Текст книги "Солнечный листопад-1 (ч.1-6) "

Автор книги: Елизавета Левченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 45 страниц)

   Но... внезапно, мне захотелось произнести его имя еще раз. Немного не так... чтобы проверить одну догадку – не показалось ли, что его однажды уже так кто-то звал?

   Наклоняюсь еще ниже и шепчу, хоть и нужно было позвать громче:

   – Леша...

   И парень резко распахивает глаза, а я испуганно отстраняюсь. Он смотрит на меня долгим, пронизывающим взглядом, от которого появляются морозные мурашки.

   – Э-э-э... вечер добрый.

   Сказала, чтобы хоть что-то сказать.

   Он улыбнулся. Кажется, окончательно проснулся, потому что взгляд его стал прежним... фух.

   – Еще какой.

   Парень садится и потягивается. Футболка под рубашкой задирается, и его голый живот притягивает слишком большое внимание, но я справляюсь с собой и поднимаю глаза выше.

   Нет... чувствую что, если еще немного посижу с этим источником соблазнительный флюидов, то точно что-то случится!

   Вскакиваю и с нарочитой бодростью, какой у меня не было ни на грамм – наоборот после созерцания я чувствовала себя, как выразился ранее новенький: "как лимон выжатый", – говорю:

   – Мама сказала собираться, так что пойдем! – И подаю пример, подходя к двери. Теперь хотелось оказаться от этой комнаты подальше.

   Парень поднимается тоже.

   – А куда?

   А-а-а... ну да, ведь он первый раз будет участвовать в нашем ежегодном мероприятии! Значит, его ждет большой сюрприз... И откуда такое мстительное ожидание?

   Издаю зловещий смешок.

   – На колядки!

***

   – Долго! – обвиняющее ткнула пальцем мама, причем только в меня, а вот над Немриным она начала хлопотать как курица над яйцом. Усадила на стульчик, в глазах парня открыто плескалось непонимание. Я села неподалеку, так, чтобы было видно его лицо, и стала дожидаться результата. Пусть мама разрисовывает, мешать не буду... просто не хочу портить ей праздничное настроение. Но надеюсь она не переусердствует.

   Мама, сосредоточенно осматривая баночки с краской, выбрала, наконец, подходящие две: золотую и черную. Цвета я видела благодаря тому, что подставка, на которой они стояли, соприкасалась с рукой парня. Отвинтила крышечку первой, любовно обмакнула кисть и повернулась к уже отодвигающемуся вместе со стулом Немрину. Он так косился на кисть, будто она и не кисть вовсе, а нож.

   Решив, что отмстила за... за тот его вид в темноте, да, именно так, я решила разъяснить поведение мамы:

   – Успокойся, – насмешливо. Парень скосил на меня глаза, но продолжал следить и за мамой. Косоглазие разовьется! И когда кисть ткнулась кончиком в его щеку, он дернулся так, что едва со стула не свалился. – У мамы хобби такое – раскрашивать всех под Рождество. Так что советую не упираться, это не больно.

   – Не хобби – а любимая работа! – немного обиженно поправила мама, и я поспешила с ней согласиться. Работа, работа.

   Она сделала пару мазков, отступила назад, критически осматривая получившийся узор, тряхнула головой – вот откуда у меня такая нехорошая привычка – и тряпочкой все стерла. Парень, зажмурившись, стойко терпел, но с таким великомученическим выражением, что хоть падай со смеху.

   Опять пара мазков. И опять стерла.

   На этот раз она разглядывала его лицо намного дольше. Таким бессмысленным, отсутствующим взглядом. Творческое помутнение – вот так я обзывала такое состояние. Вот она "отмерла", тщательно протерла от остатков краски свой морщащийся "холст", и размалевала только кончик носа.

   – И все? – мягко говоря, удивилась я, провожая побег мамы в другую комнату, и я даже подозреваю, зачем.

   Немрин сначала открыл один глаз, потом другой, посмотрел по сторонам, не обнаружил мамы, и выдохнул с заметным облегчением... Рано радуется. Впереди еще его разнаряживание. Вон и мама возвращается, довольная, неся в руках... рога? Ну да, рога, плющевые такие оленьи рога и маленькие ушки на ободке. Улыбаясь во все тридцать два зуба, она водружает на голову парня этот самый ободок, любовно поправляет кудри, расправляет его челку, берет немного растерянное лицо в обе ладони и улыбается еще шире и счастливей.

