Текст книги "Солнечный листопад-1 (ч.1-6) "
Автор книги: Елизавета Левченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)
– Есть, – и опять соблазнительный тон. Он положил мои руки на шею, так, что пальцы почти полностью зарылись в мягкие волосы. – Здесь. Мне нравится, когда ты трогаешь мои волосы и касаешься шеи. Заводит. – Сердце бухнуло. Из его уст это слово прозвучало чересчур... вызывающе. Откровенно. Я не могла бы вот так, в открытую, сказать подобное. А он смог.. легко, непринужденно. Вот это больше всего и казалось волнительным. Ладони, подчиняясь его рукам, опустились ниже – на плечи, преодолели преграду из воротника и остановились на впадинке ключиц. – Здесь. – Одна рука осталась на месте, другая же, правая, скользнула еще ниже. Гладкая, шелковистая кожа сменилась тканью. – Здесь, – рука замерла над его сердцем. Ту-дум. Ту-дум. Как же оно остервенело билось о грудную клетку... Мое сердце дрогнуло и забилось еще чаще. Боже, как же как же восхитительно понимать и принимать причину такого стука. Его волновала моя близость так же сильно, как меня. Если... не сильнее. – Я не понимаю, почему ты так любишь класть руку над сердцем. Но это не мешает получать от твоих прикосновений удовольствие. – Его голос понизился еще сильнее, пальцы крепче сжали запястье. – Оно твое, слышишь? – яростно выдохнул Леша, словно пытался донести меня нечто важное. Так, чтобы поняла. – Мое сердце принадлежит только тебе. Оно билось двадцать один год, чтобы стать твоим. Никогда в этом не сомневайся. – В его голос прокралась нежность, неожиданная в своей трепетности.
"Не сомневайся..." – что я делаю постоянно. Сомневаюсь. Ведь так трудно поверить, что я теперь обладаю таким бесценным сокровищем, как Леша. И... его любовью. Нет, я не скажу, что с этой минуты перестану сомневаться, потому что представляю, насколько это будет нелегко. Но что это будет не в пример реже – знаю точно. При таком, настолько ясном ответе.
Та рука, что оставалась лежать на плечах, поднялась и легла на его лицо так, что касалась губ. Парень поцеловал пальцы и улыбнулся – почувствовала это кожей.
– И вот здесь, – прежним тоном, как будто и не существовало ни его слов до этого, ни убеждающего голоса, сказал Леша: насмешливо, тихо и вкрадчиво, с нотками соблазнения. – Нравится, когда ты меня целуешь. – Он еще раз поцеловал мои пальцы и опустил руку себе на колено, начал поглаживать внутреннюю сторону ладони, ближе в запястью, которое сжимал. – Правда есть еще одно место, но трогать его я тебе категорически не советую. Если, конечно, не хочешь последствий, – он выдал низкий, можно даже сказать – гортанный смешок.
– Пошляк, – тихо пробормотала, немало смущенная и прекрасно понимающая, что имелось в виду.
– Я про ухо. – Уточнил этот... насмешник, и прикусил то, что он, якобы, и подразумевал. Не свое, естественно, хотя, я бы посмотрела на это... Едва не подпрыгнула. – А ты про что подумала?
Как же хорошо, что вокруг такая непроглядная темень! Не нужно ему видеть, насколько я покраснела...
– Но продолжая разговор о поцелуях, могу сказать лишь три вещи. – Он вновь сел прямо, отдалившись и дав тем самым время на передышку. Я замерла, приготовившись внимательно слушать. – Первое: расслабься. – Его палец прикоснулся к уголку губ, провел по нижней. – И немного вытяни их. – Палец чуть надавил на губу. Я даже сама не заметила, как сделала то, что он просил. Само как-то получилось. – Хорошо... Второе. Ты ведь хочешь, чтобы я мгновенно позабыл обо всех, кроме тебя? Тогда покажи мне, насколько я тебе нужен. – Палец вновь провел на прираскрытой губе. Мурашки забегали усиленней. – Важен, – его голос опять понизился. – Настолько ты меня хочешь. Как показываю тебе это я.
