Текст книги "Решающий шаг"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 55 страниц)

Глава двадцать восьмая

Весна еще только переходила в лето, а положение с хлебом в Теджене стало крайне напряженным. Население не получало и полуфунта хлеба на душу. Свирепствовали эпидемические заболевания, смертность росла. Контрреволюция делала главную ставку на голод. Это же являлось основной задачей и государств Антанты. Помогая атаману Дутову, организуя и вооружая басмачество, они стремились отрезать Туркестан от России и Кавказа, чтобы костлявой рукой голода задушить здесь советскую власть.

Чернышов ночи не спал в поисках выхода из небывало тяжелого положения. В эти дни он получил некоторую передышку: со стороны Ташкента стал понемногу поступать хлеб из продовольственных эшелонов, отправленных по распоряжению Сталина из Царицына. Пришел хлеб и на пароходах через Каспий. Правда, часть его захватили в Красноводске восставшие белогвардейцы, немало осталось его в Ашхабаде, но все же пятнадцать вагонов, около пятидесяти тысяч пудов зерна, дошло до Теджена. Это позволило Чернышеву несколько увеличить хлебный паек в городе и даже отпустить часть зерна для посева в аулы, беднейшим дейханам.

А тем временем благоприятная для посевов весна восемнадцатого года окрылила надежды дейхан. Зазеленели поля, появились съедобные травы – чеснок, ранняя лебеда. Дейхане, нахлынувшие зимой в город, начали понемногу возвращаться в аулы. С раннего утра до заката солнца копошились они на полях, делали грядки, закладывали бахчи, сеяли кунжут, а кто нашел семена, сеял и джугару. В начале лета заколосился и начал желтеть не взошедший в прошлом году ячмень, – можно было уже собирать созревающие колосья. В густой бахчевой листве появились дыньки – и они шли в пищу.

Теперь у дейхан не оставалось времени на долгие беседы в тени кибиток. Но тем оживленнее проходили беседы по вечерам. После дневной жары вечерами дул легкий ветерок. Полная луна разливала молочно-белое сияние. Месяца два тому назад дейхане только и думали, только и говорили о хлебе. Теперь беседы часто касались политики. Каждый по своему разумению давал оценку советской власти.

– Ба, ей-богу! Советская власть ни на какую власть не похожа. Кончился год, а она и не требует налога!

– Где там! Наоборот, – еще и кормит голодных!

– А кое-кому дает и зерно на посев!

– Все-таки я сомневаюсь.

– Почему?

– А кто у нее служит? Опять прежние люди: хромой мирза, волостной Ходжамурад...

Гандым, почесывая бок, возразил:

– Э, брат, не говори так! Есть и новые люди.

– Кто?

– А Иван, друг Артыка!

– Один Иван что?..

– А Тайлы-Таган? А Ашир, Мавы? Нет, теперь и наши люди сидят в управлении.

– Да, это не такие люди, как полковник. Они не брызжут слюной, а говорят так, словно в близком родстве с тобой.

– Что ни говори, а прежних порядков нет.

– Какие там прежние порядки! Ты скажи, молодец, как они спасали народ от голодной смерти!

– Вы меня послушайте! Я был у них в городе на собрании. Они не говорят «будь что будет», не приказывают, как начальники, а спорят о каждом деле и потом руки поднимают. За кого больше рук поднимется, на стороне того, считай, и правда. По-народному решают дела.

– Раньше было так в управлении: не сунешь стремянному или сторожу, так и дверей не увидишь. А теперь сидящие там встречают тебя, как родного брата.

– И Куллыхан такой?

– А что один Куллыхан? По-моему, и у него дорога под ногами не очень гладкая, не сегодня-завтра он тоже слетит со своего места.

Тут же среди дейхан сидел Ашир. Он иногда выезжал в аулы по поручению Ивана Тимофеевича, который стремился укрепить связь совета с дейханами. Бывая в своем ауле, он помогал матери по хозяйству и часто оставался провести ночь под родным кровом.

