Текст книги "С Корниловским конным"

Автор книги: Федор Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

В станице Безскорбной.

Уход подъесаула Безладнова

В это же утро 8 октября Корниловский полк был переброшен в станицу Безскорбную, которая была занята накануне екатеринодарцами, линейцами и черкесами. Там и генерал Врангель со своим штабом.

О занятии этих станиц он пишет в своем труде так: «к вечеру наши части достигли реки Урупа, но обе переправы у станиц Урупской и Безскорбной все еще были в руках противника. Последний вел за них упорный бой. В течение последующих дней обе станицы несколько раз переходили из рук в руки. Наконец, 7 октября, под ударами полковника Муравьева пала станица Безскорбная, а в ночь на следующий день полковник Топорков выбил противника из станицы Урупской и занял последнюю. Дивизия заняла двумя полками станицу Урупскую и четырьмя – Безскорбную. Красные отошли на правый берег Урупа, где и закрепились на командующих высотах» (стр. 83).

Надо сказать, что никаких «переправ» через реку Уруп не было. Мелководная речка, к осени она совсем пересохла и была проходима вброд во всех местах.

С молодецкими песнями Корниловский полк вошел в станицу. Жители, придавленные и терроризованные красными, высыпали из своих дворов и с восторгом рассматривали конный строй своих казаков, слушая дивное пение строевых песен черноморского казачества. Мы пересекли станичную площадь. На ней рядами посажены деревья – свой маленький «станичный сад». На площади – здание реального училища. Это был положительный результат трудов бывшего атамана Лабинского отдела полковника Филимонова, теперь войскового атамана, построившего во многих станицах гимназии и реальные училища.

«Правее нас, в районе станиц Попутная, Отрадная – действовали части генрала Покровского (1-я Кубанская казачья дивизия, Ф.Е.), на правом фланге которого, в Баталпа-шинском отделе, дрались казаки полковника Шкуро. Левее, между реками Урупом и Кубанью, – наступала от Армавира, выдвинутая в этом направлении, 1-я пехотная дивизия генерала Казановича», – пишет о соседних частях генерал Врангель (стр. 83).

Прибыв в Безскорбную, Корниловский полк расположился по квартирам в восточной ее части. Безладнов идет со мной к однобригадникам, в штаб 1-го Екатеринодарского полка. Им командует полковник Муравьев, знакомый мне по Финляндии в 1917 г., когда он был в чине войскового старшины и помощником командира 3-го Екатеринодарского полка у полковника Миргородского, нашего старейшего кавказца. Приятная встреча. Я знакомлюсь с его двумя помощниками, есаулами Асеевым* и Лебедевым*. Мы обедаем у них и делимся всеми горестями и похода нашего, и боев, и другими неприятностями. Их мысли и настроения одинаковы с нашими, но говорит больше Муравьев, а его помощники, по воинской этике, молчат или поддакивают изредка.

и*

– Тарас! И ты командуешь полком? – вдруг спрашивает Безладнова есаул Лебедев и улыбается.

– А што-ж! Канешно, командую! – как всегда, своим громким голосом отвечает Безладнов и гордо посмотрел на Лебедева.

Потом только я узнал, что Безладнова в военном училище юнкера прозвали «Тарас» за его пышные белые усы, т. е. «Тарас Бульба». Впрочем, его и потом многие называли только так и даже генерал Бабиев, его начальник дивизии.

Наш штаб полка разместился в богатом доме. Старший сын хозяина, бывший фельдшер Кубанского казачьего дивизиона, стоявшего в Варшаве, – степенный, умный и приятный мужчина лет тридцати. Он женился в Варшаве на польке, очень изящной блондинке, веселой щебетунье. Она готовила и накрывала нам стол. Безладнов всегда приглашал ее мужа обедать с нами.

