Текст книги "Владимир Набоков: pro et contra. Том 1"
Автор книги: Борис Аверин
Соавторы: Мария Маликова,А. Долинин
Жанры:
Критика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 62 страниц)
Предисловие к английскому переводу рассказа «Круг» («The Circle») {125}
В середине 1936 года, незадолго перед тем, как навсегда покинуть Берлин и уже во Франции закончить «Дар», я написал уже наверное, четыре пятых последней его главы, когда от основной массы романа отделился вдруг маленький спутник и начал вокруг него вращаться. Психологической причиной этого вычленения могло быть упоминание Таниного ребенка в письме ее брата или воспоминание о сельском учителе, мелькнувшее в его роковом сне. В композиционном отношении круг, описываемый этим довеском (последнее предложение в нем по сути предшествует первому), относится к тому же типу: змея, кусающая собственный хвост, – что и круговая структура четвертой главы в «Даре» (или, если угодно, «Поминок по Финнегану», появившихся позже). Не обязательно знать сам роман, чтобы испытать восхищение от довеска – у него своя орбита и своя расцветка пламени, но кое-какую практическую помощь читателю могут оказать следующие сведения {126} . Действие «Дара» начинается 1 апреля 1926 года и заканчивается 29 июня 1929 (охватывая три года из жизни Федора Годунова-Чердынцева, молодого эмигранта в Берлине). Сестра его выходит замуж в Париже в конце 1926 года, а ее дочь рождается три года спустя. Так что в июне 1936 ей только семь лет, а не «около десяти» как разрешается предположить (пока не видит автор) учительскому сыну Иннокентию, когда он в «Круге» наведывается в Париж. У читателя же, знакомого с романом, рассказ создаст упоительное ощущение непрямого узнавания, смещенных теней, обогащенных новым смыслом – благодаря тому, что мир увиден не глазами Федора, а взглядом постороннего человека, не столь близкого ему, сколько радикалам-идеалистам старой России (которым, к слову сказать, суждено было так же ненавидеть большевистскую тиранию, как и либералам-аристократам) {127} .
«Круг» был опубликован в 1936 году в Париже, но точная дата и место публикации (скорее всего – в «Последних новостях») в библиографической перспективе еще не установлены. Через двадцать лет он был перепечатан в сборнике моих рассказов «Весна в Фиальте» (Издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1956)
Перевод с английского Георгия Левинтона
© The Vladimir Nabokov Estate, 1973.
© Георгий Левинтон (перевод), 1997.
Заметки переводчика {128}
IРаботу над переводом «Онегина» на английский язык я начал в 1950 г., и теперь пора с ним расстаться. Сперва мне еще казалось, что при помощи каких-то магических манипуляций мне в конце концов удастся передать не только все содержание каждой строфы, но и все созвездие, всю Большую Медведицу ее рифм. Но даже если бы стихотворцу-алхимику удалось сохранить и череду рифм, и точный смысл текста (что математически невозможно на нищем рифмами английском языке), чудо было бы ни к чему, так как английское понятие о рифме не соответствует русскому.
Если «Онегина» переводить – а не пересказывать дурными английскими стишками, – необходим перевод предельно точный, подстрочный, дословный, и этой точности я рад был все принести в жертву – «гладкость» (она от дьявола), изящество, идиоматическую ясность, число стоп в строке, рифму и даже в крайних случаях синтаксис. Одно, что сохранил я, это ямб, ибо вскоре выяснились два обстоятельства: во-первых, что это небольшое ритмическое стеснение оказывается вовсе не помехой, а напротив, служит незаменимым винтом для закрепления основного смысла, а во-вторых, что каким-то образом неодинаковость длины строк превращается в элемент мелодии и как бы заменяет то звуковое разнообразие, которого все равно не дало бы столь убийственное для английского слуха правильное распределение мужских и женских рифм. Из комментариев, объясняющих содержание и форму «Онегина», образовался том в тысячу с лишним страниц, и из него я привожу здесь несколько заметок в сокращенном виде.
1. Слов модных полный лексикон.
Одна из задач переводчика – это выбор поэтического словаря. Ни словарь времен Мильтона, ни словарь времен Браунинга Пушкину не подходит. Суживая пределы, убеждаешься в том, что «Онегин», в идеальном английском воплощении, ближе к общему духу XVIII века (к духу Попа, например, – и его эпигона Байрона), чем, скажем, к лексикону Кольриджа или Китса. Объясняется это, конечно, влиянием на английских поэтов XVIII века французских принципов поэтики, среди коих главные: «хороший вкус», «здравый смысл», принятые эпитеты, примат родового термина, пренебрежение частным и т. д. Только вдавшись в эти изыскания, понимаешь, до чего лексикон Пушкина и поэтов его времени связан с той французской поэзией, которую Пушкин так поносил – и с которой он так сроднился. Словесная ткань «Онегина» по сравнению со словарем английских романтиков бедна и скромна.
