Текст книги "С Корниловским конным"

Автор книги: Федор Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

Ушли и мы от екатеринодарцев. Мы у себя, в крестьянской хате. И я немедленно же обратился к Бабиеву: «Что случилось? Почему Вы не подали руки? Это ведь ужасно! Могла бы произойти большая неприятность!»

И он мне отвечает – спокойно, твердо, резонно: «Когда наш кузнецовский конный отряд в горах, в районе Туапсе был окружен и пленен, препровожден в Майкоп и был допрос, – этот Барагунов, у которого «душа с г-ном смешалась» (любимое выражение Бабиева, когда кто струсил, Ф.Е.), – он говорил красным, что они, молодежь, здесь ни при чем... их вели «старшие», и при этом указывал прямо на меня. Я был в отряде только командиром офицерского взвода! Но все равно ведь это прямое предательство! И меня могли бы расстрелять по этому наговору!» – закончил он.

Я его понял. Бабиев был прав. После двух дней на холодном ветре, в нервозности, на сухом хлебе, мы крепко заснули на одной кровати в теплой крестьянской хате, конечно, в черкесках, сняв с себя только оружие.

Представление офицеров к следующим чинам

11 ноября, когда полк вошел в Донскую Балку, из Войскового штаба, за подписью атамана генерала Филимонова был получен приказ по войску, что «чин прапорщика упраздняется и Bcejc офицеров в этом чине, приказом по полкам, переименовать в чин хорунжего».

Это было очень приятно. В тот же вечер 11 ноября, приказом по Корниловскому полку, были переименованы в хорунжих следующие прапорщики: Дзюба Константин, Дзюба Семен, Бэх Андрей, Бэх (большой), Ишутин Андрей, Тюнин Александр – эвакуирован по ранению, Хлус Александр – эвакуирован по ранению, Ищенко – эвакуирован по болезни, Астахов Иван. Фамилии других не помню. Приказ подписал вр. командир подъесаул Сменов.

В селе Петровском получен приказ командующего Добровольческой армией генерала Деникина «представить за выслугу лет на фронте всех офицеров, согласно Императорского приказа по Военному ведомству 1915 г., № 681.

Согласно этого Императорского приказа Великой войны 1914-1917 гг., следующий чин сотника и подъесаула давался при нахождении в строю и на фронте в течение 12 месяцев. Чин есаула давался при нахождении на фронте и в строю только командирам сотен и эскадронов в течение шестнадцати месяцев, имея уже чин подъесаула, штабс-ротмистра.

Чин войскового старшины давался есаулам в должности командиров сотен или выше по должности, находившимся в строю и на фронте в течение шестнадцати месяцев. Чин полковника давался войсковым старшинам, проведшим на фронте и в строю шестнадцать месяцев.

Офицерам, получившим очередной чин за боевые отличия, – выслуга на следующий чин исчисляется по предыдущему чину. Этот расчет касался только кавалерии. В пехоте – выслуга на следующий чин короче. В артиллерии и других специальных войсках, как менее теряющих от огня противника, – выслуга чуть больше, чем в кавалерии.

К этому Императорскому приказу генерал Деникин ввел послабление, а именно: для производства в есаулы, ротмистры и выше – не требовался стаж командования сотней или эскадроном, а только беспрерывное пребывание на фронте. Этот пункт, не требовавший командного стажа, внес большой сумбур в офицерскую среду и дал возможность многим продвинуться, даже до штаб-офицерского чина, что при императорской власти во время войны же было совершенно недопустимо.

Получив этот приказ, я доложил Бабиеву.

– Я ничего не знаю. Вам даю полное право написать наградные листы на тех, кто выслужил, и я все подпишу, – дружески говорит он.

В селе Петровском собраны офицеры полка. Наведены справки, чего невозможно было точно сделать по послужным спискам или на эвакуированных офицеров.

На второй день Бабиев читает и подписывает все. Ему очень неловко подписывать своей левой рукой, почему время тянется долго. Подписав последний, он спрашивает:

– А где же Ваш наградной лист?