10 октября днем получен был приказ генерала Врангеля – «с наступлением темноты Корниловскому полку незаметно выйти из Безскорбной и идти в Урупскую, в распоряжение полковника Топоркова». По случаю нашего ухода – был хороший обед с молодыми хозяевами, которые буквально закормили нас. Обед затянулся до самого часа выступления. Распростившись с гостеприимными хозяевами, – выступили. Миновав центр станицы, уже перед окраинами – Безладнов вдруг вызвал песенников головной сотни. Мое предупреждение «о соблюдении тишины», согласно приказу начальника дивизии, не урезонили его. Песенники гаркнули песни, и он, расчувствовавшись, вдруг командует: «Винтовки!»

Казаки быстро выхватили их из-за плеч, и, к своему ужасу, я слышу его новую команду: «В небо! Залпом! Пли!» – и затрещало пять залпов. Я останавливаю новое заряжание винтовок и серьезно, дружески, внушаю ему, что мы находимся в непосредственной близости к противнику, что полку приказано незаметно выйти из станицы и другие доводы, слегка беспечному своему командиру, по натуре доброму человеку и отличному полковому товарищу. Он понял и отпустил песенников в строй. Не прошло и 10 минут, как слышим команду с хвоста колонны: «Стой!.. Стой!»

Подскакал офицер-ординарец штаба дивизии с приказанием генерала Врангеля – «полку вернуться на старые квартиры, а командиру полка явиться к начальнику дивизии».

Вернулись. Безладнов поскакал в штаб дивизии. Он скоро возвратился – смущенный, злой и грустный. Привез и приказ по дивизии, приблизительно такого содержания: «Командующий Корниловским полком подъесаул Безладнов за то, что неуместно открыл огонь из винтовок в зоне боевых действий, отрешается от командования полком. Во временное командование вступить 1 -го Екатеринодарского полка есаулу Асееву».

Как потом мы узнали, произошло следующее: услышав стрельбу, штаб дивизии решил, что в станицу ворвались красные. Была поднята тревога, но противника нс оказалось. И когда выяснилась действительность, за нею последовало и следствие. На второй день Безладнов выехал в отпуск, а Асеев переселился в полк.

11 октября красные перешли в наступление и выбили все три полка из Безскорбной – Корниловский, Екатерино-дарский и Черкесский. 1-го Линейного уже не было в станице. Штаб дивизии отошел на 15 верст назад, в один из хуторов на реке Синюхе, взяв с собой как конвой 4-ю сотню нашего полка подъесаула Лопатина.

Мы стоим в степи, западнее станицы. Полки, посотенно, по очереди, поят коней в каком-то ручье за 2-3 версты. Настроение скверное. Новый командир полка есаул Асеев, добрый и приятный человек, но он полка не знает и считает, что он только случайно в нем, поэтому – стоит ли волноваться?

Весь день полки бесплодно «кисли» в степи под редким огнем красных с околиц станицы. Предоставленные самим себе, выслав разъезды, мы чего-то ждали. К ночи есаул Асеев, по собственной инициативе, отвел полк к резерву дивизии, к 1-му Линейному полку, стоявшему также в степи. Здесь я впервые встретился и познакомился с их признанно доблестным командиром, полковником Мурзаевым.

Чуть выше среднего роста, крепко сложенный, смуглый, слегка скуластый – он был похож на горца. Говорили, что его отец – крещеный черкес. В офицерском светло-сером пальто мирного времени, впереди спешенных сотен своего полка, совершенно один – высоко сидел он на двух, крестом сложенных, снопах и или о чем-то думал, или страдал от старой раны, полученной им еще в Корниловском походе. Одна рука его держалась на широкой черной перевязи от самого локтя. Впечатление производил он внушительное. Спешенные казаки держались порядка и тишины, словно боясь нарушить покой своего полкового вождя. Не командира полка, а именно – полкового вождя. По рождению, по службе в мирное время и в Великую войну 1914-1917 гг. – он старый линеец. В своем 1-м Линейном полку известен как умный, серьезный и доблестный офицер, которому казаки повиновались, как признанному авторитету.

13 октября нашему полку приказано идти в станицу Урупскую. Штаб дивизии оставался в своем хуторе. Наша полковая канцелярия и мелкий обоз находятся при штабе дивизии. Переписка накапливалась каждый день. Главное – надо было приказом по полку провести и отправить в Войсковой штаб потери полка в людях и лошадях. С разрешения командира полка, с вестовым скачу к хутору, чтобы дать распоряжение писарям и к вечеру прибыть в Урупскую.

