Текст книги "Решающий шаг"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 55 страниц)

С тяжелым сердцем наблюдал Мавы эту бессмысленную смерть старика. Больно было сознавать, что Черкез, которого так любили дейхане, к голосу которого всегда прислушивались, погиб не в борьбе за народную власть, а в рядах врагов народа. На какую-то минуту вспомнились Халназар, аульные баи и Эзиз-хан – это бедствие народное. Мавы еще крепче сжал в руках винтовку и побежал дальше.

За углом он увидел толстяка Покги, который метался по улице, как сурок, потерявший нору. Мавы остановился в нерешительности. Он считал, что стрелять хотя бы и в вооруженного, но знакомого и растерявшегося человека нехорошо, и решил взять мираба в плен. Но когда он подбегал к нему, Покги Вала выстрелил, пуля чуть задела Мавы. Поняв, что врагу нельзя оказывать милосердия, Мавы нажал спусковой крючок. Выронив из рук берданку, Покги упал на спину, как опрокинутая черепаха.

Солнце склонялось к закату. Стрельба прекратилась. Советники и старейшины Эзиза, лежа на песке возле разъезда, подумали: «Наши взяли город!» Но когда они поднялись на вершину бархана, то увидели беспорядочно бегущую со стороны города толпу эзизовских нукеров.

Глава седьмая

Аширу, оставшемуся в Теджене по поручению Ивана Тимофеевича, не удалось увидеть Артыка. Была уже глухая ночь, когда он доехал до Ак-Алана. Он оставил коня в пересохшем русле канала и, стараясь, чтобы ни человек, ни собака его не заметили, пробрался к окраине аула. Вдруг перед ним кто-то прячась, как и он, перебежал дорогу и спрыгнул в сухой арык. Ашир притаился за арычным валом, но вскоре успокоился: человек, пригибаясь, побежал по арыку в противоположном направлении, в степь. И тут произошло что-то непонятное: аул наполнился криками, топотом, визгом.

Оказывается, за несколько минут до этого в одну из кибиток явился непрошеный... зять. Его молодая жена, по обычаю, через месяц после свадьбы вернулась под родительский кров. До полной выплаты калыма молодым не полагалось встречаться. Увидя, что его обнаружили, зять сбежал. Его-то и испугался было Ашир.

Следом за нескромным мужем побежали с палками братья и отец молодой жены. Вместо нарушителя обычая они настигли Ашира и бросились к нему. Ашир чуть было не попался к ним в лапы. Один парень уже схватил его за плечи, но Ашир сбросил его и пустился бежать. Попавшая в спину палка сбила его с ног. Он упал, но тут же поднялся и опять побежал. Четыре-пять человек да аульные собаки погнались за ним. Людей Ашир быстро оставил позади, но с собаками было труднее; они то забегали вперед с остервенелым лаем, то сзади хватали за ноги. На шум выскочили из своих шалашей и кибиток нукеры Эзиза, несколько человек сели на коней. Наконец, Ашир, продравшись сквозь заросли колючек на дне арыка, ухватился за коня. Когда он вскочил в седло, сзади раздались выстрелы. Он ударил коня плетью и исчез в темноте.

На другой день Эзиз со всем своим войском уехал на фронт. В Теджене остался лишь небольшой отряд его конницы для несения караульной службы. Для Ашира открылась возможность свободно ходить по аулам, агитировать дейхан за советскую власть.

Прежде всего Ашир направился в свой аул. Еще издалека увидел он на пшеничном поле жнецов. Их было очень много – так много, что издали склонившихся над невысокой пшеницей людей можно было принять за поникшие и редкие в засушливый год стебли подсолнухов. Ашир понял, что это – евар, помощь, устроенная для уборки урожая на поле кого-нибудь из дейхан. Издавна существовал у дейхан этот хороший обычай – помогать человеку, оставшемуся в своей семье без помощников.

Сегодня собравшиеся на евар жали пшеницу на поле старого дейханина, сын которого ушел на фронт по эзизовской мобилизации. Люди работали быстро, подзадоривали друг друга и жали гораздо старательнее, чем делали бы это на своем поле. По всему полю звучали веселые голоса, раздавался смех. Старые женщины кипятили для жнецов чай, готовили пищу.