Я замерла, пришло сравнение с мышкой перед вальяжным, опасным котом. Которому она, оказывается, так сильно хочет угодить в лапы.
– Я не знаю, как это, – с трудом выдавила.
Леша тяжело выдохнул и... уткнулся носом мне в шею, сжимая в объятиях.
– Это когда ты отчаянно, до боли, до потери сознания, хочешь касаться того, кого ты любишь. – Его губы щекотали кожу. Я начала "уплывать"... – И не только касаться – хочешь обладать им, любыми способами. Всеми, какие только существуют. И тебе все равно, настолько это считается неприличным, неправильным. Тебе очень трудно совладать с собой. И с каждым прикосновением, случайным, недолгим... не таким, такого ты хочешь... все труднее.
Я не знала, что и думать. Как принимать? Не только его слова, но и себя. Ведь... получается, что и я... его хочу? Именно в том смысле, в каком и Леша? Но я ведь боюсь! Как возможно хотеть того, чего боишься?
Парень поднял голову и замер напротив моего лица.
– А третье: нужна практика. С ней приходит опыт. А практиковаться ты будешь только на мне. Прямо сейчас и начнешь...
То, что произошло далее, было вполне предполагаемым. Я так ждала этого поцелуя... именно этого, именно сейчас. Потому что в данный момент так в нем нуждалась и так его хотела. Его мягкие губы... их вкус... тепло... Да, я была с этим всем знакома, не один раз, но и не много. Но – запомнила. Не привыкнув... никогда не привыкну. В этот раз я целиком и полностью растворилась в поцелуе.
Помню, как частенько огромный мир сужается до одного человека, но вот... никогда такого не было, чтобы мир сузился еще сильнее – только до частички его тела. До его губ.
Вокруг – пустота, абсолютная, вселенская. В ней только дыхание: его и, чуть тише, мое, которое я едва узнала. И поцелуй, далекий от невинного и легкого. Никто в здравом уме не назовет его так... и не в здравом тоже. И напора тоже не было. Только... то самое чувство, какое никогда не понимала. А вот теперь, в один момент поняла. Все оказалось так просто и сложно одновременно. Сложно было принять в себе до этого незнакомое чувство, классифицировать его, не без помощи Лешиных слов. А когда поняла себя – поняла и все остальное. Это незнакомое чувство, кроящееся и до этого в поцелуях, было... желание. И пусть во мне только крохи, его ростки, Лешиного же хватало и на двоих. Страшно? Или... нет? Нет. "Нисколько", – поняла с удивлением. Что со мной? Почему так? Остатки стены, что была столько месяцев между нами, затрещала под натиском с обеих сторон. Некоторые кирпичики рассыпались в мелкий щебень, почти пыль, но другие еще держались... что-то подсказывало, что им немного осталось.
Я следовала его губам, что делал он – делала и я, вкладывая новое, открытое во мне чувство, не утаивая ни капельки. Может, от этого мы и стали еще ближе? Не физически – духовно, и для меня это было очень важно. Много-много ниточек, тесно сшивших наши... души – даже не знаю, как еще назвать, – их стало больше. Грудь жгло от раздавшегося в стороны обжигающе-пульсирующего комка. Ему было так мало место в груди! Ведь он продолжал расти... в конце-концов, он охватил жаром все тело.
Его руки все это время бродили по моей спине, то скользя легкими касаниями – которых почти не было под конец, – то надавливая сильнее. Свитер задрался до талии, но парень никогда не дотрагивался до обнаженной кожи. А, оказывается, так этого хотелось... Мои же руки запутались в его волосах, придвигая голову к себе. И пусть парень ясно давал понять, что не собирается отодвигаться, мне требовалось продолжать тянуть его к себе и не менее ясно давать понять, что не отпущу. Так нужно было... кому? Мне, конечно.
Забывшись, втянула губу Леши чуть сильнее и... взяла и прикусила ее, поддавшись мимолетному желанию. Послышался горловой, мучительный стон, прокативший волной от пальцев ног до кончиков волос и вскруживший голову. Парень отстранился и прошептал, только его шепот был сам на себя непохож: много новых оттенков, меняющих абсолютно все. Как же мне нравился такой его голос...
