Текст книги "Решающий шаг"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

– Это верно, клянусь аллахом! – тотчас же подхватил толстый бек. – По-моему, англичане не устоят против турок. Пусть сказанное мною останется в этих стенах, – но я уже беседовал об этом с одним турецким офицером...

Нияз-бек понял, что его гость не терял даром времени в Ашхабаде.

Ораз-Сердар сообщил некоторые новости, которые только что стали ему известны:

– Казачье командование в Иране подчинилось английской военной миссии. Двадцать казачьих офицеров по поручению англичан уже выехали в Кумбет-кабуз, Ходжанепес, Хиву и Бухару. Русские, вероятно, не смогут сейчас выступить против турок и немцев на Кавказе и в Туркестане, но англичане обязательно выступят. На нашей земле может произойти кровопролитное сражение между большими державами, – сделал он вывод.

Но и это не произвело большого впечатления на присутствующих. По-прежнему вздорны и мелочны были выступления, словно речь шла не о смертельной угрозе родному краю. В речах выступавших было много пустого бахвальства и заносчивости, но каждый из них в сущности оставался глубоко равнодушен ко всему, кроме собственного кармана, и в любую минуту готов был встать и уйти из этой комнаты, как из надоевшей чайханы.

Артык уже раскаивался в том, что пришел на это заседание. «Зачем я здесь? – размышлял он. – Здесь никто и не думает о народе...» Из всего услышанного глубоко врезалось ему в память только одно: Эзиз хочет воспользоваться помощью «национального комитета» для утверждения собственной власти. Но ведь о честолюбивых стремлениях Эзиза совсем недавно говорил и Молла Дурды, а еще раньше – Иван Чернышов. Значит, только он один, Артык, верит в то, что Эзиз борется за благо народа. Да верит ли и он в это?..

В тяжелом настроении ушел Артык из «национального комитета», так и не сумев до конца выяснить его отношение к тедженским делам. В течение совещания он ни разу не попросил слова. Он чувствовал, что никакие, самые горячие речи не тронут этих корыстных людей с прожженной совестью. К тому же сомнение уже закралось в душу: он готов быть верным нукером народного вождя, но почему он должен способствовать проискам честолюбивого хана?..

Глава девятнадцатая

В тот самый час, когда Артык шагал к вокзалу, Иван Тимофеевич Чернышов заканчивал свою речь в Ашхабадском совете. Нелегко было ему выступать перед людьми, большинство которых относилось враждебно к нему и ко всему, что он говорил. Трудность его положения усугублялась еще тем, что ашхабадские большевики – такие, как Теллия, Житников, Молибожко, Батманов и другие, – почему-то отсутствовали. Чернышов только много позже узнал, что их отсутствие не было случайным: сидевшие в областном совете эсеры и меньшевики во главе с Фунтиковым и Доховым умышленно сообщили большевикам более поздний час начала заседания.

Десятки глаз смотрели на оратора настороженно и враждебно.

– Эзиз с каждым днем все больше распоясывается,– говорил Чернышов. – Цели его нам ясны, а действия никого не обманут. Эзиз думает о ханстве, хотя в продовольственном вопросе, чтобы привлечь на свою сторону массы голодающих дейхан, проводит сейчас меры, которые должен бы проводить совет. Если мы будем бездействовать и позволять Эзизу собирать силы, мы упустим время и дождемся повторения в Теджене кровавых событий, которые произошли в Ташкенте, когда автономисты пытались свергнуть там советскую власть. Отряд Эзиза надо разоружить немедленно. Для этэго нужен большой перевес сил, и я прошу оказать нам поддержку посылкой в Теджен отряда красногвардейцев. Наш тедженский отряд Красной гвардии, к сожалению, слишком мал...

В зале поднялся шум. Иван Тимофеевич повысил голос и резко добавил:

– Не думайте, что Эзиз угрожает только нам, в Теджене. Если не принять мер немедленно, он может захватить в свои руки всю область.

– Может быть, и царя восстановит? – иронически бросил высокий, кривой Фунтиков.

– Царя не восстановит, но собственное ханство из рук не упустит.

Выступил лидер ашхабадских меньшевиков – толстый, почти квадратный Дохов. Он начал свою речь в назидательном тоне, давая понять, как плохо разбирается Чернышов в вопросах государственной политики, и заключил:

– Вопрос об Эзизе и ему подобных надо решать с сугубой осторожностью. Обидишь одного туркмена – тысяча их восстанет. Поэтому открыто выступать против Эзиза – бессмысленно. Я не вижу другого выхода, как использовать вражду среди самих туркмен. Нужно заручиться поддержкой других влиятельных главарей...