Солнце уже высоко поднялось над землей, пришло время передохнуть, подкрепиться едой. Жнецы собрались под ветхим навесом, где прогнившая соломенная крыша местами пропускала солнечные лучи. Рассевшись на разостланных под навесом старых одеялах и рваной кошме, усталые, потные люди потянулись к пиалам, к чайникам. Бросали короткие, шутливые замечания. Но вот появился под навесом Ашир – и все радостно приветствовали его. Давно исчез человек из аула – то ли ушел с красногвардейцами в Мары сражаться за советскую власть, а может, стал жертвой кровавых расправ эзизовских нукеров... Сары, распоряжавшийся сегодняшним еваром, усадил Ашира на почетное место. Некоторое время дейхане подшучивали над Аширом, над тем, что он сначала стал «русом», потом большевиком, а теперь снова нарядился в дейханское платье.

Больше всех, как всегда, хохотал Гандым. Но вдруг он умолк и, серьезно уставившись на Ашира, сказал:

– Ашир, говорят, ты хлопнул хромого мирзу по горбатой спине и затолкал в красный вагон. Это правда?

– Гандым-ага, – улыбаясь, ответил ему Ашир, – ты не смотри, что я в дейханской одежде. Я – солдат Красной Армии. Что мне прикажет командир, то я и должен делать. Это мой долг.

– А вдруг командир прикажет тебе расстрелять хромого мирзу? Тогда как?

– Если военный трибунал вынесет такой приговор и выполнять его прикажут мне, я не стану раздумывать.

– Я всегда верил в тебя. Если и мне дадут в руки оружие, я тоже не остановлюсь ни перед чем... Да, а почему же ты здесь разгуливаешь, почему не сражаешься на фронте?

– Тоже по приказу нашего командования...

Сары, видя, что этим расспросам Гандыма не будет конца, вмешался в разговор:

– Ты молодец, Ашир! – сказал он и обратился к Гандыму: – А ты, дядюшка Гандым, вот что должен понять: сейчас судьба народа решается не только на фронте. Вот мы здесь убираем хлеб. А ведь зерно в руках дейхан – тоже оружие. Оно может служить им на пользу или во вред. Если мы будем слушать наставления Мамедвели-ходжи, нам придется ссыпать зерно в бездонные амбары Эзиз-хана. Тогда труды дейханина за целый год пропадут и пахарь будет побит своим же оружием.

Люди внимательно слушали, что говорил Сары, и возмущенно отозвались на его слова:

– Яд вместо зерна черноглазому ходже!

– Царь брал по одному человеку от пяти кибиток на тыловые работы, а Эзиз забрал столько же людей и погнал их на убой!

– Для народа Эзиз-хан страшнее царя!

Горестно прозвучал голос старика, которому помогали убирать поле дейхане:

– Да, вот и моего сына забрали. И кто знает – вернется ли?

Сары заметил, как загорелись глаза у Ашира, как беспокойно задвигался он на месте, и понял, что ему не терпится поскорее высказать свои мысли.

– Люди, – обратился он,к дейханам, – Ашир лучше нас знает, кто поднял эту войну, кому она нужна и выгодна. Давайте-ка послушаем его!

Все затихли, и Ашир начал не спеша говорить.

– Земляки, – заговорил он, обводя дейхан серьезным взглядом, – мало сломать хребет гадюке, надо ей и голову размозжить, иначе укусит. Для победы народа мало, оказывается, свергнуть царя и правительство капиталистов, баяр, ханов и беков. У них остались и дядюшки и племянники, их верные слуги – офицеры, чиновники, эсеры, меньшевики. Все эти люди, как свора злых, голодных собак, ждали только удобного момента, чтобы напасть на молодую советскую власть. Заручившись поддержкой иностранных государств, они в некоторых местах большой страны подняли вооруженный мятеж. Эсеры, белые офицеры и наши туркменские националисты подняли такой мятеж и в Ашхабаде. Туркестанский Совет Народных Комиссаров не хотел кровопролития. В Ашхабад приехал его чрезвычайный комиссар товарищ Фролов, чтобы установить порядок мирным путем. Но засевшие в Кеши (Кеши – пригород Ашхабада) Ораз-Сердар и Нияз-бек не захотели явиться к товарищу Фролову для переговоров. А когда Фролов сам пришел к ним, они отказались разговаривать с ним, как с представителем советского правительства, – мы, дескать, сами правители области. Фролову оставалось одно: заставить мятежников подчиниться силой оружия. И вот, когда в сторону холмов Кеши было сделано для острастки несколько пушечных выстрелов, эти «правители» и их пошчи разбежались, как перепуганные цыплята...