   Рога.

   – Дарю тебе эти рога и желаю, чтобы свои никогда не выросли! – торжественно объявляет мама, и это становится последней каплей. Падаю лицом в диванные подушки и ржу, не смеюсь – а именно ржу в голос, всхлипывая от переизбытка чувств и колотя по дивану ладонью.

   – А это обязательно? – слышу неуверенный голос парня.

   – Обязательно! – с мягкой заботой отрезает мама. – Ты ведь у нас олень!

   Бросаю только один взгляд на рогатого и вновь захожусь в неудержимом приступе смеха.

   – А вот эта смеющаяся особа, – недовольно продолжает она, – твой Санта.

   Мгновенно поднимаю голову с подушки. Смех резко куда-то пропал.

   – В смысле?!

   Мама улыбается, добро-добро так... угрожающе выглядит.

   – Это значит, солнышко мое, – она вытаскивает из-за стула... красное пальто с белой отрочкой? Это когда Немрин успел к нему прикоснуться, а главное – вообще помнить, что это... нужно делать? И что, получается, мама не шутит?? – Я решила сделать из вас пару Санта и его олень! Олень готов, – мама быстро потрепала по голове рогатого... это что за предвкушение в его глазах? – Нужно только Санту приодеть! – И она с распахнутым пальто, которое оказалось вовсе не пальто, а шуба, направилась ко мне. Перебирая конечностями, отползаю в противоположную от нее сторону... но от мамы еще никто не убегал.

   – Не хочу! Не буду!!! – орала я, отпихиваясь от рук еще одного предателя, решившего помочь родительнице, то есть – подержать меня в недвижимо-вертикальном положении. Что у него, к сожалению, получалось все лучше и лучше.

   – Не бойся, Сонечка, я чуточку, – приговаривала мама, вазюкая кистью по моему лицу, а это – ужасно неприятное ощущение. И как только остальные терпят? Потом она сменила краски на косметику, и разукрашивала уже ею. Я перестала брыкаться – а смысл? Все равно ничего уже не изменю. И молилась, чтобы это издевательство закончилось как можно скорее. А еще невольно сконцентрировалась на теплых руках парня, пусть и крепко, но как-то осторожно сжимающих мои запястья. Спине было тепло от того, что он так близко стоял. Это... волнующе.

   – Ну вот и все! – возвещает мама к моей безграничной радости. – Смотри, – она погрозила пальцем, – чтобы лицо не трогала!

   – Не буду, – буркнула, дергая руки из захвата новенького, и встала. – Хоть зеркало посмотреть можно? – хмуро буркнула, на что мама замахала руками.

   – Ни в коем случае!!

   – Что, так плохо? – Что-то подозрения возникают... нехорошие.

   – Наоборот, – а это уже Немрин светит своей коронной улыбкой, и мне сразу хочется ему верить. Надеюсь, он говорит это не только из вежливости. Родительница вклинивается между нами с красной шубой, сбрасывает ее на руки парню с наказанием одеть ее на меня, а сама упархивает за его курткой. Немрину повезло, что на его рост у мамы костюма не нашлось. Он по-джентельменски поддерживает шубу, пока я сую руки в рукава, и набрасывает ее на плечи. Застегиваю все пуговицы, двигаю плечами... а ведь ничего так, очень удобная! И теплая, хоть не замерзну. Мама возвращается и с улыбкой протягивает куртку. Пока Немрин одевается, родительница колдует над моими волосами, а под конец натягивает красную шапку из комплекта одежки Санты.

   – Ладно, ребятки, – она отступает назад с ярко выраженным на лице чувством удовлетворения. Кошусь на парня. А ведь действительно очень даже неплохо в моем случае, а в его... мама всегда подбирала идущие людям образы, подчеркивающие их изюминку и красоту. Что-то сердце опять шалит... – Быстрее собирайтесь и выходите на улицу. Только вас ждем! – Она ушла, и уже находясь где-то комнат за две прокричала: – Соня, не забудь выключить везде свет!

