Текст книги "С Корниловским конным"

Автор книги: Федор Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

1-й Конный (Кубанский казачий) корпус, неотступно идя на плечах противника, беспрерывно продвигался вперед, захватывая пленных, орудия, пулеметы и обозы. Спеша нагнать свой корпус, через Минеральные Воды проехал генерал Покровский. Конницей последнего занят Моздок, Грозный, Кизляр. За 12 дней преследования конница генерала Покровского, т. е. 1-я Конная и 1-я Кубанская казачьи дивизии, прошла 350 верст.

Одновременно с занятием генералом Покровским Кизляра и Грозного – Кавказская казачья дивизия генерала Шкуро (хоперцы) и пластуны генерала Геймана, после упорного боя, овладели Владикавказом. Северо-Кавказская красная армия была разгромлена полностью, Северный Кавказ был освобожден» (там же, стр. 107-109, 113).

20 января 1919 г., в Минеральных Водах им отдан приказ № 3 об очищении от красных Северного Кавказа. Перечислены захваченные трофеи, которые были колоссальны. Одно странно, что Врангелем не упомянуты части Терского войска, участвовавшие в освобождении своего Терека, словно их там и не было. Но есть несколько колоритных строк о славных терских казаках, помещенных Врангелем на стр. 112 и 113, которые здесь и привожу:

«Освобожденный от красного ига Терек поднимался. Станицы, через которые мы проезжали, кишели народом. Скакали спешившие на сбор, к станичному правлению, казаки. Шли в праздничных нарядах статные, красивые казачки. На околице одной из станиц мы встретили человек пять казачат с винтовками. Автомобиль завяз в грязи, и, пока подоспевшие казаки его вытаскивали, я разговорился с казачатами:

– Куда идете, хлопцы?

– Большевиков идем бить... тут много их в камышах попряталось, як их армия бежала. Я вчерась семерых убил, – в сознании совершенного, заявил один из хлопцев, казачонок лет двенадцати – в бешмете и огромной мохнатой папахе.

Никогда за все время междоусобной брани – передо мной не вставал так ярко весь ужас братоубийственной войны...» – так интересно, сердечно и чутко закончил генерал Врангель описание «Освобождение Терека».

Доблестный генерал Фостиков, тогда войсковой старшина, а потом полковник, командир 1-го Кубанского полка и временно командующий бригадой во 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая, очень сжато, но рельефно описывает действия своего полка и дивизии у села Петровского и до Святого Креста включительно, перечисляя и захваченные им трофеи. Он пишет, что при движении на Благодарное и Святой Крест из 2-й Кубанской дивизии был взят 1-й Полтавский полк, для усиления фронта сел Дивное, Приютное, так что генерал Улагай с тремя полками – 1-м Кубанским, 1-м Лабинским и 2-м Кубанским – занял Благодаренский и Свято-Крестский уезды Ставропольской губернии и взял у Таманской красной армии Святой Крест, по занятии которого – сдал дивизию генералу Репникову*. Командиром 1-й бригады был назначен полковник Говору-щенко*. Улагай уехал в отпуск.

«За время пребывания в этом районе, – пишет Фостиков, – мною были взяты в плен: штаб 11-й пехотной красной дивизии, две роты пехоты, 20 пулеметов и 20 орудий. Сдался начальник конной дивизии Таманской армии Кочубей с двумя эскадронами мобилизованных молодых каза-ков-кубанцев, в возрасте 18-19 лет». О Кочубее он пишет, что, «поссорившись в Астрахани с красным командованием, – он ушел оттуда, заблудился в Астраханских песках, где потерял до 90 процентов состава своих частей, и заболел тифом сам».

Обо всей этой операции на Тереке генерал Деникин пишет: «Овладение нами Святым Крестом, помимо огромной военной добычи, которую представляла эта передовая база

всего Северо-Кавказского советского фронта, окончательно лишало остатки 11-й армии северо-восточных путей отступления. Это был полный разгром противника – тактический и моральный – требовавший лишь неотступного преследования. К середине января 1919 г. Северо-Кавказского советского фронта уже не существовало. Оставались только разрозненные отряды.

Стотысячная армия Северо-Кавказского большевистского фронта перестала существовать. Она оставила в наших руках 50 тысяч пленных, не считая больных и раненых, 150 орудий, 350 пулеметов и огромное количество всякого военного имущества» (Очерки Русской Смуты, т. 4, стр. 110, 111 и 113).