– Не главарей, а дейханской массы, – перебил Дохова Иван Тимофеевич. – Надо освободить дейхан из-под влияния баев и таких главарей; как Эзиз, наделить их землей и водой, установить, наконец, советскую власть в ауле. А то, что вы предлагаете, похоже на натравливание одной части народа на другую. Это политика царизма, а не советской власти.

– У вас в совете есть такие туркмены, как Куллы-хан. Почему вы не используете их для укрепления своего влияния в туркменских аулах?

– Я уже говорил вам, что полностью доверять Куллыхану нельзя. Он постоянно противодействует мероприятиям совета.

Дохов сердито обернулся к Чернышеву:

– Он противодействует, а ты чего смотришь? Ты же председатель совета? Если не справляешься со своими обязанностями, так зачем сидишь там?

– Нас, большевиков, в совете слишком мало, а вы отсюда поддерживаете наших противников.

– Контрреволюцию, ты хочешь сказать?

– Да. Тайных корниловцев и калединцев у вас тут хватает.

Фунтиков злобно уставился на Чернышова единственным глазом:

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Хорошо понимаю. Почему не хотите сейчас же принять меры к разоружению Эзиза? Не значит ли это, что кое-кто из тайных корниловцев, о которых я говорю, делает ставку на темных людей вроде Куллыхана, а может быть, и на самого Эзиза?..

Выступление Чернышова превратилось в обвинительную речь против эсеровско-меньшевистской верхушки областного совета. Фунтиков ерзал на стуле, то и дело пытаясь прервать оратора. Но он видел, что в зал вошла довольно большая группа кизыл-арватских рабочих и ашхабадских красногвардейцев. Один за другим стали появляться и занимать свои места и большевики – члены областного совета. Это удерживало Фунтикова. Вместо того, чтобы после нового резкого требования Чернышова о помощи ответить столь же резким отказом, председатель вдруг переменил тактику:

– Странное зрелище, – сказал он, после того как Чернышев закончил свою речь. – Приезжает человек, выступает этаким прокурором, обвиняет в контрреволюции чуть ли не всех нас – и все для чего? Чтобы у нас же просить помощи! Удивительно ли, что таким способом действий он восстановил против себя в Тед-жене всех и вся?.. Да, уважаемый товарищ Чернышов, немного позднее мы займемся тедженскими делами. Но от этого вам может не поздоровиться. А пока – вряд ли вы найдете дураков, согласных расхлебывать кашу, которую вы заварили в Теджене. Таких охотников не найдется, так ли я говорю, товарищи?.. – Выждав минуту, как бы для того, чтобы дать возможность членам совета откликнуться на вопрос, Фунтиков с торжеством повернулся к Чернышеву: – Вот видишь, таких чудаков не находится...

– Я согласен поехать в Теджен! – раздался вдруг-голос из глубины зала.

– Кто это говорит? – недовольно спросил Фунтиков.

– Это я говорю, – ответил высокий загорелый красногвардеец, выходя к столу президиума.

Чернышов узнал Алексея Тыжденко – того самого милиционера, который на выборном собрании в клубе железнодорожников в Теджене расспрашивал об Артыке. На секунду опешивший, Фунтиков хотел было вообще снять вопрос о поездке в Теджен, но шум, поднявшийся на местах, занятых кизыл-арватцами, заставил его пойти на уступки.

Не прошло и двух часов, как Чернышов уже возвращался в Теджен в сопровождении красногвардейского отряда Алексея Тыжденко, к которому присоединился еще отряд кизыл-арватцев.

Глава двадцатая

Полковник Ораз-Сердар и Нияз-бек, неожиданно приехавшие в Теджен, решили показать, что они не примыкают ни к одной из сторон, и потому направились с вокзала прямо в дом купца Котура. Купец, заранее предупрежденный телеграммой из Ашхабада, хорошо подготовился к встрече почетных гостей.

Гости проследовали к дому купца в сопровождении небольшого отряда джигитов. Нияз-бек, прежде чем пройти внутрь, сел на стул в передней комнате и вытянул ногу. Молодой джигит, исполнявший при полковнике обязанности денщика и одетый в белую папаху и красный халат с погонами, опустился перед ним на одно колено:

– Баяр-ага, достать щетку или так?