   Спасибо, мама! В хорошем ты меня свете выставляешь, ничего нельзя сказать.

   Со вздохом поворачиваюсь к Немрину и хихикаю: в своей черной куртке он и правда похож на оленя! И тут обращаю внимание на его голые руки и отсутствие шарфа. Интересуюсь наличием последнего – о перчатках уже знаю, но и шарфа у него нет. Приходится бежать в комнату бабушки и вытаскивать папин шарф и его же перчатки, потому что мои на гигантские лапищи не налезут. Возвращаюсь, вручаю найденное парню, слежу, чтобы он все это нацепил на себя, но молнию парень застегивает не до конца, и приходится самостоятельно ее застегивать, встав на цыпочки. Мне что, нужно, чтобы он опять что-нибудь себе заморозил?

   Он засмеялся.

   – Соня, поверь, я такой заботы не стою!

   Хмуро перевожу взгляд с молнии на его лицо... слишком близко. Как хорошо, что мое оцепенение быстро проходит!

   – Это ты мне поверь, по мнению моей бабушки, да теперь и мамы – стоишь.

   Я сбежала в прихожку под предлогом надевания сапог. Только вот парень быстро пришел туда же, надевать свою обувку, заботливо придвинутой к отапливаемой котелком стенке. Вот, говорила же, он уже очаровал маму и бабулю! Быстро...

   Оттащила сапоги к табуретке, стоящей специально для бабушки, парень же присел на тумбу и завязывал свои ботинки. Молчание было нарушено именно им.

   – А по твоему мнению?

   Немрин задал этот вопрос не отрывая взгляда от завязываемых шнурков, и я была так благодарна, что он не поднял глаз. Не знаю, как бы отреагировала на эти слова, приправленные слишком сильно пробирающим взглядом. А так...можно спокойно слиться по цвету со своей шубой, зная, что он не увидит такой реакции.

   Что сказать?

   Знала бы... если бы разобралась в этой мешанине, творящейся в голове!

   Застегиваю до конца сапоги, встаю, одергиваю шубку, чтобы занять руки. И откровенно отвечаю:

   – Можно я промолчу... пока.

   И бегу от источника волнения. Трусливо, знаю, но что делать?

   Другая половина дороги была заставлена многочисленными машинами наших гостей, практически скрытых в сугробах. И гости скрыты и машины. Ну а что делать – стоянки у нас не предусмотрены. Народ толпился внутри двора, переговариваясь, смеясь и подпрыгивая от холода. Сколько же их... точно больше сотни! Немрин вышел через какое-то время, я закрыла дверь на ключ. Надеюсь, он выключил свет, иначе мне придется возвращаться. Мама заметила нас и замахал руками, привлекая всеобщее внимание.

   – Друзья! – народ подтягивался к ней. – Кто участвует в первый раз – добро пожаловать!! – гости одобрительно загудели.

   Папа пробрался к маме и встал рядом.

   – Народ, делимся на группы! Не будем же мы ломиться в дома всей толпой? – насмешливо закончил он и послышался дружный смех.

   Всего приглашенных оказалось сто двадцать два человека – и это еще многие не доехали, застряв на занесенных дорогах. Они, под руководством папы, поделились на пять неравных групп, а мама ходила между гостями и вручала листочки с колядками. Нас с Немриным – а кто сомневался, что его со мной "разлучат"? – определили в первую, главную группу, где находились родители, бабушка и самые близкие друзья, которых я могла перечислить поименно.

   Последняя репетиция – и мама закричала:

   – Начнем наш ежегодный поход! Даешь конфеты!!!

   Вот и началось...

   Три группы свернули налево – там главная дорога и больше улиц, а две, в том числе и наша – направо, к концу поселка. Но зато там более щедрые люди живут! Еще посмотрим, кто больше соберет!

   Общий азарт завладел и мной – и так было всегда, даже если у меня было плохое настроение маме удавалось его прогнать. Такой у нее талант – делать абсолютно всех вокруг счастливыми. Стоит ей улыбнуться – и улыбаются все. Засмеяться – все смеются. Загрустить... хотя, это происходило нечасто. Я вообще не могу вспомнить, когда в последний раз улыбка сходила с лица мамы... после того, как она встретила новую любовь.

