Текст книги "С Корниловским конным"

Автор книги: Федор Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц)

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА

Ф.И. ЕЛИСЕЕВ

С КОРНИЛОВСКИМ

конным

ИЗДАТЕЛЬСТВО Acfr АСТРЕЛЬ МОСКВА 2003

94(47+57)

УДК

Ббк

63.3(2)612 К 51

Составление, предисловие, именной указатель, подбор иллюстраций П. Н. Стреляное (Кулабухов)

Подписано в печать 20.11.02.

Формат 84x108 1/32. Уел. печ. л. 34,44.

Тирах 5000. Заказ № 1038.

Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том % 953004 – научная и производственная литература

Санитарно-эпидемиологическое заключение Mb 77.99.11.953.П.002870.10.01 от 25.10.2001

Елисеев Ф. И.

Е 51 С Корниловским конным / Ф. И. Елисеев; Составление, предисловие, ук., илл. П. Н. Стреляное (Кулабухов). М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2003. – 655,[1] с., ил. – (Военно-историческая библиотека).

ISBN 5-17-017157-9 (ООО «Издательство АСТ»)

ISBN 5-271-05719-4 (ООО «Издательство Астрель»)

В воспоминаниях военного историка русского зарубежья полковника Ф.И. Елисеева рассказывается о последних месяцах Великой или, как называли сс в России, 2-н Отечественной войны 1914-1918 гг. Они повествуют о «революционной смуте» 1917 г. в Русской Армии, о казачьих полках, остававшихся боеспособными и крепкими своими традициями, их возвращении с Западного (из Финляндии) и Кавказского фронтов на Кубань; о восстаниях казаков в станицах против «новых порядков» большевиков, легендарном партизане Шкуро, боях и кавалерийских атаках под началом генералов Врангеля, Бабисва, Улагая, Науменко, Топоркова Корниловского конного полка и других казачьих частей.

Книга издастся в России впервые. Она адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей начала XX века.

УДК 94(47+57) ББК 63.3(2)612

ISBN 5-17– 017157-9 (ООО «Издательство АСТ»)

ISBN 5-271-05719-4 © П. Н. Стрслянов (Кулабухов), 2003

(ООО «Издательство Астрель») © «Издательство Астрель», 2003

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Книгой «С Корниловским конным» продолжаются воспоминания одного из самых крупных историков Казачества в русском зарубежье полковника Федора Ивановича Елисеева (Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 гг. М.: Воен-издат, Редкая книга, 2001).

Первый цикл новой книги (его авторское название «Наш полк в месяцы революций») начинается в феврале 1917 г. под крепостью Карс, где стояла на отдыхе 5-я Кавказская казачья дивизия Кубанского казачьего войска (ККВ) после двух с половиной лет войны на Турецком фронте. Отсюда дивизия и входивший в ее состав 1-й Кавказский наместника Екатеринославского генерал-фельдмаршала князя По-темкина-Таврического полк, в котором служил подъесаул Елисеев, перебрасываются на Западный фронт и в Финляндию. События февраля привели к аресту казачьих офицеров военно-революционными комитетами; это был единственный случай в дивизии, после которого казаки не выдавали своих офицеров солдатским толпам, одурманенным «свободой», в самых тяжелых ситуациях. Летом того же года казаки готовы были поддержать выступление Главнокомандующего генерала Корнилова в его попытках остановить развал Русской Армии.

Полное разложение армейских частей под влиянием большевистских агитаторов, трагическое положение русского офицерства и – сохранившаяся, несмотря на настойчивые попытки различных «советов депутатов» разрушить

ее, дисциплина в казачьих полках. Она обусловливалась территориальным формированием и структурой казачьих воинских частей, что особенно было заметно в сравнении с пехотными и кавалерийскими полками Русской Армии.

Войсковой и сотенные праздники, отмечаемые с джигитовкой и концертами-балами казаков в те «революционные» месяцы, вызывали злобу и ненависть «освободившихся от проклятого царизма» солдат. Необходимо отметить, что Войсковой праздник был установлен в день тезоименитства наследника-цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, августейшего Атамана всех казачьих войск.

Расформирование «советами» конных полков и пластунских батальонов, возвращавшихся со всех фронтов в начале 1918 г., недовольство казаков «красными порядками» привело к первым восстаниям против большевиков в станицах на Кубани. Отрезанные от своего Войскового командования офицеры, предпринимавшие попытки пробраться в Екатеринодар или в Добровольческую армию, вылавливались и расстреливались, красные бронепоезда обстреливали шрапнелью станицы, выставившие казаков на борьбу с «новой властью». Восставшие не имели никакой связи с армией генерала Корнилова, идущей с Дона на Екатеринодар.

