Текст книги "Решающий шаг"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 55 страниц)

Глава девятая

Наступила осень семнадцатого года. Повсюду в России, не по дням, а по часам, как разгорающееся пламя, нарастал новый подъем революции. Попытки генерала Корнилова двинуть на Петроград войска с фронта, чтобы залить кровью революционный пожар, разгромить Советы и создать правительство военной диктатуры, закончились полным провалом. По призыву Центрального Комитета партии большевиков красногвардейские отряды и рабочих совместно с революционными воинскими частями и тысячами прибывших из Кронштадта матросов встали на защиту столицы и дали сокрушительный отпор генеральской контрреволюции. Заговор корниловщины открыл глаза народу, со всей очевидностью показал предательскую роль и правительства Керенского и запутавшихся в плену у буржуазии эсеров и меньшевиков. В то же время стало очевидным, что партия, руководимая Лениным, партия большевиков, выросла в решающую силу революции. Меньшевики и эсэры все больше теряли влияние в массах, и все чаще рабочие и солдаты, переизбирая своих депутатов, отдавали свои голоса представителям большевистской партии. 31 августа Петроградский совет большинством голосов одобрил политику большевиков, 5 сентября на сторону большевиков перешел Московский совет. Всюду в Советах руководящая роль переходила к большевикам.

С каждым днем росло влияние большевистской партии и в широких массах крестьянства. После разгрома корниловщины и миллионы беднейших крестьян начинали понимать, что только большевики и Советы, подавив контрреволюцию генералов и помещиков, способны избавить их от бедствий войны и наделить землей. Всюду, где существовало помещичье землевладение, крестьяне самовольно захватывали и распахивали помещичьи земли, и никакие карательные меры Временного правительства не могли уже остановить этого движения.

Буржуазное правительство Керенского обнаруживало все свое бессилие перед надвигающейся новой волной народной революции. Всем ходом революционных событий был поставлен на разрешение вопрос о переходе власти в руки рабочих, солдат и беднейшего крестьянства, с новой силой зазвучал лозунг большевистской партии: «Вся власть Советам»!

События в центральной России находили живой отклик в Закаспийской области, как и во всех далеких уголках огромной страны Рабочие, выступившие вначале с требованиями повышенля заработной платы, сокращения рабочего дня и установления на предприятиях рабочего контроля, все чаще бросали работу и выходили на демонстрации, протестуя против политики Временного правительства. Нередко волнения вспыхивали и в аулах. Голодные дейхане, не видя иного выхода „ из положения, то вскрывали ямы с зерном кого-либо из своих баев и делили зерно между неимущими, то поднимали шум, пытаясь не допустить вывоза зерна скупщиками, а то и нападали на какой-нибудь караван с казенным зерном. Из России начали возвращаться люди, мобилизованные на тыловые работы: они уже многое повидали, побывав в революционных центрах страны, многое восприняли от русских рабочих, по народной поговорке, могли уже «отличать белое от черного» и приходили в аулы с новыми мыслями и намерениями.

Необходимо было возглавить революционное выступление не только рабочей, но и дейханской массы, дать им правильное направление. Но в, областном и уездном советах руководящее положение занимали эсеры, меньшевики и буржуазные националисты. В Ашхабаде организатором и руководителем небольшой группы большевиков был солдат Яков Житников. В мае вся организация большевиков состояла там из десяти человек. А к осени большевистские организации существовали уже в Чарджоу, Кизыл-Арвате, Красноводске, Байрам-Али, Мары и в некоторых других местах. Слабы еще были эти организации партии большевиков в Закаспии, но велика была сила большевистских лозунгов, и комиссарам Временного правительства не удавалось подавить растущую революционную активность масс.

В первой половине сентября в Ташкенте революционные рабочие и солдаты подняли восстание и на грандиозном митинге избрали Революционный комитет. Ревком в течение нескольких дней удерживал власть в своих руках, пока сопротивление рабочих и солдат не было сломлено двинутыми на Ташкент правительством Керенского карательными войсками под командованием генерала Коровенченко и его помощника графа Доррера.