– Какой? – отвечаю ему.

– Да для производства в есаулы!

– Мне не хватает на выслугу около двух недель, – вторю ему.

– А за боевые отличия! – говорит он.

– Это дело командира полка, – отвечаю в тон.

– Ну, тогда пишите под мою диктовку... у Вас два ранения за две недели, Вы мой непосредственный помощник... и я хочу, чтобы Вы были есаулом, – трактует он безапеля-ционно.

– Тогда позвольте представить в есаулы за боевые отличия и Лопатина? ■– предлагаю ему.

– Ну, конечно! Он такой молодчина! – соглашается он.

В Великой войне я прокомандовал сотней одиннадцать

месяцев. На стаж для производства в есаулы не хватало пяти месяцев. Теперь же, в Добровольческой армии, как писал выше, стажа командования сотней не требовалось, а требовалось только пребывание в строю и на фронте, хотя официально я и был законным командиром сотни и мое «адъютанство» было временным.

Подъесаул Лопатин Великую войну закончил полковым адъютантом 1 -го Таманского полка, что не учитывалось на стаж. В полку и на фронте он всего лишь около двух месяцев, но он кадровый и отличный офицер, вполне был достоин повышения. К тому же вчера, в долгом и упорном бою, был ранен двумя пулями в грудь. Бабиев, любивший поощрять своих подчиненных, в этом отношении был справедлив и приятен.

Тогда к производству в чин есаула были представлены следующие подъесаулы, помещаемые в порядке старшинства по выпускам из военных училищ:

1. Подъесаул Черножуков – находившийся в эвакуации после ранения.

2. Подъесаул Безладнов – находящийся в отпуску.

3. Подъесаул Елисеев.

4. Подъесаул Ярыш* – выбывший из строя в июне месяце после тяжелого ранения под станцией Шаблиевкой Ставропольской губернии в начале 2-го Кубанского похода и в полк уж никогда не вернувшийся.

5. Подъесаул Лопатин.

6. Подъесаул Сменов.

С 15 ноября и по 19-е включительно – Корниловский полк, в составе всей 1-й Конной дивизии, занимал фронт в районе села Петровского. Полки, после беспрерывных боев, немного передохнули. Их, действительно, замотали.

Вот как пишет генерал Деникин об этом, очень тяжелом, боевом периоде: «После поражения, понесенного 7 ноября под Ставрополем, 11-я советская армия отступила в двух главных направлениях: Таманская группа на северо-восток, к селу Петровскому, а группа Гудкова – на восток, к селу Бешпагир.

11 ноября 1-й Конный корпус генерала Врангеля, форсировав реку Калаус и преодолев сопротивление Таманской группы, соединившейся уже с частями красных, действовавших севернее, взял село Петровское, узел дорог, ближайшую базу противника. В течение четырех дней, в этом районе, происходили тяжелые бои, и село Петровское дважды переходило из рук в руки.

Корпус понес большие потери, особенно в офицерском составе. Причем едва не попал в руки противника штаб корпуса, расположившись в селе Константиновском.

Только 15 ноября генерал Врангель овладел окончательно Петровским» (Очерки Русской Смуты, т. 4, стр. 106).

Что пишет пластун-урядник об этих днях

9-й Кубанский пластунский батальон в октябре-ноябре 1918 г.:

«Когда был освобожден город Армавир, наш батальон погрузился на поезд и направился к Ставрополю, но, не доезжая одной или двух станций до города, мы увидели потрясающую картину – бегущих в грязи воинов пехоты, а вслед за ними противника. Конница красных настигала и даже одним флангом охватывала эту станцию. Казалось, сметут все... При виде этого батальон в спешном порядке оставил свои вагоны и бросился к полотну железной дороги и сильным огнем заставил противника остановиться. Положение было спасено, а заодно – спасено и немало жизней бегущих пехотинцев-корниловцев.

Эту холодную ночь наш батальон простоял в поле. Дул холодный с дождем ветер. Наше обмундирование, как говорится, было «летнее».