На хуторе еду прямо в 4-ю сотню, к подъесаулу Лопатину, чтобы от него узнать все новости штаба дивизии. Как всегда – строевые офицеры недолюбливали свои штабы во всех частях и на всех фронтах. Лопатин был рад встрече, тяготясь безделием и скучая по полку.

– Федор Иванович, ты видел Бабиева? – спрашивает он.

– Что-о?.. какого Бабиева? как? почему? – забросал я его недоуменными вопросами.

– Да, Колю Бабиева! Он только полчаса тому назад, как выехал из штаба дивизии... Он назначен командиром нашего полка самим Войсковым штабом, – поясняет всегда словоохотливый Лопатин.

В полку об этом ничего не было известно. Вот оно что-о! Бабиев наш командир полка! Корниловского, доблестного. Это же красота! Бабиев ведь орел! И так еще молод. И мой личный, старый друг. Ну, теперь конец моему «адъютантству»! В строй, в строй! В сотню, в мою славную и певучую

2-ю сотню! – кричу я сам себе в душе и ликую.

Быстро дав распоряжение писарям, бросаю канцелярию и скачу в Урупскую. Мне заранее становится стыдно, что Бабиев, увидев свой новый храбрый полк, не найдет в этот момент в его рядах меня. И может еще подумать: «устроился адъютантом... конечно, сидит в тылу... в канцелярии, с бумагами... И это Елисеев ?!»

Через пустыри, через бугры и балки, через овраги, вдвоем с вестовым скачем во все силы своих коней, чтобы опередить Бабиева и встретить его, находясь в строю. Но... не успели. Бабиев был уже в полку.

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

Кубань – земля обетованная

В освободительной борьбе против красных в 1918-1920 гг. – Кубанское казачье Войско явилось первым и главным плацдармом, как и главной базой живой силы и экономических ресурсов для всей Добровольческой армии.

Кубанское Войско в этой борьбе приняло участие в полном своем составе и всей своей войсковой мощью. Оно принесло исключительные жертвы на алтарь своего Великого Отечества и проявило исключительную доблесть на полях сражений.

Я приведу мнение «о всей Кубани» Главнокомандующего Вооруженными силами юга России генерала Деникина, высказанное им в своем капитальном труде – «Очерки Русской Смуты». Когда Добровольческая армия двинулась на Кубань из Ростова и вошла в пределы Кубанского Войска – он пишет следующее: «Пробуждение казачества пошло стремительнее, чем было его падение (т. 2, стр. 319).

23-го февраля 1918 г. мы вступили в пределы Кубанской области. Совсем другое настроение. Армию встречают приветливо, хлебом и солью. После скитаний среди равнодушной или даже враждебной нам стихии – душевный уют и новые надежды. Кубань – земля обетованная.

Это настроение проходило, словно невидимый ток, по всему Добровольческому организму и одинаково захватывало мальчика из юнкерского батальона, политического деятеля, трясущегося на возу в обозе, и... самого Командующего армией генерала Корнилова.

Кубань – наша база. Здесь мы найдем надежную опору. Отсюда можно начать серьезную организованную борьбу. Нас, пришельцев с севера, удивило огромное богатство ее беспредельных полей, ломящиеся от хлеба скирды и амбары, ее стада и табуны. Сыты все – и казаки, и иногородние, и хозяева, и работники.

Нас располагает к себе веселый открытый характер кубанских казаков и казачек, чуждых большевистского угара. Казаки начали поступать в армию добровольцами. Станица Незамаевская выставила целый отряд конных казаков человек в 150. Станичные сборы (станичное самоуправление из выборных стариков, Ф.Е.), враждебные большевикам, выражают преданность Корнилову. Кубанская земля – обетованная (т. 3, гл. 20, стр. 240).

Бедные черкесские аулы встречали нас как избавителей, окружали вниманием, провожали с тревогой. Их элементарный разум воспринимал все внешние события просто: не стало начальства, пришли разбойники-большевики и грабят аулы, убивают людей (там же, стр. 266).