Настоящая жизнь пушкинских слов видна не в индивидууме, а в словесной группе, и значение слова меняется от отражения на нем слова смежного. Но переводчику приходится заниматься отдельными словами и бесконечным повторением этих слов, и для того чтобы передать на английском языке столь частые в русском подлиннике «томность», «нега», «нежность», «умиление», «жар», «бред», «пламень», «залог», «досуг», «желание»; «пустыня», «мятежный», «бурный», «ветреный» и т. д., надобно перед собой держать как образец соответствующую французскую серию: langueur, mollesse, tendresse, attendrissement, ardeur, délire, flamme, gage, loisir, désir, désert, tumultueux, orageux, volage.
Особую трудность в этом отношении представляют фразы и формулы, составные части которых уже к началу XIX века потухли, давно потеряли способность взаимного оживления и существовали лишь в виде высохших клубков. К этому ряду принадлежит «прекрасная душа» (belle âme),«душа неопытная» (âme novice),«счастливый талант» (heureux talent),«лестная надежда» (espérance flatteuse),«мелкое чувство» (sentiment mesquin),«ложный стыд» (fausse honte),«живо тронут» (vivement touché),«лоно тишины» (sein de la tranquillité),«модная жена» (femme à la mode),«внуки Аполлона» (neveux d'Apollon),«кровь кипит» (le sang bouillonne),«без искусства» (sans art)и сотни других галлицизмов, которые английский переводчик должен как-то учесть.
2. Gent. Reader.
«Читатель благородный» до ужаса нелюбопытен. Пыльные томы написаны о каких-то «лишних людях», но кто из интеллигентных русских потрудился понять, что такое упоминаемая Печориным «Юная Франция» {129} ,или почему особенно так «смутился» видавший виды Чекалинский? {130} Я знаю поклонников Толстого, которые думают, что Анна бросилась под паровоз {131} , и поклонников Пушкина, которые думают (вместе с Достоевским – судя по вздору в его пресловутой речи), что муж Татьяны был «почтенный старец» {132} . Я сам когда-то думал, что «лучше кажется была» происходит от «хорошая» (на самом деле, конечно, от «хороша»), и что Пушкин мог совершенно изъясняться и по-английски, и по-немецки, и по-итальянски, меж тем как на самом деле он из иностранных языков владел только французским, да и то в устарелом, привозном виде (до странности бледны и неправильны его переводы одиннадцати русских песен, из собрания Новикова, сделанные для Loewe de Weimars летом 1836 г.).
3. Посредники-французы.
Пушкинисты наши недостаточно подчеркивают, что в двадцатых годах прошлого века русские образованные люди читали англичан, немцев и итальянцев, а также древних не в оригинале, а почти исключительно в гладкой прозе несметных и чудовищно неутомимых французских пересказчиков. В мещанской среде читались лубочные русские пересказы этих французских пересказов, а с другой стороны, иная второстепенная готическая баллада превращалась русским поэтом в прекрасное независимое творение; но дворянин-литератор, скучающий щеголь, захолустный вольтерьянец-помещик, вольнолюбивый гусар (хоть и учившийся в Геттингене), романтическая барышня (хоть и имевшая «английскую мадам»), – словом, все «благородные читатели» того времени получали Шекспира и Стерна, Ричардсона и Скотта, Мура и Байрона, Гете и Августа Лафонтена, Ариосто и Тассо во французских переложениях, с бесконечным журчанием притекавших через Варшаву и Ригу в дальние места Руси.
Таким образом, когда говорят «Шекспир», надо понимать Letourneur, «Байрон» и «Мур» – это Pichot, «Скотт» – Dufauconpret, «Стерн» – Frenais, «Гомер» – Bitaube, «Феокрит» – Chabanon, «Тассо» – Prince Lebrun, «Апулей» – Compain de Saint-Martin, «Манзони» – Fauriel, и так далее. В основном тексте и в вариантах Онегина даны каталоги целых библиотек, кабинетных, дорожных, усадебных, но мы должны беспрестанно помнить, что Пушкин и его Татьяна читали не Ричардсона, а Аббата Prevost (Histoire de Miss Clarisse Harlove (sic)и Histoire du chevalier Grandisson (sic)и что Пушкин и его Онегин читали не Матюрина (Maturin), a Melmoth ou l'Homme errant, par Mathurin (sic), traduit librement de l'anglais par Jean Cohen, 6 vols., Paris, 1821(и эту-то чепуху Пушкин называл «гениальной»!).