Утром мы пошли не на Ставрополь, а свернули влево (на север). Идти было тяжело – земля распухла от дождей и снега. В 10 часов утра подошли к селу Михайловскому. Здесь немного задержались, пока не вышибли из него противника. Прошли балку – впереди открылась равнина, и по ней тянулись вереницы пехоты красных.

Надо сказать, что в этом месте они отбивались геройски. Мы видели с правой стороны свою кавалерию, численностью до трех сотен. Она появилась неожиданно для нас из балки и пошла полным аллюром (карьером) на пехоту, в атаку. Поднялась ураганная стрельба, и пехота скрылась из глаз (видимо, залегла, Ф.Е.). Кавалерия раза три бросалась в атаку и каждый раз несла потери. После мы и свою кавалерию утеряли.

Через несколько дней наш батальон подошел к селу Петровскому и остановился возле железнодорожной станции. День стоял солнечный, но дул сногсшибательный холодный ветер. В два часа дня подошла походная кухня. Пластуны разобрали котелки идти за супом, но есть этот суп не пришлось. С западной стороны, совершенно неожиданно, из-за бугра, выскочили лавы отступающей нашей кавалерии, а за ними следом гналась таким же аллюром конница красных. Стрельбы не было, но был невероятный шум и крики. Красные нагоняют, и на солнце сверкающие клинки шашек, как с одной, так и с другой стороны. Положение наступило критическое. Опасность грозила для всех, ибо отдельные красные всадники с разбега проскочили к самому селу. В этой поднявшейся суматохе подалась команда – В ЦЕПЬ! И батальон открыл сильный огонь, особенно пулеметный. Это привело противника в замешательство. Вся эта масса конницы закрутилась и поспешила уйти туда, откуда и появилась. Батальон пошел за ними, но вскоре наша' кавалерия обогнала нас и пошла преследовать. Батальон, вдоль бугра, занял позицию и так и остался на всю ночь при холодном ветре. И только слышно было, как пластуны «цокали зубами» от холода. Эта ноябрьская ночь надолго запомнилась.

На рассвете – батальон вступил в село Петровское. Пластуны от холода и голода, занимая помещения, немедленно же ложились и засыпали мертвым сном.

В этих двух случаях я хочу отметить не только доблесть пластунов, но и геройство нашего командира батальона, войскового старшины Цыганка*. Его находчивость и смелость – спасли батальон. К. Стадник*».

...Я не видел действия 9-го Кубанского пластунского батальона, даже и не знал, что с нами, там и тогда были наши храбрые пластуны, но они, оказывается, были..

И о них генерал Врангель, на странице 95-й, пишет так: «...наши части вновь овладели селом Петровским и в последующие дни, с помощью подошедшего ко мне пластунского батальона, закрепились на высотах к северу и востоку от местечка».

Врангель не называет номер батальона, но указывает, что это был пластунский батальон. И так как в то время и в том месте никак не мог быть батальон казаков-пластунов ни Донского, ни Терского казачьих Войск, то значит – был только Кубанского Войска. И то, что генерал Врангель повествует – «с помощью подошедшего пластунского батальона ЗАКРЕПИЛИСЬ на высотах» – соответствует рассказу казака Стадника; и даже больше: возможно, без подошедшего пластунского батальона, конница там и НЕ закрепилась бы?!

В тот период конных схваток «в шашки» между собой не было. Обыкновенно одна сторона, будь то белые или красные, не выдержав конной атаки противоположной стороны, немедленно поворачивали назад и удирали широкими аллюрами, крича при этом – СТОЙ! СТОЙ! Этот крик-призыв своих командиров, красных или белых, часто передавался всей массе уходящих, скачущих воинов. Они также начинали кричать – СТОЙ! СТОЙ! И конная масса, до того спасавшаяся чуть ли не во весь опор своих лошадей, постепенно «задерживала повод», останавливалась, поворачивала назад. Преследовавшие же, обыкновенно разрозненные и по силе своих лошадей, и по силе личной храбрости, не выдерживали, останавливались, поворачивали назад и удирали так же, как удирал только что от них его противник.