– Как хочешь, только скорее.

Джигит вынул из кармана платок, обтер им грязь с сапога, поправил шпору и тем же платком навел глянец на узкое голенище. Когда был вычищен и другой сапог, Нияз-бек поднялся и с надменным видом прошел на почетное место..

Среди людей, которые пришли посмотреть на представителей «национального мусульманского комитета», был и Молла Дурды. На процедуру чистки сапог он смотрел с возмущением и думал: «Как ему не стыдно заставлять при всех чистить себе сапоги такого же человека, как он сам? И как не стыдно так унижаться самому джигиту?» Нияз-бека он представлял себе солидным, почтенным человеком, и этот маленький франтоватый полковник с бельмом на глазу сразу же ему не понравился.

Купец Котур подобострастно суетился вокруг гостей, не зная, как им угодить. Во время чаепития, выбрав подходящий момент, он стал жаловаться на Эзиз-хана:

– Уважаевые баяры! Наши старейшины! Эзиз-хан, конечно, полезный для нас человек, но иногда переходит меру. Нет-нет, да и хватит через край. Ошибается иногда человек. Что касается противников, – это дело его, но я-то ведь свой человек! А он забрал у меня три вагона зерна. Силой отобрал! Разве это допустимая вещь по шариату? Почтенные гости наши! Он не откажет вам. Прикажите ему вернуть мне эти три вагона зерна!..

Ораз промолчал, а Нияз-бек недовольно поморщился. Конечно, и ему не нравилось, что Эзиз-хан восстанавливает против себя состоятельных людей, но время ли говорить об этом? Он чувствовал, что надо как-то успокоить купца, не роняя достоинства Эзиза. И он сказал:

– Эзиз-хан, по-моему, умно поступил. Я не знаю, как назвать того, кто пожалеет отдать свое добро и свою жизнь нашему великому делу. Что значит в сравнении с этим делом какая-то горстка твоего зерна! Ты – хозяин, мы – твои гости. Потому я не скажу ничего больше, только дам тебе совет: ни с Эзизом, ни с нами, ни с кем-либо еще и не заговаривай об этом. Когда для всех нас придет урожайный год, ты в возмещение потерянного получишь гору зерна.

– Нияз-бек, сынок...

– Господин купец, слово сказано. Если ты не хочешь прогнать нас из своего дома, больше не открывай рта.

– Сохрани аллах, баяр-ага!..

Разговоры с двумя главарями вооруженных отрядов – Куллыханом и Эзизом – не дали никаких результатов. С каждым из них говорили отдельно, каждому дали совет – помириться, но ни один из них не пошел навстречу добрым намерениям приезжего «начальства».

В конце концов вызвали для переговоров обоих сразу. Эзиз пришел в сопровождении Кизылхана и Ар-тыка. Куллыхан привел с собой Келёвхана и Ата-Дяли. Чтобы придать больше торжественности предполагавшемуся примирению, из аулов пригласили самых почетных старейшин.

Но и на тот раз попытка примирить враждующие стороны ни к чему не привела. Куллыхан то и дело бросал колкости в адрес Эзиза. Эзиз некоторое время терпеливо слушал. Наконец, сжав кулак, он повернулся в сторону Куллыхана и с плохо сдерживаемой яростью обратился к нему:

– Эй ты, хромой кривляка, погляди на этих людей! Они самые почтенные люди нашего народа. Как видишь, они не посчитались со своим высоким положением и сами приехали к нам, чтобы водворить мир и благополучие в народе. Считая тебя и меня за разумных людей, они от чистого сердца стараются уговорить нас без брани и крика. А ты, низкая душа, брызжешь ядовитой слюной...

Куллыхан, задрожав от злобы, прервал Эзиза:

– Не распускай свой поганый язык! – и зашарил у себя на боку, ища кобуру.

Эзиз, не обращая на это внимания, продолжал:

– Если тебе мало всего того, что ты натворил, продолжай свои подлые дела! Дай только отбыть благополучно нашим почетным гостям. После этого я сравняю тебе обе ноги!

Куллыхан выхватил из кобуры револьвер.

Эзиз вскочил на ноги, глаза его налились кровью. Его опередил Артык. Он выхватил револьвер у Куллыхана и замахнулся, чтобы рукояткой ударить его по затылку. Присутствующие бросились их разнимать. Келёвхан, дрожа от страха, спрятался за спины других, а тугодум Кизылхан смотрел на происходящее, не зная, принять ли ему участие в драке, или успокаивать Куллыхана. Ата-Дяли подошел к Артыку и сказал улыбаясь:

– Помилуй бог, – это ведь не игрушка. Дай-ка сюда револьвер.