Молодой дейханин усмехнулся:

– И в наш аул притащился один из этих пошчи – хочет продать и коня и оружие!

– А в Кизыл-Арвате комиссар Фролов попал в расставленные для него сети. Мятежники схватили его, выкололи ему глаза и изрубили саблями; золотоволосую голову и груди его жены пронзили штыками...

– Ох, палачи!

– Захватив власть в Кизыл-Арвате и в Ашхабаде, они так же зверски расправились с большевиками – членами советов и комиссарами. После этого мятежники начали войну против советской власти, двинулись по железной дороге на Теджен и дальше, в сторону Мары. Но это еще не все. Мятежники не осмелились бы начать войну против народной власти, если бы их не поддерживали англичане. Как я слышал, английские войска идут им на помощь из Ирана и уже вступили на нашу землю. Вот какие дела, дейхане. Если придут сюда войска англичан, не останется у вас ни зерна, ни сыновей, ни свободы, ни чести. Иноземный враг высасывает из захваченной им страны все соки жизни, несет народу нищету, голод, слезы...

– Упаси аллах от такой беды!

– На аллаха надейся, а ослика все же спутай покрепче! – ответил Ашир народной поговоркой и, взяв в руки пиалу, начал отхлебывать из нее полуостывший чай.

Сары воспользовался этим, чтобы подкрепить сказанное Аширом.

– Когда я сидел в ашхабадской тюрьме, – заговорил он, прерывая молчание, – там у нас в камере был один старик, житель Индостана. Много рассказывал он о своей стране, захваченной англичанами. Там англичанин – и царь и бог. Даже простому солдату английского короля индусы должны кланяться в ноги. А о себе самом рассказывает он так: «Я, говорит, тоже дейханин, всю жизнь пахал землю. За неуплату долгов и налогов помещик отнял у меня и землю и воду. Продали с торгов и домишко. Сын работал на фабрике. Не поостерегся, сказал лишнее слово, и английский судья осудил его на каторжные работы. А дочь обесчестил английский чиновник, и ее бросили в дом терпимости. Остался я один, но и одного себя прокормить не мог: случалось, работал грузчиком, а больше ходил голодным. И решил покинуть родину. Да, видно, уж если опутают тебя силки несчастий, вырваться из них трудно. Пришел сюда – посадили в тюрьму...» Вот что такое власть чиновников английского короля, – закончил свой рассказ Сары. – Горька судьба у этого старика индуса, да и не только у него. Весь народ Индостана, как понаслышался я, стонет под ярмом английских чиновников, плантаторов и фабрикантов. И вот теперь думаю: если англичане захватят нашу страну, то для нас наступят, пожалуй, еще более тяжкие времена, чем при власти царских баяр и чиновников.

– А чтобы этого не случилось, – подхватил Ашир,– мы, дейхане, должны поддержать большевиков, партию Ленина. Противостоять иноземному врагу мы сможем только с помощью русского народа. Проклятье изменнику Эзиз-хану, мы должны обессилить его!..

– Как обессилить?

– Каким путем?

– Каким оружием?