Почти два месяца похода по Кубани сблизили нас с этим краем. Добровольцы, принимаемые в станицах с сердечной лаской, платили кубанским казакам таким же отношением. Поступающие в ряды армии кубанцы составляли в ней элемент храбрый, надежный и располагающий к себе открытой мягкой натурой, своей простой и ясной верой в тех, кто их вел (стр. 313).

Армия пополнилась тремя конными сотнями станицы Брюховецкой».

В 30-х гг., ко мне в г. Виши, Франция, из района Гренобля, прибыл сотник Хыль, казак Брюховецкой станицы. Он рассказывал, что Корнилов неожиданно покинул их станицу, и они, спохватившись, – догоняли потом, около 300 конных казаков под его командованием. Он тогда был в чине прапорщика. Догнали. Арьергард, думая, что их преследует «красная конница», «залег в цепи». Но когда узнали, что это свои же казаки – радости не было конца. Рассказывает все это сотник Хыль и все смеется – «как они проспали уход Добровольческой армии и потом догоняли ее».

Прапорщик и – влил целых три сотни конных казаков в трехтысячную армию, не имевшую почти конницы! Отмечен ли на войсковых скрижалях подвиг этого Хыля для Храма Войсковой Славы?..

Продолжаю дальше из книги генерала Деникина: «Кубанцы начали присоединяться к армии целыми сотнями. Кубанское правительство, шедшее с армией, во всех попутных станицах созывало станичные сборы и объявляло мобилизацию» (стр. 315).

Здесь нужно оговориться, что это происходило после гибели под Екатеринодаром генерала Корнилова, уже при отходе армии на Дон. И первая мобилизация «двух присяг» проведена была в станицах Кавказского отдела – Дмитри-. евской, Ильинской и Успенской, в которых Добровольческая армия задержалась несколько дней, вдали от железных дорог. Казаки этих станиц потом составили 1-ю сотню 1-ш Кубанского полка, переименованного в Закубанье в Корниловский (Ф.Е.)

Генерал Деникин: «Между Кубанскими властями и командованием армией установились отношения сухие, но вполне корректные. Атаман (полковник Филимонов), правительство (Быч и Рябовол) и Рада ни разу не делали попыток нарушить прерогативы командования и кроме мобилизации несколько помогли растаявшей казне генерала Алексеева – миллионом рублей и принятием на себя реквизиционных квитанций за взятых лошадей и другие снабжения (стр. 315).

В лице Кубанского казачества – армия имела прочный и надежный элемент (т. 4, стр. 140).

Еще в мае месяце 1918 г. генерал Покровский привел Кубанскую конную бригаду, которая удивила всех своим стройным, как в дореволюционное время, учением.

3-го июня 1918 г. к нам пришел из большевистского района Кубанский конный полк из мобилизованных казаков.

Через два дня гарнизон Егорлыкской станицы (Донского войска) с недоумением прислушивался к сильному артиллерийскому гулу, доносившемуся издалека: то вели бой с большевиками отколовшиеся от Красной армии и в тот же день пришедшие к нам одиннадцать конных сотен кубанских казаков» (т. 4, стр. 141).

Эти одинадцать конных сотен были казаки двух младших присяг Кавказского и Черноморского полковых округов, мобилизованных комиссаром Кавказского отдела Ода-рюком. Они находились в постоянных «майских» лагерях на реке Челбасы, находящимися между станицами Кавказской и Дмитриевской, как было в дореволюционное время. Как произошел порыв и уход их на присоединение к Добровольческой армии – неизвестно, но их возглавил и привел подхорунжий Сухоручко, казак станицы Тихорецкой. Кто были командирами сотен, также неизвестно, но потом, по рассказам в станице – в одну из ночей сотни оседлали своих лошадей и двинулись на. север. На уровне станицы Новопокровской Кавказского отдела, у железной дороги на Царицын – произошел короткий бой. Сотни прорвались и достигли своей цели.