– Исполнишь сейчас мое желание? В ответ на учебу? – Прерывистое, тяжелое дыхание смешивалось с моим, становясь единым для нас воздухом. Мы дышали друг другом, а значит... были почти одним целым. – Я хочу кое-что попробовать. Поцелуй, только немного другой. Ты... разрешишь? – Проскользнула просящая нотка. – Позволь мне хоть немного освободить себя.
Та Соня, что сидела перед ним сейчас – немного другая, она отличается от прежней. И прежде всего отсутствием стеснения, так часто ее сдерживающего.
– Да, – выдохнула. Плюс любопытство – что же он такое придумал? И... что будет, если парень себя немного освободит.
– Только если не сдержусь, если ты испугаешься, пожалуйста, останови меня. Любыми способами. Хорошо?
Я не успела ответить, как он вновь приник к моим губам... сердце забыло, что значит – стучать. Что-то влажное коснулось губ и... скользнуло в рот. Я жутко запаниковала, с ужасом прижав язык к небу и дернулась назад, только руки Леши, предусмотрительно до этого удерживающие затылок, сделать этого не дали. Это ведь... его язык? Он медленно провел по напряженному моему. На месте сердца словно взорвалась бомба, яркая, до ослепительности – темнота перед глазами – я их с испуга распахнула – поплыли разноцветные круги. Горло сдавил спазм, а воздух пропал. Совсем.
Опустила язык и коснулась самым кончиком и на сотую долю мгновения чужеродного тела во рту. Потом смелее скользнула дальше... И все. Я окончательно потеряла себя. Наши языки тесно переплелись, скользили друг по другу... Жар по всему телу скопился тугим комком внизу живота. Он пульсировал и обжигал еще сильнее. Я... ничего не помню. Просто отрубило. Очнулась, я даже сама не понимаю, из-за чего это случилось, бесстыдно сидя на парне верхом, и не только – лежала без всяких лишних опор на его сильно отклоненном назад теле. Одна рука так и оставалась в волосах, но другая... другая обнаружилась дальше – скомкавшая воротник его рубашки и удерживающая ее где-то возле локтя Леши. Причем, рука продолжала медленно, но верно сдирать его одежду... так... мешавшую?
Что я едва не наделала?.. Причем... хочу продолжения? Все тело хочет этого, игнорируя вопящий разум. И что меня остановило, что дало придти в себя и разорвать такой опасный поцелуй? Причина быстро нашлась: внутренней стороной бедра, через ткань джинс, ощущала характерный выступ там, где он быть не должен. И сразу поняла, что это такое. Почему раньше не почувствовала?.. Точно! Я сидела на одной его ноге! Хоть это вспомнила... но остальное – никак, как бы не старалась.
Быстро, как только смогла, слезла с едва слышной хрипотцой дышащего парня и встала на пол. Мое дыхание было не лучше. Садиться на кровать не рискнула. Нужно сделать расстояние между нами как можно большим. Но и убежать я не могла – только отойти. Что-то... удерживало.
– Прости... – виновато прошептала. Голос не слушался.
Кровать скрипнула, когда на нее что-то упало. Предположу, что Леша упал на нее спиной. Кажется... так и есть. Все-таки темнота стала не такой плотной, вижу кое-какие контуры.
– Это ты меня прости, – прохрипел незнакомым голосом он. С минуту восстанавливал дыхание – я занималась тем же – и сказал голосом уже своим, знакомым: – Я окончательно потерял голову. Не нужно было даже пробовать такой поцелуй, еще слишком рано.
Рано? Рано... Но почему он кажется таким... правильным и своевременным? Не могу взять себя в руки, не могу себя заставить думать здравомысляще. Последствия взрыва чувств и ощущений все еще со мной, как и жар.
– Не рано, – уверенно ответила. И пусть в этот момент я руководствовалась чувствами, а не разумом. Пусть. Леша сказал так, будто он знал, что совершил ошибку. Но этот поцелуй ошибкой не был. Ни на секунду. Осталось только сказать это ему. – Ты не совершал никаких ошибок.