– Всем народом! У народа есть такая сила, что возьмется он за землю – земля обратится в золото, возьмется за палку – и палка станет грозным оружием. Если весь народ поднимется на врага, перед ним ничто не устоит... Как ни страшен враг, а не сломить ему стальной силы советского народа, который поднялся на борьбу за свою народную власть. Мятежники будут разбиты. А если вы, дейхане, откажетесь повиноваться Эзиз-хану и будете помогать советской власти, то и победа наступит скоро. Я пришел к вам, земляки, не просто так, повидаться. Меня послал председатель нашего совета Иван Чернышев. Он просил передать вам, чтобы вы не падали духом из-за того, что совет и рабочие-красногвардейцы временно отступили в сторону Мары. «Пусть, говорит, дейхане помогают нам, чем смогут помочь. Мы, говорит, верим в их преданность советской власти, полагаемся на них, как на своих братьев, и будем, не щадя жизни, биться с врагами народа. При поддержке народа разгромим мятежников и скоро вернемся», – так он сказал. Вот поэтому я и говорю вам: всем дейханам надо подняться на защиту своей, народной власти. Ведь только при советской власти увидели дейхане свет справедливости. Такую власть надо беречь как зеницу ока. Со всех сторон раздались голоса:

– Правильно говорит Ашир.

– Его слова – наши слова.

– Мы сами и виноваты в том, что мятежники взяли верх.

– А ведь, ей-богу так! Сары, допивая чай, молча слушал, а затем сказал:

– Верно... Если бы все поднялись, разве удалось бы эзизовцам забрать у одного сына, у другого брата, у меня племянника? И угнали-то наших ребят какие-то пять паршивых конников Эзиз-хана. Надо было прогнать их из аула. Что такое Эзиз перед всем народом? По правде говоря, мы же сами и создали ему славу... Дали обмануть себя разными обещаниями, дали ему силу, – обманутый Артык вон и до сего времени ему служит,– а эта сила против нас же и обернулась. Всему виной наше неуменье действовать сообща, защищать свои права... Но лучше поздно, чем никогда. Как говорит Ашир, и теперь еще не поздно помочь советской власти. Так давайте же действовать. Откажемся платить налоги проклятому хану! Придут эзизовские сборщики налогов – прогоним их из аула, спустим на них собак! Потребуем возвращения наших ребят с фронта, будем делать все для того, чтобы лишить силы наших врагов!

Слова Сары взволновали людей. Возбужденно зашумели дейхане:

– Пусть только Мамедвели-ходжа сунется требовать ханский налог – я заверну ему халат на голову! (Тонким халатом накрывали голову женщины)

– А ханскому сборщику налога я вобью зубы в глотку!

– Назначим нашим старшим Сары-ага!

– Правильно! Тогда не будет кидаться на нас всякий щенок!

– Ашир, возьми меня к себе в нукеры!

– Ашир, и я твой товарищ!

– И я!..

Выйдя на поле, жнецы так горячо принялись за работу, что казалось, они не колосья срезали своими серпами, а сражали врага. Над полем звучала песня.

Ашир ходил из аула в аул, проводил беседы с дейханами, и «нукеров» у него становилось все больше. Но не умолкал и голос Мамедвели-ходжи. Он тоже вел свои назидательные беседы в аулах, читал проповеди против советской власти и таких «безбожников», как Ашир, превозносил имя Эзиза. Тедженского хана и его белых союзников он изображал как главную опору ислама.

– О чистые сердцем рабы аллаха! – тянул ходжа писклявым голосом, широко раскрывая слюнявый рот. – Когда люди впадают в греховные заблуждения, когда они, следуя за безбожниками, пренебрегают истинной верой и шариатом, аллах обрушивает на них свой гнев. Мы переживаем теперь такое страшное время... Большевики отрицают единство бога и божественную силу пророка. Советская власть, отвергая коран, лишает богатства тех, кому даровано оно волей аллаха, заставляет женщин снимать халат с головы и яшмак со рта. Но налетает на поля саранча – появляются и скворцы, истребляющие ее; распространяется среди людей яд неверия – всемогущий аллах дает нам и противоядие. Против ужаса безбожия по воле аллаха создано справедливое правительство, преуспевает в делах защиты ислама наш Эзиз-хан. Однако есть еще в народе безбожники, шпионы большевиков. Взять хотя бы того обрусевшего, никогда не принимавшегося в. счет уважаемых людей Ашира Сахата. Он старается отравить разум народа ядом своих безбожных речей. А я, как потомок пророка, именем аллаха призываю вас: не верьте словам вероотступников. У того, кто сражается за ислам, кто убивает подобных Аширу безбожников, покроется листвой и сухая палка... Эзиз-хан нынче на фронте, завтра он вернется, и тогда не сносить головы таким вероотступникам, как Ашир.