Весть о событиях в Ташкенте в первый же день восстания дошла до Ашхабада, и ашхабадские большевики Житников, Молибожко, Батманов выступили на рабочих и солдатских митингах с призывом свергнуть власть комиссаров Временного правительства. Представители ашхабадской организации большевиков выехали в Кизыл-Арват и в пограничную крепость Кушку, чтобы и там поднять рабочих и солдат на борьбу за власть Советов.

Устроили митинг и тедженские большевики. В городе было мало рабочих и солдат, на митинг собрали и дейхан, приехавших по своим делам из аулов. Артык и халназаровский Мавы в этот день случайно оказались в городе и тоже пришли на митинг. Когда оратор рассказал о событиях в Ташкенте, Мавы, захваченный общим подъемом, крикнул вместе с другими:

– Долой Временное правительство! Долой его комиссара! Да здравствует власть рабочих и дейхан!

Крикнул – и смущенно повел глазами вокруг себя: это впервые он раскрыл рот в присутствии стольких людей. Его мысленному взору тотчас же представился Халназар. Мавы показалось, что бай смотрит на него злобно, с ненавистью, и от этого взгляда точно озноб прошел по его телу. Как всегда, желая умиротворить бая, Мавы мягко улыбнулся, но вдруг, словно чем-то ободренный, поднял голову и громко крикнул:

– Долой бая! Долой Халназара!

Его голос потонул в общем гуле голосов, наперебой повторявших боевые лозунги революции.

Повсюду росла боевая активность масс. Местные комиссары Временного правительства, эсеры, меньшевики, буржуазные националисты не останавливались ни перед какой подлостью и изменой, не пренебрегали никакими средствами для того, чтобы расстроить и подавить эту активность. Они готовились применить карательные меры против большевистски настроенных рабочих и на всякий случай вооружали своих сторонников.

Великая Октябрьская революция потрясла всю страну.

С быстротой молнии облетели Россию гениальные слова Владимира Ильича Ленина, восторженно встреченные днем 25 октября депутатами Петроградского совета:

«Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась... Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма».

В Туркестане, как и в некоторых других окраинных областях России, контрреволюционные офицеры и юнкера-корниловцы, правительственные чиновники, кадеты, правые эсеры и местные буржуазные националисты ответили на победу социалистической революции вооруженной борьбой против Советов.

Была последняя ночь октября. На открытой площадке тедженского клуба железнодорожников шло многолюдное собрание. С докладом по текущему моменту выступал приехавший из Ашхабада член областного комитета партии большевиков Николай Артамонов. На этот раз среди собравшихся были вооруженные люди: несколько солдат из местного гарнизона с винтовками и примкнутыми к ним штыками, десятка два рабочих с берданками или револьверами. Тут же сидел Мавы, как видно впервые державший в руках берданку, а в толпе у забора стоял, тоже вооруженный, Артык; на поясе у него была прицеплена кобура с наганом и шестью патронами в барабане.

На противоположной стороне площадки, самым крайним в ряду, сидел хромой писарь волостного правления Куллыхан. В последнее время он стал выдавать себя за сторонника большевиков, и из всех присутствовавших на собрании только один Артык хорошо знал, что это был волк в овечьей шкуре. Куллыхан старался не попадаться на глаза молодому дейханину. Повернув ухо в сторону докладчика, он, казалось, внимательно слушал, но черные глаза его беспокойно бегали по лицам толпившихся возле площадки людей. Можно было заметить, что он делал кому-то знаки ближе подвигаться к столу президиума. С краю стола сидел Карташов. Он видел знаки хромого писаря, но не придал им большого значения, – Куллыхан заявил о своей преданности новой власти, считался «своим» человеком.

Ночь была ясная, но безлунная. Сумрак густел. Повеяло ночным холодком, и люди, одетые еще легко, по-летнему, поеживались от легкого озноба. Но перейти в зимнее помещение клуба не представлялось возможным: там шел ремонт. Собрание продолжалось под открытым небом, освещаемое лишь спокойно мерцающими крупными звездами. Тихо и мирно было вокруг, не слышалось даже паровозных гудков, обычно доносившихся со стороны станции.