Подняты на штыки и изрублены как руководители восстания – офицеры, так и старики-урядники, «хранители духовных казачьих ценностей». Убит отец Елисеева – за то, что вырастил и выучил трех сыновей-офицеров, только что пришедших с Великой войны...

Объявленный «вне закона» и вынужденный скитаться по кубанским и ставропольским степям, Елисеев оказывается в Ставрополе в обстановке жесточайшего красного террора и истребления офицеров накануне прихода белых. Ликование, слезы и радость населения с освобождением города отрядом Шкуро – ярко выписаны им.

Второй цикл книги, «Партизан Шкуро» – одна из первых работ, изданных на ротаторе Ф.И. Елисеевым после Второй мировой войны, в Америке. «Находясь за границей, – писал он, – мы долго ждали выхода в свет воспоминаний А.Г. Шкуро о его героических рейдах – летом 1918 г. ...в

Ставрополье во главе восставших казаков Баталпаишнско-го и Лабинского отделов... Они не появились». (На январь 1955 г. —П.С.). В эмиграции оставшийся безымянным член Кубанского правительства N... дал прочитать Елисееву свои записки периода 1918-1919 гг. и позволил сделать из них выписки. По некоторым причинам автор записок не смог издать свой труд. Он считался по убеждениям «левым» и республиканцем, был человеком штатским, почему его записки о Шкуро особенно интересны. В предлагаемых двух тетрадях записки N, касающиеся рейда Шкуро летом 1918 г., представлены первыми. Затем, «чтобы читателю понятны были дальнейшие мои описания, – почему, где и как я принимал участие в гражданской войне», – даны воспоминания Елисеева о событиях весны-лета 1918 г. Зачисление его в Ставрополе в отряд Шкуро, личное знакомство с легендарным партизаном, обстановка в Екатеринодаре того времени – заключают тетради.

Следующий, третий, цикл воспоминаний «С Корниловским конным» (авторское название «С Корниловским полком на берегах Кубани, в Ставрополье и в Астраханских степях в 1918-1919 гг.») – это летопись боевых действий полка, в котором Ф. Елисеев прошел путь от командира сотни до командующего полком рядом с героем Белого Дела генералом Н. Г. Бабиевым.

«Из оставшихся в живых его близких друзей и подчиненных офицеров, думаю, автор этих строк, больше чем кто другой – знает его душу и его боевой пыл, – писал Елисеев. Когда Бабиев стал генералом и начальником 3-й Кубанской казачьей дивизии на Маныче весной 1919 г., когда он занимал очень ответственную должность на жестоком фронте гражданской войны, – тогда еще более рельефно выявлялась душа его, порой и в отрицательную форму. Бабиев был человек войны. Она, война, и вознесла его па степень Героя... В эмиграции я часто думал о нем – кем бы он был здесь?! И отвечаю: зачах бы в бездействии...»

В седьмую тетрадь цикла не вошли эпизоды из жизни генерал-лейтенанта Н. Г. Бабиева, хронологически не имеющие отношения к периоду гражданской войны: детство, учеба в сотне Николаевского кавалерийского училища, Великая война на Кавказском фронте (они достаточно полно были описаны в уже вышедших книгах: Генерал-сотник. М.: 2000; 2-е доп. издание – М.: – «Рейттаръ», 2002 и Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917. М.: Воен-издат, Редкая книга, 2001).

Ф. И. Елисеев психолог, прекрасно понимает и вырисовывает людские характеры. «Мы, Корниловцы, слышали от Запорожцев, что полковник Топорков «НЕ поворачивает назад», как и «НЕ позволит это и другим», – пишет он о другом казачьем военачальнике Белого Движения С.М. Топоркове. – Это давало нам уверенность в успехе, а его мощная квадратная фигура в черкеске, его никогда не улыбающееся лицо и короткие отрывочные распоряжения – говорили нам, что «отступления НЕ будет». Потом я часто наблюдал его в боях и думал: вот таков, видимо, был и знаменитый Аттила, только еще более мрачный и, как настоящий монгол, с более яркой внешностью».