– Советское правительство, – сказал он, – не один человек. Советская власть – это сам народ. Он должен выбирать всех, от старшины в ауле до самого высшего. Все члены совета и председатель тоже должны быть выбранными. Если это сейчас не проводится в полной мере, так только потому, что не весь народ это понял.

Гандым похлопал по спине несговорчивого соседа:

– Эх, где тебе спорить с Аширом! Он все земли прошел, по-русски говорить умеет. Это он и царя свалил!

Кто-то возразил Аширу:

– Что ж, выборы – трудное дело? Собрались, поговорили – и выбрали. Разве мы не выбираем и мираба сразу, как сядем?

– Да, выбираем, как сядем, а потом целый год и плачем. Сколько мирабы сожрали народного добра!

– А что, сейчас нет негодяев? Говорят, в город привезли пятнадцать тысяч пудов зерна. А сколько, думаешь, слопал Куллыхан со своими дружками?

– Кто такой Куллыхан – известно. А надо и то сказать, что при старых порядках ни одного фунта этого зерна не досталось бы дейханину.

– Верно!.. Разве не советская власть спасла нас от голода?

Ашир опять вступил в разговор:

– Дом разрушить легко, построить трудно. А тут дело более сложное. На развалинах старого строится новое государство. Пока советская власть окрепнет, немало еще у нее будет таких прихвостней, как хромой мирза. Но его нельзя смешивать с советской властью. Советская власть говорит: земля и вода должны принадлежать не баям, а дейханам – тем, кто трудится в поте лица...

– Молодец, Ашир! – похвалил Гандым. – Вот правильные слова!

– ...Заводы, фабрики и железные дороги должны перейти под контроль рабочих и стать собственностью советского государства, то есть народа.

– Эге! И Артын-ходжайн будет на это согласен?

– А где твой ходжайн?

– В этом году у него на водокачке сова поет!

– Постепенно все уладится, – продолжал Ашир. – Надо только, чтобы каждый помогал советской власти. Советское правительство – это наше правительство. Во главе его – мудрый Ленин...

– Да, вот тот, кого зовут Лейлин, – говорят, – богатырь.

– Если бы он не был сильным, разве он опрокинул бы царя?

– Он друг всех народов, наш брат, – закончил Ашир.

– Я слышал, у Лейлина есть свое войско, – большевики.

Ашир улыбнулся:

– Подожди немного, и ты поступишь в это войско.

– И поеду в Петроград?

– Зачем в Петроград? Организация Ленина есть и в нашем городе. Может, позже и в наш аул придет.

– Эге, Ашир! Значит, и ты его нукер?

– Я с ним всей душой.

– Я же говорил, что Ашир молодец!

Было уже близко к полуночи. Все разошлись по кибиткам и шалашам, Ашир остался один. Год своей жизни он провел на тыловых работах, уже полгода ходит вдовцом. Хотя он и дал Артыку слово, что не женится, пока все не наладится в мире, но одиночество тяготило его и часто заставляло задумываться. Посеянная им пшеница хорошо взошла. Ячмень созревал. Дыня разбросала плети во все стороны... Может быть, жизнь теперь и станет лучше, но кто будет сидеть в его кибитке?

Состояние Ашира было похоже на то, в котором находился Артык весною шестнадцатого года. Приезжая в аул, он и вечером, ложась спать, и утром, вставая, все думал о семейной жизни. Из девушек аула больше всех привлекала его сестра Артыка – Шекер.

Но Шекер пошел лишь шестнадцатый год, а он – вдовец! Понравится ли он Шекер? Согласится ли Нурджахан отдать дочь за вдовца? Что скажет Айна, и как на это посмотрит Артык? Ведь он опять ушел к Эзизу, и теперь они – снова враги!