Из этих сотен сразу же было сформировано два полка по своему территориальному признаку рождения казаков – 1-й Кавказский и 1-й Черноморский. Командиром Кавказского полка был назначен полковнник Безладнов, а Черноморского – полковник Малышенко. Что стало с подхорунжим Сухоручко, совершившим столь величественный подвиг, – неизвестно.

Генерал Деникин: «Ко времени освобождения Кубанской области численность Добровольческой армии возросла до 40 тысяч бойцов. Из них на долю Кубанцев выпадало около 60 процентов. Что касается Кубанского казачества, то оно несло тяготы значительно большие: выставляло десять возрастных классов в составе действующей армии и во все время борьбы на территории Кубани почти поголовно становилось в ряды в качестве гарнизонов станиц и отдельных, партизанского типа, отрядов. Природные конники-кубанцы неохотно шли в пластунские батальоны. Но конные дивизии составляли всю массу Добровольческой конницы, оказывая неоценимые услуги армии (т. 4, стр. 83).

Я с полным удовлетворением должен признать, что повсюду по Кубанскому краю, среди родного нам по крови и по духу – славного, приветливого и храброго Кубанского казачества – Добровольческая армия встречала и встречает радушный сердечный прием и гостеприимный кров» (из речи Деникина Кубанской Раде 1 ноября 1918 г. в Екатери-нодаре, стр. 130).

О кубанских «самостийниках» генерал Деникин пишет так: «Оно (самостийничество) родилось как протест против политики Добровольческой армии. Оно, впрочем, по существу дела было не проявлением сепаратизма по отношению к России, а лишь нежеланием признавать Командование Добровольческой армии за Всероссийскую верховную власть» (стр. 76).

Выдержки о Кубанском казачестве из книги «Корниловский ударный полк»: «Гостеприимно и радушно встречали кубанцы добровольцев. Генералы Алексеев и Корнилов держали речи на станичных сборах. Старые казаки сочувственно кивали головами.

В предутреннем сумраке подошли к станице Ново-Ле-ушковской. Неожиданных пришельцев встретили хлебом-солью» (стр. 78, 79).

«Жители станицы Елисаветинской (под Екатеринода-ром) встретили добровольцев колокольным звоном и сразу же стали записываться в армию. Вследствии огромных потерь, понесенных полком за все предыдущие бои, полк был свернут в один батальон, а второй батальон образовали только что записавшиеся добровольцы-кубанцы, и командиром батальона назначен есаул Кисиль*.

На другой день, после гибели в бою командира полка полковника Неженцева*, командиром полка назначен был полковник Кутепов*, и на пополнение корниловцев был влит батальон кубанцев в 350 штыков из станицы Ново-Мышастовской, под командой полковника Шкуратова» (стр. 88, 89 и 90).

Ко всем этим отзывам о кубанском казачестве надо и необходимо сделать оговорки, что все это происходило в самом начале 1918 г., когда вся Россия горела в пламени большевистской анархии, когда русские рабочие и крестьяне массами принимали «лозунги власти» и добровольно шли в Красную армию; когда «полная власть советов была на местах» и когда всякое проявление отпора этой власти каралось расстрелом. Это было тогда, когда соседние с Кубанью Ставропольская и Черноморская губернии активно выступили в поддержку советской власти и когда демобилизованная Кавказская армия, перегруженными поездами и пароходами, саранчою двинулась на север, «по домам». Своей массой она оседала на узловых железнодорожных станциях Кубани, приносила вооруженный солдатский бунт, анархию и грабеж казачьих станиц. Когда иногородние Кубани с активным озлоблением выступали против казаков и пополняли собой ряды «красной гвардии» на местах.

В эти жуткие дни Добровольческая армия генерала Корнилова, не имея в своих рядах и пяти тысяч бойцов, с обозами, ранеными, занимала станицы только для ночлега, а наутро покидала их, уходя дальше и в неизвестность... Она пополнялась добровольно кубанскими казаками, которые тут же вели бои с красными и на следующее утро покидали свои станицы, свои семьи, свой отчий дом – на террор и разграбление красных, которые входили в родную станицу «завтра» или в тот же день...

Вот в чем заключается высочайший подвиг кубанского казачества, которое несло свою жертву на алтарь Отечества тогда так, как редко кто.