Такие волны «отскока и наскока» конных групп друг на друга порой доходили до смешного, но психологически были понятны каждой стороне: удирающие отлично знали, что, если их настигнет противник, то обязательно зарубит, поэтому лучше остановиться, повернуть назад и произвести контратаку.

Подхорунжий Стадник. Вице-урядники

«В 1912 г. мы, молодые казаки прибыли в местечко Ки-накиры (возле Эривани, Ф.Е.). Тут же находилась и 5-я Кубанская батарея. Полка, 1-го Полтавского, здесь уже не было, – он находился в Персии. Оставались мы в Кинакирах два месяца. И, как говорили прибывшие из полка вицеурядники – «нам нужно утрусить домашни галушкы и ва-рэныкы».

После нас перевезли поездом от города Эривани в полк, в Персию. Штаб 1-го Полтавского полка в это время стоял возле города Хой. Сотни были брошены на посты, занимая линию от границы местечка Джульфа, река Араке, вглубь этой страны. Это было в 1913 г. В Персии нас и захватила Турецкая война 1914 г. на Кавказском фронте. Мы были в городе Ване и в маршруте вокруг озера Ван. В это время (1915 год, П С.) 1-й Полтавский полк находился в направлении Дильмана, а нас, шесть казаков, прикомандировали к отряду генерала Назарбекова. Ваши брошюры напомнили мне прошедшие походы в Персии и Турции, те перевалы, ущелья и тропинки для прохода ишаков, где казаку, по этим тропинкам, приходилось с большой осторожностью проводить за повод коня. Вверху где-то вершина гор, а внизу бездна. Слышно – хлещет вода, но речки не видно.

Питались мы тогда американскими галетами. Разбивали их камнем, мочили в воде и потом только можно было их йисты (есть). Летом дуже жарко було, а зимой все занесено снегом. Було холодно и голодно, а жылы козакы дружно. Службу действительную закончил урядником в 1917 г., а за границу попал в 1920 г. подхорунжим».

Из письма Стадника видно, что он прошел хороший и продолжительный срок военной казачьей службы, как в мирное, так и в военное время. Поэтому как опытный и боевой урядник в операциях и боях под Ставрополем он видел не только, что делается в его боевых цепях, но и вне них.

К пояснению, его письма. В полках «вице-урядниками» называли казаков, окончивших курс полковой учебной команды, откомандированных в свои сотни, но еще не переименованных в звание «младшего урядника». Не переименовывали их потому, что еще не открывались вакансии, с которыми было связано жалование, установленное в государстве. Рядовой казак получал тогда 50 копеек в месяц, а младший урядник – один рубль. В каждой части Императорской армии был установлен штат начальствующих лиц из нижних чинов, на который и отпускалось от казны жалование.

Таких казаков в сотнях называли черноморцы «выць-урядныкы», а линейцы – «виц-урядники». Откуда казаки взяли в употребление это латинское слово – неизвестно. В их понятии это означало – «будущий урядник», как имеющий на это право, и только тот, кто окончил курс учебной команды и выдержал экзамен.

Не легко было в мирное время дослужиться до звания младшего урядника. В учебную команду принимали молодых казаков, прослуживших в полку около года и прошедшего, следовательно, всю предварительную строевую подготовку. Надо было быть отличным строевым казаком, во всем исправным, и иметь хорошую лошадь. Бывали случаи, что – казак хороший, но конь его плохой, или конь отличный, но казак малограмотный – и они не попадали в учебную команду, куда так стремились.

В учебной команде курс девять месяцев. В ней свободного времени у казака совершенно нет. Одна «уборка лошадей» три раза в день. Сплошные занятия. Все ходили только «по ниточке». Все делалось быстро. Передвижения в исполнении всяких обязанностей только «бегом». Вот от-сюда-то и выходили отличные помощники офицерам, урядники мирного времени.