И Ашир пришел к выводу, что его мечта о Шекер несбыточна. Разве потерпел бы он, если бы его враг вознамерился искать с ним родства? Характер Артыка достаточно хорошо известен Аширу. И все же он чувствовал, что Шекер все больше завладевает его сердцем. Он думал о ней целыми днями и чуть не каждую ночь видел ее во сне. Часто оставаясь наедине с самим собой в поле, он, думая о Шекер, принимался вдруг петь, как Артык когда-то.

Однажды под каким-то предлогом Ашир отправился в кибитку Артыка. Нурджахан встретила его, как родного сына. Айна разговаривала с ним, как с близким человеком. Но Шекер!.. Ей как будто неловко от присутствия Ашира. Встретившись с ним глазами, она тотчас отводит их. Свесив косы по обеим сторонам груди, она сидит над вышивкой, опустив глаза, и лишь временами бросает на гостя быстрый и незаметный взгляд. То она поднимает одно колено, то другое, быстро-быстро оторвет нитку и медлит, вдевая ее в ушко иголки. Все это говорит Аширу, что она не стала еще вполне взрослой. Но ее открытый лоб, круто изогнутые тонкие брови, губы, которым так и хочется улыбаться, слегка вьющийся локон на полной щеке доводят Ашира до опьянения. Он всегда считал дом Артыка своим, а теперь совсем потерялся. Руки у него не дрожали, но, переливая чай из пиалы в чайник, он пролил его на ковер. Ему хотелось заговорить с Шекер, и он не решался, боясь, что она не ответит ему.

«Любовь, оказывается, делает человека беспомощным,– думал Ашир.– Может быть, Шекер ни о чем и не подозревает. Но почему же Айна не заговаривает о Шекер? Айна знает что такое любовь. Разве она не видит, что я хожу вдовцом? Или она считает, что я недостоин Шекер? Может, ей и в голову не приходит, что в душе Ашира могут возникнуть такие намерения? Ведь она не знает, что мы с Артыком – враги. Так почему же она не хочет помочь мне? Или сытому от голодного вести нет, – уже забыла о своей любви? Забыла и не хочет отплатить За мое добро. Неужели с замужеством у нее так переменился характер?..»

И, сдерживая волнение, Ашир сам заговорил о Шекер:

– Шекер, оказывается, стала уже взрослой девушкой!

Айну не удивили эти слова. Каждый может сказать такое о девушке, которая действительно стала взрослой. Правда, она заметила, что Ашир произнес это каким-то сдавленным голосом, но не обратила на это внимания и просто ответила:

– Да, Шекер быстро растет. Посмотри, она и сидит, как взрослая, глаз не подымет.

Шекер хотела улыбнуться, уже блеснули ее ровные и белые, как у ягненка, зубы. Но она тотчас же вспомнила, что она – взрослая девушка, и приняла серьезный вид, будто не слыша, что речь идет о ней. Ашир опять спросил Айну:

– Может быть, уже приходили и свататься?

Шекер сердито покосилась на Ашира. Айна ответила:

– Нет, Шекер еще слишком молода. Мы пока сватов и на порог не пускаем. Да мы и не хотим отдавать Шекер в далекий край, пусть лучше будет у нее муж из наших аульных.

У Ашира забилось сердце. Он решил, что тут Айна подразумевает его самого. Заметив улыбку на губах Шекер, он принял ее за подтверждение слов невестки.

После шутливого разговора о Шекер заговорили об Артыке. Айна упрекнула Ашира:

– Ашир, ты ему друг, – почему же ты его не удерживаешь?

У Ашира чуть не сорвалось резкое слово. Вовремя вспомнив, что Айна ничего не знает, он прикусил губу. Потом хмуро проговорил:

– Айна, ты знаешь Артыка не хуже меня. Если он что-либо решил – никого не послушает. Из-за этого своего характера он и попал на неверный путь.

– Разве ему мало, когда говорят, что он убил Халназара? А теперь прошли слухи, что его нукеры расправились и с Бабаханом.