   Снег падал, хорошо хоть он мелкий и сильно не досаждает. Мороз не так крепок, едва пощипывал нос, дорога расчищена трактором специально для нашего шествия – постарался один из многочисленных друзей. В общем, погода была самое то.

   Темнота... я люблю ее. В ней можно забыть, что отсутствие цветов особенность восприятия моих глаз. В темноте всегда и для всех мир сер и темен. Только вот свет фонарей более тускл... Так я повторяла из года в год. Пока в моей жизни не появился он.

   Теперь все изменилось, и я ощущаю это все сильнее и убеждаюсь чаще.

   И мне все страшнее...

   Но не буду думать о плохом в единственный вечер, когда я искренне, а главное – продолжительно счастлива. Не хочу его омрачать.

   Своих соседей мы не трогали, причина была проста – они шлялись вместе с нами. Но через три дома...

   – Пришла коляда – отворяй ворота!!! – грянул женский хор во всю мощь далеко не слабых легких. Снег, лежащий на этих самых воротах, снесло звуковой волной. Хозяева не решились больше испытывать мощь голосов и вынесли пакет конфет. Поздоровались с теми, кого знали, пошутили... это когда отошли от увиденного – краска фосфоресцировала исправно. Я быстренько вытащила из открытого и непредусмотрительно опущенного целлофанового пакетика гость конфет, и отступила назад, за спины.

   – Что добыла? – полюбопытствовал парень, заглядывая из-за моего плеча. Как же хорошо, что его мама не так сильно раскрасила! Отодвигаюсь на шаг, нервировало его такое близкое присутствие.

   – Вот! – с гордостью показываю лежащие на ладонях конфеты, пять штук. И щедро предлагаю: – Будешь?

   Парень не стал отказываться и потянул руку. Только она замерла над конфетами, не взяв не одну, пока парень не прикоснулся к хвостикам всех по очередности. И они расцвели красками. Сердце, как всегда, дрогнуло от такой заботы, и пришлось чаще задышать – воздуха не хватало.

   – Забирай уже быстрее, а то еще увидят! – возмущаюсь, приподымая ладони. Он, наконец, выбирает... две? От возмущения я разворачиваюсь, а он подмигивает, быстро разворачивает и запихивает обе в рот, пока я подбирала слова. Подкупающая улыбка... и я решаю промолчать.

   Коляда, коляда,

   Накануне Рождества!

   Тетенька добренька,

   Пирожка-то сдобненька

   Не режь, не ломай,

   Поскорее подавай,

   Двоим, троим,

   Давно стоим,

   Да не выстоим!

   Печка-то топится,

   Пирожка-то хочется!

   Следующий дом потребовал полноценной коляды, не отделался женский хор простым «ворота отворяй». И только после стишка вынесли конфеты, да не только их, но и пирожки! Теперь Немрин пошел добывать их из общего пакета, только был замечен и пойман, обруган уже мною. Пришлось добывать пропитание самой! У меня маленький рост, да и опыт большой, так что осталась я непоймана и вернулась с еще теплой сдобой. Которую, правда, пришлось прятать в больших карманах куртки парня, чтобы не вовремя развернувшаяся толпа ничего не заметила. Он хохотал, согнувшись пополам, я пихала хохотуна в бок, чтобы он прекратил привлекать внимание... но у самой предательски подкашивались ноги и наползала улыбка.

   Ты, хозяин, не томи,

   Поскорее подари!

   А как нынешний мороз

   Не велит долго стоять,

   Велит скоро подавать:

   Либо из печи пирог,

   Либо щей горшок!

   Подай тебе Бог

   Полный двор животов!

   И в конюшню коней,

   В хлеву телят,

   В избушку ребят

   И в подушечку котят!