И далее сравнивает Топоркова и Бабиева: «Топорков всегда мрачный и неразговорчивый. Полная ему противоположность – Бабиев... Эти два полковника так непохожи были друг на друга. Топорков – это камень, железо, воля, упрямство, настойчивость, угловатость. Он неладно скроен, но крепко сшит. Труд, скромность, никакого внешнего воинского шика и блеска. Все это было чуждо ему. Он только воин. Приказ начальства для него – закон. Его стихия – степь, дождь, снег, слякоть – и он тут же, с казаками – ест и спит и словно рад этому. Он – степной воин.

Бабиев же – сплошная подвижность, легкость, шик. Он красиво скроен и красиво сшит... Он должен властвовать над всеми. И даже вот под этгши бугорками – все должно быть отчетливо и молодецки. И ему так скучно сидеть без дела... И ночевать здесь он не может, так как он очень легко одет, стильно одет, одет, словно для бала. И ему здесь ночью будет и холодно, и неуютно. У него война – набег. А после него, к ночи – домой, к друзьям, к веселью. В веселье же – шум, песни, музыка, лезгинка, блеск, во всем приятность – как награда за набег».

В описании Ф. Елисеевым боевых действий из небольших эпизодов слагается цельная картина. Сам прекрасный кавалерист, он так описывает движение в бою конных масс, что его картинки захватывают и современного читателя:

«...сотни, как шли-скакали в колонне по-шести, – так и без слов команды – ринулись за своими офицерами вперед, в сокрушающий карьер...

Ни малочисленность 1-й и 2-й сотен перед грозной и наглядной силой врага, ни звук жестоко свистящих и цокающих пуль, готовых, казалось, снести целиком голову с плеч, ни чувство страха смерти – ничто уже не волновало... все отлетело прочь! Впереди всех, с поднятыми вверх шашками, блестя клинками на утреннем солнце, давая пример своим подчиненным казакам – скакали командиры сотен.

Было яркое теплое солнечное весеннее утро. То утро, когда проснувшийся жаворонок начинает виться в воздухе на одном месте и петь песнь свою... И когда в природе чувствуется еще ночная тишина и разряженность. В такое мягкое, доброе, упоительное весеннее утро —малочисленные сотни Корниловского полка – неслись на смерть...

Тихо-тихо было кругом. Й только топот бешено скачущих коней по мягкому грунту, поросшему молодым ковылем, да жестокий короткий визг смертоносных пуль навстречу – нарушал чьи-либо предсмертные секунды... Казаки даже не кричали «ура». Словно оно и не нужно было, или было еще рано. Общий порыв захлестнул всех! Блеск выхваченных из ножен шашек... Все были во власти бешеной стихии атаки. Впереди была победа или, для некоторых, смерть. И при неудаче – остановиться, повернуть назад, скрыться – было уже нельзя...»

Елисеев, как и в своих трудах по Великой войне, точно фиксирует боевые расписания казачьих частей вооруженных сил юга России, разные события из жизни Корниловского конного, ставшие полковой историей: имена и характеристики командиров и офицеров полка; зачисление в постоянные списки полка генералов Науменко и Бабиева; праздник Оренбургского казачьего училища, отмечаемый офицерами, его выпускниками; празднование Святой Пасхи в полку на фронте и, конечно, потери полка...

Казаки с гордостью носили свою форму Корниловского конного, в полку родные братья нередко служили – один в нижних чинах, другой – офицером: «...Разъезд остановился и увидел позади себя лаву конных, человек около ста. Кто они? наш полк? или красные? Рассыпав, также, в лаву всех шестерых своих казаков, урядник пошел на них для выяснения. И скоро мы узнали, что это были красные...

– ШАШКИ ВОН! ЗА МНОЙ! – крикнул урядник и бросился на них, чтобы пробиться назад. Но... где же там?! Красные быстро сомкнулись. Урядник был смят и убит. А нас захватили в плен... – закончил рассказ молодой казак Васильев.

Его старший брат, суровый воин, сотник – даже и не обнял брата, спасшегося от неминуемой гибели... он активно й строго расспрашивал его, – как все это случилось? И старался не пропустить и одного слова в рассказе, словно «выуживал», не было ли разъездом и им, его братом, – проявлены трусость или оплошность?