Выступая в начале февраля месяца перед Большим Войсковым Крутом на Дону, генерал Деникин сказал следующее: «Доблестные кубанские казаки, которым посчастливилось освободить уже свою землю, и которые самоотверженно сражались в Терско-Дагестанском крае, докончили его освобождение и поспешат на помощь Дону» (стр. 79).

Это генерал Деникин сказал потому, что – «к началу февраля 1919 г. обстановка на нашем северном фронте коренным образом изменилась. Первоначальная линия фронта, подходившая к Курску и Воронежу и обусловившая возможность выполнения этого плана – с падением Гетманской и Петлюровской Украины, – откатилась уже к Азовскому морю.

Донская армия, доходившая до Лиски, Поворина и Камышина – упавшая духом и совершенно расстроенная – находилась в полном отступлении к Северному Донцу и к реке Салу. Чувство усталости и безнадежности охватило не только казаков, но и часть донской интеллигенции. Советские войска наступали почти безостановочно, направляясь на Новочеркасск. Круг, Атаман, Правительство Дона указывали на смертельную опасность, угрожавшую Дону и просили помощи. На Царицынском направлении Донские войска, в значительной мере потерявшие боеспособность – под напором красной конницы Думенко медлен-

но, но почти безостановочно отходили к Манычу. Донская армия, имевшая в декабре 1918 г. 50 тысяч бойцов, отошла за Донец в феврале 1919 г. с 15 тысячами» (там же, т. 5, стр. 72, 73).

Для спасения «общего положения» и сохранения Донецкого каменноугольного бассейна в своих руках «с началом февраля 1919 г. на север потянулись эшелоны Добровольческой армии – в голове 1 -я Кавказская казачья дивизия генерала Шкуро, за ней 1-я Кубанская казачья дивизия корпуса генерала Покровского и 1-я Терская казачья дивизия (генерала Топоркова) и другие части. Появление помощи оказало решительное влияние на поднятие духа войска Донского» (стр. 73).

Возможно, что в связи с этими событиями на Донском фронте и чтобы отвлечь на себя противника – 26 февраля 1919 г. генерал Бабиев, со всем отрядом перейдя Маныч, двинулся в наступление на село Кормовое Астраханской губернии, являвшееся тактическим ключом красных.

Бой под селом Кормовым Астраханской губернии

Наше наступление началось с утра. Стоял холодный и неуютный февральский зимний день. Затверделый снег покрывал все поле. Дул холодный восточный ветер. В этот день не показалось и солнце. Красные, верные своей системе, встретили казаков у самого села на буграх, и завязался бой.

Пластуны генерала Ходкевича наступали в лоб, с юга. Конница действовала на флангах – Корниловский, 1-й Черноморский и 1-й Кавказский на левом, а 1-й Таманский и 2-й Полтавский – на правом. Полки имели по 150-250 шашек каждый, а в спешенном порядке – на одну треть меньше. Наши редкие цепи спешенных казаков были не только что бессильны, а просто слабы. Фланговые сотни маячили в лавах. Чувствовалось превосходство в силах красных, и они занимали командные бугры. Корниловский полк действовал на самом левом фланге, что давало инициативу. Отлично работали пулеметы сотника Мартыненко.

Цепи полка продвинулись вперед. Мы рассматриваем убитых и тяжело раненных лошадей красных, оттеснив их лавы. Эти лошади были не только что в хороших «телах» и донской породы, но были и чищены, т. е. за ними был должный уход. Я понял, как поняли и мои офицеры, что конница красных гораздо сильнее нашей и бороться с ней будет нелегко.

На левом фланге полка тяжело ранен командир 5-й сотни хорунжий Шеховцев. Наше наступление как бы застопорилось. Уже стало вечереть. Было очень холодно и голодно. Мне становится подозрительным, что красные конные, поодиночке и по два, через каждые одну-две минуты, переваливая бугорок, все время движутся в село с севера. Мне с фланга хорошо видно, но это не видно другим полкам за постройками села. Позади своих цепей, с ординарцами, еду вправо к командиру Черноморского полка полковнику Малышенко как к ближайшему по участку и старшему в чине – доложить и предпринять сразу же атаку двумя полками и захватить село, что считал возможным, атакуя с фланга.