Возвращаясь в свои сотни «виц-урядниками» – их положение, до переименования в младшие урядники, было немного ложным. Дело в том, что в сотнях все казаки, кто позже прибыл в полк, старших себя называли на «Вы» и по имени и отчеству. «Нашивочников», т. е. начальствующих лиц, начиная с приказного, все казаки, независимо от старшинства, называли только на «Вы» и по имени и отчеству. По имени и отчеству называли и взводных урядников. Но к вахмистрам и подхорунжим – обращались по их званию, так как эти лица в сотне считались «недосягаемыми». И вот для новых «виц-урядников», которые были летами и годами прихода в полк младше многих и которых старые казаки, до учебной команды, «цукали», цукали не зло, а по-казачьи «пидтягувалы» по службе, – теперь роли как бы менялись. Но прославленное казачье братство всегда брало верх, и все входило постепенно в нормальную казачью стезю.

Весной 1910 г. в 4-ю сотню 1-го Екатеринодарского кошевого атамана Чепеги полк вернулись наши вице-урядники. Всегда занятые в учебной команде, всегда подтянутые, всегда «ходившие по ниточке» у строгого подъесаула Давыдова – здесь им как будто было и скучно, и нечего делать. После вечерней зари они выходили на песни в бешметах и при кинжалах. Ходили быстрым неслышным шагом в мягких чевяках на дратвяных подошвах. В свободное время кувыркались на гимнастических снарядах. Безделье их словно мучило. И вот, к подобным «выць-урядныкам», в 1-м Полтавском полку в 1912 г., попал и Стадник, чтобы «утру-сытъ домашни галушкы и варэныкы»... И они их утрусили.

Отклики

«В Вашей брошюре № 3 перечислены потери в офицерском составе Корниловского конного полка и назван прапорщик Шевченко, убитый 15 октября 1918 г. у хутора Абдурахманова. По распоряжению атамана Таманского отдела мне лично пришлось принять гроб с его останками и перевезти в его и мою родную станицу Староджерлиев-скую, в 5 верстах от станицы Полтавской, где на главной площади он и был похоронен со всеми полагающимися воинскими почестями.

Имею от своих станичников новой эмиграции сведения, что при захвате красными власти, после нашего отступления – первое, что сделали они, это уничтожили памятник-крест, выкопали останки покойного и выбросили в сорные ямы за станицей, в глинищах.

Есаул А. Земляной».

При подавлении красными восстания казаков Кавказского полкового округа в марте 1918 г. – ими были расстреляны следующие видные старики Кавказской станицы: Ловя-гин, Диденко, Елисеев, Наумов, Севостьянов, Чаплыгин.

По занятии белыми войсками станицы Кавказской – все они были извлечены из общей могилы и похоронены на кладбище. В память первых мучеников за казачество станица поставила большой деревянный крест на церковной площади. И вот, когда красные ворвались в станицу в самых последних числах февраля 1920 г., то первым долгом они уничтожили этот крест.

После этого же восстания в станице Тифлисской было расстреляно 34 казака I -го Кавказского полка Великой войны, вернувшихся из конного отряда восставших во главе с младшим урядником Кольцовым. При белых – станица поставила на их общей могиле «Белый Памятник». 2 или 3 марта 1920 г. 2-й Кубанский конный корпус оставил станицу Тифлисскую, и красные, войдя в станицу, сразу же уничтожили его.

Несомненно, так было и в других местах на Кубани.

ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ

Зачисление в постоянные списки полка

В селе Петровском Корниловский полк простоял несколько дней, по очереди, между полками дивизии ведя разведку и сторожевое охранение. Конечно, лошади не расседлывались, и все полки были всегда в полной боевой готовности. Мы с Бабиевым, в крестьянской хате, при полном вооружении, сидя за столом, почти всегда в папахах, – говорили...

– Ты не знаешь ли, как это делается для зачисления в постоянные списки полка старших офицеров, давшие заслугу полку? – спросил он.

– Это решает полное собрание общества офицеров полка под председательством старшего среди них в чине, подписывается всеми офицерами полка, представляется командиру полка, и тот уже отправляет его на утверждение по команде. Раньше самому Императору, через Военное министерство, а теперь – на имя войскового атамана, – ответил я ему и добавил: – А что?

