Текст книги "Решающий шаг"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

Глава двенадцатая

Ребятишки бегали по аулу и сообщали всем и каждому радостную весть:

– Поздравляем! У Артыка родился сын!

Из кибитки Артыка раздавалось: «Уа, уа!..» Крик ребенка наполнял гордостью Нурджахан, давно ожидавшую внука. Больше шестнадцати лет прошло с тех пор, как в последний раз появился в ее семье новорожденный. Новое существо, пришедшее в мир от Артыка и Айны, внесло с собой новое счастье в черную кибитку. Нурджахан суетилась, вся охваченная радостными заботами.

Голос ребенка ласкал и слух Артыка. В его жизни произошла перемена, полная глубокого смысла: теперь он – отец, это от него появилось потомство. В то же время он чувствовал себя как-то неловко, стеснялся поназываться на людях. Ему казалось, что каждый встречный скажет: «Ну Артык, как же тебе не совестно быть таким счастливым!» И Артык невольно улыбался.

Шекер делилась своей радостью с подругами. Родись этот ребенок два года назад, она сама побежала бы поздравлять аул. Но теперь она считала себя взрослой девушкой.

Конечно, больше всех радовалась сыну Айна. За полтора года уже третий раз совершался перелом в ее жизни: сначала она стала невестой Артыка, потом вышла за него замуж и, наконец, стала матерью. И каждый раз она испытывала новое счастье. Теперь ее особенно радовало то, что исполнились мечты Нурджахан и оправдались надежды Артыка.

Едва взошло солнце, как пришел служитель мечети. Стоя с западной стороны кибитки, он прокричал призыв на молитву, затем перешел на восточную сторону и прочел славословие аллаху. Это означало, что родился мальчик. Родись девочка, муэдзин не пришел бы сюда славословить аллаха. Рождение девочки встречали с недовольством, заранее считали ее чужой в доме, чьей-то будущей рабыней. Иной отец девочки, услышав шепот: «Отрежь пуповину!» – ворчал: «Не пуповину отрежь, а горло ей перережь!»

Но Артык и Айна были бы рады и дочери.

Нурджахан установила перед кибиткой два котла с кипящим салом и тут же начала готовить праздничные пишме – лепешки из кислого теста. Она заранее готовилась к тою и теперь щедрой рукой раздавала всем приходящим урюк, кишмиш, сушеные финики, горячие лепешки. Более близким и почетным людям угощение завязывалось в платок. Вокруг кибитки Артыка разрастался веселый шум. Будь это мирное время, Артык не остановился бы перед тем, чтобы залезть в долги, но обязательно устроил бы скачки с призами. Однако сейчас этого нельзя было делать. Все же Дурды, взяв на себя руководство тоем, устроил скромные развлечения: состязание в стрельбе, игру в юзук, борьбу.

Артык уже был на ногах. Среди всех этих семейных радостей он ни на минуту не забывал об обещании, данном Чернышову через Ашира. В последние дни к нему один за другим приезжали эзизовские нукеры. Готовясь к надвигающимся событиям, Эзиз торопил своего сотника скорее прибыть в Ак-Алан, принять свою сотню. Прислал своего горца из Каахки и Нияз-бек, приглашая Артыка приехать к нему, если он уже в силах сидеть в седле. Но Артык твердо держался своего решения никогда больше не ступать на путь, которым шел Эзиз-хан, а о возможности службы в туркменской кавалерии Нияз-бека даже не думал. Единственно о чем он по-прежнему мечтал – повести за собой джигитов и соединиться с Красной Армией.

Своей мечтой он поделился и с Айной.

Как это ни опасно было для Дурды, Артык решил послать его в Теджен, чтобы договориться о времени и месте перехода в Красную Армию. В эту ночь он и Дурды уснули поздно, а вскоре после полуночи Артыка разбудил тихий голос за дверью:

– Артык! Эй, Артык!

Голос показался знакомый. Айна зажгла лампу.

Артык поднялся с постели, открыл дверь. В кибитку быстро проскользнул человек и поспешно захлопнул дверь за собой. Артык от удивления чуть не вскрикнул:

– Мавы!