Артык с изумлением посмотрел на спокойное лицо Ата-безумца, в улыбке которого не было ничего обидного, и сам не заметил, как отдал ему револьвер.

Некоторое время все напряженно молчали.

Эзиз еще долго тяжело дышал и не мог прийти в себя.

Молла Дурды был поражен картиной, которую ему случайно пришлось наблюдать. Она повергла его в уныние: «А где же революция? Опять ханы, опять чиновники, баи! Неужели нельзя покончить с ними? Или будет еще хуже?..»

Когда противники несколько успокоились, Нияз-бек, поняв, что увещеваниями ничего не добьешься, решил сообщить предложения, заранее выработанные представителями «национального комитета».

– Куллыхан! – строго сказал он. – Наша забота не в том, чтобы русские создали свою гвардию. Нам дороже всего туркменские джигиты. Это надо понять! Раздор между вами – раздор туркменского народа. Где единство – там бог укрепит, где раздор – разрушит. Я предлагаю обеим сторонам следующее: пусть оба отряда соединятся. Пусть Эзиз-хан останется главой мусульманского управления, а Куллыхан станет командиром объединенного отряда. Пусть они здесь, в нашем присутствии, помирятся от чистого сердца. Нурберды-ходжам, дай им свое благословение!

Эзиз не подал голоса. Не сразу ответил и Куллыхан. Он подумал немного и пришел к выводу, что принять такое предложение никак нельзя. Если сегодня он станет командиром отряда Эзиз-хана, то завтра превратится в его раба. Кроме того, он был уверен, что с помощью отряда красногвардейцев, ожидаемого из Ашхабада, он разгонит отряд Эзиза. Поэтому, не дожидаясь благословения ходжи, он резко ответил:

– Головы двух баранов в один котел не кладут! Если вы действительно хотите нас помирить, то прикажите Эзизу распустить свой отряд и покинуть город. Только на этом я помирюсь. Конечно, я не родня большевикам, хотя и приходится им служить. Но я подчинюсь вашим указаниям только после того, как вы уберете отсюда Эзиза.

Ораз-Сердар, с безразличным видом смотревший на все происходящее, так же равнодушно выслушал и эти слова Куллыхана. Старейшины смотрели в рот Нияз-беку. Вращая своим бельмом на глазу, тот грозно посмотрел на Куллыхана.

– Куллыхан, ты болтаешь вздор! Ты с оскорбительным непочтением относишься к словам представителей национальной власти. Я тебя в последний раз спрашиваю: согласен ты с нашим предложением или нет?

– Нет!

Нияз-бек, подняв дрожащие пальцы к потолку, гневно сказал:

– Ну, ладно! Я тебя еще раз спрошу, когда тебе наденут петлю на шею!

Эзиз-хан и Куллыхан в сопровождении своих нукеров с шумом двинулись в разные стороны. А комиссия «национального комитета» в тот же день вернулась обратно в Ашхабад.

Глава двадцать первая

Наступил вечер. Белые облака, озаренные последними лучами закатившегося солнца, окрасились в красный цвет. В воздухе чувствовалась какая-то гнетущая тяжесть. Даже воробьи, прыгавшие по веткам голых деревьев, с жалобным чириканьем прятались в укромные места.

Со стесненным сердцем прохаживался Халназар по двору караван-сарая. В сумерках он казался ему мрачным, точно тюремный двор. Его удивляло, почему так долго не возвращается Эзиз. Узнав о прибытии комиссии «национального комитета», Эзиз вызвал из аулов своих советников. Однако, когда Халназар-бай и Алты-Сопы явились в Теджен, они его уже не застали. Не дождавшись своих людей и не сказав, куда он направляется, Эзиз выехал из города сразу же после отъезда комиссии. Сказал, что скоро вернется, но вот уже и день прошел, а его все нет.

С тех пор как сбежала Мехинли, Халназар еще не показывался на людях. Сегодня он первый раз приехал в город. Ему казалось, что все сторонятся его. Даже Алты-Сопы под каким-то. предлогом ушел из штаба, и Халназар не находил себе достойного собеседника. «Что, если и мне пойти к кому-нибудь?» – подумал он и стал перебирать в памяти своих городских знакомых. Артына-ходжайна давно не было в Теджене. После того как власть перешла в руки Советов, он распродал свое имущество и выехал на Кавказ. Пойти к купцу Котуру? Едва подумав о нем, Халназар тут же отказался от своего намерения: купцу, может быть, уже известно о бегстве Мехинли, и он злорадствует по этому поводу. На душе стало еще тяжелее: нет, уж лучше никуда не ходить. Халназар решил пораньше лечь спать.