Проповеди ходжи сильно вредили работе Ашира. Неграмотных, темных людей пугали заклинания именем аллаха, пугал гнев Эзиз-хана. Надо было как-то заставить ходжу прекратить свои проповеди.

Как-то ночью Ашир приклеил себе усы, удлинил ресницы и брови и, нарядившись в форменную одежду нукера Эзиз-хана, пришел к Мамедвели-ходже. Он заявил, что послан из Ак-Алана расправиться с Аширом Сахатом и для тайного разговора повел ходжу в поле.

Аул уже спал. Свидетелем того, что произошло в пересохшем русле арыка, где уселись собеседники, была лишь луна, только что поднявшаяся над краем земли. Ашир дружески и проникновенно говорил ходже о необходимости жестоко расправиться с врагами ислама. И вдруг он схватил ходжу за горло, опрокинул его навзничь и сел на него верхом. Ходжа захрипел, тонкие ноги его задергались в предсмертной судороге. Видя, что Ма-медвели потерял сознание, Ашир разжал пальцы и задумался: «Что пользы от того, что я прикончу этого жалкого прислужника баев и Эзиз-хана? Ведь завтра же всем станет ясно, что я убил ходжу за его проповеди против меня. Мести Эзиза я не боюсь. Но мне не скажут спасибо еще несознательные, не утратившие веры люди. Кое-кто, может быть, и возненавидит меня. А проводить в народе агитацию за советскую власть станет еще труднее...»

И Ашир отказался от намерения убить Мамедвели-ходжу. Когда тот немного пришел в себя, он пристально посмотрел на него и спросил:

– Ты узнаешь меня?

Трудно было узнать Ашира в облике усатого эзизовского нукера, но Мамедвели понимал, что только Ашир Сахат мог схватить его за горло.

– А... А... Ашир-джан... – заговорил он, заикаясь.

– Так, значит, у моего убийцы покроется листвой и обожженная палка?

– Я... я... со всеми моими пра... пра... праотцами... поступал неправильно!

Ашир снова взял ходжу за горло, но душить не стал, а только встряхнул его голову и сказал с презрением;

– Ты, нечисть! Я вот здесь, где ты лежишь, могу приготовить из тебя ужин шакалам. Но я не такой кровожадный, как ты. Мне противно пачкать руки в твоей грязной крови. Однако, если ты и впредь будешь читать свои гнусные проповеди против советской власти, то знай: тебе придется сдать то, что взял ты во временное пользование! (То есть отдать душу)

– Я... я... теперь я нигде не буду читать проповедей. Клянусь аллахом!.. Ашир-джан, хочешь – я буду выполнять твои поручения? Народ поверит моему слову.

– За кого ты считаешь народ? Кто поверит тебе, если ты станешь сегодня защищать человека, которого вчера чернил? Какой дурак волку доверит стадо? Плевать мне на пользу, которую может принести твое лицемерие... Повторяю: если будешь вредить советской власти – не потерплю. Вот этого не забывай! – угрожающе проговорил Ашир и, поднявшись на ноги, спокойно зашагал в аул.

После этого Мамедвели-ходжа надолго прекратил свои проповеди и почти не выходил из дома.

Глава восьмая

Двенадцатого августа, оставив товарища с лошадьми и оружием в кустарниках за городом, Ашир переоделся в халат простого Дейханина и пошел в город выяснить положение. Ему сразу бросилась в глаза растерянность, царившая среди баев и торговцев. Купец Котур все свои наиболее ценные товары спешно перевозил со склада в аул.

Повсюду слышались тревожные разговоры.

– Ахальские джигиты уже удрали в Ашхабад...

– Фронт из Чарджоу передвинулся в Байрам-Али. Большевиков теперь не остановишь...

– Говорят, белые в эту ночь заявятся в Теджен...

– Конец меньшевикам и эсерам...