4. Pétri de vanité. [15]15
Проникнутый тщеславием (фр.) – Ред.Все подстрочные примечания в этой статье сделаны ред. сборника.
[Закрыть]
Любопытно сопоставить пушкинский эпиграф со строчкой в третьей песне «Женевской Гражданской Войны» Вольтера (1767 г.). «…sombre énergumène(сумрачный сумасброд)… pétri d'orgueil» [16]16
Проникнутый гордыней (фр.).
[Закрыть]. Речь идет о Жан-Жаке Руссо, о котором Эдмунд Бёрк говорит во французском переводе (1811 г.) «Письма к Члену Национальной Ассамблеи», что его «extravagante vanité» [17]17
Сумасбродное тщеславие (фр.).
[Закрыть]заставляла его искать новой славы в оглашении своих недостатков. Следующее «pétri»в русской литературе находим через пятьдесят лет после «Онегина» в страшном сне Анны Карениной {133} .
5. Байрон.
Еще в 1817–1818 гг. Вяземский, Ламартин и Альфред де Виньи знакомились с le grand Byron [18]18
Великий Байрон (фр.).
[Закрыть](которого Broglie, между прочим, называл «фанфароном порока») по отрывкам из его поэм в анонимных французских приложениях Женевской Универсальной Библиотеки. Уже в мае 1820 г., в коляске с другом, едучи из Екатеринослава на Кавказские Воды (где спустя лет двадцать Печорин читал по-французски Скотта), Пушкин мог наслаждаться первыми четырьмя томами первого издания «шестопалого» французского перевода Байрона. Переводчики, Amédée Pichot и Euzèbe de Salle не подписали первого издания, а во втором сочетались неправильной анаграммой «А. Е. de Chastopalli». В течение третьего издания они поссорились, и начиная с тома восьмого Пишо остался в творческом одиночестве – и своей прозой завоевал Россию.
Первые четыре издания (все у Ladvocat, Paris) этого огромного и бездарного труда следующие.
1. 1819–1821 гг. 10 томов. «Корсар» находится в т. 1, 1819 г.; «Вампир» – в т. 2, 1819 г.; первые две песни «Чайльд Гарольда» – в т. 4, 1819; третья песня – в т. 5, 1820 г., вместе с «Гяуром»; четвертая, последняя, – в т. 7, 1820 г.; первые две песни «Дон Жуана» находятся в т. 6, 1820 г., а «Беппо» – в т. 8 того же года.
2. 1820–1822 гг. 5 томов. «Гяур» и первые две песни «Дон Жуана» – в т. 2, 1820; «Чайльд Гарольд» – в т. 3, 1820 г., с «Вампиром» (произведением, ложно приписанным Байрону и в дальнейших изданиях не представленным).
3. 1821–1822 гг. 10 томов.
4. 1822–1825 гг. 8 томов, целиком переведенные Пишо, с предисловием Нодье. Первые 5 томов вышли в 1882 г., с «Чайльд Гарольдом» – в т. 2; первые пять песен «Дон Жуана» находятся в т. 6, 1823 г.; а последние одиннадцать песен – в т. 7, 1824 г.
Еще до переезда из Одессы в Михайловское, т. е. до августа 1824 года, Пушкин знал первые пять песен «Дон Жуана» по шестому тому 4-го изд. Пишо. Остальные песни он прочел в декабре 1825 г. в Михайловском, получив из Риги седьмой том Пишо через Анну Керн.
6. Беппо
В предисловии к отдельному изданию первой главы «Онегина» Пушкин подчеркивает ее родство с Байроновским «Беппо». Оригинала он не знал, а в его оценке этого «шуточного» произведения можно усмотреть влияние примечания Пишо к французскому переводу: «„Беппо“ – сплошное надувательство: поэт как бы подшучивает над всеми правилами своего искусства… однако, среди постоянных отступлений, фабула не перестает развиваться».
7. абабееввиггидд.