   Мама просто гений... Конечно, оригинальная колядка, а главное – очень подходящая именно для этого дома. В добротном кирпичном здании, постоянно достраивающимся вширь, жила молодая семья, большая и с не менее большим хозяйством. Коровы, овцы, куры... которые так обожали разрывать наши клумбы, проникая неведомым образом через забор...И ведь не лень им было разбредаться в такую даль! Ну это так, проза жизни. На самом деле мама на соседей не обижалась, соседи были людьми добрыми и отзывчивыми, и не обижали нас. Особенно под Рождество. Я потирала руки и тихонько проталкивалась поближе к калитке. В итоге я стащила: два пирожка, две горсти конфет и одну, но зато длинную печенюшку. Карманы так топорщились на обратном пути, что я всерьез опасалась, как бы меня не поймали. Но обошлось.

   Кто попадался на пути, а таких, несмотря на почти ночь, было довольно много, пугались и верещали, у кое-кого нервы не выдержали вида светящихся рож и они под улюлюканье убегали прочь. Двое оказались крепки нервами и присоединились к нашему шествию.

   Я вот так подумала... а что было бы со мной, если бы я не привыкла к таким мероприятиям? Разрыв сердца или отделалась простым обмороком? Поделилась размышлениями с парнем. Немрин, ненадолго задумавшись, в ходе этих размышлений он тер подбородок – давно заметила у него эту привычку, и признался, что возможно заорал... и с ехидцой добавил, что это зависело бы от того, шла бы я рядом или нет. За что заслужил тычок локтем, в который я вложила всю глубину смущения и возмущения, но толщина куртки смягчила удар и до посмеивающегося парня мои чувства не дошли.

   Под окнами одного дома пришлось устроить целый театр, все никак никто не выходил... и только спустя время в голову толкнулась мысль, что просто никого дома нет. Так и оказалось. Нет, а слабо когда уходите свет выключать?

   Всего мы обошли под два десятка домов: восемь с нижней улицы, а остальные с верхней, однажды пересечась с одной группой, разразившейся приветственными криками. После хвастанья количеством конфет, у нас, как и ожидалось, оказалось больше, группа ушла наверстывать разрыв, а развеселенные мы отправились дальше.

   Карманы куртки моего грузового оленя уже не вмещали все богатство, так что пришлось задействовать кармашки на его джинсах, из-за чего парень сразу так... округлился.

   Мама закружилась в танце, размахивая длиной юбкой совсем как цыганка. А следом пустились в пляс все остальные. Женщины подхватили за ней до того задорную песню, что даже у меня в груди поднялось неудержимое веселье и желание присоединиться к танцующим.

   Снежинки, такие крупные, почти с ноготь, медленно падали с неба. Ветра почти не было, и снежинки падали ровно... пока не достигали веселящихся. А там они уже, подхваченные вихрями от юбок, размахивающихся рук, танцевали вместе с людьми. Немрин проскочил вперед и улыбаясь подал руку, я взялась за нее, и мы присоединились к бессмысленному, неправильному танцу... но зато каждый вкладывал в него душу.

   Да и в сущности, какие правила и условности, когда ты просто веселишься?

   Сбивалось дыхание, окрепший мороз холодил губы, растянутые в улыбке, и шею, с которой так неосмотрительно пришлось стянуть шарф. Но кто тогда думал об этой самой неосмотрительности? Уж точно не я и не выделывающий заковыристые па, как фильмах про средние века. Я старалась ему подражать, путалась в ногах и норовила свалиться в снег, только парень был наготове и ловко ловил меня. В голове царила вселенская пустота, но я была ей так рада... я вообще была всему рада. Миру. Людям, делившимся своим весельем. И ему... Особенно ему.

   Все группы должны собраться в полночь на площадке детского сада. О стороже можно не задумываться, он среди нас, только в другой группе, бегал. Довольно милый дядечка... только раздражает сильно своей безостановочной болтовней. Народ оккупировал дальний угол площадки – расселись на качелях, низких турниках, единственная скамейка была отдана бабуле, на которую она утащила своего "милка" – Немрина. Парень не смог отказать продолжающей еще с обеда кокетничать бабушке, но тайком уцепил за собой меня. Так что сидели мы втроем: по бокам я и старушка, а парень зажат между нами, как сосиска между половинками булки... Какое ужасное сравнение. Я передернулась, и недовольно покосилась на болтающих "голубков". Бабуля, а тебе не поздновато, нет?