Мавы испуганно взглянул на него:

– Тише, Артык!..

– Будь покоен, у меня ты в безопасности! Не бойся ничего!

При свете лампы Артык взглянул на Мавы испытующим взглядом. Красногвардеец был в простой дей-ханской одежде, – да в другой он и не мог появиться в ауле. Но выражение лица Мавы, все его поведение сильно изменились. Не успел он сесть, как тотчас заявил:

– Артык, меня послал к тебе Иван.

– Я и сам знаю, что не Куллыхан, – усмехнулся Артык.

Дурды, проснувшись, осторожно поднялся и внезапно обхватил Мавы сзади. Мавы хотел выхватить из кармана револьвер, но Дурды крепко держал его руки. Мавы возмущенно сказал:

– Артык, мужчина так не поступает!

Артык улыбнулся:

– Мавы, ты ошибаешься, так поступает настоящий мужчина!

Красногвардеец, наконец, вырвался и правой рукой схватился за револьвер. Дурды крикнул:

– Эй, чудак, стой!

Мавы, обернувшись, увидел знакомое улыбающееся лицо и крепко обнял Дурды. Когда он стал расспрашивать Артыка о здоровье и житье-бытье, голос его еще дрожал.

За чаем Мавы рассказал, как полк Алеши Тыжденко, отбиваясь от индусов, уходил через пески. Очутившись в знакомых местах, он с разрешения Тыжденко приехал в аул, чтобы узнать о здоровье Артыка и о том, когда он собирается перейти фронт. По дороге он встретил Баллы и даже выстрелил в него, когда тот хотел его задержать, но промахнулся. Теперь Мавы боялся, что Артыку будет неприятность от Эзиза, если в ауле узнают, что к нему приезжал красногвардеец.

Артык успокоил его:

– Пока я дышу, не бойся ни Баллы, ни Эзиза. Расскажи лучше про Ивана и как идут дела на фронте.

Мавы сообщил, что знал, о положении на фронтах, а потом сказал:

– У Ивана большое горе: от одного рабочего, который пробрался к нам через фронт из Ашхабада, он узнал, что белые и англичане захватили в Красноводске двадцать шесть бакинских комиссаров.

– А как бакинские комиссары оказались в Закаспии? – спросил Дурды.

– Иван говорил, что это случилось так: белые захватили власть в Баку и, так же, как у нас, сейчас же позвали себе на помощь англичан. Все комиссары советской власти были арестованы и посажены в тюрьму. А потом в Баку ворвались германо-турецкие войска. Комиссары воспользовались суматохой, освободились из тюрьмы и сели на пароход...

Артык, ничего не знавший о событиях в Баку, прервал Мавы:

– Ну, хорошо, турок – это турок, а при чем тут германы?

– Разве ты не знаешь, что турки воевали на стороне германов? Они и теперь заодно. А на нашу страну зарятся не одни агличане. Германы и турки тоже рвутся сюда через море...

– Что же получается, Мавы? Англичане и германы будут захватывать нашу землю, а мы будем смотреть?

У Артыка искры сверкнули в глазах.

– Нет, – гневно сказал он, – этому не бывать! Теперь моя рука может держать оружие, и на Мелекуша я могу уже сесть. Вернешься к Ивану, скажи ему: биться будем за нашу землю!

– Хорошо, Артык, но я не кончил.

– Да, ты о комиссарах... Расскажи, послушаем.

– Так вот, сели они на пароход, хотели плыть в Астрахань, но пароход почему-то пришел в Красно-водск. Вот тут и попали они опять в руки белых и англичан. Английский генерал будто бы так сказал: «Хотя у комиссаров и нет оружия, у них есть язык, и они могут поднять народ. Большевики для нас безопасны только мертвые...» И приказал всех расстрелять. Тогда Фунтиков и капитан Тиг Джонс – тот самый, который был в Теджене вместе с Ораз-Сердаром, посадили всех двадцать шесть в вагон и в песках, между станциями Ахча-Куйма и Перевал, зверски расправились с ними...