Насчет Бабахана у Ашира было определенное мнение. Тут он заговорил прямо, не кривя душой:

– А если и так, Айна? От такого дела на совести Артыка не будет пятна.

– Разве хорошо это – пролить кровь человека, сидящего дома?

– А кто тебя, силой взвалив на коня, увез из тростников от Артыка?

– Да это же были халназаровские!

– Халназар это сделал, опираясь на Бабахана. А кто вас с Артыком стащил с коня?

– Разве это были не джигиты бая?

– Нет. Это были собаки старшины Бабахана. А кто заковал в кандалы и заточил в темницу Артыка?

– Это были царские чиновники.

– А Бабахан чьей собакой был? Кто, как не он, вырывал у дейханина изо рта последний кусок, чтобы набить брюхо Халназару! Не он ли и меня послал на тыловые работы?

– Ашир! И я не хочу, чтобы Артыка топтали ногами. Я до сих пор не могу забыть его мстительных слов, когда его свалили с гнедого. Но ведь у Артыка не две жизни. Он не считается с силой, не жалеет ни себя, ни меня.

– Айна! И мы с Артыком кое в чем не сходимся. Но я его уважаю за прямоту, за отвагу. Я верю, что он поймет свою ошибку. И может быть, я его больше твоего люблю.

Нурджахан, вспомнив о самоотверженности Артыка, всплакнула. Прервала молчание Шекер и тоже заговорила о мужестве брата. Ашир почувствовал себя как в родной семье. Забыв о том, что он сам стрелял в Артыка, он пылко воскликнул:

– Кто протянет руку к Артыку, тому я отрублю ее по самое плечо!

Взволнованная Нурджахан со слезами на глазах обняла Ашира:

– Аширджан! И ты мое дитя!

Конец второй книги.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава первая

Вооруженные силы контрреволюционной «Кокандской автономии» были разгромлены красногвардейцами в феврале тысяча девятьсот восемнадцатого года. Но враги советской власти не унимались: семнадцатого июня в Ашхабаде была сделана первая попытка контрреволюционного переворота, подавленная революционными рабочими. А одиннадцатого июля эсеры, меньшевики, контрреволюционно настроенные офицеры царской армии и туркменские националисты вновь подняли восстание. Двенадцатого июля они захватили власть в Ашхабаде и Кизыл-Арвате. Прибывший в Кизыл-Арват с особыми полномочиями чрезвычайный комиссар Закаспийской области Фролов был убит, а небольшой отряд кизыл-арватских красногвардейцев и большевиков почти полностью уничтожен. В тот же день белые расстреляли председателя Кизыл-Арватского ревкома Дианова и членов ревкома Губкина, Будникова и Каско. Несколько позже та же участь постигла и ашхабадских большевиков: Батманова, Молибожко, Розанова, Теллия, Житникова, комиссаров Красной гвардии и членов совета. Они были без суда расстреляны белогвардейцами у железнодорожной станции Аннау, юго-восточнее Ашхабада. В столице области было организовано контрреволюционное «правительство» во главе с эсером Фунтиковым.

Захватив власть в центре Закаспия, эсеро-белогвардейские заговорщики обратились за помощью к английской военной миссии в Иране, и мастер кровавых колониальных провокаций генерал-майор Маллесон двинул англо-индусские войска на север, к русско-персидской границе. Своим представителем в Ашхабад он послал капитана Тиг-Джонсона.