   И... что-то есть захотелось... Но конфеты из карманов таскать опасно., вон сколько народу. Еще делиться заставят.

   Ближе к полуночи, как и договаривались, пришли все. Мама выбрала полянку поровнее и не так сильно занесенную снегом за день бездействия сторожа-дворника, села в серединке, вокруг нее многослойным кругом расселись остальные. Она потребовала отчета от каждой группы, и получила его. Группы, пошедшие вправо, представили наполненные наполовину мешки. Группа, ушедшая в одну сторону с нами – тоже самое. Ну а мы... наш мешок, как всегда, был полон до краев! А разве может быть по-другому, когда в "битву" вступает мама? Многие понуро опустили голову, но сокрушались недолго – шанса выиграть у них не было, и участвующие это знали.

   Ежегодно победителю отдается его мешок, без дележки с остальными. И еще плюс часть от всего количества конфет – мешки всех групп вытряхиваются, а общая кучка честно делится на всех. Мама обнялась с мешком, никому его не доверяя, и, не утерпев до дома, стала командовать делением остальных конфет. Их вывалили прямо на снег... со стороны смотрелось внушительной такой кучкой. Соблазнительной... Меня шлепнули по рукам и обвинили в ничего не делании. И дали только горсть, причем мою, а она маленькая, конфет. И отправили гулять, а все вновь сгрудились над кучей, даже мама и бабушка, совершенно про меня забыв. Решение было мамино, а она главная, и значит – все ее поддержали. А меня – никто.

   Я обиделась. Всерьез. Но спорить было бесполезно.

   Ну... ну и пусть! Я вздернула голову и ушла в противоположный угол площадки. Еще с детства помню – там росло высокое раскидистое дерево. Ветки располагались высоко, и я, тогда еще совсем мелкая, не могла до них достать даже в прыжке. Но не теперь. Физкультура всегда была не моим коньком, но лазать я любила и умела. Да что тут уметь, когда ветки растут так близко друг от друга? Словно по лестнице взбираешься... Я оседлала толстую ветку на высоте второго этажа и выплюнула хвостики конфет в подставленные ладони – пришлось зубами держать, чтобы руки освободить. Развернула и отправила в рот все поочередно, не чувствуя вкуса. Я была обижена. А еще, когда конфеты кончились, помянула это дурацкое пальто за отсутствие карманов. Все добытое осталось у Немрина... А он...

   Он оказался не так уж и далеко. Со своими страданиями я не услышала, как скрипел снег, предупреждая о приближении. Я вообще заметила парня только когда он устроился на ветке чуть ниже моей. Да уж, впервые я могу не ломать шею, задирая голову, чтобы посмотреть в зеленые глаза.

   В груди появилась предательская радость, что он не бросил меня.

   Новенький разложил на коленях все наши богатства и протягивал попеременно то пирожки, то конфеты. Я сметала все – кушать хотелось. Вкусно... с ним вкус начал чувствоваться снова. Горка фантиков все росло и росла, девать ее было некуда – ну не мусорить же в родном садике! – поэтому она была нагло отдана обратно.

   В этот вечер он редко говорил, и это было странно, непривычно, подозрительно. Хоть и улыбался как прежде.

   Парень окинул взглядом окрестности, а посмотреть было на что. Детсад построили на самой высокой точке и вид, особенно с дерева, открывался на весь поселок, ну разве что только здание детсада немного мешало. Дома, с занесенными крышами и дымок, поднимающийся из труб... ведь все читали в детстве сказки? Нет, не с Иванами-царевичами, то которых на куски нарезали, то они резали кого-то... Другие. Добрые. Вот там такие же домики были, нередко нарисованные на страницах между текстом. Дальние поля, бескрайние белоснежные равнины, изредка поднимающиеся в холмы... когда смотришь на них, появляется ощущение такой же бескрайней свободы.

   – А ты любишь высоту, – говорит парень, запрокидывая голову и касаясь макушкой древесной коры. Я киваю, соглашаясь. Забираясь на высоту ты отрываешься от земли, грязь чужих эмоций, амбиций, требований, условностей и правил общества тебя больше не касаются. Ты – свободен, и как же пьяняща эта свобода!

