Текст книги "Восток в новейший период (1945-2000 гг.)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 113 страниц)

Глава 38
Филиппины
Ю.О. Левтонова

В постколониальной истории Филиппин могут быть выделены четыре этапа: 1945–1954 гг. – деколонизация, филиппинский вариант; 1954–1965 гг. – формирование и постепенное саморазрушение послевоенной филиппинской модели элитарной демократии; 1965–1986 гг. – становление, стабилизация и крушение авторитарного режима: с февраля 1986 г. (хронологическая веха – так называемая революция «Власть народа») – период поставторитарного развития, редемократизации и модернизации в современных глобальных и региональных условиях.

Итак, процесс деколонизации на Филиппинах начался уже в 1945 г., сразу же после изгнания из страны японских оккупантов в обстановке всенародного патриотического подъема. Однако всеобщее ликование по повод) вступления на Архипелаг армии вторжения США под командованием пользовавшегося широкой популярностью на Филиппинах генерала Дугласа Макартура[66]66
  Вся военная карьера Д. Макартура была связана с Филиппинами, начиная от службы здесь в качестве младшего лейтенанта до генерала, ближайшего советника и друга первого президента – филиппинца М. Кесона в годы Автономии (1935–1941), ответственного за создание национальной армии. Молниеносное нападение и оккупацию Филиппин Японией (уже в начале 1942 г.) Д. Макартур воспринимал и как удар по собственному самолюбию и амбициям. Его слова: «Я вернусь», сказанные при вынужденном бегстве в Австралию, и «Я вернулся» – едва американская армия вторжения весной 1945 г. вступила на Архипелаг, стали своего рода клише в литературе о тихоокеанском театре военных действии во время Второй мировой войны.


[Закрыть] быстро сменилось разочарованием в деятельности американцев по подготовке предоставления своей колонии независимости. На мировоззрение, поведение, эмоции филиппинцев влияло существенное изменение морально-психологического климата в стране, произошедшее с прекращением японской оккупации. При всей тяжести пережитых Филиппинами едва ли не самых жестоких и кровавых в их истории форм колониального угнетения та легкость, с какой Япония овладела огромными территориями Восточной и Юго-Восточной Азии, подорвала в глазах жителей островов (как и других народов региона) престиж западных держав, символизируя победу Востока над Западом. Впервые у филиппинцев, подвергавшихся продолжительной вестернизации, возникло ощущение азиатской идентичности, принадлежности к миру Азии, что неизбежно вело к росту антиимпериалистических настроений, подъему национализма и стремлению к полному и быстрому освобождению от колониальной зависимости.

С первых шагов деколонизации американцы старались восстановить господствующие позиции довоенной местной верхушки (землевладельческая элита, из среды которых формировались «экономические империи», зависимые от американского рынка, и политические кланы и династии). США готовились передать суверенную власть над Филиппинами именно этой наиболее консервативной части общества. Поэтому понятно и поведение Д. Макартура, стоявшего у истоков деколонизации. Он полностью игнорировал требования, исходившие от бывших участников Сопротивления (не только левых, по и либералов из срезы творческой и научной интеллигенции, студенчества, части элитарных кругов и бизнесменов), о широкой демократизации и проведении радикальных экономических реформ. По отношению же к левому флангу политических сил он демонстрировал открытую нетерпимость. Руководимая компартией организация Хукбалахап (Народная антияпонская армия) была распущена, а хуки (бойцы-партизаны) объявлены подрывными элементами. В конце концов, из среды «старой олигархии»[67]67
  Понятие «старая олигархия» утвердилось в филиппинской политической лексике и литературе по Филиппинам как синоним блока богатейших династий землевладельческой элиты, крупного капитала («старая» довоенная торгово-посредническая, финансовая и промышленная буржуазия, формировавшаяся из той же землевладельческой верхушки), верхнего слоя бюрократии и собственно политиков.


[Закрыть] американцы выбрали кандидатуру на пост первого президента независимых Филиппин. Это был Мануэль Рохас (1946–1948), политик довоенной генерации, выходец из землевладельческой элиты, человек крайне реакционных взглядов (в 1930-х годах откровенно профашистских), в период оккупации известный коллаборационист, не скрывавший своих тесных контакте с японцами. Иными словами, политическая фигура, малопривлекательная во всех отношениях для широких слоев филиппинцев. Массовое общественное движение на Филиппинах за немедленное предоставление полной политической и экономической независимости вынуждало американцев принимать быстрые решения. В тогдашней ситуации М. Рохас, казалось, отвечал требованиям США: убежденный антикоммунист, легко сменивший прояпонскую ориентацию на проамериканскую, сильный лидер, способный сдерживать натиск левой оппозиции. Соперником М. Рохаса на выборах 1946 г. был Серхио Осменья, вице-президент в автономном правительстве М. Кесона (вместе они возглавляли в США в годы войны филиппинское правительство в изгнании), выходец из влиятельного политического клана «осменьистов». С 1920-х годов он вел непрерывную борьбу с М. Кесоном за первое место в государстве, но безуспешно, поскольку не мог преодолеть поистине уникального феномена массовой популярности М. Кесона. Если бы не смерть М. Кесона в августе 1944 г. в эмиграции, вопрос о первом президенте независимых Филиппин, по всей видимости, был бы решен в его пользу. Осменья же расценивался американцами как лидер бесперспективный, не способный к проявлению сильной политической воли. И Осменья, и Рохас входили в руководство одной и той же политической партии – Партии националистов (ПН) – монопольного лидера в политике с момента ее образования в 1907 г. при формальной многопартийности. Незадолго до выборов 1946 г. Осменья вступил в избирательный блок с Демократическим альянсом – одной из самых крупных общественных организаций либерального толка, но крайне рыхлой и пестрой по составу. В ответ Рохас с правоконсервативной частью членов ПН вышел из партии, образовав собственную Либеральную партию (ЛП). Так было положено начало двухпартийной системе, продержавшейся до установления на Филиппинах авторитарного режима. Даже при внушительной поддержке США (моральной и материальной) М. Рохас на апрельских выборах 1946 г. сумел одержать победу над соперником с ничтожным перевесом голосов. Филиппинцы голосовали не за непопулярного Осменью, а против Рохаса, фаворита США, демонстрируя тем самым антиамериканские, антиимпериалистические чувства и настроения.