В тихом сумраке ночи отчетливо звучал голос докладчика:

– ...Петроградские рабочие, солдаты и матросы дали нам великий пример того, как надо бороться за права народа. Под руководством партии большевиков и нашего вождя Ленина они восстали с оружием в руках и добились победы. Буржуазное правительство Керенского свергнуто, его министры арестованы. Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, выполняя волю громадного большинства народа, взял власть в свои руки. В своем первом же обращении к народу съезд объявил: вся власть на местах переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Товарищи, власть Советов – это ваша, рабочая и дейханская власть. Она хорошо понимает нужды народа и ставит перед собой задачей немедленно улучшить положение всех трудящихся. Съезд Советов как верховный орган этой власти уже принял ряд неотложных законов, удовлетворяющих великие чаяния народа: он принял декрет о мире, дав наказ рабочему икрестьянскому правительству России обратиться ко всем воюющим народам и их правительствам с предложением начать немедленные переговоры о справедливом мире; он принял декрет о земле, по которому все земли обращаются во всенародное достояние и право на пользование землей получают все граждане Российского государства, желающие обрабатывать ее своим трудом. И наконец, на последнем своем заседании съезд Советов избрал новое, рабочее и крестьянское правительство – Совет Народных Комиссаров во главе с Владимиром Ильичем Ульяновым-Лениным...

Оживленный гул голосов прервал речь докладчика. С разных сторон раздались восторженные крики:

– Да здравствует власть рабочих и дейхан!

– Да здравствует Ленин!

Мукомол Керим поднялся во весь свой могучий рост и, заглушая все другие голоса, крикнул:

– Народ! Да озарятся очи твои!

Рядом с ним появился рабочий хлопкового завода Герасимов. Он ухватился за руку мукомола и что-то кричал ему на ухо.

Мавы под впечатлением сообщений докладчика размечтался. Мысли беспорядочным роем проносились у него в голове: «Ах, если земля и вода будут разделены поровну, ведь и мне может достаться доля! И вдруг я стану человеком со своим паем воды и наделом земли?.. А Халназар-бай согласится на это?.. Ну, а если даже не будут считаться с ним и скажут: вот твоя земля, – чем я буду ее обрабатывать?.. Но, может быть, быков и лошадей таких баев, как Халназар, тоже поделят между батраками и неженатыми?.. Халназар, конечно, скорее подохнет, чем согласится поделиться своим богатством с такими, как я... А мне-то что – пусть подыхает! Разве он добровольно отдаст что-нибудь, не пролив крови!.. Ах, о чем я беспокоюсь? Раз власть теперь наша, а в руках у меня вот это грозное оружие – что для меня Халназар-бай? Теперь я могу свалить его одним щелчком; стоит только нажать пальцем вот этот крючок – и он повалятся, как мешок зерна с верблюда, когда подрежут веревки...»

– Враги революции, – продолжал между тем докладчик, – пытаются еще оказывать сопротивление. Керенский, которому удалось избежать ареста, двинул на столицу юнкеров и казаков-корниловцев. Советское правительство, как говорится во вчерашней телеграмме, бросило на защиту Петрограда воинские части и боевые суда Балтийского флота. Юнкера подняли мятеж и в Москве. В Ташкенте уже четвертый день идут уличные бои. Возможно, что попытки контрреволюционных выступлений будут и у нас, в Закаспийской области. Но трудящиеся всей России, рабочие, солдаты, крестьяне, отвечают на эти попытки еще большим сплочением своих рядов и вооруженным отпором. На помощь ташкентским рабочим из Кушки уже выступил отряд солдат и железнодорожников в числе пятисот бойцов, вооруженных винтовками и пулеметами, с батареей полевых opудий. Нет никакого сомнения в том, что революция рабочих и крестьян победит на всей необъятной территории России. Несомненно победит, ибо это революция громадного большинства народа!

Громкие аплодисменты покрыли слова докладчика.

Было уже за полночь. Председательствующий Иван Чернышов, радостно поблескивая глазами, протянул докладчику только что полученную им телеграмму.

Быстро пробежав глазами телеграфный текст, Артамонов вновь обратился к собранию:

– Товарищи! Вот еще одно доказательство неисчерпаемых сил народной революции... Из Ташкента вот в этой телеграмме нам сообщают: контрреволюционные казаки, юнкера, мусульманский батальон разгромлены; генерал Коровиченко, его помощник граф Дюррер и все члены Туркестанского комитета Временного правительства арестованы; вся власть перешла к Ташкентскому совету рабочих и солдатских депутатов...