   Жаль только, что она недолга.

   – Знаешь, Сонь, – задумчиво говорит Немрин, поворачивая ко мне голову, но смотря из-под опущенных век куда-то вбок, вдаль. И выражение лица у него совершенно нечитаемое. – Здесь ощущаешь себя немного птицей, которая присела на ветку, чтобы окинуть цепким птичьим взглядом поля, выбирая дальнейший путь. Но птица присела совсем ненадолго – простор манит все сильнее, и она срывается с ветки, расправляет верные крылья навстречу своему пути. Своей свободы. Она просто летит. И ни о чем не думает.

   Было странно слышать от него слова, какие ни разу не слышала прежде. Сказанные тоном... мечтателя? Никогда бы не сказала, даже зная его почти три месяца, что Немрин мечтатель. Не похож.

   Интересно... сколько же тайн скрывается в этом странном человеке?

   – Интересное мнение. – И, подумав, добавила: – Я думаю почти так же.

   На лице парня появляется мягкая улыбка, и я удостаиваюсь лукавого взгляда полуприкрытых глаз.

   – А как же иначе? Ведь мы с тобой похожи.

   Зеленые глаза как два бездонных моря. Они только прикидываются безобидными, а на самом деле коварны как топи: засмотришься на манящую гладь и не заметишь, как утонешь.

   Каких же усилий мне стоило вынырнуть из этих омутов, да еще и возмутиться:

   – Прекрати меня гипнотизировать! – Парень счастливо засмеялся. Сразу слышно, что я попала в точку! – И вообще, – стараясь сделать тон пренебрежительным, продолжила, – ты прекрасно знаешь, что птицами мы никогда не станем. Как там говорят? "Рожденный ползать – летать не может", – процитировала по памяти.

   Ветка парня скрипнула. Характерный шелест одежды. Вот еще раз скрипнула, теперь протяжнее. Мне стало интересно, что он там делает, и повернулась.

   А парень стоял на ветке, протянув руки в стороны для баланса.

   Нет... не стоял – он очень медленно шагал в концу ветки.

   – Ты чего делаешь?!

   Он, не оборачиваясь, но прекращая иди дальше, задумчиво говорит:

   – Любой человек может летать.

   – И как это, интересно? – не удержала скепсиса. – Смастерив крылья, как Икар?

   Немрин резко разворачивается на пятках. Ветка со скрипом раскачивается из стороны в сторону, и сердце издевается, повторяя эти раскачивания в груди.

   Смерти моей хочешь?!

   – Нет, – беззаботно, будто и не стоит на тонкой деревяшке на высоте почти двух этажей, откликается. – Просто полюбив. – Парень склоняет голову на бок. – Хочешь, я докажу тебе это?

   Воздух словно превратился в желе. А оно малопригодно для дыхания... Я глупо хватала ртом несуществующий воздух, пытаясь вздохнуть, но – безрезультатно. А парень только улыбался с глазами, в которых не было и капли улыбки. Внимательное ожидание. Он внимательно гипнотизирует меня еще какое-то время, и разворачивается... собираясь прыгнуть. Не как в прошлый раз, когда шутливо вылезал в окно за листьями для проекта, а уже в серьез. По глазам поняла. Далеко не шутка.

   Но зачем, зачем так рисковать?! Чтобы доказать какую-то глупость? Зачем??

   И... он что, не понимает, что его слова можно принимать по-разному? Только вот... как правильно?

   – Постой! – кричу с твердым намерением остановить и судорожно размышляю, как же это сделать. Но в голову, как назло, ничего не приходит.

   Он оглядывается.

   – Просто верь в меня.

   И прыгает, раскинув руки. Время замирает... именно тогда, когда он и правда... летит...

   Разобьется, дубина!!

   Секунда. Хруст заледеневшего снега, а этот идиот пропадает в толще снега, в которую и прыгнул. Даже макушки не видно, куски снега завалили яму.

   Как же я тогда боялась, вдруг он что-то переломал, вдруг... Нервы не выдерживают, и я быстро, как только могу, спускаюсь на землю, раздирая кожу о грубую кору, едва удерживаясь, чтобы не прыгнуть тоже. Но удерживает здравый смысл: если и я ухну в сугроб, кто нас откапывать будет? И главное – когда?