– Да, видишь ли, – как-то смущенно продолжает он. – Полковник Науменко, бывший командир полка, выхлопотавший перед генералом Деникиным, чтобы его 1-й Кубанский полк назывался «Корниловским», отозван для работы в Раде, и надо же его отблагодарить за это... я думал, что это делается властью командира полка, т. е. мной, но, оказывается, совсем иначе. Согласятся ли на это офицеры?

– Не сомневаюсь,.– ответил ему.

– Ну, так вот что: ты как старший в чине собери офицеров, расскажи им, внуши и добавь, что этого я хочу.

Полковника Науменко офицеры любили и уважали. Хотя в данное время много было новых офицеров, его не знавших, но в успехе я не сомневался. Из кадровых офицеров в наличии в полку был только один подъесаул Сменов; и хотя он выпуска 1-го октября 1914 г., т. с. уже военного времени, и этого мог не знать, – но он был очень рассудительный, и на его поддержку я вполне рассчитывал. Все остальные офицеры, которых было немного, получили офицерские чины в школах прапорщиков, или бывшие молодецкие урядники, произведенные за боевые отличия. Они тем более не были в курсе дела «об этом положении» – как зачисляются отличившиеся офицеры или принесшие большую пользу в постоянные списки полка. Все сразу же согласились и подписались. Все это прошло благополучно, и Бабиев был очень рад.

Пояснение: зачисленные в постоянные списки полка имеют право до конца своей жизни носить «мундир полка». Во всех Казачьих войсках все полки имели «общевойсковую» форму одежды, имея только на погонах – или номер полка, что было во всех «степных войсках», или «литеру полка», что было в Кубанском и Терском Войсках. Наш же Корниловский полк имел более видные внешние отличия, о чем будет сказано своевременно. Но самое главное: быть в постоянных списках любимого полка – льстило личному самолюбию.

Неприятный случай

По выздоровлении после болезни в полк вернулся войсковой старшина Каменский, эвакуированный из-под станицы Михайловской 15 октября этого года, при мне. Он отсутствовал два месяца, и, по закону, – его нельзя было исключить из списков полка.

Мы сидим в комнате, в селе Петровском, как всегда, в черкесках и при оружии, ожидая всяких тревог. Вошел Каменский и отрапортовал Бабиеву «о прибытии в полк после выздоровления». Вид штаб-офицерских погон смутил Ба-биева. Должности его помощников были уже заняты, так как Бабиев прибыл со своми полковниками – Артифексо-вым и Налетовым. Но Артифексов был тяжело ранен, а Налетов – вернулся в Раду, будучи ее членом. Не подавая руки Каменскому и не вставая со стула, он сухо ответил ему, что в полку уже есть штаб-офицеры, и для него, для Каменского, места нет.

– Как прикажете мне быть? – учтиво спросил он.

– Возвращайтесь в штаб войска... там вам дадут другое назначение, – ответил Бабиев.

– Слушаюсь, – сказал спокойно Каменский и немедленно же удалился.

Каменский вышел на войну 1914 г. в чине подъесаула и командира сотни 1-го Таманского полка, на Турецкий фронт. Он окончил Казачью сотню Николаевского кавалерийского училища в Петербурге гораздо раньше Бабиева. Войну окончил в чине войскового старшины, как и Бабиев. Среди офицеров 1-го Таманского полка был принцип: «от службы не отказывайся, но на службу не напрашивайся». Вообще же к высшему начальству они относились критически. У них всегда было что-то от запорожцев. В данном случае Каменский так и поступил. Я не только что хорошо знал его по войне, как офицера одной бригады, но и подружился с ним. Озадаченный таким афронтом, я немедленно же вышел вслед за ним, чтобы успокоить. Но Каменский и не волновался. На мой вопрос – «что же Вы будете делать?» – он спокойно ответил: «поеду домой... а там видно будет».