Мавы умолк, но Артык не сводил с него глаз, и он продолжал:

– На другой день в ашхабадской газете было напечатано... – Мавы вынул из кармана обрывок газеты и протянул Дурды: – Читай!

Дурды с волнением начал читать сообщение:

– «Бакинские главари попали в наши руки, в их числе – самый известный среди них – Шаумян. Его называют кавказским Лениным. Это они яростно выступали против наших дорогих союзников, которые откликнулись на наш зов и освободили Баку... Теперь они в наших руках... Смерть большевикам!»

Дурды с отвращением бросил газету.

Артык молчал, подавленный страшной вестью. Мавы рассказал о том, как эта весть взволновала советских людей, какое озлобление к врагу вызвала у красноармейцев. После него горячо заговорил Артык:

– Только теперь я начинаю понимать, как был короток мой ум. Я читал, что раз свалили царя, то свобода уже в наших руках. Я не понимал, что врагами свободы являются не только Халназар-бай, Бабахан-арчин, но и Эзиз-хан, и ханы всего мира. Как дорого обходится нам свобода! И какие люди жертвуют ради нее своею жизнью! А без свободы нам лучше не жить на свете...

После короткого молчания он заключил:

– Выпущенная стрела и перед камнем не остановится. Если поднимается весь народ, ему никакой враг не страшен. Мавы, не горюй: мы непременно выполним то, за что боролись бакинские комиссары! Пусть здравствует Ленин! А Ивану передай – отныне я выполняю только его приказания!

Речь Артыка прервал плач ребенка. Мавы с удивлением оглянулся.

– Что это – младенец или я ослышался?

Дурды положил руку ему на плечо:

– Мавы, у Артыка родился сын!

– Ну, вот это радость! Поздравляю, Артык! Сын, говоришь? Долгой жизни ему! Как назвали его?

– Бабалы.

– Значит, в честь дедушки. А мы свою дочку назвали Джерен.

Голос сына и разговор о нем несколько успокоили и развеселили Артыка.

– И у вас ребенок? – спросил он Мавы. – Вот молодцы!

– Майса и в этом шуме-гаме не растерялась! Хоть и не сын, как у Айны, но мы свою дочку любим, как сына.

– Хорошо, Мавы. Говорю – молодцы вы с Майсой! Что ж, не пора ли нам подумать о сватах?

Беседа затянулась. Артык про себя не переставал удивляться тому, как переменился Мавы. Когда-то он на людях и слова не смел вымолвить, теперь свободно рассуждает о больших событиях в стране.

Дурды сообщил Мавы, что в Каахку прибыло много новых английских частей, начертил на листке бумаги схему расположения белых; передал также свой разговор с Нияз-беком, свидетельствовавший о разложении в лагере контрреволюции. По его словам, в народе росло озлобление против белых и интервентов.

Теперь необходимость поездки Дурды в Теджен отпала. Артык поручил Мавы передать Чернышеву, Аширу и Тыжденко, что, выкинув белый флаг, он со своей сотней подойдет к Теджену между пятнадцатым и двадцатым октябрем.

Мавы был неожиданным, но дорогим гостем для Артыка. На рассвете он уехал вместе с Дурды, который вызвался проводить его в Теджен знакомым кружным путем, а после полудня к кибитке подъехали два всадника в туркменских халатах. В одном из них Артык тотчас же узнал Чары Чамана – того самого караван-баши, которого Куллыхан посылал в Ташауз продавать оружие и который был освобожден Джунаидом по просьбе тедженских старейшин; на голове у него красовалась большая белая папаха. Артык узнал и другого всадника в черной каракулевой шапке, – это был тот же самый чужестранец, которого Артык когда-то видел у Эзиза, а затем встретил у Нияз-бека. Ни тот, ни другой из неожиданных гостей не внушал ему доверия. Если бы он встретился с ними в другом месте, то, может быть, и разговаривать не стал бы. Но древний обычай гостеприимства обязывал принять гостей подобающим образом.