Позади цепей мы идем рысью. Красные открыли беглый огонь. Это так неприятно, когда пули щелкают сбоку. Казаки крутят головами и, словно защищаясь от удара слева, свои лица сдвигают вправо. Значковый, чтобы скрыть обозначение «штаба полка», опустил полковой флаг полотнищем книзу. Я смеюсь, но ничего ему не говорю, не упрекаю «за трусость»... Проскочили. Впереди отвесной глыбы, защищаясь от ветра, стоит Малышенко со своим штабом полка и командирами левофланговых сотен кавказцев – есаулом Храмовым и сотником Елисеевым, нашим старшим братом, Андреем. Они смеются, что «черт меня принес к ним, чем вызвал сильный огонь красных и по ним», но я, увидев брата, испугался. «А вдруг, – думаю, – его сейчас убьют в бою!» За глаза это не так страшно, так как ничего не знаешь и считаешься с совершившимся фактом. Но, когда сам здесь, и это может совершиться на твоих глазах, это страшно. Видимо, и брат испытывал те же чувства, но только сильнее. Он ведь для меня за погибшего отца. К тому же

я буквально выскочил из боевого огненного пламени. Он с неестественной улыбкой смотрит в мое лицо и осматривает всего и меня, и моего коня.

– Федя!..Да под тобой конь ранен! – говорит он и, нагнувшись к правой передней ноге коня, стал осматривать рану. Я скосился с седла и вижу – выше венчика струйка крови брызжала в сторону. Пуля задела только кровеносный сосуд.

Я выражаю Малышенко свой план атаки, но он, выслушав, с улыбкой отвечает – «на это нет распоряжений начальства...»

Вернулся к полку. Уже чувствовалось приближение сумерек. За весь день мы не видели солнца. Наше положение на снегу, на подъеме к селу Кормовому, было неопределенное на ночь и неприятное. И вдруг, в предвечерних заморозках, по линии прозябших, проголодавшихся казачьих цепей – прокатилось радостное: «Выслать квартирьеров в штаб дивизии... Квартирьеров в штаб дивизии!»

Уставшие и замученные в холоде – полки облегченно вздохнули, предвкушая теплоту приближающихся квартир и горячую пищу. Одна из сотен кавказцев на широких рысях двинулась к селу, вошла в него и скрылась из наших глаз. Но то, чего мы совершенно не предполагали, – свершилось неожиданно: сотня, широким наметом, кубарем «валилась» из села, а за ней явилась кучная масса красной конницы и с криком, шумом, гамом резко обрушилась на наш левый фланг, в стыке Черноморского и Корниловского полков. На наше счастье, с вызовом квартирьеров были немедленно вызваны и коноводы, в противном случае была бы полная катастрофа. От неожиданности наша конная контратака разрозненных полков – не была возможна. И напрасно доблестный сотник Мартыненко «горячо строчил» на наседающую конницу красных изо всех своих 12 пулеметов, сев даже сам за один из них – «первым номером», и напрасно офицеры командовали-кричали: «Стой!.. Стой!» Борьба за командное тактическое положение фронта и борьба за теплый ночлег и горячий ужин – красным были так же дороги, как и нам.

Полки не выдержали, и весь фронт покатился вниз. Корниловцы и черноморцы, быстро свернувшись в резервные полковые колоны, рысью шли в направлении села Крутик. До него было около пятнадцати верст. Красные следовали за нашей «отколовшейся» бригадой и грозно, грязно матер-но ругались вслед нам. Глубокий снег и наступившая темнота не дали им возможности развить удара. Красные остановились; и в ночной темноте – мы еще слышали их брань вслед нам. И наши два полка, под начальством полковника Малышенко, глубокой ночью вошли в село Крутик и расположились по квартирам.

Красное командование нас перехитрило. Как я и заметил со своего фланга расположения полка – красные, «цепочкой», скопили свою конницу в северной окраине села и к вечеру прекратили огонь. Бабиев понял, что они оставили село, почему и вызвал квартирьеров. Вскочившая в село сотня кавказцев была под командованием сотника Елисеева. Она дошла в селе до церковной площади, где и обнаружила конницу красных. Немедленно повернув назад и сбив по пути отдельных красных всадников, – вырвалась. На войне, в боях, бывают такие курьезы, которые никак нельзя предусмотреть в мирное время. Один из них был в этот день 26 февраля 1919 г.