В мае 1919 г., вызванный в штаб войска, в этом же селе Петровском, на железнодорожной станции, я случайно встретил его. Мы оба были очень рады. От него я узнал, что «теперь он назначен помощником командира 1-го Полтавского полка». Я был рад за него. Полтавским полком тогда командовал храбрый полковник Мамонов и удачно бил красных на Манычс. Полк был сильный – свыше 500 шашек. Он входил в состав 2-й Кубанской казачьей дивизии и стоял в селе Воздвиженском, восточнее села Дивного, где находился штаб, уже генерала, Бабиева.

Надобно было случиться так, что вечером этого же дня в полк вернулся после болезни старший медицинский врач, в штаб-офицерском чине по медицинскому ведомству. Представительный, лет 45, спокойный, войдя к нам в комнату, он отрапортовал:

– Господин полковник... Старший врач вверенного Вам полка (фамилию забыл, Ф. Е.), представляюсь, прибыл после выздоровления.

– Вы старший врач полка? – спрашивает Бабиев.

– Так точно, господин полковник, – спокойно отвечает он.

– У меня уже есть старший врач полка, и Вы мне не нужны, – отвечает ему безапелляционно Бабиев.

– Кто таков он? – невозмутимо спрашивает доктор.

– А вот... зауряд-лекарь Александров, – говорит Бабиев и жестом показывает на Александрова, бывшего в комнате.

Прибывший доктор поворачивается всем своим корпусом к Александрову и спрашивает:

– Вы есть старший врач полка?

– Так точно! – отвечает Александров, не вставая со скамьи.

– Кол-лег-га! А кто Вас сюда назначил? – протянул вошедший.

–■ Полковник Бабиев, – отвечает Александров. И вдруг старый полковой врач спокойно, внятно, наставительно говорит ему:

– А Вы, кол-лега, знаете, что Вы как врач подчиняетесь только Главному начальнику Санитарного ведомства? И только он может делать назначения всем врачам, но отнюдь не строевое начальство.

Александров был «раздавлен». Он густо покраснел, молчит и со стула не встал. А вновь прибывший, так же спокойно, повернулся к Бабневу и говорит:

Г

– Господин полковник! Я этому не подчиняюсь... и я вступаю в свои обязанности старшего врача Корниловского полка и немедленно же доношу обо всем своему непосредственному Санитарному начальнику.

Доложил и тут же вышел из комнаты. И остался в полку. И командир полка полковник Бабиев – ничего не мог ему сделать.

Это были «первые картинки», после которых я немножко «косо» поглядел на Бабиева; но они ничуть не отразились на наших взаимоотношениях ни по службе, ни по дружбе.

Ночной набег бригады Бабиева в тыл красных

В ночь на 21 ноября вся 1-я Конная дивизия (пять полков) незаметно для красных была оттянута в село Констан-тиновское. В ночь на 22 ноября – она сосредоточилась у железнодорожной станции Кугуты. В маленьком вокзале полковник Топорков собрал всех командиров полков и доложил секретный приказ командира корпуса генерала Врангеля. Дивизии давалась задача: окружить пехоту красных в селе Спицевке и уничтожить ее. Для этого: 1 -й Запорожский и 1 -й Уманский полки будут наступать «в лоб», а Корниловский и 1-й Линейный полки, под начальством полковника Бабиева, должны зайти в тыл красным и на рассвете атаковать их, взяв в клещи с запорожцами и уманца-ми, которые будут под его командованием. Село Спицевка, на юго-запад от Кугуты, находилось в 12-15 верстах. С проводником-крестьянином бригада Бабиева выступила после полуночи. Ей предстоял длинный обходной путь по долине одного из левых притоков реки Калауса.

Выступили. Была очень темная ночь. Полки шли в колонне «по три», рядом, без дорог, по скошенному полю. Бабиев вел полки так, чтобы и командир другого полка был бы в курсе всяких возможных неожиданностей и чтобы не растягивать колонну, с пулеметными командами, около 1000 всадников. Почва была суха, почему лошади шли легко. Колонна двигалась шагом. Было тихо и свежо. Шли без головных дозорных. Бабиев считал, что в случае неожиданности – надо сразу же атаковать красных массивом, а головные дозоры могут «выдать» приближение полков.

