал и резал глаза. Горело лицо. Лошади устали. Приходилось подталкивать под колеса. А дня через два я выехал в двухнедельный отпуск. Но за этот промежуток времени – батальон был переброшен в Донскую область. Возвращаясь из отпуска, нашел его на реке Аксай. Батальон занимал посты. Лежал снег. Скрипел мороз, и на постах, по ночам, от холода дрожали. Питание слабое. Обмундирования казенного не давали, а захваченное из дому обносилось. Да и по станицам шили из мешков штаны и юбки. Командиром пулеметной команды был у нас москвич-капитан. Но вскоре красные нас так прижали, что, как говорили пластуны: «Хлопцы!.. Намазуй пятки салом!» И это было верно. Через два дня мы докатились до Великокняжеской... но она была уже занята красной конницей Думенко, и мы оказались отрезаны. Причина такого неожиданного и скорого отхода, как нам тогда было сообщено, было то, что – донские казаки Верхнего Округа открыли фронт и красные своей силой обрушились на нас. Насколько помню, здесь был и 2-й Кавказский полк и масса отступающих калмыков со всем их скарбом. Но они так и не ушли и жестоко были наказаны, как нам передавали. А наш батальон, благодаря тому, что красные еще не успели своей пехотой занять Великокняжескую, ночной атакой пробился через конницу Думенко*и соединился со своими частями на станции Торговой. Они нам сообщили, что на нас был уже «поставлен крест».

Чтобы закончить вопрос о численности казачьих сил (в главном – Кубани и Терека), сосредоточенных к концу апреля 1919 г. для весенней операции, – приведу еще одну выдержку из книги генерала Врангеля (глава «На Москву»): «На правом фланге генерала Май-Маевского только что сосредоточился, после удачного рейда в тыл противника, Сводный конный корпус, в составе Кавказской (Кубан-

19 Елисеев Ф. И.

ской) и 1-й Терской казачьих дивизий. Корпусом временно командовал начальник*Кавказской дивизии генерал Шкуро. Во главе дивизий стояли: Кавказской – временно замещающий генерала Шкуро, командир одной из бригад, генерал Губин, бывший мой сослуживец по Уссурийской дивизии; Терской – доблестный генерал Топорков» (стр. 124).

Перейду к боевым действиям на Маныче 2-го Кубанского корпуса генерала Улагая, нашей 3-й Кубанской дивизии, Корниловского конного полка и пластунов. «18-го апреля 1919 г. я отдал директиву войскам Манычского фронта: разбить противника и отбросить его за Маныч и реку Сал. Причем генералу Улагаю развивать успех в направлении Ставрополь– Царицынского тракта, перехватив железную дорогу. 21 апреля началось наше наступление, и к 25 апреля 10-я советская армия, на всем течении Маныча, была отброшена за реку. В центре дивизия генерала Шатилова дважды переходила через Маныч, доходя передовыми частями до ст. Эльмут в тылу Великокняжеской, по пути своем разбив несколько полков противника, взяв несколько тысяч пленных и орудия. Генерал Улагай перешел Маныч и разбил большевиков у Кормового и Приютного» (Генерал Деникин, указ, соч., стр. 81).

Победный бой на Маныче 21 апреля

В ночь на 21 апреля 1919 г. 3-я Кубанская дивизия генерала Бабиева и Кубанская пластунская бригада генерала Ход-кевича (без 9-ш батальона) двинулись к Манычу, к Астраханскому мосту через него. Как сказано выше – 9-й пластунский батальон был переброшен под Великокняжескую. В селе Дивном для прикрытия всех обозов – оставлен был 1-й Таманский полк, самый слабый по численности шашек в строю, несмотря на то, что им командовал доблестный старый хоперец и Георгиевский кавалер, полковник Гречкин. Из села Кистинского (Киста) к Астраханскому мосту должен самостоятельно подтянуться 1-й Черноморский полк.