Боялась услышать ответ. Вот такая я глупая и непонятная даже себе. А может...я боялась, что если поговорю в любимым, желанным человеком то опять потеряю голову. И буду долго жалеть об этом.
Не хочу, чтобы все произошло таким образом. Хочу... полностью осознавать свои действия и ни в коем случае не жалеть. Сделать все, когда стану готова и уверенна в себе. И поэтому я решила сбежать.
– Я пойду, ладно? – начала отступать, шаг за шагом.
– Иди, – прозвучало тихое. И я по памяти – оказывается, когда нужно, все очень хорошо вспоминается – развернулась в предполагаемому расположению двери, нашла ее, дернула ручку, сощурившись от яркого света в коридоре и... убежала к себе.
В эту ночь я совсем забыла о своих страхах насчет темноты и незнакомых комнат. Я просто сначала долго сидела у окна, без единой мысли, а потом, через неизвестно сколько времени – но было еще темно – свалилась спать.
22
На утро хозяйка дома выглядела на удивление бодро и весело. Когда я спустилась на кухню, она уже была там. Не одна – в компании с Мари и Ксюшей. Его... не было, и я облегченно выдохнула. После всего случившегося не представляю, как себя вести. Я об этом задумалась только когда вышла из комнаты – а всю ночь или без единой мысли пялилась на что-то, или крепко спала.
– Соня, привет! – прокричала первая заметившая меня девочка, подняв вверх ручки, в одной из которых она зажала ложку. Мари повернула ко мне голову и приветливо улыбнулась, а я кивнула им обоим, не заметив, как заразилась пропитавшей комнату жизнерадостностью, и разулыбалась. Голова Олеси Павловны, на этот раз ее волосы были стянуты в пучок, придававший женщине несколько озорной вид и сбавляющий с десяток лет – она вообще выглядела моей ровесницей, – появилась над распахнутой дверцей холодильника.
– Доброе утро! А ты мне как раз и нужна!
Я непонимающе склонила голову на бок. Вот, и еще одна перенятая у других привычка.
– Тетя Леся севоднъя открыла холодъильник и увидъела, что завтракать нечем! – жизнерадостно просветила Ксюшка. Олеся Павловна покивала, подтверждая ее слова и награждая девочку любящим взглядом.
– Сходишь со мной в магазин? – спросила женщина уже у меня. – Тут недалеко. Сама я все не утащу все, что нужно купить. Нас же теперь много! – Последнее слово она выделила из всего предложения. Или только показалось?..
– Без проблем! – радостно согласилась. Прогулка на свежем воздухе мне будет только на пользу. Проветрю голову... Заодно и от скуки избавлюсь, пусть и ненадолго.
Много времени, чтобы одеться, не потребовалось. Да и что там одевать – куртку набросить, да ноги сунуть в сапоги-валенки, которые без молнии, которая так обожала портиться на морозе. Заодно и посмотрела поселок, оказавшийся очень красивым... маленькие, не выше двух этажей, домики – как объяснила женщина, просто такой "район" – окраина, а ближе к центру располагались обычные пяти и девятиэтажки, как в городе. Зато они далеко от моря!
Тот поселок мало затронули несколько потеплений и те ужасные ледяные дожди. Домики утопали в снеге, таком чистом и переливающимся, словно он только что выпал. Дороги обозначались только раскатанной полосой среди снежной пустыни. И люди... пока мы шли до магазина, нам навстречу попалось довольно много людей. И все они улыбались, а Олеся Павловна кивала в ответ, а с некоторыми здоровалась и интересовалась здоровьем... Такое поведение было мне в новинку, и я глазела на людей, как на музейные экспонаты.
Вот и еще раз поняла, что люди не такие уж и плохие. Даже наоборот.