Накопление кубанских военных сил

Генерал Деникин пишет: «Кроме кубанского отряда, вышедшего из Екатеринодара в ночь под 1 марта 1918 г. и объединенного 14-17 марта с добровольческим в районе станиц Калужская-Новодмитриевская; кроме новых пополнений кубанцами во время похода от Екатеринодара до станицы Успенской (Кавказского отдела, Ф.Е.) и потом на Дон, к Кубано—Добровольческому отряду присоединились: на Дону уже русский отряд полковника Дроздовско-го, бригада кубанских казаков, набранная в восточных станицах Ейского отдела, 3 июня к Кубано-Добровольческому отряду прорвался полк мобилизованных большевиками кубанцев, 5 июня из Кавказского отдела Кубани прорвалось новых одиннадцать сотен кубанских казаков.

К 10 июня 1918 г. Кубано-Добровольческая армия насчитывала около восьми с половиной – девяти тысяч человек, при 21 орудии» (Очерки Русской смуты, т. 3, стр. 141).

Во 2-й Кубанский поход Кубано-Добровольческая армия двинулась в составе трех пехотных дивизий, одной конной дивизии и одной конной бригады. В эти дивизии входили следующие кубанские части, как указывает генерал Деникин (т. 3, стр. 148):

1. В 1-ю пехотную дивизию генерала Маркова* – а) 1-й Кубанский стрелковый полк..

2. Во 2-ю пехотную дивизию генерала Боровского – а) Улагаевский пластунский батальон, б) 4-й Сводно-Кубанский конный полк.

3.1-я Конная дивизия генерала Эрдели* – а) 1-й Кубанский казачий полк (потом Корниловский), б) 1-й Черкесский конный полк, в) 1 -й Кавказский казачий полк иг) 1-й Черноморский казачий полк.

4. 1-я Кубанская казачья бригада генерала Покровского – а) 2-й Сводно-Кубанский казачий полк.

Корниловский ударный и Партизанский пехотный (потом переименованный в Алексеевский) полки – в большинстве своем состояли из кубанских казаков, о чем генерал Деникин пишет: «Кроме чисто кубанских полков и пластунских частей – кубанские казаки входили в состав пехотных добровольческих полков. Бригада Покровского была развернута в 1-ю Кубанскую казачью дивизию и сформирована отдельная бригада (Глазенапа)».

Здесь автор этих строк должен пояснить, что точно знает и что сам видел, а именно:

а) 1-я Конная дивизия генерала Эрдели, продвигаясь с боями на Екатеринодар, приняла новые формирования полков и, имея в основном своем составе 1-й Кубанский полк полковника Науменко (будущего войскового атамана генерала Науменко) и Черкесский конный полк, пополнилась новыми полками: 1-м Запорожским, 1-м Уманским и 1-м Екатеринодарским. После взятия Екатеринодара 1 -й Кубанский полк был переименован в Корниловский.

б) 1-й Кавказский и 1-й Черноморский полки, выделенные потом из 1 -й Конной дивизии генерала Эрдели, образовали Отдельную бригаду Глазенапа, как пишет генерал Деникин. Эта бригада была двинута на Ставрополь. 1-й Кавказский полк был остановлен и действовал в районе села Медвежье. Им командовал полковник Безладнов, потом атаман Лабинского отдела. 1-й Черноморский 10 июля вошел в Ставрополь, с задачей – «для охраны внутреннего порядка». Этим полком командовал полковник Малышен-ко, с которым я там и встретился. Глазенап вскоре был произведен в генералы и назначен Ставропольским генерал-губернатором.

«В рядах Добровольческой армии насчитывалось, как говорили, до 70 процентов кубанских казаков. Трагедия наша и заключалась в том, что наша военная опора – Кубанское казачество находилось под демагогическим влиянием черноморских украинофилов. Наша военная ставка была на казачью силу», – так пишет профессор Соколов в своей книге «Правление генерала Деникина» (стр. 45 и 57).

