Текст книги "Решающий шаг"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

Глава тринадцатая

Ночь на четырнадцатое октября приближалась к рассвету. Ярко еще горели звезды на темном, безлунном небе. На станции Мары стояло только два пустых состава, слышался легкий стук вагонных колес да короткие, отрывистые гудки маневрового паровоза.

Единственный классный вагон стоял в тупичке возле станции. По обеим сторонам его вышагивали красноармейцы с винтовками на плечах, и всякий мог понять, что это не простой вагон. Вот они встретились у буферов вагона, заговорили, поглядывая по сторонам и потирая зябнущие руки.

Высокий узкоплечий красноармеец негромко обратился к своему товарищу:

– Да, Кулагин, а помнишь, какие муки терпели мы летом, когда губы трескались от огненного дыхания Кара-Кумов?

– Холодновато становится, верно. Но все же хороша погода!

– Эх, сейчас бы под тепленькое одеяльце!

– Да вместе со своей Машенькой! – засмеялся Кулагин. – Все о ней думаешь?

– Думаю, – признался высокий красноармеец, – в последнее время даже вижу ее во сне. Как не думать?

– А она?

– Никогда не забуду, как прощались. Она обливается слезами, говорит: без тебя мне ничто не мило.

– Ты вот думаешь о своей Машеньке, а беляки думают о том, как лишить тебя жизни. А ты не забыл, как на станции Чарджоу я давал клятву командующему и от твоего имени?..

– Если б забыл, не держал бы в руках эту винтовку, – обидчиво возразил высокий. – Сколько было боев, и сколько беляков уложил я в песках Кара-Кумов? А кто привел в штаб «языка»?

Кулагин потрепал его по плечу.

– Не обижайся, я шучу. Вот расколотим тут беляков и интервентов и вернемся домой!

– И я уверен, что расколотим. Поскорее бы!

– Об этом, наверно, сейчас и толкуют на Военном совете. Член Туркестанского реввоенсовета прибыл, значит, серьезные дела начнутся...

В штабном вагоне и в самом деле шло заседание Военного совета Закаспийского фронта.

Чернышов делал доклад об общем положении на фронте.

– ...Наши части в результате трехмесячных непрерывных боев в безводной пустыне, – говорил он, обращаясь больше к члену Реввоенсовета, – сильно поредели, устали. Наступление на Каахку было неудачным, потери значительны. Очень плохо обстоит дело с питанием и обмундированием наших красноармейцев. Необходимо дать частям отдых, влить в них свежие силы, чтобы сделать их вполне боеспособными. Казанский полк, по решению Военного совета, уже переведен в Чарджоу. Там он находится на отдыхе, но в то же время держит заслон против бухарского эмира и Джуна-ид-хана. Туркестанский полк стоит в Байрам-Али, а Московский сводный – здесь, в Мары. Фронт держат лишь Жлобинский полк, пулеметные и артиллерийские части да небольшие отряды Красной гвардии... Между тем, по данным разведки, силы врага растут изо дня в день. На днях интервенты перебросили сюда из Ирана еще Двадцать восьмой индийский конный полк...

Он обратился к Меркулову:

– А ну-ка, товарищ начальник штаба, покажи схему расположения белых и интервентов, доставленную Дурды.

Воспользовавшись перерывом, член Реввоенсовета спросил Чернышева:

– Скажите, а каково положение в Теджене? Как относится туркменское население к советской власти и Красной Армии?

Чернышов ответил:

– Как вам известно, в Теджене сейчас хозяйничает Эзиз. Свирепствует страшно. Большинство дейхан тянется к нам и готово помогать Красной Армии. Недавно к нам перешел один из мобилизованных Эзизом и служивший у него в качестве переводчика – Дурды.