Выступили. До Маныча было 12 верст. От Кисты – около сорока. Частям приказано быть у Астраханского моста до рассвета. Впереди шли пластуны. За ними 2-й Полтавский

полк, потом корниловцы и кавказцы. Движение в темноте ночи было томительно, с остановками, рывками. У моста конница задержалась, пока пластуны переходили мост. Перестрелки не было, значит, мост был свободен. Полки были спешены. Мы стояли с полковником Малышенко, когда подошел штаб дивизии. За то, что казаки 1-го Черноморского полка, свернув с дороги, лежали на траве, держа лошадей в поводу и некоторые спали, – Бабиев резко накричал на Малышенко. Бабиев был неправ. Из Кисты полк шел всю ночь, и, естественно, казаки устали. Подобный отдых всегда был позволителен в полках, если к тому была возможность. Я почувствовал в его неуместном окрике к старшему полковнику лишь личную неприязнь. К чести Малышенко, он не только что не испугался, но и резко парировал ему. И когда Бабиев, не останавливаясь, проехал дальше вперед, он послал ему вслед несколько нелестных эпитетов, которых Бабиев не услышал. Они относились к его молодости, как генерала, и задачливости. Мне это понравилось, и я подумал, что Малышенко своей полковой пишущей машинки штабу дивизии не уступил бы. А вот я уступил, «мальчишка»...

В этих личных взаимоотношениях было то, что Малышенко и летами, и производством в офицеры был настолько старше Бабиева, насколько я был моложе. К тому же – они одного и того же Николаевского кавалерийского училища и как кадровые офицеры по воинской этике – должны соблюдать известный такт. И это право было на стороне Малышенко. Кроме того, полковник Малышенко был уже долгим командиром 1-го Черноморского полка и назначенный им властью генерала Деникина еще весной 1918 г., в Донских степях, перед 2-м Кубанским походом и совершившим его в должности командира полка, когда Бабиев проживал в Майкопе и имел чин войскового старшины. Все это, естественно, задевало Малышенко, человека достаточно гордого.

С Бабиевым перешел мост и 2-й Полтавский полк, а корниловцам, кавказцам и черноморцам – приказано ждать распоряжений. Начало светать. Была полная тишина. Здесь Маныч был не широк. И вдруг в тишине – пронесся громкий, чуть хрипловатый голос Бабиева:

– Корниловцы! Через мост широким наметом!

Команда была приятная. Приятная тем, что мы не знали,

что делается на том берегу, и то, что Бабиев вызывает свой полк таким неожиданным манером, означало, что там что-то скучилось или творится что-то особенное. Я даже не подал команду – «Садись!», так как не только Корниловский, но и другие полки, стоявшие здесь, слышали тревожную команду Бабиева, почему лишь выкрикнул – «Полк! За мной!», видя, как все офицеры и казаки полка бросились к стременам своих седел.

По дощатому настилу моста, в колонне «по три», с сильным грохотом, полк летел к Бабиеву. И с высоты моста нам представилась небывалая картина: три цепи пластунов в несколько сот человек, в кожухах нараспашку, держа винтовки как кому удобно – во всю мощь, чтобы спасти свои жизни – бежали назад, к Манычу. Густая масса красной конницы неслась полным карьером за ними, словно голодный зверь, подкарауливший свою жертву, теперь спасающуюся от него. Было страшно за пластунов... Их могут порубить красные!

Астраханский мост выходил на ровное место, но от него назад, к берегу Маныча, тянулась низина, защищаемая крутым скатом чуть выше роста человека. В этой низине стоял весь спешенный штаб дивизии с ординарцами и сам Бабиев, так же спешенный. Он смеется, машет мне рукой и кричит:

– Сюда, сюда! В укрытие!

И полк, длинной кишкой, крутым изгибом змеи повернув после моста на 180 градусов, – валился вниз, в низину, поворачивался фронтом к противнику и строился в резервную колонну. Меня поразило, что Бабиев был не только что весел, но он и его штаб не были в седлах, когда, казалось, надо именно быть на лошадях, чтобы «не смяли» свои же бегущие пластуны, а за ними порубила красная конница. Шагах в пятидесяти на восток от Бабиева, в той же низине, скрытно в резервной колонне, стоял 2-й Полтавский полк. Его командир, полковник Преображенский, высокий, стройный, в черкеске и на хорошем коне – стоял впереди с обнаженной шашкой, опущенной к стремени. Он

был недвижим со строгим выражением лица, видимо, ожидая команды от Бабиева. Его полк был небольшой, чуть свыше 200 шашек. Казачьи полки не были видимы красным, как и казаки не видели, – что делается впереди них? Верхом я стоял вблизи Бабиева, и мы оба наблюдали странную и страшную картину бегства пластунов, но бегства не расстроенного, а стремившегося к какому-то пункту или моменту «спасения».