Чужестранец заговорил, как давнишний знакомый.

– Артык Бабалы, я тебя очень хорошо знаю. Наверное, и ты помнишь меня. Правда, до сего часа нам не приходилось разговаривать, но я много слышал о тебе, и ты понравился мне с первого взгляда. Ты храбрый человек, и я не трус. Будем друзьями. Наш путь с Чары Чаманом пролегал мимо твоей кибитки, и я сказал: «Заедем, проведаем Артыка». Я считал своим долгом поздороваться с тобой, спросить о здоровье. Я знал, что ты был тяжело ранен в бою с большевиками, и с радостью вижу, что ты, слава аллаху, в добром здоровье.

Артык настороженно слушал и только дивился его осведомленности.

– Гость, – отвечал он, – я знаю двух людей, похожих на тебя, но не могу понять: ты – один из них или же ты – третий, только похожий на них?

Чужестранец улыбнулся.

– Ты наблюдательный человек, Артык Бабалы. Не стану перед тобою таиться: я – и тот и другой человек, которых ты видел. Бывает, что я становлюсь и третьим, которого ты еще не знаешь. Если хочешь воспользоваться временем для себя, то, прости меня, нет греха в том, что переменишь даже национальность.

«Человек, так легко меняющий имя и национальность, еще легче изменит своему слову и клятве», – подумал Артык. Поэтому, хоть и не подобало при первом знакомстве ставить такие вопросы, он спросил, не стесняясь:

– Что вынуждает тебя к этому? Чужестранец повел глазами вокруг:

– По этому поводу я хотел поговорить с тобою наедине.

Айна, не дожидаясь знака Артыка, вышла из кибитки приготовить чай. Ушел и Чары Чаман, якобы, взглянуть на коней. Чужестранец решил, что теперь можно говорить в открытую.

– Артык Балабы, – вкрадчиво начал он, – для простого человека, как ты, и для Эзиз-хана я – Абдыкерим-хан, афганец. Но с людьми, выросшими на городской воде, занимающимися политикой, я не могу откровенничать. Я – государственный человек.

– Разве нельзя открыто вести государственные дела?

– Нет, государственное дело, политика – все равно, что игра в карты. Кто сумеет подтасовать карты в свою пользу, тот и выиграл.

– Так... Но какое же я имею отношение к государственным делам?

Абдыкерим-хан ближе подсел к Артыку. – Когда в жизни народа происходят такие перемены, ты можешь играть даже большую роль, чем люди политики. Ты – местный житель. Если приезжие не будут опираться на таких, как ты, им не удержаться. Народ скорее пойдет за таким вожаком, как ты, знающим думы дейханства. Да, кстати, спрошу тебя: как ты смотришь на Эзиз-хана?

Артык подметил огонек коварства в глазах Абды-керима и потому ответил сдержанно:

– Ты, наверное, знаешь Эзиза не хуже, чем я.

– Да, я знаю Эзиза. Но мне важно знать твое мнение о нем.

– Разве Эзиз не мог сам поговорить со мной, вместо того, чтобы посылать постороннего?

Абдыкерим-хан с упреком посмотрел на Артыка:

– Артык Бабалы, я не заслужил таких обидных слов. Видно, ты и на самом деле не знаешь меня. Хотя я и меняю подчас свое имя и внешность, но я не из тех, кто способен понапрасну сеять раздоры между людьми...

Правда, ты простой человек, и обижаться на тебя нельзя. Но чтобы ты понял, почему я спрашиваю тебя об Эзиз-хане, я откровенно скажу тебе свое мнение о нем. Эзиз– деспот, который думает только о себе и ни с кем не считается. Ему нельзя доверять. Если он утвердится, то совсем забудет народ. Не думаю, что он кого-либо пожалеет, если ему станут поперек дороги. Я опасаюсь и за твою жизнь. Поэтому тебя нельзя мешкать, нельзя упускать удобного случая. Скажу прямо: не Эзиз, а Артык Бабалы должен быть предводителем народа.