Не успел еще Артамонов дочитать телеграмму, как оглушительно грохнул взрыв. Пыль и комки сухой глины брызнули во все стороны. Граната взорвалась перед столом президиума, стоявшая на столе керосиновая лампа, погасла. Убит ли кто, или ранен – не разглядеть.

Все вскочили с мест, наступило минутное замешательство.

Но вот раздался суровый голос Ивана Чернышова, и группы вооруженных людей по его команде кинулись в разные стороны. Хоть и темна была ночь, но при свете звезд было видно, как убегали злоумышленники и старались укрыться за углами домов.

Вооруженные рабочие и солдаты рассыпались вдоль железной дороги, на церковной площади затрещали частые выстрелы...

Небольшая комнатка в клубе железнодорожников, куда перешли после взрыва Артамонов и Чернышов с группой рабочих активистов, тотчас же певратилась в военный штаб. Никто не знал, каковы силы мятежников, но нельзя было давать им даже временного успеха. Артамонов послал телеграмму в Ашхабадский комитет партии с просьбой подготовить для отправки в Теджен отряд вооруженных рабочих, Чернышов кинулся в казармы и поднял на ноги немногочисленный гарнизон, призывая солдат оказать помощь рабочим.

Василий Карташов оказался выведенным из строя в первые же минуты боя. С револьвером в руке он одним из первых бросился к низенькому забору, отделявшему территорию клуба от церковной площади. Спрыгнув на землю по другую сторону забора, он лицом к лицу столкнулся с неизвестным, который наводил на него револьвер. Два револьвера выстрелили одновременно, противники повалились на землю в разные стороны.

Падая, Василий Дмитриевич поймал взглядом темные фигуры убегавших, слух уловил треск выстрелов. Напрягая все силы, он старался подняться – и не мог. Рука шарила по земле, отыскивая выпавший револьвер. Рядом захрипел бившийся в смертной агонии враг. «Умри, предатель!» – Карташову показалось, что это крикнул он и крикнул громко. Перед глазами поплыло красное знамя, ряды рабочих демонстрантов – и он снова крикнул, поздравляя рабочих с победой. Но голос Кар-ташова был слышен только ему одному. Его тускнеющий взор был устремлен в звездное небо. Вдруг ему показалось, что он окружен своими детишками: каждый из малышей зовет его, о чем-то говорит ему. «Ну, детки, взошла заря нового мира, теперь и для вас наступит Светлая жизнь!» – Говорит Карташов и начинает целовать своих малышей... А вот он уже в светлой, уютной квартире: жена разливает чай, за столом – хорошо одетые мальчики и девочки, все учатся в школах; Карта-шов читает веселое письмо старшего сына – студента одного из столичных институтов... И вдруг этот же сын представляется окровавленным, умирающим на железнодорожной насыпи. «Саша, Саша!» – горестно шепчет, склонившись над ним, Василий Дмитриевич; на глазах у него выступают слезы, он готов разрыдаться. Вспоминаются умершие в разное время братья. «Неужели все еще мало этих жертв, принесенных нами ради счастья, родины, ради свободы? – спрашивает он и отвечает самому себе: – Нет, эти жертвы не напрасны...» И с этим он умер.