Чередование рифм, выбранное Пушкиным для «Онегина», встречается как случайный узор уже в «Ермаке» (65–78 и 92–106) Дмитриева, которого Карамзин по дружбе называл «русским Лафонтеном», написанном в 1794 г., а также в «Руслане и Людмиле» (в песне третьей: «за отдаленными горами» до «…оставим бесполезный спор, сказал мне важно Черномор»). С этим чередованием Дмитриев и Пушкин были знакомы по французским образцам: оно повторяется, по крайней мере, три раза в «Contes»Лафонтена, в разных местах третьей части (1671), например, в сказочке «Nicaise»,48–61, где рифмы перемежаются так: dame, précieux, âme, yeux, galantes, engageantes, gars, regards, sourire, main, enfin, dire, soupirs, désirs.
Первая половина онегинской строфы, до талии, совпадает с семью первыми строками французской одической строфы в десять строк (абабеевиив), которой пользовались Малерб и Буало и которой подражали русские стихотворцы XVIII столетия. Онегинская строфа начинается как ода, а кончается как сонет.
8. Повеса, Зевеса.
Это богатая рифма (I, II) могла бы искупить банальность французской формулы «par le supreme vouloir»(«всевышней волею»), не будь она попросту занята у Василия Майкова («Елисей», 1771 г., песня 1, 525–526).
9. Ученый малый, но педант.
Невежественный и бездарный Бродский (Е. О. роман А. С. П., пособие для учителей средней школы, УЧПЕДГИЗ, 1950) пытается объяснить слово «педант» в применении к Онегину (1, V) как синоним «революционера», что зря вводит в заблуждение учителей средней школы.
Мальбранш в начале XVIII века описывал так педанта: «…светскость… два стиха из Горация… анекдоты… Педанты это те, кто щеголяет ложным знанием, цитирует наобум всяких авторов (и) говорит только для того, чтобы им восхищались дураки». Ему вторит Аддисон («Спектатор», № 105, 1711 г.): «Кто более педант, чем любой столичный щеголь? Отними у него театр, список модных красавиц, отчет о новейших недугах, им перенесенных, и он нем». Впрочем, смысл стиха проще: важным невеждам модная «ученость» казалась чересчур точным знанием.
10. Напев Торкватовых октав.
Эта строка и следующие за ней стихи обаятельны, они для меня насквозь осветили и окрасили полжизни, я до сих пор слышу их весной во сне сквозь все вечерние схолии – но как согласовать с далью и музыкой сухой факт, что эти гондольеры, поющие эти октавы, сводятся к одному из самых общих мест романтизма? Тут и Пишо-Байрон, «Чайльд-Гарольд» (4, III), 1820, и мадам де Сталь («О Германии», стр. 275, изд. 1821), и Делавинь («Les Messéniennes»,1823), и великое множество других упоминаний о поющих или переставших петь гондольерах.
11. Пишотизм.
Вот прелестный пример того, как тень переводчика может стать между двумя поэтами и заставить обманутого гения перекликнуться не с братом по лире, а с предателем в маске. Байрон (Ч. Г., 2, XXIV) говорит: «Волною отраженный шар Дианы». Пишо превращает это в «диск Дианы, который отражается в зеркале океана». У Пушкина (1, XLVII) есть «вод… стекло» и «лик Дианы». Этим «стеклом» мы обязаны французскому клише посредника.
12. Условная краса.
Рестиф де ла Бретонн, довольно посредственный, но занимательный автор (1734–1806), пишет в своем «Le Joli-pied»о некоем сластолюбце: «…легкий стан нравился ему, но из всех прелестей… его больше всего влекла… хорошенькая ножка… которая и в самом деле предвещает тонкость и совершенство всех прочих чар».
13. Желаний своевольный рой.
Еще один обыкновенный галлицизм. Лагарп в своем «Литературном Курсе» (т. 10, с. 454, изд. 1825 г.) осуждает «частое возвращение слов-паразитов, как например, essaim [19]19
рой (фр.).
[Закрыть] …все это общие места, слишком много раз повторенные…» Достаточно следующих примеров: «Au printemps de ces jours l'essaim des folâtres amours»(Gresset, «Vert-Vert»,1734); «L'essaim des voluptés»(Parny, «Poésies Erotiques»,1778); «Tendre essaim des désirs»(Berlin, «Elegie II»,1785); «Des plaisirs le dangereux essaim»(Duels, «Epitre à l'Amitié»,1786) [20]20
«На заре тех времен рой безумных увлечений…», «рой наслаждений», «нежный рой желаний», «опасный рой удовольствий» (фр.).
[Закрыть].
14. Бумажный колпак.
Все английские переводчики «Онегина» делают из домашнего хлопкового колпака аккуратного немца (I, XXXV) «paper cap».На самом деле, конечно, «бумажный колпак» – попытка Пушкина передать «bonnet de coton».