С продвижением по Кубани – кубанские боевые силы нарастали, словно ком снега, катящийся с горы. «К началу сентября месяца 1918 г. вся конница Добровольческой армии, за исключением двух конных полков, приданных пехотным дивизиям, состояла исключительно из кубанских казаков и черкесов», – пишет генерал Врангель (Белое Дело, т. 5, стр. 70).

Генерал Деникин, к сентябрю месяцу 1918 г., весь боевой состав Добровольческой армии определяет следующими силами: а) десять общероссийских пехотных и два конных полка; б) восемь Кубанских пластунских батальонов и шестнадцать Кубанских конных полков.

Это определение не совсем верное. Для точности этого утверждения – перечислим только кубанскую конницу по дивизиям и полкам, бывшим на фронте Добровольческой армии:

1. В Ставропольской губернии – 2-я Кубанская казачья дивизия генерала Улагая, состоявшая из следующих полков: 1-й Кубанский, 2-й Кубанский, 1-й Лабинский, 2-й Ла-бинский.

В том же районе – 1-й Кавказский, 1-й Черноморский,

4-й Сводно-Кубанский, потом переименованный во 2-й Кавказский.

2. В' Закубанье – 1 -я Конная дивизия генерала Врангеля, полки – Корниловский конный, 1-й Екатеринодарский,

1-й Запорожский, 1-й Уманский, 1-й Линейный и Черкесский конный.

Правее (южнее) ее действовала 1-я Кубанская казачья дивизия генерала Покровского, которая, как пишет генерал Врангель (стр. 74), состояла «из второочередных, одноименных с моими полками», т. е.: 2-м Запорожским, 2-м Уманским, 2-м Екатеринодарским и 2-м Линейным.

3. В Баталпашинском отделе действовали отряды полковника Шкуро, которые были сведены в полки и образовали 1-ю Кавказскую казачью дивизию: 1-й Хоперский, 2-й Хоперский, 1-й Кубанский партизанский и 2-й Кубанский партизанский.

Где-то действовали 2-й Сводно-Кубанский и 3-й Сводно-Кубанский полки, которые выступили с Дона во 2-й Кубанский поход.

Если подсчитать только эти перечисленные полки, то получается двадцать два конных полка. Но – на Кубани было мобилизовано к этому времени десять призывных возрастов. Естественно, были сформированы и действовали, не перечисленные мной полки Войска – 1-й Таманский, 2-й Таманский, 1-й Полтавский, 2-й Полтавский, 2-й Черноморский.

Итого получается 27 полков, но не 16, как пишет генерал Деникин. Количество кубанских пластунских батальонов к началу сентября 1918г. генерал Деникин определяет числом «восемь». Где они действовали, – не указано. Но, описывая Северо-Кавказскую операцию, с перечислением боевых единиц Добровольческой армии в ноябре 1918 г., указано следующее, им же (т. 4, стр. 106, 107):

1. Армейский корпус генерала Ляхова*:

а) 1-я Кубанская пластунская бригада генерала Слаще-ва, б) 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Гейма-на*, в) 1-я Кавказская казачья дивизия генерала Шкуро (тогда Шкуро был в чине полковника, Ф.Е.), г) Черкесская конная дивизия генерала Султан-Келеч-Гирея*, д) Терские отряды – казаки и горцы, е) Баталпашинское казачье ополчение.

3-я Кубанская пластунская бригада генерала Ходкеви-ча* действовала в Ставропольской губернии (указано там же, Ф.Е.).

Число батальонов побригадно не указано, но надо полагать, что в трех бригадах их было больше, чем восемь, как определяет раньше генерал Деникин.

Все эти боевые силы выставило Кубанское Войско до полного очищения от красных войск всей территории Кубани, которое произошло в конце октября 1918 г. При этом надо подчеркнуть, что это были чисто казачьи полки и батальоны Кубанского Войска из его 1 400 000 казачьего населения. 50 000 черкесского населения выставили дивизию своей конницы. Иногороднее население всей Кубани, т. е. не казаки – распоряжением генерала Деникина – подлежали мобилизации только по его приказу и не в кубанские казачьи части. Этого не казачьего населения Кубани было около 1 600 000.