...Убитый урядник лежал лицом вниз... Он убит был, видимо, в седле и, падая с коня – автоматически вытянул руки вперед. Убит пулей, в грудь... Снято было только оружие. И что особенно тронуло сердце: он был вахмистр, а не урядник; и черная выпушка на красном погоне, и черной тесьмы «басон вахмистра» резко подчеркнули, как он гордился новой формой своего КОРНИЛОВСКОГО полка». (Необходимо отметить, что первой публикацией из воспоминаний Ф.И. Елисеева, касающейся формы и отличий Корниловского конного полка, явилась работа А.И. Дерябина. «Цейхгауз», № 6, 1997.)

Кроме воинской славы, Елисеев дает описания и «разных горестей», непосредственно связанных с этой славой. Может быть, они в какой-то степени повлияли на тот исход, что «мы оказались в лагере НЕ победителей. Наш долг участников – открыто заглянуть в глаза правде и сказать только истину... Мое описание многих боев расходится с описанием их генералом Врангелем. Он все «обобщает», но не дает реальных картин боев». Елисеев пишет лишь то, чему сам был свидетель и участник и что «глаза его видели».

Воспоминания были написаны Елисеевым в 30-40-х гг. XX столетия. Начиная с середины 50-х они печатались автором в виде брошюр на ротаторе, но никогда не издавались в виде книг. Общее количество брошюр-тетрадей, сведенное составителем в данной книге, – двадцать две.

Выпуская брошюры каждого тематического цикла нередко в течение нескольких лет, по отдельной тетрадке, Ф.И. Елисееву приходилось повторять или напоминать читателям что-либо, уже написанное ранее. Такие повторы убирались, а некоторые разделы, небольшие по объему, сводились в более крупные, под общим заголовком.

Составителем подготовлен именной указатель, содержащий краткие биографические данные о 250 офицерах и лицах, упомянутых Елисеевым в тексте. Сведения о некоторых старших офицерах, не казаках, любезно предоставалены составителю доктором исторических наук С.В. Волковым.

Благодарю дочь кубанского войскового атамана в эмиграции, генерал-майора В.Г. Науменко – Наталию Вячеславовну Назаренко-Науменко (США) и сына полковника Ф.И. Елисеева – Георгия Федоровича Елисеева (США) за редкие фотографии, полученные от них при содействии старшего научного сотрудника Краснодарского исторического музея Н.А. Корсаковой. Сердечно благодарю сына генерал-лейтенанта М.А. Фостикова – Бориса Михайловича Фостикова (Югославия) и сына полковника 1-го Хоперского полка ККВ П.М. Маслова – Александра Павловича Маслова (Югославия), передавших свои фотоархивы составителю.

П. Стреляное (Кулабухов)

КАЗАКИ В ФИНЛЯНДИИ И НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

«Если толпа живет исключительно чувствами – то общество руководствуется, по-преимуществу, идеями».

В Конвой Его Величества

Наше село Владикарс проходила 1-я Терская казачья батарея. Полковник Мистулов никогда не пропускал мимо себя никого, чтобы не угостить, здесь же были его родные терские казаки. Офицеры полка устроили им хороший обед с хором трубачей, с песенниками, с лезгинкой. Наш «левый фланг» молодежи, как всегда, отлично пел. Грузинское «мравалджамиер» (многая лета) за их командира, за батарею и за Терское войско пелось на все лады. После лезгинки командир батареи попросил меня подойти к нему, и у нас с ним произошел следующий диалог:

– Почему Вы, подъесаул, не в Конвое Его Величества? – были первые слова его.

Стоя почтительно перед гостем и штаб-офицером, я переспросил его, не понимая, что он этим хочет сказать:

– То есть как это не в Конвое Его Величества, господин войсковой старшина?

– Да так, – отвечает он. – Вот я все время наблюдаю за вами и нахожу, что ваше место там, а не в полку.

– Я не имею право там быть, так как я не из дворянской семьи, – отвечаю ему совершенно искренне.

О Конвое в полку никогда не говорилось между офицерами, но все знали или, не зная, считали, что поступить в Конвой Его Величества, вернее, чтобы быть принятым в него, надо быть сыном видного офицера, к тому же иметь большую протекцию. Я же не только ничего этого не имел, но никогда и не думал об этом, как о вопросе, мимо меня проходящем... Из нашего полка был принят в Конвой сотник Гулыга¹1
  Дополнительная информация о людях, чьи фамилии помечены «звездочкой» помещена в Именном указателе.


[Закрыть], но он сын знаменитого Генерального Штаба генерала Гулыги¹1
  Дополнительная информация о людях, чьи фамилии помечены «звездочкой» помещена в Именном указателе.