Эти новости окрылили Ашира. Придя на вокзал, он увидел санитарный поезд, переполненный ранеными, и большой эшелон с классными вагонами. Штаб белых, оказывается, уже прибыл в Теджен.

Толстопузый Ораз-Сердар утешал встретивших его на вокзале баев:

– Уважаемые, возвращение нашего штаба в Теджен ничего не означает. Не подумайте, что мы разбиты. Ввиду того, что наши основные силы еще не прибыли, мы не хотим держать фронт в безводных песках под Чарджоу. Мы намеренно оттянули наши части в Байрам-Али, где есть вода и много хлеба, а большевиков оставили в пустыне. От Байрам-Али фронт не двинется ни на шаг!

Ораз-Сердар воинственно потряс саблей в подтверждение своих слов. Ашир не поверил в его хвастливое заявление, но то, что сказал дальше командующий белым фронтом, заставило его насторожиться.

– Почтенные господа! – важно приосанясь, продолжал Ораз-Сердар. – Самое могущественное государство в мире, наша союзница Англия прислала нам на помощь свои храбрые войска. Через несколько минут вы сами увидите здесь их первый эшелон. Теперь мы не оставим большевиков не только в Байрам-Али и Чарджоу, но и в самом Ташкенте!..

Со стороны Ашхабада действительно появился поезд. Ораз-Сердар прервал беседу с баями и заковылял на кривых ногах к офицерам своего штаба. Через несколько минут поезд с грохотом подошел к вокзалу и остановился у перрона.

Ораз-Сердар встретил англичан с развернутым знаменем. Представитель английской миссии и начальник эшелона, выйдя из вагона, дружески поздоровались с ним, но держали себя, как старшие. Один из них, плотный, в белом костюме и пробковом шлеме, со стекляшкой в глазной орбите и стэком в руке, вынул из белой перчатки розоватую руку и, протягивая ее, представился:

– Кэптэн Джонс.

Командир пулеметного батальона – высокий, худощавый человек лет сорока, в шляпе, френче, обмотках цвета хаки и такого же цвета рубашке с отложным воротником – не стоял перед Ораз Сердаром в положении «смирно», как полагалось стоять перед старшим, а расхаживал, задрав голову и бросая короткие и отрывистые, как птичий клекот, слова.

Ашир внимательно осмотрел эшелон. В теплушках вертелись, кусая друг друга, хорошо упитанные мулы. Половина эшелона состояла из платформ, груженных легкими полевыми орудиями и пулеметами. Особое внимание Ашира привлекли вооруженные одиннадцатизарядными винтовками индусы в коротких штанишках и рубашках с короткими, по локоть, рукавами – черные, с пропыленными лицами, на которых белели только зубы да белки глаз. Увлекшись, он не сразу заметил человека, который дважды прошел мимо него, осматривая его с ног до головы. Пройдя шагов десять, человек снова повернул обратно и, подойдя к часовому, стоявшему у бокового выхода с перрона, что-то сказал ему. Ашир почувствовал, что навлек на себя подозрение. Стараясь не выдавать своего беспокойства, он с безразличным видом прошел в самый конец перрона и смешался с толпой дейхан, глазевших на диковинных солдат англо-индус ской армии.

Дейхане удивленно покачивали головами:

– Гм, ей-богу, что это – войско?

– Невиданное дело! А может быть это эжит-межиты (Эжит-межиты (араб.) – антимусульмане), оборотни?

– Видно, в их стране не хватает материи.

– А что ж, отрежь пару рукавов – жене шаровары.

– Погляди на штаны: как бараньи курдюки, еле зад закрывают.

– Интересно, сами они понимают свое бормотанье?

– Животные – и те свой язык понимают, а они все же люди.

– По-моему, они из Хиндустана.

– А ты видел Хиндустан?

Безбородый дейханин посмотрел на своего бородатого соседа и усмехнулся:

– На шерстяном базаре.

Бородатый в свою очередь окинул пренебрежительным взглядом безбородого и сказал с насмешкой:

– Да, на том базаре шерсть дешево ли, дорого ли – покупают, а вот лысую кожу, говорят, и собака не лижет.

Так как безбородый задел бородатого первый, то он не обиделся на его слова и мирно продолжал: – Наверное, кто-нибудь позвал их сюда.