15. Child-Arold, Child-Harold, Шильд-Арольд, Чильд-Гарольд, Чейльд Гарольд, Чайльд Гарольд:
Так писали звание и имя Childe Haroldфранцузские и русские журналисты. В прижизненных изданиях «Онегина» (где байроновский, или вернее пишотовский, герой упоминается в первой главе, XXXVIII, в четвертой, XLIV и в примечании к зевоте Онегина в театре) это имя появляется в семи вариантах (из которых по крайней мере два – опечатки) Child-Harold(1825, 1829; так и в черновике), Child-Horald(1833, 1837): Чильд Гарольд (1828, 1833, 1837; так и в чистовике); Чельд Гарольд (1825), Чильд Гарольд (1829), Чальд Гарольд (1833), Чальд Гаральд (1837).
16. Hypochondria, гипохондрия.
Вот редкий случай разделения словесного труда: для означения одной и той же разновидности скуки англичане (например, Байрон) берут первую часть слова (hypo, hyp, I am hipped),a русские – вторую (хандра). Кстати, слово «сплин» (1, XXXVIII) взято Пушкиным, конечно, не у англичан, а у обычных передатчиков-французов. Так, уже в учебнике Лагарпа он мог прочитать: «В Англии… знают эндемичную болезнь… сплин».
Кстати о хандре, ждущей Онегина в деревне и бегающей за ним как верная жена. У Делилля в «Деревенском жителе» (1800) хандра встречает горожанина, бежавшего в глушь, «у ворот» сельского дома и всюду «плетется за ним».
17. Цветы, любовь, деревня, праздность, / Поля!..
Онегин унаследовал не деревню дяди и не авторское Зуево, а, собственно, Аркадию, воспетую бесчисленными французскими поэтами и переводчиками, стилизованный пейзаж с приблизительными дубами и с ручьем (doux-coulantили paisible) [21]21
тихо струящимся или мирным (фр.).
[Закрыть], вьющимся через мураву всех средиземноморских идиллий. В «Онегине» чувство природы по-настоящему просыпается не в ноябре, с гусем, оставшимся от карнавала (как мне виделось в детстве), а третьего января, с Татьяной. Замечу, что «Поля!» в приведенной цитате (1, LVI) не просто «поля», a champs [22]22
поля (фр.).
[Закрыть]в значении campagne [23]23
сельская местность (фр.).
[Закрыть], включающем леса и горы. В старину aller aux champs [24]24
отправиться в поля (фр.).
[Закрыть]значило aller à la campagne [25]25
отправиться в деревню (фр.).
[Закрыть]. Между прочим, в конце XVIII века делались попытки (см. переписку Карамзина с Дмитриевым) переводить это выражение «поехать в чистое поле» в смысле «поехать в деревню».
18. Глаза… улыбка… легкий стан – все в Ольге.
Это перечисление, оборванное перед глаголом, представляет собой пародию не только на список черт героини «любовного романа», но подражает самой интонации такого перечисления. Иначе говоря, предметом пародии служит здесь не только суть, но и стиль. Ср., например, описание Дельфины д'Альбемар в романе г-жи Сталь, 1802, Письмо XXI: «Ее стан… ее взоры… все в ней выражает» то-то и то-то, или описание Антонии у Нодье («Жан Сбогар», 1818): «Ее стан… головка… взор… все в ней…» Пушкин прервал фразу на риторическом переходе к ее трафаретному разрешению.
19. Poor Yorick.
В шестнадцатом примечании (к 2, XXXVII) читаем: «Бедный Йорик! – восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна)».
Бродский пишет (1950 г., с. 160): «Ссылкой на Стерна… Пушкин тонко раскрывал (!) свое ироническое отношение к Ленскому в его неуместном применении имени английского (!) шута к бригадиру Ларину». Alas, poor Brodski! [26]26
Увы, бедный Бродский! (англ.)
[Закрыть]Пушкинское примечание прямо списано из Гизотова и Пишотова исправленного издания Летурнеровского перевода «Гамлета» (т. 1, 1821 г., с. 386): «Alas, poor Yorick! Tout le monde se souvient… du chapitre de Sterne où il cite ce passage d'Hamlet» [27]27
Увы, бедный Йорик! Все помнят ту главу Стерна, где цитируются эти строки из «Гамлета» (англ., фр.).
[Закрыть].
Между прочим, в черновиках заметок и писем Пушкин постоянно сбивался на странное французское начертание имен Шекспира (употребляется, например, Лагарпом): Schekspir.