Артык понял, что Абдыкерим-хан хочет заставить откровенно высказаться его самого, и ответил насмешливо:

– А Эзиз-хан согласится на это?

– Если не дашь подзатыльника, и ребенок не послушается.

– Ты считаешь, что у меня кулак сильнее, чем у Эзиза?

– С помощью Абдыкерим-хана ты не только Эзиза, но и Ораз-Сердара сможешь свалить.

– А в Абдыкерим-хане я должен видеть государство афганцев?

– Нет, более сильное государство. Скажу только тебе: в Абдыкерим-хане ты должен видеть Великобританию.

– Велик... брит?.. Не понимаю.

– Англию.

У Артыка волосы зашевелились на голове. Расстрел бакинских комиссаров встал перед его глазами. Он в упор посмотрел на английского шпиона:

– Ты за кого меня принимаешь?

Несомненно, Абдыкерим-хан заметил угрозу и негодование в глазах своего собеседника. Несмотря на это, он еще ближе пододвинулся и невозмутимо продолжал:

– Артык, я сказал тебе, что времена меняются. Поэтому и карта земли должна измениться. Тебе известно, что Закаспийский фронт держит английская армия. Присоединение к английской карте твоей туркменской земли и всего Туркестана вполне возможно.

Артык хотел было что-то возразить, но Абдыкерим-хан поднял руку:

– Подожди немного. Вот что я хочу сказать тебе: твой народ может завоевать национальную свободу только с помощью Англии. Подумай и...

Артык перебил Абдыкерим-хана:

– И думать нечего. Волк с овцой не пьют из одного колодца. Видели мы на индусах английскую свободу. Они у англичан вроде тех мулов, что таскают на своем горбу их пушки и пулеметы. Сто индусов не смеют пройти мимо англичанина со стороны солнца. Уж не такую ли свободу собираются они дать туркменам?.. Нет, с англичанами мы никогда не станем друзьями! Лучше умереть, нежели питаться объедками собаки.

Но Абдыкерим-хан не обиделся на слова Артыка, а заговорил еще ласковее. Он рассказал, что английские войска пришли в Закаспий по приглашению ашхабадского правительства, что Дохов подписал в Мешхеде с генералом Маллесоном договор и что в силу этого договора англичане считают своей обязанностью помогать народам Средней Азии.

– Артык Бабалы, – говорил он, – я знаю, что ты не глуп. Это судьба, которая сильнее тебя. Не отворачивайся от счастья, которое само идет к тебе в руки!

– Абдыкерим-хан! – вспыхнул Артык. – Ты судишь по себе, но я не продаюсь! И туркмены сами найдут свой путь.

Видя, что Артык разгорячился и что убеждения на него уже не действуют, Абдыкерим-хан попробовал подойти к нему с угрозами.

– По-видимому, я ошибся, ты – глупый парень! – сказал он резко. – Ты воображаешь, что с тобой и твоим народом будут все время нянчиться? Что ты такое? Да и весь твой народ? Либо вы будете сражаться вместе с нами против большевиков, либо превратитесь в пыль под копытами английских мулов!

– Врешь! – крикнул Артык, окончательно выходя из себя. – Так может говорить только такой человек, как ты, у которого нет ни чести, ни родины. Благодари бога, что ты – гость в моем доме! Если б ты встретился мне в другом месте, – не ушел бы от меня живым. Когда вернешься к своим хозяевам, скажи: Артык Бабалы не продает свою честь! И от туркменского народа, от всех честных людей моей страны передай им: пусть убираются отсюда как можно скорее, иначе от их голоногих солдат и мулов и следа не останется!

Абдыкерим-хан только тут понял, что продолжение разговора с Артыком может кончиться для него плохо.

Он молча посмотрел на молодого туркмена взбешенными глазами и, не попрощавшись, вышел. Артык схватился за револьвер, намереваясь пустить вслед ему пулю. Его остановило лишь впитанное с молоком матери уважение к обычаям гостеприимства. Но он не выпускал из рук револьвера, слушая удалявшийся топот коней. Безнаказанное исчезновение Абдыкерим-хана приводило Артыка в ярость. «Какой же это гость? – думал он. – Это убийца, ворвавшийся в мою страну. Таких надо беспощадно уничтожать!» Выйдя из кибитки, он приказал джигиту седлать Мелекуша. Айна взмолилась:

– Милый Артык, куда ты поедешь? Рана твоя еще не зажила. Потерпи дня два!