Он принес нам отрадные сведения о настроениях туркменских дейхан. По его словам, самый отважный из командиров Эзиза готовится вместе со всей своей дейханской сотней перейти на нашу сторону.– Он рассказал со слов Дурды о растерянности Нияз-бека и, указывая карандашом на отдельные точки разложенной Меркуловым на столе схемы, продолжал свой доклад:

– Вот это – Старая крепость. Здесь стоит конный полк Нияз-бека. На юго-востоке от него, вот здесь – Хэмпширский полк интервентов. По соседству с ним – «Волк», полк белых. Дальше стоят Пенджабский батальон и офицерская рота белых. К юго-востоку от Каахки расположился Двадцать восьмой индийский полк. За ним – «Лев» и другие полки... Как видите, силы белых и интервентов значительно превосходят наши. Если они перейдут в наступление, – а есть сведения, что это случится на днях, – положение на фронте следует считать угрожающим.

Чернышов умолк на минуту, словно раздумывая над тем, что он собирался сказать дальше, затем обратился к представителю военного командования республики:

– Товарищ член Реввоенсовета! Отношение к моим докладам со стороны Военного комиссариата Туркестана удивляет нас. Может быть, там забыли о Закаспийском фронте?

Высокий представительный человек с пышными усами удивленно взглянул на командующего фронтом. Затем он взял палочку и, обводя взглядом карты, развешанные по стенам салона, стал отвечать Чернышову:

– Надеюсь, товарищ командующий, что вам достаточно хорошо известно, что у нас в Туркестане не один Закаспийский фронт?

– Известно, товарищ член Реввоенсовета.

– И все же вы решаетесь бросить такой упрек Народному комиссариату республики?

– Я и сидящие здесь члены Военного совета отвечаем за положение на Закаспийском фронте, поэтому я и...

– Эти ваши слова еще больше удивляют меня. Уж не хотите ли вы объяснить мне, кто и за что отвечает? Полагаю, что уже по моему росту вы можете судить, что и не ребенок..

Почувствовав, что Чернышов собирается что-то сказать, член Реввоенсовета предупредил его возражения:

– Прошу вас теперь послушать меня. Он стал водить палочкой по карте:

– Атаман Дутов, выполняющий одно из наиболее важных заданий английского командования, вновь угрожает Актюбинску. Представляете ли вы себе, какими силами располагает Дутов и какие силы требуются нам, чтобы разгромить его? На Ферганском участке басмачи, выполняющие другую часть плана интервентов, день ото дня расширяют район своих разбойничьих действий. Эмир Бухары и Джунаид-хан, как вы сами только что докладывали, тоже представляют серьезную угрозу: оба стремятся взорвать мост через Амударью, прервать железнодорожное сообщение и в дальнейшем действовать объединенными силами. Положение на других окраинах России вам известно по газетам: центр пока не имеет возможности бросить необходимые силы на Туркестанский фронт. Вот вы и судите – возможно ли при таком положении ждать подкреплений из Ташкента? Военный комиссариат Туркестана сам не прочь бы получить помощь от Закаспийского фронта.

Сколько раз члены Военного совета упрекали Чернышева в том, что он не умеет убедить Военный комиссариат республики в необходимости послать подкрепления в Закаспий, не умеет требовать. Теперь, выслушав члена Реввоенсовета, они смущенно опустили головы. Зная о тяжелом положении на других фронтах, Чернышов и не думал просить подкреплений. И если он решился на такое выступление, так только затем, чтобы член Реввоенсовета сам авторитетно сказал о положении в Туркестане, а товарищи поняли, как обстоят дела. Почувствовал и член Реввоенсовета, что упрек командующего фронтом исходил не от него одного. Почувствовал по тому впечатлению, которое произвела на всех его речь. Поэтому свои заключительные слова он обратил к Чернышову, но поглядывал и на всех других участников совещания.