Кто бы знал, как я отвыкла от обычных магазинов, какие существовали всегда! Все супермаркеты да супермаркеты: там не нужно говорить продавцу, что тебе нужно, просто молча выкладываешь, и все. Вот поэтому я что-то... застеснялась, и довольно внушительный список, что держала в руке, зачитывала Олеся Павловна, а я подрабатывала грузчиком, складывая все в пакет... пакеты. Их набралось три штуки, причем забитых доверху. Продавщица еще шутливо обвинила женщину в подготовке к атомной войне.
– Просто ко мне приехали дети! – широко и радостно улыбнулась она с таким счастливым выражением, что защемило сердце.
На обратном пути она принялась расспрашивать меня о жизни, кто я, где живу... как познакомилась с Лешей – последнее, похоже, ее особенно сильно интересовало. Впрочем, это не было похоже на допрос, Олеся Павловна умудрилась свести все в обычный разговор и втянуть в него меня. Ненавязчиво... Этим она немного Лешу напомнила. Только парень, хм, физически меня утягивать умеет – тяп за руку, и повел.
Я вздохнула. Вот вернуть, и ведь точно с ним встречусь... Но это все равно когда-нибудь случилось бы. Да и не собираюсь я Лешу избегать. Как вести себя? Но вот я уже дошла до дома, и не смогла ничего придумать – дошла одна, хозяйка дома осталась на улице болтать с какой-то женщиной. А около кухни, таща три пакета за раз, и столкнулась с ним. Застыла, округленными глазами, без единой мысли, уставилась на парня. А вот он выглядел не особо удивленным, будто... ждал меня здесь специально? Леша отошел от косяка, на который опирался, и молча отобрал у меня пакеты – я едва смогла разжать пальцы, чтобы их выпустить. Он развернулся и понес их на кухню, до которой оставалось шагов пять. Я, как привязанная, зачем-то – за ним, таким хвостиком. Он поставил шелестящие пакеты на стол, в легкую подняв их – а внутри было кило по четыре, не меньше – на уровень своей талии – моей груди, и внимательно посмотрел на меня. я – на него, и опять без единой мысли в распухшей от волнения голове. Но смогла очнуться и, чтобы хоть чем-то заняться, принялась с демонстративным энтузиазмом вытаскивать продукты из пакета. Пару раз что-то роняла обратно – даже не видела что именно, хоть смотрела вплотную. Все внимание сконцентрировалось за спину, где стоял Леша. Стоял в каких-то трех шагах и уходить не собирался. Даже наоборот... Шагнул ближе и обнял за плечи.
– Разве не ты вчера сказала, что я не допускал ошибок? Так почему ты меня игнорируешь? – И в этом жесте не было даже малейшего намека на то, что он даст мне свободу. А я... не рвалась. Так привыкла к его объятиям, что соскучилась, лишившись их на несколько часов.
Да. Не было ошибок. Как ты не поймешь, Леша, что я просто не знаю, как себя вести? Но не боюсь. Доверяю же тебе, потому что если не любимому, то кому еще в этом мире? Откинулась назад, опершись спиной на его грудь и вдохнула Лешин запах. Сладкий и волнующий персик...
Только ни я, ни он не знали, что за полчаса, примерно, было предрешено, что нас прервут. Просто именно тогда – как чуть позже узнала – и засела на втором этаже Ксюшка, пользуясь отсутствием тети, открывшая приглянувшуюся ранее банку гуашевой краски. Здоровую такую, сантиметров тридцать в высоту и столько же в диаметре... и где только она такую отыскала? Но по порядку.
Итак, послышался визг, от которого мы с Лешей подпрыгнули оба, смешанный с характерным для железных емкостей, звоном. Мы, не сговариваясь, побежали в большой зал, – там, где располагалась лестница на второй этаж, – именно от туда шел звук. И застыли, оба уставившись на жестяную, заляпанную желтой, можно даже сказать – канареечной, краской, стоявшей перед первой ступенькой лестницы. И если бы только банка была заляпана – все ступени, чуть поменьше – перила и стены. Со второго этажа, оглушительно ревя, спускалась виновница.