– Не будь дураком: дичь не зовет охотника.

– Так, по-твоему, это охотники?

– Погляди на ружья!

– Как бы не пришлось этим охотникам самим стать дичью!..

Эшелон снова загромыхал колесами, прерывая беседу дейхан. Он двинулся в сторону Байрам-Али.

Капитан Тиг Джонс остался с Ораз-Сердаром.

Появление английских войск вывело Ашира из равновесия. Срочная отправка на фронт первого же эшелона означала, что интервенты решили немедленно вступить в бой на стороне белогвардейцев. Все мысли Ашира сосредоточились на одном: хоть на время задержать следующий эшелон англичан, хоть немного помочь красногвардейцам подготовиться к встрече незваных гостей. Но он не знал, как это сделать. Кроме того, за ним явно следили, и это его беспокоило.

Ашир постоял немного, раздумывая, куда идти. Хотел было подлезть под вагон стоявшего на путях поезда, но тут же отказался от этого намерения. Нельзя было оставаться на вокзале – все расходились с перрона. В конце концов он решил, что ему как дейханину лучше всего направиться вдоль полотна железной дороги, пусть думают, что он идет в свой аул. Так он и сделал. Но возле дома Ивана Тимофеевича его догнали агенты контрразведки и, не слушая никаких объяснений, отправили в тюрьму под конвоем туркмена-милиционера.

Уже темнело. Милиционер вел Ашира тихой, безлюдной улицей. Ашир знал своего конвоира: это был человек глуповатый и очень жадный. Ашир хотел заговорить с ним, но он угрожающе направил на него дуло нагана:

– Иди, иди! Ашир не унимался:

– Ну, сегодня меня посадят, а завтра все равно отпустят. Не понимаю, какая тебе от этого корысть?.. За то, что отведешь в тюрьму, думаешь, получишь награду?

– Иди, говорю, и помалкивай!

– Наоборот, рано или поздно сволочи начальники доберутся и до тебя.

Милиционер, помолчав, угрюмо сказал:

– Ты думаешь, я рад этому?

– Я бы на твоем месте, друг, совсем не служил этим белым начальникам. Нашел бы что-нибудь получше.

– Если бы не мое черное счастье, может быть, и я Не служил бы.

– Вот об этом я и хотел сказать. Послушай моего совета – и будешь жить припеваючи.

– Э, нашел кого обманывать!

– Ты разве не знаешь меня? Я тебя обманывал?.. Слушай: купец Котур совсем растерялся – дал мне целый хурджун серебра, отнеси, говорит, в аул.

– Целый хурджун?

– Да. Но теперь эти деньги не достанутся ни мне, ни тебе.

– А где они?

– Видишь, что со мною их нет. Вон за тем мостом в кустах я спрятал их.

– Если я тебя отпущу, возьмешь меня в долю?

– По правде говоря, половину я тебе обещать не могу: надо же оставить и хозяину. Но можешь считать, что тысяча рублей в том хурджуне твоя.

Тысяча рублей! Конвоир в нерешительности остановился: неплохо получить такие деньги, но ведь тогда и самому придется скрываться.

Ашир подсказал ему, как выйти из положения:

– Ты возьми деньги и вернись в город. Около церкви выстрели два-три раза и скажи, что я убежал – вот и все. Кто же станет в такое время заниматься пустяками?

Подумав некоторое время, милиционер согласился отпустить Ашира, но потребовал, чтобы тысяча рублей выделена была ему немедленно.

Выйдя снова за город, они перешли железнодорожный мост и направились берегом арыка на запад. Ашир все время раздумывал, как бы сбежать. А милиционер все спрашивал:

– Ну что, не дошли?..

Аширу не терпелось завладеть наганом милиционера.

– Друг, – обратился он к своему конвоиру, —возьми сколько хочешь, но достань мне такой револьвер, как у тебя!

– Револьвер есть, только дома.

– Тогда дай этот.

– Этот нельзя. У этого номер записан. А тот, который дома, еще лучше: самовзвод.

– Говоришь – самовзвод? Самаркандский?

– Нет, такой же – наган.