В гражданской войне красная пехота при атаке на нее казаков обыкновенно бросала оружие в последний момент и с поднятыми руками бежала навстречу атакующим, чем показывала «полную сдачу». Здесь же пластуны этого не сделали и явно бежали назад с какой-то надеждой. Красная конница с криками вот-вот уже настигала заднюю цепь пластунов. Вот-вот они уже дойдут до шашек.

И в этот момент, в момент кажущейся гибели пластунов, в момент полного опьянения победной атакой красной конницы – Корниловский полк до 400 шашек – бросается Бабиевым буквально в упор им. Полк как стоял в резервной колонне, так и бросился вперед широким наметом всей своей густой массой.

Бегущие пластуны бросились в стороны... Красная конница от неожиданности – как-то завизжала сотнями голосов... заерзала, задержала свой победный аллюр скачущих коней и... повернув назад, – бросилась полным ходом своих лошадей на север.

Я видел, что при штабе дивизий были два горных орудия Кубанской батареи подпоручика Курбатова, коренного жителя Майкопа из богатой семьи. И я впервые за время двух войн увидел, ощутил, как своя артиллерия, через головы своих атакующих войск, – бьет противника. Это было интересно и приятно, как и придавало бодрости. Но что странно было видеть, что шрапнели горных орудий, делая разрывы над головами бешено удиравших красных всадников, – очень мало оставляли убитых и раненых. Возможно, раненые в горячей скачке этого еще не чувствовали. Но огонь нашей слабенькой артиллерии все же наносил ущерб, а главное – деморализировал красную конницу. Не обра-

щая внимания на раненых и убитых красных, полк скакал вперед, чуть разрознившись из резервной колонны.

В схватках конницы на конницу – нельзя разрознять ряды. Бывает столько неожиданностей, когда уходящий противник вдруг поворачивает назад и сбивает атакующего. Бывает, удар во фланг небольшой группы конницы деморализует весь полк. Кто участвовал в гражданской войне, тот хорошо знает это. Я всегда старался держать полк в кулаке. Но упоенный победой, командир правофланговой сотни хорунжий Яковенко вырвался из строя. Широкоплечий и скуластый, полный тип строевого урядника, на своем прытком гнедом коне, с несколькими казаками, он хотел дойти до удара шашками, но... красные так удирали, что ему и не пришлось позабавиться.

Слева, поперек нашему движению, показался маленький автомобиль. В нем сидел генерал Улагай и его начальник штаба полковник Егоров. Улагай между ног держал карабин. На лице его сияла какая-то детская довольная улыбка. Все это промелькнуло коротко и осталось позади нас. Правее полка, в беспорядке, остановились какие-то тачанки, подводы и группа красной пехоты без винтовок. Конница красных ускользнула и скрылась с глаз. Я остановил полк, считая бой оконченным. Позади, уступом вправо, назад – скакал Бабиев с полтавцами и кавказцами. Окружив красных, Бабиев бросил Корниловский полк опять вперед, для занятия села Приютного. Широкой рысью, на взмыленных лошадях, в линии взводных колонн, двигается полк дальше. У села Приютного нас встречают красные лавы. Они отходят за село. Конной атакой полк занимает Приютное с юго-востока и захватывает одно полевое орудие. Здесь тяжело ранен хорунжий Сердечный и легко – командир 3-й сотни Литвиненко. Под ним была убита и его отличная мощная вороная кобылица, которую он так любил. Всегда веселый и остроумный – он не утерпел и здесь и, ругаясь, выразился: «Краще б мэнэ вбылы, чим ии...».