20. Любовник Юлии Вольмар {134} (3, IX).
Неточно. Сен-Пре был любовником Юлии д'Этанж. Во время его путешествия в условную Южную Америку, она вышла за Вольмара, довольно неубедительного православного поляка, побывавшего в Сибири и перешедшего в вольнодумство. Единственное, что связывало Юлию и бывшего ее любовника, были следы ветряной оспы. Заметим, что героини романов Юлия, Валерия, Шарлотта и др. оставались столь же верны своим мужьям, как Татьяна князю N.
21. Я знаю: нежного Парни / Перо не в моде в наши дни.
3, XXIX. Любопытно, что в своих «Литературных Листках» (часть 3, № 16, авг. 1824) Булгарин, выводя с оскорбительной благосклонностью приятеля своего Грибоедова в лице «Талантина», дает последнему такую реплику (по поводу русской поэзии): «Подражание Парни… есть диплом на безвкусие». Еще любопытнее, что вся знаменитая строфа XXV третьей главы, написанная (как установлено Томашевским) теми же чернилами, что и датированный 26 сент. 1824 г. «Разговор книгопродавца с поэтом», оказывается (как устанавливаю я) переложением второй пьески («La Main»)в «Tableaux»того же Эвариста Парни:
On ne dit point: la résistance
Enflamme et fixe les désirs,
Reculons l'instant des plaisirs… [28]28
«Мы не говорим: сопротивленье распаляет и укрепляет желания. Отложим миг услад…» (фр.).
[Закрыть]
Не говорит она: отложим —
Любви мы цену тем умножим.
Ainsi parle un amant trompeur
Et la coquette ainsi raisonne.
La tendre amante s'abandonne
A l'objet qui touche son coeur [29]29
«Так говорит ветреник, так рассуждает кокетка; а нежная влюбленная девушка предается предмету, тронувшему ее сердце…» (фр.).
[Закрыть].
Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви…
Tendre amante, tendre Tatiana, tendre Parny [30]30
Нежная влюбленная, нежная Татьяна, нежный Парни (фр.).
[Закрыть] …Сколько малых сих обольстила эта нежная пародия.
22. Стремнины (5, XIII).
Переводчица преспокойно пишет «rapids» [31]31
речные пороги, быстрины (англ.).
[Закрыть]. Речь, конечно, идет об оврагах, обрывах, précipices [32]32
кручи (фр.).
[Закрыть]. В русской провинции, включая Москву, до сих пор путают этот европеизм со словом «стремнина», которое значит «быстрое течение» и не употребительно во множественном числе.
23. Он там хозяин (5, XVII).
Хотя в январе 1821 г. Татьяна, не будучи отроковицей 1824 г., еще не читала «Сбогара» {135} , но бред Антонии (рассказанный Жану) подозрительно родствен Татьяниному сну: «Ярко-зеленые медянки, другие гады, гораздо более отвратительные, с человечьими лицами… гиганты… свеже-отрубленные головы… и ты – ты тоже стоял среди них, как колдун, руководящий всеми чарами смерти».
Кстати, о снах: польский литератор Малевский отмечает в своем дневнике (1827 г.), что на вечере у Полевого, где присутствовали Пушкин, Вяземский и Дмитриев, обсуждался «Сон». В тридцатом примечании к этому дневнику (Лит. Насл., т. 58, 1952 г.) комментатор делает невероятную ошибку, отождествляя этот «Сон» со сном Святослава в «Слове»! Речь тут, конечно, о довольно замечательном стихотворении Шевырева «Сон» (1827 г.).
24. Но та, сестры не замечая (5, XXII).
Как прелестно повторяется этот лейтмотив: «Она зари не замечает» (3, XXXIII); «Она его не замечает» (8, XXXI); «Она его не подымает» (8, XLII). В последних двух случаях внутреннему голосу чтеца приходится тормозить на «она» и «его» (чтобы дать строке съехать под гору на сплошных пиррихиях, чем достигается особенно патетическая протяжность мелодии (она смутно слышится мне и в печальной важности медленного: «И так они старели оба», 2, XXXVI).
25. Две Петриады да Мармонтеля третий том (5, XXVIII).
Связь в мыслях у Пушкина между виршами в честь Петра I и пресными «Nouveaux Contes Moraux»(Мармонтель, т. 3, 1819 г.) подсказана, может быть, двумя строками из хорошо ему известной сатиры Жильбера «Восемнадцатый Век», 1775 г., в которой Тома (Thomas), работавший над своей «La Pétréide»,упоминается рядом с Мармонтелем.