– Я понимаю тяжесть вашего положения, – продолжал он тем же серьезным тоном, – противник превосходит вас и в живой силе и в вооружении. Понимаю и то, как опасен для вас Эзиз-хан, угрожающий разрушить железную дорогу у вас в тылу, в то время как белые и интервенты собираются не сегодня-завтра перейти в наступление. Мы в Ташкенте прекрасно отдаем себе отчет в том, что здесь, в Закаспий, положение очень трудное и сложное. Но что делать? Не могу обещать вам даже того, что Военный комиссариат сможет послать вам еще хотя бы один полк. Интервенты стремятся оттянуть основные наши силы сюда, на юг, чтобы дать возможность Дутову овладеть Актюбинском и Оренбургом, а после этого добить нас и здесь. Вот какие планы у них. Но как. ни трудно ваше положение, надо обойтись имеющимися у вас силами. Большевики умеют находить выход из самого трудного положения. Партия учит нас быть упорными в достижении поставленной цели, не впадать в панику и уметь побеждать даже при неравенстве сил. А в вашем лице, товарищ командующий, я вижу настоящего большевика и способного командира. Поэтому я твердо уверен, что вы справитесь с положением и сможете нанести сокрушительные удары белым и интервентам...

Его речь прервал резкий телефонный звонок: с фронта сообщили о начавшемся наступлении белых. И Военный совет тотчас принял решение двинуть резервы в бой. Телефонные звонки привели в действие все красноармейские части, стоявшие в Мары, Байрам-Али Чарджоу.

На восходе солнца первый эшелон Московского сводного полка вместе со штабным вагоном двинулся на запад.

Первые часы боя принесли белым ряд неудач. Было еще совсем темно, когда англо-индусские части выступили в направлении станции Душак. Дозоры Пенджабского батальона и Хэмпширского полка, подходя к станции с двух сторон, приняли друг друга за красных и открыли стрельбу. Неожиданная перестрелка испугала сытых мулов. Они подняли рев, задрав хвосты бросились в разные стороны. Пулеметы перевернулись, с треском попадали патронные ящики. Разрывная пуля попала в ящик с патронами. Патроны воспламенились. От горящего ящика стал гореть мул, и животные совсем ошалели.

Эта суматоха замедлила движение англичан. Бой начался с восходом солнца. Индусский конный полк, двигаясь у подножия гор, вышел к Душаку с юго-востока. В то же время с северо-востока показался конный полк Нияз-бека.

С двух сторон загрохотали пушки.

В вагон с боеприпасами попал снаряд. От взрыва задрожала земля. Громоподобное эхо прокатилось в ущельях гор. Густой дым огромным черным столбом поднялся в небо. Кони, верблюды, коровы, ошалевшие от грохота и огня, разбегались во все стороны. Как огненные факелы, метались в свете огромного зарева люди. Красногвардейцев и железнодорожных рабочих, убегавших со станции на холмы, взяла в штыки белая офицерская рота, а уцелевших изрубили шашками сипаи конного индусского полка.

Торжество белогвардейцев казалось полным. После короткой передышки они двинулись на Теджен. Но во второй половине дня на помощь отступавшим разрозненным красногвардейским отрядам подошли Казанский, Туркестанский и Жлобинский полки. Белые и интервенты не выдержали удара и покатились обратно, в сторону Каахки. Отступление превратилось в бегство. Трупы индусов и белогвардейцев усеяли степь.

В ночь, когда кончился бой в Душаке, начался бой в Теджене.

Город был беззащитен, весь гарнизон его ушел на фронт. Налет на Теджен был произведен по прямому требованию англичан, спасавших свои шкуры. Эзиз выступил одновременно с Аллаяр-ханом, бывшим царским офицером, служившим в «дикой дивизии» Калмакова, а теперь, подобно Эзизу, сколотившим свою банду и тоже мечтавшим о собственном ханстве.