Долго ему не удавалось заснуть. Он продолжал раздумывать над всем, что с ним случилось, и не находил утешения. За последнее время его богатство явно пошло на убыль. Начался падеж скота. От бескормицы овцы стали дохнуть целыми гуртами. Окрестности аула были усеяны трупами его верблюдов. «Может быть, я сам во всем этом виноват? Может быть, я кого-нибудь обидел, и это – судьба, посланная мне богом?—со страхом думал он и молился: – Боже, каюсь перед тобой, сохрани только от худшего! Если мне не придется, подобно Гандыму, попрошайничать, я и этим буду доволен, буду восхвалять тебя!..» Немного успокоившись, Халназар задремал.

Проснулся он от ружейных залпов. В испуге вскочив, набросил на плечи халат и выбежал во двор. Кругом была темнота. Ее прорезали лишь вспышки выстрелов. Слышалась беготня и беспорядочные крики. Нукеры Эзиза, должно быть, были застигнуты врасплох.

– Эзиз-хан!.. Артык!.. – крикнул Халназар, и в ту же секунду обжигающим ударом его толкнуло в грудь. Он закачался, вытаращенные глаза его перестали что-либо различать. – Сынок... Ата-Дяли... Это я... не враг... – пробормотал он и как подкошенный повалился на землю.

В предсмертной судороге он повел глазами и ничего не увидел. Ему показалось лишь, что идет мать Ашира и говорит: «Ах, чтобы кровь плескалась в твоей кибитке! Чтоб умереть тебе не в своем углу!» Халназару хотелось окликнуть ее, умолить, раскаяться, но язык не слушался. Губы шевелились, голоса не было...

Первым перепрыгнул через забор во двор караван-сарая Ата-Дяли. Ему и в голову не приходило, что его могут убить или схватить. Он видел, как закачался и грохнулся на землю Халназар, слышал стоны раненых. Узнав Халназара, он тронул его ногой:

– Эй, бай-ага! Вставай-ка! Разве можно так беспечно валяться во время битвы?

Халназар не издал ни звука.

– О, да он, кажется, и вправду... – со смехом проговорил Ата-Дяли. – Не уснул ли он последним сном?

В совете весь день шла подготовка к нападению на штаб Эзиза. Операция ночью была проведена быстро и решительно. Отъезд Эзиза облегчил дело. Чернышов передал, командование сводным красногвардейским отрядом Алексею Тыжденко и сам находился при нем неотлучно. Алексей Тыжденко еще днем тщательно изучил расположение караван-сарая, где размещались нукеры Эзиза. После полуночи красногвардейцы под его командованием окружили караван-сарай. Караул поднял тревогу, когда сопротивление было уже бесполезно, – красногвардейцы подошли вплотную. Выскочившие из казармы джигиты Эзиза спросонья открыли беспорядочную стрельбу. Со стороны железной дороги им ответили дружными залпами. Это решило исход боя. Полуголые, разутые нукеры Эзиза пустились в бегство через невысокий забор, бросая оружие и оставив посреди двора бездыханное тело Халназара. Караван-сарай был захвачен со всеми лошадьми и оружием эзизовского отряда.

В стороне железной дороги еще кое-где раздавались одиночные выстрелы – то отстреливались, уходя, наиболее упорные из отряда Эзиза. Среди них был и Артык. В первые минуты, разбуженный выстрелами, напрасно пытался он остановить перепуганных, бегущих людей. Увидев, что все потеряно, он и сам бросился наутек – перепрыгнул через забор и побежал, временами останавливаясь, чтобы пустить пулю-другую в своих преследователей.