26. Belle Tatiana.
Автор романса «La Belle Dormeuse»,Dufresny, не знавший нот, напел его мелодию композитору Grandval, записавшему ее (около 1710 г.). Среди многочисленных очень чинных подражаний этим слегка скабрезным стансам, вот то, которое, вероятно, нашел Трике в ветхом «Almanack chantant» [33]33
Альманах песен (фр.).
[Закрыть]:
27. Замедления, обмороки речи.
Одно из непременных дел переводчика это объяснить иностранному читателю при помощи подробных примечаний инструментовку оригинала – например, изысканный параллелизм строк:
И утренней зари бледней,
И трепетней гонимой лани,
где кроме одинакового полуударения и изумительной аллитерации на «тр», на «л» и на «н» есть редчайшее созвучие двух разных грамматических форм, которого эпитетами «morning» [35]35
утренний (англ.).
[Закрыть]и «more tremulous» [36]36
более трепетный (англ.).
[Закрыть], конечно, не передашь без надлежащего объяснения.
28. Анакреон живописи.
Судьба этого забытого Альбана, или Альбани (чья невозможная «Фебова колесница» все еще украшала меблированные комнаты Средней Европы моих двадцатых годов), была бы ни с чем не сравнима – если бы ее не разделили в соседней области искусства бездарные французы-рифмачи, Вольтер, Жанти Вернар, Лемьер, Делавинь и сотни других упоминавших «l'Albane»с дрожью в зобу наряду с величайшими итальянскими художниками. Оттуда «кисть Альбана» перешла как модная формула в лицейские стихи Пушкина. Наши пушкинисты находят странным ретроспективное замечание «Хотелось в роде мне Альбана бал петербургский описать» (5, XL), но ничего нет странного в том, что пушкинисты, не знающие французской словесности или не учитывающие французской подоплеки русской словесности, многого могут в Пушкине не понять.
Лагарп в своем «Курсе» говорит по поводу «Свадьбы Фигаро»: «Этот прелестный паж меж этих прелестных женщин occupées à le deshabiller et à le rhabiller(ср. „одет, раздет и вновь одет“, 1, XXIII) est un tableau d'Albane» [37]37
занятых тем, что раздевают его и вновь одевают… – это картина Альбана (фр.).
[Закрыть]и когда Пушкин в главе пятой вспоминает главу первую и уединенный cabinet de toilette(ср. Парни: «void le cabinet charmant où les Graces font leur toilette» [38]38
вот прелестная уборная, где совершается туалет Граций (фр.).
[Закрыть]), откуда Онегин выходит «подобный ветреной Венере», нетрудно увидеть сквозь это прозрачное воспоминание ту картину Альбана, которая известна в бесчисленных копиях как «Туалет Венеры». По струе быстрых стихов ветреная реминисценция слилась с петербургским балом и тамошним essaim folâtre des désirs [39]39
безумный рой желаний (фр.).
[Закрыть].
29. И даже честный человек: / Так исправляется наш век.
6, IV. Еще Лернер в добродушных своих заметках указал, что первая из этих двух строк представляет собой перевод известной фразы в конце «Кандида». Но, кажется, никто не отметил, что и последняя строка – из Вольтера, а именно, из примечания, сделанного им в 1768 г. к началу четвертой песни «Женевской Гражданской Войны»: «Observez, cher lecteur, combien le siècle se perfectionne» [40]40
Заметьте, любезный читатель, как исправляется наш век (фр.).
[Закрыть].
30. Planter ses choux comme Horace; les augurs de Rome qui ne peuvent se regarder sans rire. [41]41
Сажать капусту, как Гораций; римские авгуры, что не могут взглянуть друг на друга без смеха (фр.).
[Закрыть]
Эти два стертых пятака французской журналистики были уже невыносимы и в русской передаче, когда их употребил Пушкин («капусту садит, как Гораций», 6 VII, и «как Цицероновы авгуры, мы рассмеялися…», Пут. О., «XXXI»). Тут было бы так же бессмысленно приводить, что именно Гораций говорит о своих овощах olus(что включает и brassicaи caule), как и рассуждать о том, что Цицерон говорил собственно не об авгурах, а о занимающихся гаданием на ослиных потрохах.
31. Художник Репин нас заметил.
Александр Бенуа остроумно сравнивал фигуру молодого Пушкина на исключительно скверной картине «Лицейский экзамен» (репродукция которой переползает из издания в издание полных сочинений Пушкина) с Яворской в роли Орленка {136} . За эту картину Общество им. Куинджи удостоило Репина золотой медали и 3000 рублей – кажется, главным образом потому, что на Репина «нападали декаденты».