Оправившись от потерь и собрав полк, решил гнать красных до села Кормового. Красные лавы широко маячили недалеко от Приютного к северу, но когда полк двинулся на них – он вперся в болотистую речонку с крутыми берегами, о которой мы не знали. Красные же открыли орудийный и пулеметный огонь, и полк вынужден был отойти к окраинам села, спешиться и укрыться, выслав стрелков вперед. В этой последней атаке полк понес чувствительные потери в конском составе.

Скоро подъехали к полку генерал Бабиев и полковник Венков со своими вестовыми. Красные жестоко обстреливали нас шрапнельным огнем. Бабиев, Венков и я со штабом полка и ординарцами находимся в котловине с крутыми берегами, заполненной гнилой водой. Казаки с лошадьми ютятся тут же. Попадающие в самую котловину снаряды разбрасывают фонтаны вонючей воды и грязи. Лошади шарахаются в стороны. Над ними разрываются новые снаряды, и несколько из них сваливаются в эту заводь...

Полковник Венков вынимает из кобуры свой револьвер, идет к тяжело раненной лошади, которая, завязнув в топи, беспомощно бьется в грязи, прижав уши к шее... Вокруг нее кровь перемешана с грязью, и бедное животное в своем бессилии страдает. Венков останавливается у воды, выжидает, пока лошадь поднимет свою мокрую голову поверх воды и, выждав момент, спускает курок. «Цок!» – послышался короткий сухой звук револьверного выстрела... Пуля попала прямо в лоб, и несчастное животное, дрыгнув всем телом, на половину своего туловища скрылось в этой вонючей топи...

– Ловко Вы, Василий Кузьмич! – смеется Бабиев.

– Да к чему же мучиться лошади! – отвечает Венков и вкладывает револьвер в кобуру.

На ночь вся дивизия Бабиева и пластуны Ходкевича расположились в Приютном. Красные отошли в села Кормовое и Крутик. Раненый хорунжий Сердечный эвакуировался, сотник Литвиненко остался в строю. Тяжело ранен мой штаб-трубач, черноморец.

Как указано раньше – из 2-й Кубанской казачьей дивизии, в составе 2-го Кубанского корпуса генерала Улагая, здесь на Маныче, к этому периоду времени, оставались

только 1-й Полтавский и 2-й Кубанский полки, находившиеся восточнее села Дивного. Нам было известно, что полковник Мамонов со своим сильным, до 600 шашек в строю, 1-м Полтавским полком, часто самостоятельно переходил Маныч и удачно бил красных. В данной операции на нашем участке фронта их не было. И вся боевая сила корпуса заключалась в 3-й Кубанской дивизии Бабиева и неполной Пластунской бригаде Ходкевича. Этот «кулак» составлял не более 3 тысяч шашек и штыков.

Боевая разведка полком

Разведывательная служба производится мелкими разъездами, взводами и отдельными сотнями. Но есть еще «боевая разведка» целым полком и даже крупными войсковыми соединениями. Цель этой разведки – ложным, демонстративно-коротким боем – выяснить силы противника.

Бабиев, любя Корниловский полк, желал ему боевой славы, почему и бросал его всегда в бой вне очереди. Через два-три дня после занятия Приютного – Корниловский полк был послан для боевой разведки сил красных у села Кормового. От Приютного до Кормового – гладкая равнина. Перед Кормовым видны бугры и дальше, на самой высшей точке их – село Кормовое, которое абсолютно командовало над всей местностью и откуда всякое наше передвижение видно было как на ладони. «Какую же вести разведку? Как же подойти к селу?» – думал я.

Полк был выслан после обеда. С пулеметной командой он доходил до 400 лошадей. На открытой местности – это довольно заметная сила.

Словно «на проездке лошадей» полк идет шагом и широким фронтом в линии взводных колонн. Т. е.: каждая сотня идет во взводной колонне, имея один общий фронт, с интервалами между сотнями в один взвод. Этот строй считался самым удобным и поворотливым для всех боевых перестроений. Впереди полка только несколько дозорных. Сотни распределены: в случае обстрела – тремя эшелонами, разомкнутым строем – произвести ложную атаку.