Эзиз и Аллаяр-хан обрушились на город ночью. Не встретив почти никакого сопротивления, бандиты ворвались на улицы и ринулись в дома. Начался грабеж и разбой. Убивали, не разбирая, женщин, детей, стариков. Рубили трупы на части и вешали на деревьях. Насиловали девушек. Подожгли лучшие здания города, хлопковый завод.

Несколько бандитов из отряда Аллаяр-хана ворвались в дом врача. Врач вышел к ним в одном белье, поднял руки:

– Я ни с кем не воюю. Мое дело – лечить людей. Пощадите мой дом!

Один из бандитов злобно оскалился:

– Ха! Ты лечишь людей? Вот как!..

– Я и твоему ребенку дам лекарство, если он болен. Тысячи людей получили у меня помощь. Не трогайте меня!

В это время послышался крик воспитательницы его ребенка, француженки. У врача помутилось в голове. Он не выдержал, крикнул:

– Какой разбой! Не трогайте женщин!

– Ах, разбой? Вот тебе!

Пронзенный пулей, врач опрокинулся навзничь.

Несколько нукеров Кельхана ворвались в школу, стоявшую на берегу реки. Там жил недавно окончивший Ташкентскую учительскую семинарию учитель-туркмен, тихий, скромный юноша, всегда занятый своим делом. Нукеры схватили его, сорвали с него одежду.

– Стойте, братья! – крикнул он. – Я тоже туркмен.

– Ты – вероотступник! Твоя доля – удар сабли!

– Отведите меня к Эзиз-хану. Если я виновен, пусть он судит меня!

– Подобных тебе мы и сами сумеем послать куда, следует!

Один из нукеров прицелился в учителя из ружья. Подоспевший Кельхан крикнул:

– Эй, бессовестный, стой!

Ружье выстрелило.

По счастью, пуля пролетела мимо головы учителя. Нукер перезарядил ружье, но Кельхан схватил его за руку:

– Остановись!

Учитель от страха лишился речи и ни слова не мог сказать Кельхану в свое оправдание. В конце концов его погнали в Ак-Алан вместе с женщинами и скотом.

Русского учителя той же школы, его жену и ребенка эзизовцы изрубили в куски.

Прибывший со стороны Душака кавалерийский отряд Тыжденко выбил бандитов из города.

Ашир стоял на улице, подавленный всем, что раскрывалось перед его глазами. Теджен горел. Искры пламени взлетали в темное небо, сверху хлопьями сыпалась копоть, как черный снег. Отблески пожарищ освещали все вокруг зловещим багровым светом. Растерянным взглядом смотрел Ашир в распахнутые ворота двора. Вон кто-то неподвижно лежит у порога дома, кто-то стонет, лежа наполовину в арыке. Тут валяется женское платье, там – подушка. Блестят в свете пожара золотистые волосы повешенного на дереве...

Подбежала Майса, за платье которой цеплялся охрипший от плача ребенок, кинулась на грудь Ашира.

– Ах, Ашир-джан, что за несчастье!.. – заговорила она, обливаясь слезами. – Я спаслась в подвале. А мои соседи...

Слезы душили ее, она вздрагивала всем телом.

– Какое зверство! Это позор для нашего народа...

Ашир хорошо понимал, чем питается это дикое зверство. Разве посмел бы Эзиз так зверствовать, если бы он не чувствовал за собой поддержки со стороны интервентов? Красная Армия покончила бы с ним и с белыми одним ударом. Ашир был также расстроен и возмущен, как и Майса. И будь сейчас перед ним Тыжденко, он нашел бы верные слова для оценки действий эзизовских бандитов, дал бы выход гневу своего сердца. Но Майсу надо было как-то успокоить. И Ашир сказал:

– Успокойся, Майса. Не бывает войны без крови и жертв. Даже через верблюжью колючку не переберешься, не поцарапав руки и ноги. А мы хотим перебраться в новый мир. Успокойся! На смену сегодняшнему нашему горю придет радость.