Красногвардейцы не отставали. Слыша свист пуль над своей головой, Артык понял, что кто-то упорно преследует его, и спрятался за какой-то низкой каменной стенкой. Неподалеку укрылся и его преследователь. В ночной темноте опять замелькали вспышки выстрелов: оба не жалели патронов. Довольно долго перестреливались они, темнота лишала их меткости. Вдруг у Артыка патроны кончились, и он выругал себя за излишнюю горячность. Поединок становился неравным – у Артыка оставалось только несколько патронов в револьвере. Но и преследователь его почему-то замешкался с очередным выстрелом. Слышалось щелканье затвора, а выстрела не было. Не спуская глаз с того места, где находился его противник, Артык начал осторожно приподниматься из-за своего укрытия. Красногвардеец тоже поднялся, – темная фигура его ясно обозначилась на фоне звездного неба. В ту же минуту откуда-то со стороны грохнул выстрел. Красногвардеец взмахнул руками и упал. До слуха Артыка донесся заглушённый зов:

– Тыжденко!.. Алеша, помоги!

Этот зов ударил Артыка в самое сердце. Сомнений быть не могло, – голос был ему хорошо знаком. Не раздумывая ни секунды, Артык подбежал к раненому, нагнулся над ним и, уловив неясное бормотанье, тихо спросил, все еще не веря своей догадке:

– Ашир... Это ты, Ашир?

Раненый приподнял голову. В скупом свете ночи глаза его казались огромными.

– Артык... – прошептал он.

– Да, Ашир, это я.

– Ты?

– Это не я тебя ранил! – взволнованно и торопливо сказал Артык.

Ашир слабо пошевелил губами:

– Зна...ю... – Больше у него не было сил говорить, голова его запрокинулась.

Артык поднял друга на руки и оглянулся. Куда идти? В казармы красногвардейцев? Могут задержать как сотника Эзиза. К Чернышову?..

В стороне послышались шаги. Артык позвал:

– Эй, кто там, помоги!

Человек остановился, потом подошел ближе. В руках у него блеснул ствол винтовки.

– В чем дело? – спросил он настороженно.

– Тедженка!.. Брат! – обрадовался Артык. – Помоги отнести раненого... Вашего раненого, Ашира Сахата.

– Ашира? Он ранен?

Не сказав больше ни слова ,и не подав вида, что узнал Артыка, Тыжденко взял винтовку на ремень и переплел свои руки с кистями рук Артыка.

– К Ивану... К Чернышову... – сказал Артык. – Это недалеко.

Тыжденко молча кивнул головой, и они пошли.

Так на сплетенных руках, то останавливаясь передохнуть, то медленно продвигаясь вперед, они осторожно донесли раненого до домика Ивана Тимофеевича.

Напуганная стрельбой, Анна Петровна еще не спала, с тревогой ожидая возвращения мужа. Услышав тяжелый топот на крыльце и слабый стон раненого, она вскрикнула:

– Иван!.. Что – убит?!

– Не волнуйтесь, Анна Петровна, это не Иван Тимофеевич, – сказал Тыжденко, протискиваясь в дверь.– Мы принесли раненого. Сейчас я пришлю за ним санитаров с носилками, а пока пусть он полежит у вас.

Ашира положили на постель, и Анна Петровна захлопотала вокруг него.

Через минуту Ашир открыл глаза. Первые его слова были обращены к Тыжденко.

– Алеша, – сказал он, – это не Артык ранил меня. Тыжденко взглянул на Артыка выжидающе и недоверчиво.

– Да, не я ранил его, – подтвердил Артык, – но я тоже стрелял в него, мог убить.

Тыжденко повернулся к раненому.

– Успокойся, Ашир, – тихо проговорил он. – Мы успеем еще разобраться, кто друг и кто враг.

Он так и не поздоровался с Артыком, не спросил его ни о чем, не порадовался неожиданной встрече, словно никогда не называл его братом.

– Алеша, – снова заговорил Ашир, – мы с тобой еще не раз увидим, как волки становятся ягнятами, когда видят, что деваться некуда...

Кровь бросилась в лицо Артыку. В эту минуту он вспомнил слова, когда-то сказанные ему Иваном: «Уйдя к Эзизу, ты скоро убедишься, что служишь врагам советской власти и своего народа... А право народа – быть беспощадным к врагам».

Артык понял, что дальше оставаться ему здесь нельзя. Попрощавшись с Анной Петровной, он направился к двери. Никто его не останавливал, не спрашивал, куда он идет. Все же Анна Петровна сказала:

– Артык, ты хоть бы подождал Ивана.

Услышав эти слова русской женщины, говорившей во имя прежней дружбы, Артык растерялся. Это был голос матери, ласковый, идущий от самого сердца; он тронул Артыка до слез. Но оставаться было нельзя.

– Будем живы – увидимся. Прощай, Анна Петровна! – сказал Артык и ушел.