   Так стремительно я не спускалась никогда в жизни. И не бегала тоже. И, осмотрев со всех сторон сугроб, в который упал идиот, никогда не копала так быстро в снегу проходы. А иначе никак – сугроб был выше меня. Снег больно царапал руки, особенно тот, что в глубине, замерший до состояния льда. Волосы лезли в лицо. Болели ногти, которыми я выцарапывала куски, ноги, на которые эти куски падали. Но я продолжала остервенело копать, пока едва не упала в довольно приличную яму – с такой силой пробивалась вперед.

   Он лежал, нет – развалился на снегу. Живой. И царапин вроде не видно... Этот самоубийца поднял на меня глаза.

   Яма такая маленькая, что невозможно распрямиться, не потревожив головой ее края и не обрушив снежный "потолок". Поэтому приходится опускаться на колени и ползти вот так к этому идиоту, за которого я так беспокоюсь. Хорошо хоть ползти пришлось недолго.

   – Все хорошо? Как ты себя чувствуешь? Ударился? Сильно?! – от волнения вопросы бессвязно, беспорядочно сыплются из меня. И одновременно с вопросами тяну к парню руки, чтобы убедиться, в порядке ли он или нет. Как я собиралась это проверять – не знаю... и не узнаю никогда, потому что он рывком притягивает меня к себе, отчего теряю равновесие и въезжаю носом в его плечо. Дергаюсь, но бесполезно – его руки прижимают меня так сильно, что не двинуться. Я бы дергалась и дальше, если бы не услышала странный звук... совсем рядом. Знакомый и... чужой. Я слышала его впервые, но подобный слышу каждый день.

   Это стук его сердца.

   Быстрый. Прерывистый. Такой же, как и у меня.

   Холод вокруг. Тепло куртки, нагретое теплом его тела. Жар в груди. Чувства. Все смешалось в невообразимый компот, голова ничего не могла понять и кружилась.

   Трясло. Вот только от холода ли?

   – Ну что, теперь ты мне веришь? – над самым ухом раздался его тихий голос.

   Я угукнула. Летел...

   – На ворона ты был похож, – пришло справедливое сравнение из-за цвета его куртки. Хорошо, что вспоминалось произошедшее больше без страха... – Только больше не надо так делать, если хочешь, чтобы я жива оставалась. Второго такого прыжка мое сердце не выдержит.

   Спокойно сказала все, что была на душе... это казалось таким естественным.

   – Боялась за меня? – И не надо спрашивать таким волнующим голосом!

   – Конечно! – ворчливо отвечаю.

   Он улыбается... чувствую, что так оно и есть.

***

   Теперь понятно, почему нас никто не хватился. Хвататься было некому. Бросили!!

   До дома добирались долго, я успела вконец околеть – снег, попавшись во время рытья, под шубу, растаял, намочил одежду, а мороз все это дело застудил до каменного состояния. Самоубийца пытался вручить мне свою куртку, хоть сам зубами стучал. А не надо было прыгать!

   Когда он отпустил меня, даже не знаю... сколько времени прошло? Не знаю... Только вот я тогда совсем не хотела, чтобы меня отпускали, слишком хорошо было...

   Ой! Что же я такое думаю?!

   Я ускорила шаг, едва не переходя на бег. Но не смогла успокоиться, зато поскользнулась и вывалилась в снегу. Очень здорово...

   Почти все машины исчезли, кроме двух – разъехались гости по домам. Мама, открывшая дверь, затянула: "Где вы шлялись?", но увидела наше состояние и пропустила внутрь. Я обнялась с котелком, немного потеснив задом в сторону бабушкины кактусы. Они итак здесь стоят круглосуточно, нагрелись! А котелок был самое то температуры – не обжигающий, но и не холодный. Немрин, рванувшую первой в дверь и исчезнувшую потом меня, видимо, потерял. Но быстро нашел. Видя, с каким ошарашенным выражением он смотрит на разнообразные кактусы, поясняю, что это плантация бабушки, она их любит очень.