Расположив полк по квартирам, явился к полковнику Малышенко, чтобы условиться о сторожевом охранении и о планах завтрашнего дня. Должен сказать, что в самом начале 1913 г. он, в чине подъесаула, прибыл к нам в Оренбургское казачье училище на должность сменного офицера, а я был тогда юнкером выпускного класса. Теперь я встретился с ним впервые с тех пор, но мы уже оба командиры полков. Явно, что у меня еще остался перед ним респект юнкера.

Он принял меня очень любезно. У него хорошая квартира. Он, видимо, любил уют. И его штабные офицеры это знали, что было видно по всему. Все в доме работали энергично, и горячий чай и закуска были уже готовы.

Условились, что в сторожевое охранение будет выдвинута одна сотня корниловцев. Я хотел уйти, но он меня задержал по одному вопросу.

– Вы знаете, Ф.И., что должна формироваться Кубанская армия? – спросил он. – Как Вы смотрите на это? – добавил.

К нам на фронт не приходили никакие газеты, кроме «Великой России» – органа Главного командования, где печатались все приказы-. Мы что-то слышали об этом, и в случайных беседах между собой, обыкновенно с командирами сотен, этому сочувствовали. Сочувствовали не политически, а вернее – практически. Имея свою Кубанскую армию, мы считали, все казаки более охотно будут идти на фронт, дружнее можно воевать в «единой Войсковой Силе», а главное – тогда будет надежнее снабжение полков и фуражом и провиантом из своего же войскового интендан-ства. Всем, кто был на фронте Великой война 1914-1917 гг, известно, что у Государственного интенданства казачьи части были как бы пасынками. Все это я выразил Малышенко. Выслушал он внимательно и ответил отрицательно, т. е. против создания Кубанской армии.

– В Кубанской армии может быть не больше трех корпусов, – сказал он спокойно. – И вот я и другие офицеры Кубанского войска могут достигнуть только должности командира корпуса, и дальнейшая карьера их прекратится. В Русской же армии я могу достигнуть и высшей должности, – закончил он.

Мы, юнкера Оренбургского училища, как и юнкера сотни Николаевского кавалерийского училища в Петербурге, куда он скоро был переведен, отлично знали характер и воинскую эрудицию Малышенко. Его мечты быть командиром корпуса – были напрасны.

Кавалерийские сигналы

Не задерживаясь у Малышенко, с ординарцем проехал в штаб своего полка. Он расположился также на церковной площади, в хорошем кирпичном доме сельского священника, расстрелянного красными в 1918 г. Матушка занимает только две комнаты. Большая столовая пуста. При моем появлении – она, сложив руки ниже груди, ласково, скромно

кланяется мне. Она молода, скромна, чистенькая, приятная, интеллигентная и по-городскому одета. Здороваюсь с ней и ободряю. Здесь уже ждут меня все командиры сотен, в ожидании распоряжений. Боевая обстановка была им хорошо известна, как и мне. В сторожевое охранение была назначена вся 1-я сотня. Полкового адъютанта сотника Малыхина со мной нет. Он остался с канцелярией и обозами в Приютном и удачно, своевременно, прислал полку кое-что из провизии и двухведерный бочоночек красного вина, только что прибывший из Святого Креста. Хорунжий Литвиненко, самый смелый на слово, предлагает «спробовать його... якэ воно?»

Находя это несвоевременным, я все же спросил присутствующих – «как Вы смотрите?»

Все были голодны. На холоде провели весь день, так неприятно закончившийся. Решили поужинать вместе. Позвали всех офицеров. У матушки оказался богатый и большой сервиз к столу. Поужинали и разошлись. Все село погрузилось в сон. После полуночи я почему-то проснулся и слышу: по улице, по замерзшим кочкам грязи, крупной рысью «стучит» казак. Интуитивно почувствовал, что он несет неприятную весть. Прислушиваюсь. Соскочив с коня и быстро войдя в комнату спавших ординарцев, он негромко, но тревожно произнес:

– Будите скорее командира полка!. Красные наступают!

Казаки мигом вскочили на ноги и бросились к лошадям.

Один из них, стуча в дверь, громко произнес:

– Господин есаул! Тревога!

Есаул Лопатин, мой помощник, спал со мной в маленькой комнатке, на полу. Он тут же вскочил. Я же крикнул в дверь:

– Трубач! Труби тревогу!