Наутро после этой кровавой ночи Артык приехал в Ак-Алан. Ужасное зрелище потрясло его: из города вели коров, полуголых женщин, плачущих детей. Нукеры тащили подушки, ковры, одежду.

Аллаяр-хан пьянствовал в своей кибитке, распивая привезенное из города вино. Оттуда доносились крики и брань. В стороне, как попавшие к шакалам фазаньи курочки, испуганно жались русские девушки. Вместе с ними – француженка из дома врача.

Нукеры ходили разряженные, были почти неузнаваемы. Поношенная тужурка на Пеленге показалась Ар-тыку знакомой. Она напоминала ему тужурку Чернышова. «Может быть, его убили?» – мелькнула у него мысль.

Артык невольно схватился за револьвер, но сдержал себя. Подойдя к Пеленгу, он погладил сукно тужурки:

– Хорошая материя. Где ты достал?

– Это моя добыча.

– Э, да ты силен! Наверно, убил хозяина?

– Я немало убил там, но хозяина этой одежды не было дома. Какая-то рыжеволосая женщина хотела запугать меня.

– Ты прикончил ее?

– Нет, не успел. Это было возле станции. Я еле удрал от красного бронепоезда.

То, что Анна Петровна, очевидно, осталась в живых, несколько успокоило Артыка. Но он не в силах был смотреть на обезумевших от горя плененных женщин, на зарево горящего города. Он раскаивался, что не приехал в Ак-Алан раньше. Может быть, он сумел бы помочь Чернышеву, Аширу, Алеше... Где они теперь?

Планы Артыка снова рушились. Над Тедженом все еще клубился черный дым. Может быть, город выгорел и там никого не осталось? Что теперь делать. Идти на соединение с частями Красной Армии, как условились раньше, в Теджен или направиться в Мары?

И Эзиз смотрел на Артыка очень холодно. Может быть, Абдыкерим-хан успел уже побывать у него, и он готовит расправу?

Обдумав свое положение, Артык решил этой же ночью уйти со своей сотней из Ак-Алана в Теджен, а если там никого не окажется, двинуться дальше, в Мары.

После полудня стало известно, что красноармейцы без боя оставили Теджен и Душак. Немного раньше Эзиз получил приказ командования пройти песками к Мары. Артыка вполне устраивал этот поход: уж там-то, в песках, он сумеет увести свою сотню на соединение с частями Красной Армии!

К вечеру началось выступление эзизовских сотен из Ак-Алана.

Был в Ак-Алане один дошлый парень, выполнявший любые поручения нукеров. Он кипятил чай, готовил обед. Все двери вокруг были для него открыты. Сейчас он почему-то метался, как крыса, потерявшая свою нору. Когда Артык готовился вскочить в седло, этот парень подбежал к нему и что-то шепнул ему на ухо.

Артык изменился в лице. Постоял в раздумье, словно на что-то решаясь, затем быстро прицепил к колышку повод коня и обратился к своей сотне:

– Друзья, у меня спешное дело. Вы поезжайте потихоньку, я скоро вас догоню.

Видя, что его волнение передалось джигитам, он добавил:

– Не беспокойтесь, ничего не случилось. Просто сюда приехал один мой земляк, и мне надо с ним повидаться. Поезжайте. Я догоню вас раньше, чем вы скроетесь из виду.

Джигиты не возражали, но раньше чем успел Артык удалиться, двое рослых молодцов, по знаку остальных, спешились и последовали за своим командиром. Услышав их шаги за своей спиной, Артык улыбнулся: приятно было сознавать, что сотня ему верна и старается охранять его.

Быстрыми шагами подошел Артык к тюрьме, устроенной в обширной коровьей землянке, и тоном приказания обратился к сторожу-тюремщику:

– Открой дверь!

Тюремщик, толстый усатый человек с огромными глазами и выпяченным круглым, как барабан, животом, знал Артыка как одного из сотников Эзиз-хана. Но он не сразу взялся за замок, а спросил:

– Кто тебе нужен?