32. Люблю я очень это слово (vulgar).
Сталь, в примечании на с. 50 (изд. 1818 г.) 2-го тома «О литературе» говорит, что в эпоху Людовика XIV «это слово, la vulgarité [42]42
вульгарность (фр.).
[Закрыть], еще не было в ходу; но я почитаю его удачным и нужным». Не знаю, заметил ли кто пушкинскую interpolatio furtiva [43]43
скрытая вставка (лат.).
[Закрыть]в строфе XVI главы восьмой: «Оно б годилось в эпиграмме…» Мне представляется совершенно ясным, что тут шевелится намек на звукосочетание «Булгарин – вульгарен – Вульгарны» и т. п. Незадолго до того (в марте 1830 г.) появились в «Северной Пчеле» и грубый «Анекдот» Булгарина, и шутовской его разбор главы седьмой. Эпитет vulgarПушкин употребляет (в черновой заметке) и по отношению к Надеждину, которого он встретил у Погодина 23 марта 1830 г.
33. Перекрахмаленный нахал (8, XXVI).
В этом стихе, со столь характерным для Пушкина применением тонких аллитераций, речь идет о кембриковом шейном платке лондонского франта. Моду крахмалить (слегка) батист пустил Джордж Бруммель в начале века, а ее преувеличением подражатели знаменитого чудака вызывали в двадцатых годах насмешку со стороны французских птиметров [44]44
щеголи (фр.).
[Закрыть].
34. Тиссо.
Читая (в восьмой главе) этого знаменитого швейцарского доктора (верно, «О здоровье литераторов», 1768 г., где разбирается по статьям ипохондрия), Онегин как бы следует совету, который в 1809 г. дает читателю Бомарше (в предисловии к «Севильскому Цырюльнику»): «Если обед ваш был скверен… бросьте вы моего цырюльника… и взгляните, что в шедеврах своих говорит Тиссо об умеренности». Это забавно сопоставить с более искристым советом, который пушкинский Бомарше дает пушкинскому Сальери.
35. Шамфор.
Не знаю, известно ли пушкинистам, что в «Maximes et Pensées» [45]45
Максимы и мысли (фр.).
[Закрыть]Шамфора встречается (т. 4, с. 552, изд. 1796 г.) следующее: «Некто говаривал: Я хотел бы видеть последнего короля удавленным кишкой последнего священника», мысль, превращенная (кажется, Баратынским) в известные стихи «Мы добрых граждан позабавим» и т. д.
36. Инвентари.
Прием «списка авторов», который столь любили и Пушкин, и дядя его Василий, восходит к Луветову «Год из Жизни Кавалера Фобласа», 1787 г., где кавалер на принужденном досуге прочитал сорок авторов, в перечислении коих узнаем многих пестунов русской словесности – Флориана, Колардо, Грессе, Дора, все того же Мармонтеля, обоих Руссо, убогого аббата Делилля, Вольтера и т. д.
37. Байбак (Marmota bobac). [46]46
Латинское название сурка.
[Закрыть]
Пушкин избежал больших сочинительных осложнений тем, что заставил своего героя hiverner comme une marmotte [47]47
Зимовать как сурок (фр.).
[Закрыть](8, XXXIX) с начала ноября 1824 г. до наступления петербургской весны. Дело в том, что после наводнения 7-го ноября правительство временно запретило рауты и балы, а с другой стороны, не зазимуй Онегин, поэту пришлось бы вывести громоздкую и никому не нужную стихию на небольшую сцену этой главы. Зато домоседа Евгения как бы заменил его тезка в «Медном всаднике» (1833 г.), прихотливо соединенном с «Онегиным» путем черновиков, известных под названием «Родословная моего героя» (1832 г.).
38. Желать обнять у вас колени и, зарыдав у ваших ног…
Онегин следует наставлениям Жанти Бернара (Gentil Bernard) во второй песне «Искусства любить»:
и действительно, в строфе XLII главы восьмой Татьяна «от жадных уст не отымает бесчувственной руки своей». «Бесчувственной» отнюдь не значит «не способной на чувство»: этот эпитет следует сопоставить с 45 строкой Письма Татьяны и с 6 строкой XVII строфы главы четвертой. Шарлотта С. в аналогичном положении «le repoussait mollement» [49]49
мягко отстраняла его (фр.).
[Закрыть](французский перевод «Вертера», 1804 г.).