– Наган? Никогда не видел такого револьвера.

Милиционер посмотрел на свое оружие:

– Наган – самый лучший револьвер.

– Ну-ка, дай погляжу.

Милиционер совсем забыл, кто его собеседник, и протянул револьвер Аширу. Тот взял его, повертел в руках, причмокивая губами от восхищения:

– Эх, вот это – оружие!

Он взвел курок:

– А теперь – если нажать?

– Не сомневайся, осечки не даст.

– А, ну тогда ложись! – и дуло револьвера направилось в грудь конвоира.

– Эй, эй! Ты с оружием не шути!

– Ложись, говорю, не то пропал!

Милиционер поднял руки, все еще не веря, что это не шутка. Но после того как Ашир ударил его ногой под колено, послушно лег лицом вниз. Шнурком от нагана Ашир связал ему руки, заткнул рот платком и, дав пинка в бок, сказал:

– Поди теперь расскажи своим хозяевам!..

На другой день ночью, взяв с собой пятерку верных людей, Ашир вышел на линию железной дороги между Тедженом и Такыром. Теперь у него был необходимый инструмент, и он знал, как им пользоваться.

Под одним из мостов друзья расковыряли цемент, вывернули камни, перепилили брусья. Мост целиком разрушить не удалось, но выдержать тяжести паровоза он уже не мог. Как только со стороны Ашхабада показался поезд, друзья отбежали к своим коням и вскочили в седла. Поезд шел на большой скорости. Машинист заметил, что мост поврежден, но затормозить состав у него уже не было времени: паровоз опрокинулся, вагоны полезли один на другой. Раздался оглушительный взрыв. Пыль заволокла всадников. И точно в ответ со стороны Теджена послышалась орудийная канонада. Ашир с радостью воскликнул:

– Ну, теперь поганый Ораз-Сердар со своим штабом попадет к нам в руки!

Он не знал, что штабной поезд за час до этого успел проскочить в Каахка.

Еще не начинало светать. В темноте над Тедженом сверкали молнии и все больше разгоралось багровое зарево.

Ашир и его товарищи решили не возвращаться в аул. Они двинулись в обход Теджена на восток, чтобы поскорее соединиться с наступающими советскими войсками. Переезжая железную дорогу, они увидели эшелон с индусами, мчавшийся на всех парах к разрушенному мосту.

Потерпев поражение в боях за Чарджоу, белогвардейские части под ударами полков Красной Армии и красногвардейских отрядов Ивана Чернышова откатывались на запад. У Байрам-Али интервенты попробовали оказать им помощь, заняв оборонительные позиции частями англо-индусов, но на следующий же день были отброшены с большими потерями. После горячего боя советские войска заняли Мары, а через три дня были уже под Тедженом.

Ашир не ошибся. Канонада в стороне Теджена означала решительную атаку советских частей. Когда взошло солнце, Красная Армия вошла в город. Но в зарослях гребенчука, северо-западнее Теджена, все еще шла перестрелка красногвардейцев с конницей Эзиза.

Артык со своей сотней держался в стороне. Через густой гребенчук он направился к городу, чтобы соединиться, наконец, с советскими войсками, но пулеметный огонь и ружейные залпы не дали ему возможности выйти на открытое место. Он остановил сотню и вдруг в наступающей цепи красногвардейцев увидел Алексея Тыж-денко.

– Алеша! – закричал он. Но в грохоте пальбы его голоса не было слышно.

Тыжденко со своими красногвардейцами шел на него в атаку.

Забыв о том, что он находится в гуще боя, Артык замахал рукой своим джигитам и поскакал к Тыжденко.

– Алеша, ха-у!.. – кричал он.

На этот раз Тыжденко услышал голос Артыка и, видимо, узнал его. Он крикнул своим бойцам, чтобы те прекратили огонь, и в тот же миг Артык выронил винтовку и, повалившись вперед, обхватил шею коня. Испуганный Мелекуш стал на дыбы и ринулся назад.

– Артык! Бабалы! – закричал Алеша. Артык, может быть, и слышал его голос, но повернуть Мелекуша у него не было сил. Он еле держался в седле.