[Закрыть], что совершенно не равно моему положению по отцу.

Услышав мои слова, Савицкого даже передернуло.

– Откуда вы взяли это?—громко и твердо произнес он. – У нас, у казаков, нет разделения на дворянских детей и не дворянских... У нас есть наше казачье равенство, – как-то особенно подчеркнул он два последних слова. И продолжал:

– В Конвой Его Величества поступают офицеры по личным качествам, а не по происхождению иль по заслугам отца. У нас, у казаков, свои законы, – поясняет он мне.

Я стою «смирно», слушаю его мало мне понятное мышление, как будто даже «вольное, революционное»... А он продолжает твердо:

– Я сам кубанский казак. В Конвое служит мой родной брат, есаул и командир сотни. Хотите, я ему протелеграфирую о Вас? Ваше место в Конвое Его Величества, – закончил он.

Столь неожиданный разговор, да еще при всех офицерах – меня смутил. Рядом сидит Мистулов¹1
  Дополнительная информация о людях, чьи фамилии помечены «звездочкой» помещена в Именном указателе.


[Закрыть] и не только что молчит, но и не смотрит на меня, слушая наш диалог. Наступила короткая тишина. Я повернул голову в сторону Мистулова, как бы ища разрешение этого вопроса им лично. Он, подняв голову, произнес:

– Я буду очень польщен, если мой адъютант будет служить при императоре. Соглашайтесь, дорогой Феодор Иванович. Я тоже напишу письмо своему другу, терцу, помощнику командира Конвоя полковнику Кирееву.

Все это произошло столь неожиданно и в такой веселой обстановке, что я растерялся. Но сознание быть офицером «Собственного Его Императорского Величества Конвоя», как он официально титуловался, о чем мне никогда и в мысли не приходило, – вдруг представилось таким легко возможным и так близким.

–Ну, согласны? – выводит меня из затруднения Савицкий.

Я согласился. Телеграмма была составлена тут же, за столом и послана в Петроград. И каково же было мое удивление, когда ответ от его брата, есаула Савицкого*, был получен на второй же день, такого содержания: «Подъесаулу Елисееву рекомендуется немедленно же прибыть в Петроград и явиться ко мне. Есаул Савицкий».

Все это было неожиданно, и на второй день я выехал в Петроград. Из Тифлиса послал телеграмму временно командующему полком войсковому старшине Калугину* (полковник Мистулов получил высшее назначение. – ПС.), что «в случае освобождения вакансии на сотню —• прошу иметь мою кандидатуру как самого старшего подъесаула перед очередными кандидатами». Что-то внутри подсказывало мне, что я вернусь в полк. Это было в средних числах февраля 1917 г.

В станице Кавказской и в Екатеринодаре

По пути заехал в свою станицу. Были дни масленицы, холодно. Лежал глубокий снег. Но масленица есть масленица – с угощениями, с гульбой и со скачками. К нашему парадному крыльцу на Красной улице подъехало человек 20 казачат подготовительного разряда. Они на своих строевых лошадях, на новых седлах. Они должны скоро прийти «в первый полк» на службу Царю и Отечеству, поэтому хотят повидать меня, офицера и адъютанта этого первоочередного полка. Все они безусая молодежь, которых я знал подростками, а теперь они 20-летние казаки. Поздоровался, сказал несколько бодрящих слов и попросил проджигитовать тут же. Кони у них молодые, полунеуки. Казаки гибкие, смелые, желающие отличиться. Кладу на снежной битой дороге улицы по 20 копеек серебром и, к моему удивлению, они подхватывают их на карьере.

Дело, интерес, был не в деньгах, а в молодечестве друг перед другом. Я был и удивлен, и восхищен ими. Но наша любимая и дорогая бабушка, мать отца, овдовевшая в молодости и тяжелым трудом поставившая и сына, и внуков, лишила меня удовольствия поощрять этих молодецких казачат. Она нашла, что я очень щедр, закончив фразой свое неудовольствие:

– Им хоть сколько раз поставь, они все равно схватят.

Но это была лучшая оценка молодым джигитам, насколько они были уже ловки в седле.

...Екатеринодар всегда тянул меня к себе. В столице Войска обязательно кого-да-нибудь встретишь из своих сокурсников по военному училищу или же сослуживцев по фронту. Так вышло и теперь.