Артык, перепрыгнув через клубный забор, встал под деревом и не успел осмотреться, как увидел направленное на него дуло ружья. Тотчас же загремели выстрелы. Несколько пуль пролетели мимо, одна вонзилась в дерево, за которое отскочил Артык. Не помня себя, он прицелился в голову противника и, нажимая на гашетку нагана, выпустил все шесть пуль. Человек с ружьем повалился на землю. Артык подбежал к нему и, не обращая внимания на его стоны, начал ворочать его, – но ни в одном кармане патронов не нашел. Рядом валялась винтовка, обойма в ней тоже была пуста. В это время мимо пробегал огромного роста человек с берданкой в руках. Он гнался за кем-то и вдруг, подкошенный чьей-то пулей, упал. Артык оглянулся: вдоль забора, прячась в его тени, убегал какой-то человек, прихрамывая на одну ногу. «Куллыхан!» – молнией пронеслось в мозгу Артыка. Он схватил винтовку, прицелился, но вспомнил, что в обойме нет ни одного патрона. С досадой отбросил бесполезное оружие и кинулся к упавшему в нескольких шагах от него человеку: Это был Кильван, он уже умирал. Артык быстро снял с него патронташ, зарядил его берданку и побежал за хромым. Но сколько он его ни искал, все было напрасно, – хромой писарь словно провалился сквозь землю. «Какой я дурак! – выругал себя Артык, раздосадованный своей опрометчивостью. – Ну, нет пули, так разве нельзя было разбить ему голову прикладом?..» И он, чувствуя, что смерть Кильвана камнем ляжет ему на сердце, если он не отомстит за него, снова кинулся искать Куллыхана.

Рабочий хлопкового завода Герасимов, высокий и стройный, по всей видимости когда-то служил в солдатах. Во всяком случае, он лучше, чем мукомол, ориентировался в боевой обстановке, и почти ни одна пуля у него не пропадала даром. Он уже уложил троих: лысого эсера из Ашхабада, управляющего заводом Арутюняна, его племянника Вартана и чиновника уездного управления – полковника Белановича. Четвертого он еще не успел узнать, гнался за ним, делая короткие перебежки и временами припадая к земле, и вдруг, когда он поднялся, грудь его обожгла случайная пуля. Земля и звездное небо закружились перед глазами. Теряя сознание, Герасимов упал. Смерть наступила так быстро, что он даже не почувствовал ее приближения.

Мавы в первые минуты стрельбы немного растерялся. Он еще не бывал в бою и не мог сразу понять, где друзья, где враги, куда надо стрелять, куда идти в наступление. Не различая ничего вокруг себя, он крикнул: «Артык, в кого стрелять?» Никто ему не ответил. Все же, несмотря на грохот пальбы, он быстро освоился с обстановкой. Когда Мавы выдавали берданку, ему показали, как отодвигать затвор и вставлять патрон, как стрелять, но теперь, в горячке боя, у него вылетело из головы и то немногое, что он узнал. Непослушными пальцами безуспешно пытался он всунуть патрон в ствол берданки. Всунул, наконец, но ружье с раскрытым затвором не выстрелило. Последовательность ружейных приемов осталась ему непонятной. «Ах, ну не лопата, будь в руках хотя бы кривая сабля, я бы знал, как драться! А у этой чертовины кто поймет ее тайну?» – мысленно жаловался он, вертя в руках бездействующее оружие. Но когда кто-то из врагов кинулся на него, Мавы, держа берданку за ствол, поднял ее и обрушил приклад на голову нападающего. «Вот тебе, изменник, получи свою долю!» – яростно крикнул он. Приклад с треском отлетел в сторону, а нападавший на Мавы грохнулся навзничь. Не успел Мавы опомниться, как кто-то другой из нападающих крепко обхватил его руками, повалил на землю и начал душить. С тыловых работ Мавы вернулся ослабевшим, но благодаря заботам Мехинли. успел восстановить свои силы. Однако и сидевший на нем верхом, как видно, был не из слабых. Его жирная туша давила на Мавы, а мускулистыми руками он все сильнее сжимал ему шею и горло. У Мавы мутилось в голове. В эту минуту ему показалось, что Халназар кричит: «Души!», а Мехинли ласково ободряет: «Мавы мой, сядь на коня стойкости!..» И Мавы, окрыленный своей любовью, с силой рванулся, сбросил с себя противника и, навалившись на него всем телом, тоже вцепился ему пальцами в горло. Но и тот не выпускал Мавы из своих цепких рук. Они душили, давили друг друга, катаясь по земле, били по чему попало руками, ногами, наверху оказывался то один, то другой. Оба задыхались, напрягая последние силы... Наконец, Мавы начал одолевать. Вырвавшись снова наверх, он с силой ударил своего противника головой о землю, и тот потерял сознание. Мавы вскочил на ноги. Перед ним лежал скуластый человек с растрепанным чубом каштановых волос. «Э, да ты, видно, конный казак!» – подумал Мавы. Решив, что добивать лежачего не велика доблесть, он крепко связал казаку руки ремнем и стал ждать, когда он придет в себя. Он заранее радовался тому, что приведет к Ивану Чернышеву пленного и сможет похвалиться перед Мехинли своей отвагой...