И он «зацокал» на сигнальной трубе спящему селу уставших казаков, в лютый мороз, за полночь времени: «Тревогу трубят... скорее седлай... но без суеты... оружие оправь, себя осмотри... и тихо на сборное место веди коня – стой, равняйсь и приказа жди!»

Таковы слова тревоги кавалерийского сигнала – цокотанием, тревожным цокотанием, с перерывами первой

строчки его, а потом – резко, тревожно, часто половину второй строки, и растяжно, чтобы все поняли, и по всему пространству, куда долетят звуки трубы, – растянул: «и приказа жди-и...»

Всех, кажется, 39 кавалерийских сигналов мы, юнкера, должны были знать текст наизусть и на уроках строевого устава – пропеть поодиночке перед своим сменным офицером. За давностью лет, возможно, порядок слов частью забыт мной, но все они точны.

Каждого истинного конника мотив этого сигнала волнует и опасностью, и любопытством. Опасностью потому, что он подается только во время неожиданного случая, а любопытством потому, что хочется знать, – что же на самом деле случилось? И какова эта опасность?

Боже мой, что случилось «с казачьим селом»?! Сотенные трубачи подхватили сигнал в своих районах. По улицам уже скачут сотни к штабам полков. Ординарцы бросают в полковую тачанку вчера привезенные продукты. Все делается с исключительной поспешностью. Матушка помогает моим казакам. Не дождавшись всех сотен – с прибывшими скачу к ветряной мельнице, к северу от села, в сторону противника, к своей сторожевой сотне. Распорядительный сотник Мартыненко своими пулеметами на линейках уже занял бугры у мельницы, но сторожевая сотня отошла к нам, и командир ее докладывает, что идет наступление красных, и в ночной темноте, по морозной дороге, был слышен цокот их орудий. Не прошло и пяти минут после доклада, как раздалось два орудийных выстрела и шрапнель разорвалась над мельницей. Все это было так неожиданно – ночью и... из пушек.

Но это было только начало, «пристрелка». За ними – грянули сразу четыре выстрела. У нас же только пулеметы. И пока я раздумывал – что делать? – как прискакал казак «от бригадного командира Малышенка» с приказанием – «Корниловскому полку отступить за село, за речку».

Было совершенно темно. Еще не всходила и заря. Чтобы «не разорваться» – взводной колонной, широкой рысью, веду полк к переправе. 1-й Черноморский полк уже пере-

правился на ту сторону речки Крутик. На этом берегу ждал корниловцев Малышенко со своими ординарцами. С ним полк и двинулся к переправе.

Болотистую речку Крутик с обрывистыми берегами пересекала единственная гребелька, шириной для проезда одной повозки. Гребелька земляная, обледенелая, с выбоинами. Казаки могли идти по ней только в колонне «рядами», т. е. по два всадника. И только что полк взошел на нее, как красные перенесли обстрел артиллерии по гребле и гранатами. И так ловко!

На наше счастье – гранаты рвались рядом с греблей, но каскады воды и грязной тины летели вверх, обдавая собой греблю и казаков, делая ее мокрой и скользкой. Уже сорвалось с гребли несколько казаков с лошадьми и попадали в тину, и мы не знаем – убиты ли они или ранены! Малышенко не показывает страха, спокойно отдает распоряжение впереди идущим, и он мне в этот момент нравится.

Задние ряды казаков напирают на нас, и с хвоста колонны слышатся крики: «Рысью!.. Рысью!..» Нам были очень понятны эти выкрики, и мы перешли в аллюр рысью. Мы не совсем благополучно прошли эту отвратительную болотистую речонку почти со стоячей водой, но больше пострадал в потерях людьми и лошадьми, почему-то, Черноморский полк, хотя он и не был на позиции и переправился раньше Корниловского полка.

Выйдя из сферы досягаемости артиллерийского огня, полки остановились. А когда развиднелось – мы глупо стояли, не зная – что же дальше? Стали делать проверку людей. Командир 1-й сотни с грустью доложил мне, – убит вахмистр сотни. Я его хорошо знал: это был молодой и очень авторитетный подхорунжий, получивший звание за боевые отличия. Офицерский состав не пострадал. От Ба-биева получено распоряжение: Корниловскому полку идти в Приютное, а Черноморскому прямым путем перейти Ма-ныч и расположиться в своем селе Кистинском.

В ночь на 28 февраля – весь отряд Бабиева также перешел Маныч и расположился по квартирам в своем старом селе Дивном.