– Я не виновата!! Оно само вдруг взяло и из рук упало-о-о! – девочка громко икнула и опять заревела, вытирая кулачками глаза. Я вздохнула, с заметным облегчением в душе и присела рядом со спустившимся ребенком. Утешающее погладила ее по голову. Вот ругать я не собиралась. Ни за что. Сама прекрасно помню, какой втык мне однажды устроила мама за подобный случай. Помню, что тогда ощущала... и не хочу, чтобы Ксюша ощущала тоже самое. Детей нельзя ругать. Добиваешься противоположного эффекта. Стараешься воспитать – но вместо этого запугиваешь. Так я считаю. Может... все измениться, когда у меня появятся собственные дети?
И опять мысли не туда зашли!
– Горе ты мое. Не реви, сейчас все исправим. Где у вас тут тряпка?
Девочка резко прекратила рев и осмотрела на меня испуганными глазенками.
– Ты не будешь меня ругать? – недоверчиво спросила она.
– Зачем? Это же вышло случайно? – пожала плечами.
– Случайно! – с жаром подтвердила Ксюша и выбежала в коридор, очень быстро вернувшись с тряпкой. Леша, тем временем, по моему заказу, сходил за водой – принес ее в ведре, которое я заприметила в туалете на первом этаже.
Хотя... я даже не представляю, как отмыть краску со стен... Ладно, справимся.
– Давай показывай скорее, где вы все разлила, пока тетя не пришла.
Девчонка ахнула и дунула вверх по лестнице, быстро-быстро перебирая ножками. Вот вам и стимул...
Помнится, когда впервые поднялась на второй этаж, задумалась – а для чего рядом с лестницей еще одна дверь? Комната? Оказалось нет. Это была еще одна лестница на чердак, довольно крутая. Ступеньки покрыты темно-зеленым, с ромбическим узором, паласом – точнее, они были покрыты, а сейчас этот палас валялся у самой первой, сложенный "волнами". И так же забрызганный краской.
Ксюшка принялась рассказывать всю историю с самого начала. В общем так: папа привез любящей рисовать дочурке банку с краской – какую она у него долго просила, увидев однажды в магазине. Только наказал Олесе Павловне не давать открывать такую желанную банку до восьмого марта – ведь это был подарок. Откуда Ксюшка все это знала? Подслушала. И когда ее тетя ушла из дома, не выдержала и деранула на чердак, куда обычно женщина складывала все ненужное, или что-то прятала. Что дверь была закрыта, смышленого ребенка не остановило – разве он не заприметил, куда тетя ключик спрятала? Забралась на чердак, отыскала вожделенную банку, и не сдержалась. Решила "посмотреть одним глазком". Посмотрела. Опять не выдержала и решила порисовать. "Совсем немножко". Взяла банку за ручку и побежала вниз. Она спешила – знала, что тетя скоро вернется, и если увидит ее, то подарка больше не увидит. Нет, ну какой все-таки смышленый ребенок... Вот и доспешилась. Запнулась носочком за складку на паласе и упала на живот, выпустив из рук банку. Синяков – как я, весьма обеспокоенная, проверила – не оказалось. Девочке повезло, она проехала вместе с злополучным паласом десять ступенек, отделавшись только испугом. Нет, она не кричала тогда, но зато завизжала от ужаса после того, как поднялась. Краска из выпущенной банки была разлита, и как оказалось, по всей нижней лестнице...
Как говорится, и смех, и грех. Вроде как и смеяться хочется, но делать это... как-то не очень. Я еще раз вздохнула. И "наказала" Ксюшку мытьем нескольких нижних ступенек, пока я буду отмывать лестницу выше. Леша, тихо посмеивавшийся во время рассказа, в кулак, вызвался помочь, за что получил полный признательности взгляд.
"Сочтемся", – прошептал он одними губами, улыбнулся, и ушел.
Ой-ей, что-то страшновато...
Ладно. Потом разберемся. Сейчас важно – все вымыть. Подхватив ведро и тряпку, перешагнула через палас и принялась подниматься.