– Здесь есть один негодяй по имени Сары, – ответил Артык. – Его мне и надо.

– Са-ары?..

Глаза тюремщика, казалось, полезли на лоб. Но Артык, словно не замечая его изумления и растерянности, понизив голос, сказал:

– Чего ты выпучил глаза? Да, мне нужен Сары.

– Са-ары?!! – все так же растерянно повторил тюремщик.

Артык, делая вид, что не понимает его, крикнул:

– Да ты что твердишь, как кукушка?! Тебе сказано отворяй – так и отворяй!

– Разве ты не знаешь, какое ждет его наказание?

– Мне все известно!

– Его этой ночью – чик! – будут «провожать от собак»...

Артык чуть не вздрогнул, но быстро овладел собой и сказал:

– Теперь Эзиз-хан переменил свое намерение.

– Как переменил?

– Он вернул меня с пути, приказал доставить ему того большевика.

– Вот тебе на! Кому же мне верить? Эзиз-хан, уезжая, приказал Пеленгу сегодня же ночью «проводить его от собак».

– Э, халиф мой, да ты просто глуп! Допросить его еще надо! Мы ему сделаем это «чик» по дороге.

– Ну, тогда надо спросить Пеленга.

Сторож сделал движение в сторону, но Артык схватил его за плечо:

– Ты что, не знаешь меня или не веришь мне?

– Верю, но...

– А если веришь, так не задерживай! Ну, открывай! Живо!

В ту же секунду откуда-то появился Пеленг.

– Э, стража, – обратился он к тюремщику, – что это за шум тут у тебя?

Сторож облегченно вздохнул:

– Вот хорошо, что ты пришел, Пеленг-хан. Теперь разговаривайте сами.

Пеленг напыжился и, обернувшись к Артыку, спросил:

– В чем дело?

Артык стал объяснять:

– В нашем ауле был шпион по имени Сары-мираб. Я все собирался расправиться с ним. Хорошо, что он попал сюда. Эзиз-хан приказал этой ночью «проводить его от собак». А вот сейчас, когда мы выехали из Ак-Алана, зашел о нем разговор, и Эзиз-хан приказал мне: «Вернись, Артык, приведи этого негодяя. Сам поговоришь с ним как следует, а потом уложим его в песках...» Вот я и приехал за ним, а тут стоит такой верблюд – ничего не понимает и подчиняться не хочет... Пеленг-хан, я не в силах пронять этого дурака словами, ты уже сам прикажи.

Пеленг сердито посмотрел на сторожа и заорал:

– Ах ты, дурак из дураков! Что ж ты – не знаешь Артыка? Разве он вернулся бы, если б Эзиз-хан не приказал ему? Пеленгу всегда найдется, чем позабавиться: есть и другие «гости», которых придется «провожать от собак». Пусть и Эзиз-хан с Артыком потешатся там в песках... А ну, открывай, живо!

Тюремщик вывел Сары. Не глядя на него, Артык молча дал знак своим джигитам. Сары с ненавистью взглянул на Пеленга и Артыка и пошел, сопровождаемый джигитами.

Артык приказал одному из джигитов посадить пленника на коня позади себя, и когда подальше отъехали от Ак-Алана, натянул повод.

Они сидели на конях рядом, плечо к плечу, но Сары, отвернувшись, смотрел в сторону. Он не ответил на приветствие, не подал Артыку руки, не захотел отвечать на его вопросы. Артык в конце концов сердито спросил:

– Сары-ага, кем ты считаешь меня?

И тогда пленник, окинув Артыка гневным взглядом, ответил:

– Я считал тебя мужественным и честным юношей, но жестоко ошибся. Теперь вижу: снаружи ты разукрашен, а внутри набит всякой гадостью... Не терзай больше своего земляка. Вот просторы полей – я твой пленник. Ты выполняешь приказ своего хана, так кончай же скорее! Но не забудь: придет время, когда советские люди будут разыскивать Сары. Тогда все, что я переживаю теперь, падет на твою голову. Как ты ответишь Аширу?..