На тротуаре, возле реального училища, неожиданно встречаю войскового старшину Галаева*. Как осетин, он скромно и отлично одет, чисто по-горски. Поверх черкески – бикирка на дорогом меху, двубортная, позволяющая иметь верх ее не застегнутым. Я перед ним беру под козырек, а он, блестя глазами через пенсне, – крепко жмет мою руку и просит не стесняться перед его штаб-офицерским чином и быть дружеским, как мы были в лагерях на реке Челба-сы в мае 1914 г. Он был тогда сотником 2-го Черноморского льготного полка, а я хорунжим. Высокий, стройный, скромный. Офицеры Черноморского полка тогда подтрунивали над ним, «перекрестив» его в черноморского казака, прозвав «Пэтро Галайко». В противовес своим офицерам – он не пил. И в офицерском лагерном тэйбль-д-оте – он только один раз выступил в лезгинке со мною, да и то по настоянию своих сверстников. Скромный в жизни, в лезгинке он проявил исключительный жар и понимание этого кавказского танца. В азарте его исполнения – он выхватил из кобуры револьвер и все семь зарядов выпустил себе под ноги. Захваченный его азартом – я так же выхватил свой «наган» и все семь пуль выпустил в потолок. Наутро скандал. Меня вызвал мой командир 2-го Кавказского льготного полка полковник Равва и по-отечески предложил – или двое суток ареста, или же на свой счет починить крышу офицерского собрания, пробитую в семи местах пулями... Я предпочел заплатить за починку, но не идти под арест. Вот откуда и появилась дружба с Галаевым, тогда сотником, почему и встреча теперь с ним была особенно приятна.

Это тот войсковой старшина Галаев, который первым организовал в Екатеринодаре партизанский отряд против красных и погиб в первом же бою под станцией Эйнем, на подступах к Екатеринодару, в самом начале 1918 г. и признан героем Кубани.

В тот же день, вечером, и на той же Красной улице, и так же неожиданно – встречаю сверстников по Оренбургскому казачьему училищу – Соколова*, своего взводного портупей-юнкера, Мальцева* и Ряднину*. Они офицеры 2-го Екатеринодарского полка. Их 4-ю Кубанскую казачью дивизию с Западного фронта перебрасывают на Турецкий фронт. Чтобы дать отдых казакам, ее задержали в Войске. Своих друзей я не видел с 1913 г. Соколов и Ряднина в чине подъесаула, а Мальцев есаул и на шашке у него Георгиевский темляк. Они хотят веселиться и, кстати, сегодня благотворительный бал в третьей женской гимназии. Мы там. И как всегда на ученических балах – сплошное веселье, молодое и беззаботное. Сотни красивых гимназисток старших классов, очень милых и задорных. Для них не хватает кавалеров в танцах. Они окружают Вас, накалывают бумажные жетоны, собирая деньги для раненых, и сами приглашают на бальные танцы. За время войны я впервые на таком многолюдном и веселом бале – и мне приятно, словно это заслуженная награда после всех лишений, перенесенных на диком Турецком фронте. После бала холостяцкий ужин в ресторане-шантане «Буфф» и завтра через станицу Кавказскую – в Петроград.

На утро следующего дня, выйдя из подъезда гостиницы, что рядом, через улицу, со зданием Войскового штаба, где я остановился, – увидел нашего наказного атамана, генерала от инфантерии Бабыча*, хотя погоны он имел серебряные, т. е. кавалерийские. Он вышел из Войскового штаба и подошел к углу улицы. Атаман одет был в обыкновенную «строевую» серую черкеску при черном бешмете и черной, старинной, крупной папахе. Совершенно седые усы и борода. Борода аккуратно подстрижена и раздвоена. В правой руке он имел обыкновенный «стариковский» костыль, на который он опирался не по своей старости (ему тогда было 72 г.), а как бы для солидности.

Дойдя до угла, атаман остановился. Радостный от такой неожиданной встречи (его я вижу только второй раз в своей жизни), я приготовился отдать положенную и почтительную воинскую честь своему Кубанскому войсковому атаману. В это время тихо, рысцою, с противоположной стороны, на самой обыкновенной лошаденке в санках приближался извозчик. Атаман пальцем левой руки сделал ему легкий жест. Извозчик остановился, и атаман Бабыч не торопясь сел в санки и потом... дал ему знак повернуть налево и следовать по тихой и малолюдной Бурсаковской улице, параллельной Красной. На ней, против сквера и памятника Запорожцам с императрицей Екатериной Второй находился его Атаманский дворец Кубанского Войска.