Чердак – он и есть чердак. У кого-то он пустует и служит домой для птиц – вот как у меня дома, а у кого-то он служит еще одной кладовкой – скопищем старых вещей, которые обычно очень жалко выбросить. Вот так и здесь – этих вещей, покрытых толстым слоем пыли, было очень много. Один диван, накрытый полупрозрачной пленкой, стол, на котором стоит целая батарея разнообразных светильников, под столом – коробки. У стены – шкаф, рядом с ним какие-то бумажные рулоны, потом вроде как свернутые ковры – комод. А на нем... вот на нем было почти пусто. Столько одна вещь, выделявшаяся на фоне всего, что было на чердаке, абсолютной чистотой.
Фото в рамке. Едва я посмотрела на него, выронила тряпку и ведро. "Хорошо хоть оно не упало на бок, а на дно", – промелькнула мысль. Но это так, левое. Почему левое? Да потому что на фото, выцветшем... да по нему было видно, что сделано оно давно... на меня смотрели мужчина и женщина. Можно сказать, мои ровесники – на фото им точно не больше двадцати пяти. Счастливые улыбки... Мужчина положил женщине руку на плечо, а вторую, похоже с зажатым фотоаппаратом, выставил вперед, и таким образом сфотографировал их.
Женщина... Олеся Павловна. Невозможно перепутать. Она почти не изменилась с тех пор, как сделано фото. Разве что только шоколадные волосы у нее были обрезаны под каре.
А вот мужчина... Светлые, с золотом волосы, вьющиеся, длиной до ушей. Упрямо торчащие в разные стороны. И зеленые глаза.
Глаза Леши.
У любимого редкий оттенок глаз, и еще звездочка вокруг зрачка... никогда и ни у кого не видела таких глаз, кроме Леши и... вот этого мужчины. И я не верю, что это просто случайная схожесть. И больше никто меня не сможет переубедить. В голове мгновенно вспыхнули все предположения. Нет, уже не предположения – уверенность. Мари схожа с Олесей Павловной как копия, особенно если смотреть на женщину в молодости. Только разрез глаза у Мари достались от мужчины... Ее отца. У меня больше не осталось сомнений – передо мной на фотографии запечатлены никто иные, как родители Мари и Леши. И их черты перемешались в детях. Леше достались отцовский редкий цвет волос и глаз, а вот лицо – мамино, особенно губы и подбородок -у отца он квадратный, с ямочкой, а у Леши тонкий, островатый. Мари – так же мамино лицо, кроме разреза глаз и бровей, взлетающих вверх к вискам, как у отца. А еще... у нее цвет глаз – смешение цветов глаз родительских.
Они – их дети. Неоспоримо. Как неоспоримо и то, что ни Мари, ни Леша не знают этого. Что там девушка говорила? Ее отец сильно любил их мать, и искал кого-то на нее похожего, и нашел. Олесю Павловну, которую представил как их няню. Хотя... на самом деле она была их мамой. Но почему так? Допустим, Олеся Павловна бросила своих детей... допустим!.. но она... одумалась и вернулась обратно? Но тогда почему бы ее не представить как мать Леши и Мари? Ведь все можно было объяснить детям – точнее только Мари, ведь Леше тогда был месяц, это ведь не взрослые, которые не умеют прощать подобное. Вот это я никак не могу понять... дело в Немрине-старшем? У них с Олесей Павловной возникли, хм, какие-то разногласия? Но это не причина заставлять детей называть собственную мать няней! И мать своих детей принимать– практически посторонними. Каково это?.. Просто ужасно. Пусть я ни разу не мать, но думаю, что это было ужасно. Больно. Как и скрывать почти двадцать лет свои секреты...