Что происходило у красных

«В это время у большевиков наступил полный развал и дезорганизация как в военном, так и в гражданском управлении. Об этом свидетельствует не только самовольный уход с фронта конной дивизии Жлобы, но и отказ командующего Таманской армией Матвеева подчиняться Сорокину.

Во второй половине сентября 1918 г. Матвеев собрал на совещание в Армавире командиров частей этой армии, и совещание одобрило заявление Матвеева о непризнании им главнокомандующего Сорокина. Последний вызвал Матвеева в Пятигорск и там расстрелял его по приговору военно-полевого суда. Эта казнь вождя Таманской армии вызвала страшное возмущение в рядах этой армии и усилила среди большевистских руководителей давнее недоверие к Сорокину. Согласно указаниям из Москвы, единоличная власть командующего войсками (на северном Кавказе, Ф.Е.) была заменена революционным военным советом в составе председателя Полуяна (казака ст. Елисаветинской) и членов совета: Гайчинца, Петренко, Сорокина и Крайнего. Был организован новый штаб, во главе с Одарюком. Эти изменения в верховном руководстве большевистскими силами только усилили дезорганизацию. Сорокин не хотел оставаться в тени.

Среди большевистских войск велась усиленная подпольная агитация: одни обвиняли Сорокина в измене и предательстве, другие обвиняли центральный исполнительный комитет Северо-Кавказской республики в том же. Когда было приказано расформировать штаб Сорокина – последний очень резко выступил против этого распоряжения. 14 октября Сорокин приказал чинам своего штаба арестовать членов центрального исполнительного комитета – Рубина, Крайнего, Дунаевского, Режанского и Власова и через несколько дней расстрелял всех их. Кроме Власова – все расстрелянные были евреи (Трагедия казачества, ч. 1).

По этому поводу в «Очерках гражданской войны на Кубани» советский писатель Г. Ладоха на стр. 115 пишет: «Аресты и расстрелы произвели на окружающих страшное впечатление. Все были терроризованы и не знали – что предпринять? В станице Невинномысской состоялся краевой съезд советов и делегатов фронта. Съезд стал на сторону центрального исполнительного комитета и объявил Сорокина и весь штаб его – вне закона. Избранная съездом «чрезвычайная тройка» беспощадно расправилась с лицами, замешанными в кровавом преступлении. Более 40 человек были расстреляны. Сорокин пытался спастись в Ставрополье, занятом советскими войсками накануне выступления Сорокина, но был арестован. Командир одного из Таманских полков, Высленко, застрелил его в тюрьме (в Ставрополе, Ф.Е.), как объявленного вне закона».

Дальше Ладоха пишет, что – «Приказом революционного военного совета Северо-Кавказского военного округа, находившегося в Царицыне, – группе Кубанских советских войск, реорганизованной в 11-ю армию, предписывалось войти в связь с 10-й армией, действовавшей справа, в районе Маныча, и с 12-й армией, находившейся в Терской области. Для соединения с 10-й армией надо было взять Ставрополь, и он был взят 14 октября Таманской армией под командой Ковтюха*, офицера из иногородних станицы Полтавской».

В эти дни 1-й Запорожский, 1-й Уманский и Корниловский полки находились в станице Урупской под начальством полковника Топоркова, остальные же полки – 1-й Ека-теринодарский,1-й Линейный и Черкесский конный в районе станицы Безскорбной, и никто ничего не знал, – что именно происходило на общем фронте и что 14 октября красные заняли Ставрополь.

Генерал Деникин по поводу этих операций красных войск в 4-м томе пишет: «10-го октября 1918 г. Невинно-мысская группа большевиков перешла в наступление на север, на фронте дивизии Дроздовского. Отряду Дроздовско-го (3-я пехотная дивизия и Кубанская пластунская бригада, не указана какая, Ф.Е.) предстояло всемерно задерживать противника до прихода с севера 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая. Генералу Казановичу* (1-я пехотная дивизия, Ф.Е), Врангелю и Покровскому было подтверждено напрячь крайние усилия, чтобы сбросить лево-бережную группу противника в Кубань и тем развязать нам руки на Ставропольском направлении.