Между тем стрельба почти прекратилась, только где-то вдалеке раздавались еще одиночные хлопки выстрелов. Мавы посмотрел на первого из нападавших, которому он прикладом размозжил голову, – тот лежал окровавленный, не обнаруживая никаких признаков жизни, – и ему стало не по себе. Никогда в жизни он не убивал даже курицы, а тут убил человека. Он отвернулся, чтобы не видеть трупа, и рукавом халата отер пот со лба. Однако его смущение и растерянность сменились гневом, он вспомнил издевательства Халназара, его грубую брань, все его хитрости и обман, когда он вздумал отправить на тыловые работы батрака вместо одного из своих сыновей. А когда память восстановила всю картину взрыва гранаты на собрании, Мавы с ненавистью взглянул в сторону убитого и сказал:

– Такая смерть ждет каждого предателя!

Уличный бой продолжался довольно долго. Часть мятежников была перебита, часть арестована, многие разбежались. К концу кровавой, полной тревог и волнений ночи жизнь потекла по новому руслу.

Начинало светать. Группы вооруженных рабочих и солдат снова сходились в клуб железнодорожников. Боя словно и не было, – кругом стояла тишина. Только звучно перекликались по всему городку петухи, возвещая рассвет. Разгоряченные схваткой люди с удовольствием вдыхали свежий утренний воздух. Как будто, и дышать стало легче.

Артамонов и Чернышев были заняты составлением срочных телеграмм в Ашхабад и Ташкент с донесениями о разгроме мятежников.

На улицах и на церковной площади еще убирали трупы, раненых отправляли в больницу. Захваченные в бою мятежники еще раньше были отправлены под конвоем в тюрьму. Но Мавы не знал, где тюрьма. Он сначала привел своего пленника в клуб, затем направился с ним в уездное управление, то кричал на него, то мирно разговаривал с ним и даже давал ему раза два затянуться из своей цигарки махоркой – и так разгуливал с ним по улицам, как погонщик каравана, вышедший в ночной путь. Когда начало светать, Мавы снова привел пленника в клуб. Ствол разбитой берданки лежал у него на плече, в правой руке он держал приклад. Но он с гордым видом шагал за своим пленником, высоко подняв голову.

Увидев Ивана Чернышева и ашхабадского большевика, Мавы вытянулся перед ними по-военному и отдал рапорт:

– Товарищи командиры! Батрак Халназар-бая, солдат большевиков Мавы свою задачу выполнил. Вот привел одного предателя живым. А другой, сами знаете, торпак кушай...

Чернышов крепко пожал ему руку:

– Спасибо, товарищ Мавы.

Мавы не знал, что ответить, замялся. Заметив стоящего рядом Артыка, он тихонько спросил у него: «Как имя нашего вождя?» Но он и сам тотчас же вспомнил и, прикладывая руку к виску, отчеканил:

– Служу нашему вождю Ленину!

Трудно было не улыбнуться, глядя на байского батрака, браво рапортующего командиру-большевику. Улыбались Чернышов, Артамонов, стоявшие вокруг них рабочие и солдаты, улыбался и сам Мавы, поглаживая рыжеватые усы. И вдруг он чего-то застыдился.

– Товарищ командир, – снова обратился он к Чернышову, – я это сделал ненарочно. Не совладал с гневом, хватил через край... Вы уж простите меня.

Чернышев, не понимая его, спросил:

– В чем ты провинился, Мавы?

– Я... я раабил приклад ружья.

Иван Тимофеевич обнял простодушного батрака:

– Это пустяки, Мавы, был бы ты жив и здоров! Революция не обходится без жертв и потерь. Сегодня тяжелы наши потери: убито несколько дорогих наших товарищей...

При этих словах Артык почувствовал укор совести: он был убежден, что мукомола Керима убил Куллыхан, а ему так и не удалось найти хромого мирзу и отомстить за смерть товарища.