Ряд двусторонних американо-филиппинских соглашений, подписанных до и сразу после официального предоставления независимости 4 июля 1946 г., касавшихся торговых отношений (режим беспошлинной торговли между двумя странами), сохранения военного присутствия США на Филиппинах (в том числе крупнейших в ЮВА баз-анклавов), а также американская «опека» в области внешней политики страны ущемляли суверенитет Филиппин.

Система партнерских «особых отношений» между бывшими метрополией и колонией неизбежно предполагала зависимость Филиппин в определенных областях от «старшего партнера», что особенно проявлялось в одностороннем проамериканизме филиппинской внешней политики, официальной антикоммунистической идеологии, сохранении на первых порах колониальной структуры хозяйства. Но нельзя при этом игнорировать выгоды, извлекавшиеся «младшим партнером» из системы «особых отношений», и, прежде всего, в области обороны и безопасности. В течение всего периода холодной войны в международном масштабе и «горячих войн» по соседству в Индокитае (1950 – сер. 1970-х годов) Филиппины находились под надежным американским «щитом безопасности». Не говоря уже об обильных вливаниях американской помощи для восстановления разрушенного войной хозяйства. Но в отношении последнего нельзя не отметить, что результативности этого процесса (как, к примеру, в Японии) мешала глубоко укоренившаяся в традиционном филиппинском обществе система прочных коррумпированных связей в треугольнике «бюрократия-бизнес-политика» – своего рода «бездонный колодец», поглощавший большую часть поступавшей из США помощи и кредитов, препятствуя хотя бы минимальному сокращению разрыва между богатством узкой социальной верхушки и бедностью подавляющего большинства населения. И все же переход к независимому существованию способствовал серьезным социальным переменам. Уже на рубеже 1940-1950-х годов на Филиппинах появился быстро растущий слой нового послевоенного поколения национальной буржуазии. В отличие от довоенных экономических магнатов, вышедших, как правило, из землевладельческой элиты и плотно привязанных к американскому рынку, новые бизнесмены, не будучи столь зависимы от американского капитала и почти не имея корней в лендлордизме, ориентировались на внутренний рынок, были заинтересованы в индустриализации и модернизации экономической системы в целом с тем, чтобы покончить со старой колониальной структурой хозяйства.

Наконец, общественно-политический аспект деколонизации. В первые послевоенные годы обращают на себя внимание чрезвычайно высокий уровень политизации и крайняя раздробленность филиппинского общества в идейно-политическом отношении, в частности – по вопросу о выборе пути развития. В расколе послевоенного общества на первом плане была и проблема коллаборационизма, к которому в той или иной степени было причастно большинство филиппинцев. Общественная дискуссия по этой проблеме не могла иметь однозначного ответа (как и в других странах ЮВА, переживших японскую агрессию и оккупацию). Наряду с откровенными предателями, участвовавшими вместе с оккупантами в разграблении национальных ресурсов, существовал многочисленный слой националистически настроенных филиппинцев (из среды политиков, бизнесменов, интеллигенции), на первых порах вполне искренне поверивших в паназиатскую пропаганду японцев и рассчитывавших с помощью Японии избавиться от американского колониализма, обретя утраченную азиатскую идентичность. Президентский указ 1948 г., даровавший амнистию всем политическим коллаборационистам, никоим образом не решал эту проблему, отголоски которой еще долго тревожили общественное мнение. Двумя важнейшими полюсами политического и идеологического антагонизма были антиамериканизм и проамериканизм, парадоксальным образом тесно переплетенные друг с другом. В первые послевоенные годы среди филиппинцев преобладали антиамериканские настроения. Но и проамериканизм как сложившийся еще в колониальный период социокультурный феномен был свойствен не только элите, но и массам. Он породил у филиппинцев особый поведенческий стереотип повышенных ожиданий (и в известной степени иждивенчество) от взаимодействия со «старшим партнером», подкрепленный традиционными представлениями об «обязательствах» американцев перед своими бывшими подопечными. Этот стереотип начал складываться именно в первые годы независимого существования Филиппин.