В середине лета тысяча девятьсот восемнадцатого года усилиями английских интервентов, успевших к этому времени создать очаги контрреволюции по всей Средней Азии, советский Туркестан оказался в замкнутом кольце врагов. На юго-востоке, в Ферганской долине, хорошо вооруженные басмачи, поощряемые английским консулом в Кашгаре, сэром Маккертнэем, начали осаду городов, копей и нефтяных промыслов. На востоке подняли восстание, стремясь к захвату Алма-Аты, верхи семиреченского казачества, с которыми «поддерживал связь» тот же сэр Маккертнэй. На севере атаман Дутов снова захватил Оренбург, перерезав железнодорожную магистраль Ташкент – Москва. На северо-западе отряды эмира Бухары, ташаузский хищник Джунаид-хан в Хиве и английский флот на Каспийском море замкнули это вражеское кольцо. Весь Туркестан был наводнен шпионами и тайными военными агентами генерала Маллесона. При таком положении «генерал от интервенции», по-видимому, не сомневался, что ему удастся осуществить план отторжения Туркестана от Российской Федерации Советских Республик. Так или иначе, англо-индусские войска Маллесона к двенадцатому августа завершили путь от Мешхеда к русско-персидской границе и перешли ее в ста километрах юго-восточнее Ашхабада.

Тем временем, в ожидании англичан, белогвардейское «правительство» Фунтикова решило поднять и туркмен на борьбу против советской власти. В окрестностях Ашхабада был созван съезд представителей туркменской торговой буржуазии, баев и духовенства. Со стороны разгромленного еще в июне «национального комитета» на этот съезд приехали и скрывавшиеся где-то Ораз-Сердар и Нияз-бек со своими офицерами. После громких речей против большевиков и советской власти буржуазные националисты решили объединиться с эсеровско-белогвардейскими мятежниками. Съезд принял обращение к туркменам, в котором призывал их взяться за оружие. Ораз-Сердар был введен в состав «правительства» и вместе с Нияз-беком поставлен во главе туркменского войска.

В Теджене наступили тревожные дни. Белогвардейский переворот в Ашхабаде и Кизыл-Арвате стал совершившимся фактом, и было ясно, что белые не сегодня-завтра двинутся по линии железной дороги на Теджен, Мары, Чарджоу, и, может быть, дальше, в сторону Ташкента. С немногочисленным отрядом Красной гвардии Тедженский совет не мог держаться даже против Эзиза, которому за последние месяцы удалось навербовать в свой отряд большое количество нукеров. Между тем стало известно, что Эзиз готовится в ночь или под утро напасть на город.

Взвесив все, Чернышев решил немедленно отступить в сторону Мары, на восток. Он провел совещание с верными советской власти рабочими и красногвардейцами, затем созвал экстренное заседание исполкома и внес свое предложение. Неожиданно против отступления из Теджена стал резко возражать Куллыхан, осыпая председателя совета оскорблениями и обвинениями его в трусости.

– Я знал, что ты здесь – только гость! – кричал он, размахивая кулаками. – Беспокойное время у тебя хватало смелости на все, ты даже на меня орал. Но как только стало опасно, ты готов взять хурджун на спину и бежать туда, где поспокойнее. А за все дела, которые ты натворил здесь, должен отвечать я? Не бывать этому! Не померявшись силами с белыми, отряд отсюда и шагу не сделает. Пока я жив, буду стоять поперек пути таких дезертиров, как ты!

Чернышеву не стоило большого труда разгадать, неожиданный маневр Куллыхана. Так вот, оказывается, каков настоящий результат поездки хромого писаря в Ашхабад! Вот почему Фунтиков и Дохов поддерживали Куллыхана и защищали от всех попыток выгнать его из Тедженского совета! Сама собою напрашивалась мысль, что Куллыхан в сговоре с ашхабадскими предателями. Теперь он явно бил на то, чтобы сорвать организованное отступление и, оставшись в Теджене, соединиться с наступающими белогвардейцами. Чернышов понял, что сейчас он обязан во имя интересов револю-ции действовать со всей решительностью.

– Куллыхан, – ответил он сдержанно, с суровыми нотками в голосе, – ты ошибаешься. Я здесь не гость и не случайный человек. Любой куст гребенчука в Теджене мне дорог, любое место на советской земле для меня – родина. За каждую пядь этой земли я готов отдать жизнь. Но я не поддамся на провокацию. Мне жизнь еще нужна для борьбы за рабоче-крестьянскую власть, для уничтожения врагов Советов. Не думай, что нам непонятен истинный смысл твоего предложения. Ты и раньше не раз становился на неправильный путь и делал это не по ошибке, а сознательно. Нельзя сказать, что у тебя мозги не работают, но они работают всегда в одном направлении – расстраивать все, что предпринимает совет...