Командир 1-го Линейного полка полковник Мурзаев, всегда с рукою «на перевязке» после тяжелого ранения, при докладе Топоркова молчал. За него расспрашивал Топоркова о задаче его помощник, есаул Румбешт*, который фактически и командовал полком.

На рассвете, вправо и впереди от нас, на склоне высокого крутого берега одного из притоков Калауса – показалось село. Проводник сказал Бабиеву, что это и есть село Спицевка.

Все в природе спало, как спало и само село. Полки немного опоздали. Из села нас так хорошо было видно. Полки внизу, в широкой долине, а село на другом берегу. До него еще 3-4 версты. Бабиев перестроил полки «во взводные колонны» и перевел в аллюр «рысью». Линейный полк шел левее Корниловского, параллельно, голова с головою, но на интервале шагов в двести. Наша долина заканчивалась, и надо было подниматься на плато. Полки были уже обнаружены, и из села выбросились на юг, по плато, многочисленные подводы и люди. Надо было торопиться, чтобы отрезать их. Поднимаясь на плато, градусов на десять высоты, – полки перешли в аллюр «намет».

Линейный полк был перед нами как на ладони. 24 взвода, каждый в двух шеренгах своего развернутого строя, массивной лентой скакал вперед, на уклон, не видя еще противника. Впереди него, на мощном белом коне, устремив все свое внимание «в неизвестность», скакал умный, храбрый есаул Румбешт – «черный Клим», как его мы называли в военном училище. Полковник Мурзаев, совершенно один, скакал на уровне головы своего полка справа, в сторону нашего полка, но на интервале от своего полка шагов на сто. На крупном темно-гнедом коне, в офицерском пальто мирного времени, с широкой черной перевязкой, которая поддерживала его больную руку, – он ярко выделялся, даже в своем одиночестве. Далеко позади него – скакал его вестовой.

Бабиев перед боем всегда держал свой револьвер за бортом черкески. «На всякий случай – если шашку уроню», – как-то ответил он мне. Сейчас мы скачем. Его здоровая рука занята поводом. Правая же, как всегда – недействующая. По-черкесски – револьвер он носил на левом боку.

– Вытащи мне револьвер и дай! – бросил он фразу. Кобура у него длинная и мягкая. Сразу не вытащить из нее револьвера, да еще на намете. Все же вытащил, передал. Он его сунул за борт. Потом, намотав повод на правую руку, левой рукой, кое-как, вытянул из ножен шашку. Все это кажущиеся мелочи, но они очень характерны для тех, кто не знает, кто не видел Бабиева в конных атаках. И, таким образом, приготовившись сам лично, все на аллюре «намет» – он, повернувшись всем корпусом в седле, к своему полку, громко, растяжно, выкрикнул:

– В ЛИ-НИ-Ю-У КО-ЛО-ОНН!

Это означало, что все шесть сотен полка, идя каждая во взводной колонне, должны построить развернутый строй полка, оставаясь, каждая, в своей взводной колонне. И сотни, не ожидая исполнительной команды МАРШ-МАРШ! –широким наметом бросились на уровень головной сотни, – дали этот строй, имея интервалы между собой расстоянием в один взвод.

Таким строем Корниловский полк выскочил на самое плато. Обоз красных, красноармейцы, кто как попало, без дорог, сплошной саранчой – скакали-бежали перед нами на юг. Само село Спицевка было уже севернее нас. Мы его отрезали...

– ШАШКИ-И К БО-О-Ю-У! – прорезал раннее утро, еще до восхода солнца, пылкий Бабиев, и сотни, впопыхах и как попало, блеснули своими обнаженными клинками. Красные драпанули сильнее. Подняв шашку вверх, как предварительный знак для новой команды, он наклонил ее в сторону красных и зычно, коротко, выкрикнул: – В АТАКУ!