Полк идет молча, имея в одну линию шесть сотенных значков с черными конскими хвостами. Посредине, чуть впереди – широкий полковой флаг на высоком древке. Кругом тишина. Вдруг, из поперечных бугров – несколько выстрелов. Потом они зачастили. И сотни, как условились, по две в каждый эшелон, широким наметом развернувшись, понеслись к буграм. Пехота красных усилила огонь. Где-то что-то, далеко-далеко от нас «бухнуло», и скоро мы услышали высоко над собой шелестящий полет, словно летела большая птица. И затем гулкий взрыв позади полка, и огромные куски земли полетели в разные стороны по широкому диаметру. «Неужели это стреляет тяжелое орудие?» – подумал я. Но «зашелестело» вновь, и гранатный снаряд упал и разорвался гораздо ближе к полку и каскад земляных каменьев – захватил уже и задний эшелон.

«Бух-бух-бух!» – зачастили где-то очень далеко глухие выстрелы уже по всему полку, – и земля стала покрываться большими воронками разорвавшихся снарядов в одну сажень диаметром и около двух аршин глубиной. Это было так неожиданно для нас. От сильных разрывов, от множества земляных комьев, брошенных вверх, и от их падений на землю с гулом – лошади бросались в стороны. Казаки припадали к шеям лошадей, спасаясь от ударов по головам каменьями, разрозняли строй. Это открыла огонь по полку тяжелая артиллерия красных из далекого расстояния за селом Кормовым, о которой мы не знали.

Задача полка окончена. По сигнальной трубе – сотни отошли назад. В этой разведке полк потерял ранеными трех офицеров: командира 4-й сотни сотника Степаненко, командира 5-й сотни есаула Кононенко-старшсго* и хорунжего Бэха (большого). Все они эвакуировались в тот же день.

О потерях в казаках – можно узнать только в приказах по полку. Но – где они? Как всегда, большой процент потерь был в конском составе. Каждый начальник очень сокрушается, когда его часть несет потери. Мы же, корниловцы, особенно их несли. Бабиев был прав: имя генерала Корнилова обязывало...

ТЕТРАДЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Наступление на Кормовое

В полночь на 27 апреля три полка нашей дивизии, с генералом Бабиевым, из села Приютного выступили куда-то на северо-восток. Впереди полков шел Бабиев. За ним Корниловский полк, потом 1-й Кавказский и последним 2-й Полтавский. Перед рассветом – уперлись в болотистую речку, где нас ожидал 8-й пластунский батальон бригады Ходкевича. Перейдя вброд эту речонку, Бабиев круто повернул свой маршрут на запад. Батальон пластунов должен следовать за конницей.

Полки шагом шли по сухой проселочной дороге. Справа тянулся очень глубокий овраг с крутым южным берегом; северный же берег – полого шел к высокому перекату возвышенности, простираясь версты на две вдаль. Левее дороги к югу, параллельно нашему движению, – тянулся невысокий перекат. Что за ним – нам не было видно.

Уже светало, когда голова колонны подошла к Кормовому с востока. До него было версты две. На противоположном пологом берегу оврага, верстах в двух от нас к северу – мы увидели простым глазом бивак красной конницы до 500 лошадей, спавший под открытым небом и нас не заметивший.

Бабиев остановил колонну, вызвал полковника Орфено-ва, рассказал ему обстановку и бросил его с 1-м Кавказским полком на север, чтобы разгромить эту красную конницу. Молодецкие кавказцы, посотенно в одну линию, круто повернули направо и «скатились» с крутого берега в овраг на глазах всех.

Бабиев, как всегда – и бодр, и весел, и нетерпеливый по горячности своего характера – он не дождался момента атаки кавказцев. И когда последние, перейдя русло оврага, широкой рысью стали подниматься на уклон и по изгибу местности еще не могли видеть противника, Бабиев вызвал два горных орудия Кубанской батареи и открыл шрапнельный огонь по спящему биваку. Нам было весело и смешно видеть, как красный бивак, расположенный четырехуголь-

ником, от неожиданности – бросился к своим лошадям, и в мгновение ока как попало, безо всякого строя – бросился на север во всю мощь своих лошадей. Фактически – эта конница находилась в глубоком тылу своих войск, своей пехоты, и совершенно не ожидала появления казаков здесь.