Перебивая Чернышова, Куллыхан закричал:

– Мои мозги не гости в моей голове, они постоянно в ней!

– Вот это я хочу сказать: все, что ты делал, ты делал вполне сознательно, то есть обдумывая каждый свой шаг. Тебя поддерживали влиятельные люди в Ашхабаде, ныне —наши враги, а я не проявил достаточной настойчивости. В этом, конечно, большая моя ошибка. Из-за этой ошибки ты и получил возможность творить всякие безобразия, прикрываясь личиной преданности советской власти. Давно пора сорвать с тебя эту маску...

– Не тебе рассуждать об этом! – крикнул опять Куллыхан. – Есть люди повыше тебя! Меня и в Ташкенте знают!

– Ты хочешь сказать, что военный комиссар республики Осипов больше прислушивался к твоим советам? Мне это хорошо известно. Осипов со своим отрядом красноармейцев и нашими красногвардейцами мог легко разгромить Эзиза в Ак-Алане, но не ты ли отсоветовал ему это сделать? А вот теперь небольшой наш отряд красногвардейцев ты предлагаешь поставить под удар со стороны ашхабадских белогвардейцев и со стороны того же Эзиза. Ты хочешь всех нас, сидящих здесь, и всех наших красногвардейцев предать в руки врагов, так, что ли?..

Ашир, сидевший с винтовкой в руках, все время внимательно слушал, бросая яростные взгляды на Куллы-хана. При последних словах Чернышова он вскочил с места и крикнул:

– Иван! Лучше разделаться с негодяем раньше, чем он предаст нас!.. – И он загремел затвором винтовки.

Чернышов движением руки остановил его и продолжал свою речь:

– Надо вот над чем пораскинуть мозгами и Куллы-хану и некоторым другим... Советская власть – это власть огромного большинства народа. Ее не победят ни белые, ни англичане, которые стремятся захватить Туркестан. Правда, положение у нас очень тяжелое. Враги советской власти, надеясь на поддержку английских войск, обнаглели. Им удалось захватить некоторые города Туркестана. Но мы убеждены, что и на этот раз сумеем подавить мятеж и советское знамя будет развеваться над всей нашей землей. Пусть сегодня нам приходиться отступать, – завтра мы перейдем в наступление. Я уже говорил, что у нас еще нет приказа оставить Теджен, но только потому, что Ташкент не располагает полными сведениями о создавшейся обстановке. Мне стало известно, что бронепоезд белогвардейцев и их эшелоны уже двигаются на нас со стороны Ашхабада. Если Эзиз вздумает перерезать железную дорогу с востока, мы окажемся здесь в безнадежном положении и погибнем без всякой пользы для советской власти, Решение может быть только одно: мы должны отступить к Мары. Как председатель совета, я обязан сейчас взять в свои руки командование нашим небольшим отрядом красногвардейцев и всеми, кто пойдет сражаться за советскую власть. – Иван Тимофеевич бросил суровый взгляд на хромого писаря. – Понятно это тебе, Куллыхан? В качестве полновластного военного начальника я не буду советоваться и спорить, я буду приказывать и требовать беспрекословного повиновения. Приказываю: первое – тедженскому отряду Красной гвардии немедленно погрузиться в приготовленный на станции эшелон; второе – вооружить и присоединить к отряду всех рабочих и дейхан, которые добровольно изъявят желание отступить в Мары для дальнейшей борьбы с контрреволюцией; и третье – со всеми, кто будет противодействовать выполнению приказа, поступать по законам военного времени.

Такого крутого поворота Куллыхан не ожидал. Он выступил против Чернышова, считая, что командование отрядом по-прежнему остается в его руках. Что же теперь делать? Куллыхан мысленно перебирал людей, которые могли бы поднять оружие против Чернышова.