Стоп, а что это я думаю только о хорошей стороне этой женщины? А вдруг она бросила своих детей, даже не думая возвращаться, но Немрин-старший ее... заставил? Только Олесе Павловне ее дети не были нужны, она не чувствовала к ним ничего, и поэтому легко согласилась быть их няней. Почему вернул именно ее, ведь вокруг – сотни нянь? Потому что... любил? Несмотря ни на что, продолжал любить? Ведь на этом фото видно все. Я шагнула ближе и осторожно взяла фото за нижний уголок рамки, приблизила. Невооруженным взглядом видно, что не только мужчина любил. Любила и Олеся Павловна. И... Поставила фото обратно. Развернулась к лестнице, позабыл про ведро, тряпку. Начала медленно спускаться. Да, всю жизнь я не разбиралась в людях. Считала всех, почти всех – исключение друзья моей семьи – сволочами. Но с появлением Леши... с появлением в жизни красок... я все чаще разубеждалась в этом. Далеко не все люди плохие, да что там – кроме одного исключения в виде Милы-Лошади – все люди, которых я пусть и косвенно, но знаю, а также мои можно сказать друзья отличные люди. Добрые. Отзывчивые, без расчетливости – ну где ее можно отыскать, к примеру, в помощи того водилы, который первого января, утром после знатной новогодней попойки, встал и довез меня до города? В помощи Ника, когда он уберег меня от драки с Лошадью в подвале? В помощи Аньки, когда она пропустила пары, чтобы показать мне ювелирные салон, или Ленки, которая сорвалась с важной пары и принесла не хватающее количество денег? Где? Это ведь... и есть отзывчивость, верно? И доброта. Я... немного научилась видеть людей. Доверять в этом деле своему новому взгляду на них.
И Олеся Павловна не может быть насколько мерзким человеком. И детей своих она любит. Очень сильно. Я не единожды видела это в ее глазах.
И еще одно. Стала понятна ее реакция в кладовой. Женщина ведь нас слышала, слышала, как... ее дочь ненавидит женщину, что родила их. Олесю Павловну. Ее. Каково это слышать матери? Каково... я сама все увидела. Насколько ей было больно.
Тут что-то нечисто. Нет, не "что-то" – тут все нечисто!
Я не великий сыщик, ни в коем разе. Я просто случайный свидетель, которого взяла за душу эта история. Может, хотя так и есть, я лезу не в свое дело, но не могу все оставить как есть. Мать, которая не видела своих детей девять лет. Тот еще вопрос, почему "няня" внезапно уехала, никому и ничего не объяснив. А сейчас – встретила. Но и теперь не может своих детей назвать детьми. Так нельзя. Нельзя и все тут!
Не могу остаться безучастной, не смогу держать все в себе! Тем более, когда дело касается Леши. Да и Мари уже не посторонний человек. Она – сестра моего любимого, который член моей семьи, а значит – и она тоже. Я хочу помочь им. Разрешить уже раз и навсегда всю эту историю, длинной в двадцать лет. Даже в немного больше...
Для начала нужно рассказать все Мари и Леше. Что я и собралась делать... С размаху вляпалась пяткой в желтый развод на одной из ступенек. Но ведь я обещала Ксюшке помочь с уборкой. Я разрывалась... но недолго. Победила совесть. И я принялась отмывать краску, благо она смывалась легко. С трудом дотащив тяжеленный ковер на чердак, свернула его в рулон, положила на первую ступеньку, и с несколько злобным облегчением пнула рулон, отчего он покатился вниз, разворачиваясь и ложась дорожкой поверх ступеней. Правда, меня, стоящую на другом конце, едва не свалило... Подоткнула ковер так, чтобы он повторял контуры лестницы, и быстро пошла вниз.
Леша со Ксюшкой умудрились уже отмыть немаленькую лестницу, как перила и стены. Вот честно, если бы не знала, что здесь творилось минут пятнадцать назад, даже этого не заподозрила! Так, и опять мысли не туда свернули. В большом зале никого не оказалось, и я повернула – да-да, потому что не знала, куда еще – в коридор, а там на кухню, ориентируясь на Ксюшкины крики. А там обнаружилась Мари. Леши не было. Девушка удивленно посмотрела на влетевшую меня, даже Ксюша замолчала. Ладно. Так даже лучше... не представляю, как бы разговаривала с парнем.
– Мари, можешь со мной кое-куда сходить? – мой голос был предельно серьезен. Девушка это поняла и кивнула без улыбки.
– Куда? А я тоже хочу! – капризно объявил ребенок, разглядывая попеременно то меня, то подходящую ко мне, а потом и вставшую рядом, Мари.