Встревоженная Нурджахан присоединилась к Айне. Артык успокоил женщин и, подойдя к джигиту, что-то сказал ему на ухо. Тот мигом вскочил на Мелекуша и только спросил у Артыка на прощанье:

– Которого?

– Обоих!

Мелекуш помчался стрелой.

Вернувшись в кибитку, Артык прилег на ковер, но никак не мог успокоиться. Неожиданное появление в кибитке шпиона и весь его разговор казались ему неслыханным оскорблением. Сердце Артыка горело. Он уже раскаивался, что послушал Айну и мать и не бросился сам в погоню. Его ничуть не страшило разоблачение его перед Эзизом, но не давала покоя мысль, что эта отвратительная заразная муха беспрепятственно летает в его стране.

Чтобы немного успокоиться, Артык взял на руки сына – от него так сладко пахло материнским молоком, – но вместо этого расстроился еще больше и стал разговаривать с маленьким Бабалы:

– Разве смогу я считать себя твоим отцом, если допущу, чтобы английская плеть упала на твое нежное тельце? Неужели я позволю наложить на тебя цепи рабства?

Случись такое, ты всю жизнь будешь проклинать меня, а я и в могиле не найду покоя. Нет, сынок, нет! Мой долг – завоевать тебе свободную жизнь. Предки учили меня не быть рабом, и я исполню свой долг. Я не один. Есть советская власть, есть Иван, зовущий меня. Если смогу соединиться с Красной Армией, то никакой враг мне не будет страшен.

Артык крепко поцеловал сына.

В сумерки вернулся джигит.

По его виду Артык понял, что приказ им не выполнен. Джигит настиг только одного, второй ускакал и скрылся в зарослях тростника. Поймав вопросительный взгляд Артыка, он снял охапку травы, притороченную к седлу, и бросил на землю. К ногам Артыка упала белая папаха.

– Мне больше был нужен другой, – хмуро проговорил Артык. – Но ничего! Избавиться от предателя – тоже польза. Придет время, и второй попадется мне в руки.

Это столкновение с английским шпионом ускорило решение Артыка сесть на коня. Абдыкерим-хан, конечно, сообщит обо всем Эзизу, англичанам и белым, не успокоится до тех пор, пока не уничтожит его. Но прежде чем оседлать коня, Артык задумался: что же делать с семьей? Эзиз или уничтожит семью или, в лучшем случае, прикажет перевезти ее поближе к себе и держать Айну, мать и Шекер в качестве заложников. Надо было перевезти их куда-нибудь подальше от Ак-Алана, Артык посоветовался с Айной. Та мужественно выслушала мужа и согласилась с его решением.

– Милый Артык, – сказала она, – что хорошо для тебя, то хорошо и для меня. Разлука с тобой, конечно, мне тяжела. Но ради тебя, ради благополучия народа я все стерплю. До твоего возвращения Бабалы будет мне утешением и поддержкой...

Матери и Шекер Артык не сказал всего, а лишь объявил о своем решении:

– Время тревожное, всякое может быть... Может случиться, что я поссорюсь с Эзизом, уйду от него. Тогда его нукеры станут искать и меня и вас. Поэтому я хочу перевезти вас подальше от проезжих дорог. Но кто бы вас ни спрашивал, говорите, что переезжаете в свой аул.

Он перевез свою кибитку в аул одного из своих друзей, в Гарры-Чирлу, и, прощаясь с Айной, сказал:

– Айна, жив буду – вернусь, погибну – пеняй на судьбу.

Айна припала головой к плечу Артыка и ответила спокойным голосом:

– Артык-джан, смелого и пуля не берет. Еще встретимся в счастливые дни...

А из черных глаз ее градом катились слезы.