Их было немало в отряде, но они не присутствовали на заседании совета. А у Чернышева тут были Тайлы-Та-ган, Ашир, Мавы. Слишком поздно Куллыхан заметил в руках у них винтовки. Сильно подействовали на него и гневные слова Ашира. Идти сейчас на открытое неповиновение было бы глупо. Отстать от эшелона? Куллыхан подумал и решил, что это тоже бессмысленно: белые приняли бы его, перейди он на их сторону хотя бы с частью отряда, но вряд ли они пощадят ненужного им одиночку Куллыхана, работавшего в совете.

Вспомнив, что полковник Нияз-бек пообещал вздернуть его на виселицу, Куллыхан тяжело вздохнул, – оставалось только подчиниться Чернышову.

– Иван, я погорячился, – сказал он покаянным тоном,– ты ведь знаешь мой характер. Я понял, что действительно ошибся. Твое решение мудро. Я признаю тебя командующим и обещаю выполнять все твои приказы беспрекословно. Прости меня!..

– Поздно вздумал раскаиваться, – усмехнувшись, сказал Чернышев. – У нас нет времени проверять искренность твоего раскаяния, и потому я тебе приказываю: немедленно сдай оружие! Ашир Сахат, Мавы, – обернулся он к стоявшим у двери красногвардейцам, – передайте арестованного караульному начальнику, пусть приставит к нему часового. При первой же попытке к сопротивлению или бегству – стреляйте!

Вконец растерявшийся Куллыхан вскочил, намереваясь что-то сказать, но Чернышов махнул рукой:

– Разговор окончен!

Несколько вооруженных рабочих, членов совета, тоже поднялись со своих мест, готовые в случае необходимости пустить в ход оружие. Через минуту обезоруженный Куллыхан уже шел под конвоем, недоумевая, как могли так ошеломительно быстро рухнуть все его планы.

Ашир спросил:

– Иван, а может, не стоит таскать его с собой?

– Это дело военного трибунала, – ответил ему Чернышов.

Сделав еще несколько распоряжений, он объявил совет временно распущенным и огласил состав ревкома, которому отныне должна была принадлежать вся власть в Тедженском. районе. Затем, дождавшись возвращения Ашира, пригласил его в кабинет и сказал:

– Ашир, я хочу дать тебе очень опасное и ответственное поручение. Не думаю, что мы будем отступать дальше Мары. Вероятно, подойдут части Красной Армии из Ташкента и самое большее через неделю мы вернемся в Теджен. Может быть, даже двинемся в наступление на" Ашхабад. Но ты должен остаться здесь и поехать в аулы. Нужно сплотить всех дейхан, которые стоят за советскую власть, разъяснить им положение и поднять их на борьбу против наших общих врагов. Найди себе хороших помощников и начинай действовать здесь, в тылу у белых.

– А позволит ли действовать Эзиз?

– А ты не ожидай его разрешения, действуй так, чтобы лишить его опоры в аулах. По-моему, Эзиз двинется в погоню за нами. Только не забывай, что это очень опасное дело, – более опасное, чем встреча с врагом лицом к лицу. В руки белых не попадайся! Я уверен, что ты сумеешь выполнить поручение. Если тебе нужен помощник, возьми с собой Мавы.

– Нет, Мавы тебе больше нужен. Помощников себе я найду в аулах.

Чернышов, протянув руку, тепло посмотрел в глаза Аширу:

– Ну, желаю успеха!.. А увидишь Артыка, скажи ему об аресте Куллыхана и постарайся перетянуть его на нашу сторону.

Через полчаса Ашир один поехал в сторону аула Гоша.

Немного позже половина тедженского отряда красногвардейцев, погрузившись в эшелон, двинулась на восток. Другая половина – дружки Куллыхана – попряталась в городе.. А еще через час из Ашхабада в Теджен прибыл бронепоезд белых.