– Сары-ага!.. – воскликнул Артык и, не в силах сказать больше ни слова, обнял пленника.

Взгляды их встретились. Сары увидел то же радостно улыбающееся лицо Артыка, какое он видел, когда они оба, получив свободу, обнялись во дворе ашхабадской тюрьмы. И он пожалел, что наговорил так много обидных слов этому истинному другу, избавившему его от смерти. Но Артык был восхищен мужеством своего земляка, который так спокойно шел на смерть за счастье народа, и потому горькие упреки Сары он выслушал без обиды, как слушал бы своего отца.

Артык знал об агитации, которую вел среди дейхан Ашир. Знал он и о том, что Сары продолжал работу Ашира: прогнал эзизовских сборщиков налогов и готовил дейхан к восстанию против ак-аланского хана. Но про то, что Сары попал в когти Эзиза, ему сказали в последнюю минуту, когда нога его была уже в стремени Мелекуша. Рассказав Сары о своей стычке с тюремщиком, о разговоре с Пеленгом, Артык сообщил, какая участь ждала пленника этой ночью.

Сары и без того понимал, что его собирались «проводить от собак». Три дня, сидя в темной и сырой коровьей землянке, с минуты на минуту ждал он прихода своих палачей... Теперь он радостно вдыхал чистый степной воздух. Всюду, куда ни глянь, расстилались зеленовато-желтые кроны невысоких кустов саксаула, покачиваемые свежим осенним ветерком. В чистом прозрачном воздухе резвились неутомимые жаворонки, разливая свою нескончаемую песню. И, как провозвестник завтрашнего светлого дня, улыбалось своим румяным лицом клонящееся к закату солнце...

Конечно, одному только Артыку обязан Сары тем, что он увидит тот завтрашний светлый день. Ему захотелось вновь обнять своего избавителя. Но он вспомнил, что Артык остается в рядах врагов, и пристально посмотрел на эзизовского сотника.

– Артык, – негромко заговорил он, – ты отважный юноша. Не хочется верить в то, что ты таишь в сердце черное, хочешь зла дейханам. Они и теперь с любовью вспоминают тебя. А кроме того, ведь ты и не глупый парень... Но я не понимаю, как ты до сих пор не понял своей ошибки. Артык, мне жаль тебя.

Слова Сары задели незажившую рану в сердце Артыка. Он с волнением и болью стал объяснять свою ошибку:

– Сары-ага,—заговорил он, – с того самого дня, когда в моих руках оказалось вот это оружие, я чувствовал, что пошел неверным путем. Не раз пытался я прекратить эти муки, но до сих пор безуспешно. Ни словом, ни делом я не вредил советской власти. И говорю я сейчас об этом не для того, чтобы оправдать себя. Я стою во вражеском лагере – кто мне поверит? Но это – голос моей совести. Раз сделан этот шаг – его не возьмешь обратно. Это все равно, что вбитый в стенку ржавый гвоздь стараться выцарапать ногтями... Сары-ага! Вот эту встречу с тобой считай моим разрывом с Эзизом. Приеду в Мары и, чего бы это мне ни стоило, перейду на сторону Красной Армии. Я заверяю тебя, как отца, что то свое намерение я выполню... А тебе желаю еще более успешной работы на пользу советской власти. Передавай привет землякам. Пусть не обижаются на меня. А теперь прощай! Да суждено будет нам более счастливо встретиться после победы! Сары крепко обнял Артыка:

– Верю тебе, Артык, как родному сыну, и радуюсь за тебя!

Одному из джигитов Артык приказал:

– Отвези Сары-ага в аул Гоша, потом догонишь нас.

А сам отпустил поводья и во весь опор помчался вперед.