Политизация филиппинцев росла на фоне нерешаемых социальных проблем, не преодоленной послевоенной хозяйственной разрухи. Если ко всему этому добавить факт свободного хождения в стране всякого рода оружия (японского, американского), толкавшего к «легкому» решению любых проблем путем насилия, то становится очевидным, что уровень социально-политической напряженности неуклонно приближался к взрывоопасному. Детонатором крупнейшего в истории послевоенных Филиппин социального взрыва, поставившего общество на грань крупномасштабной гражданской войны, оказалась филиппинская компартия (КПФ). На Филиппинах, как и в других странах ЮВА, подъем в первые послевоенные годы левого и ультралевого движения испытывал сильное влияние господствовавших в международном комдвижении сталинистских установок, которые ориентировали освободившиеся от уз колониализма народы на вооруженную борьбу с едва возникшими национальными правительствами. На Филиппинах установка на «революционную» борьбу вылилась в кровопролитный затяжной социальный конфликт 1948–1953 гг.

В 1948 г. внезапно умер М. Рохас. Президентский пост до очередных выборов 1949 г. занял вице-президент Э. Кирино, бесцветный, но весьма амбициозный политик, реакционер, как и его предшественник. Выборы 1949 г., на которых Э. Кирино добился победы, в филиппинской истории считаются самыми «грязными», судя по размаху коррупции и насилия. КПФ, используя свою тогдашнюю популярность у левых сил, рассчитывая на кризисную ситуацию в стране, безоговорочно подчиняясь установкам международного комдвижения, встала на путь организации вооруженного, революционного восстания с целью захвата власти. Оперируя лозунгами классовой борьбы с призывами к установлению диктатуры пролетариата, коммунисты вовсе не брали в расчет малочисленность и несформированность городского рабочего класса. Исторически левый радикализм на Филиппинах имел социально-культурную почву в лице самого многочисленного (80 % населения), самого обездоленного и отсталого пласта общества – филиппинского крестьянства. Поэтому коммунисты рассматривали крестьян как «горючий материал» грядущей пролетарской революции. Не случайно, что восстание охватило провинции Центрального Лусона с наиболее высоким уровнем лендлордизма и помещичьего абсентеизма, архаичными и тяжелыми формами аренды и одновременно с глубокой эрозией традиционных патриархальных вертикальных связей между землевладельцами и крестьянами. Последнее, по мысли КПФ, должно было облегчить внедрение в крестьянские массы коммунистических идей. Но и на Лусоне сохранялась прочная традиционалистская основа – сложная система традиционных горизонтальных связей между крестьянами, не готовыми к восприятию коммунистической пропаганды. Поэтому восстание на Лусоне не могло не приобрести формы крестьянской войны. В массовом сознании крестьян, в идеологии восстания идеи классовой борьбы носили чисто абстрактный характер, преобладало же типично крестьянское бунтарство со стихийной тягой к разрушению, утопически-максималистские идеи и цели.

Контакты повстанцев, действовавших во внутренних горных районах Лусона, с манильскими руководителями КПФ были крайне слабыми. Во главе восстания на его начальном победоносном этапе стоял Луис Тарук, харизматический лидер, популярный в крестьянской среде. К началу восстания он входил в руководство КПФ, затем через какое-то время покинул компартию, был обвинен коммунистами в предательстве, действительно сдался правительственным войскам, затем стал одним из организаторов легального крестьянского движения и, в конце концов, вообще ушел из политики. Ядром повстанческих вооруженных сил были профессионально подготовленные, дисциплинированные, хорошо вооруженные хуки, прошедшие школу партизанской войны против японцев в рядах Хукбалахап. Большинство же повстанческих отрядов, в основном из крестьян-издольщиков и батраков, были плохо вооружены и действовали методами стихийной крестьянской герильи. 1949 – первая половина 1950 г. были периодом подъема восстания.

С 1950 г. Хукбалахап приняла новое название – Армия освобождения страны (АОС), подчеркивая тем самым классовую направленность борьбы. В АОС сражалось до 10 тыс. бойцов, она пополнялась за счет местной крестьянской бедноты. В филиппинских верхах царила паника. После победы коммунистов в Китае и Вьетнаме в Маниле открыто заговорили о приближении гражданской войны. Причины действительно впечатляющих военных успехов АОС (в начале 1950 г. АОС действовала в большинстве провинций Лусона, пытаясь прорваться к Бисайским о-вам) коренились в слабости администрации, полностью потерявшей авторитет и доверие филиппинцев, коррумпированности и непрофессионализме генералитета, деморализации офицеров и солдат, многие из которых открыто сочувствовали повстанцам. Поэтому регулярная военно-техническая помощь США, работа американских разведчиков и советников, не приносили ожидаемых результатов. Чтобы остановить опасное разрастание вооруженного конфликта, необходимо было принятие срочных мер по поднятию морального духа, дисциплины, боеспособности армии и проведение кардинальных изменений в государственной политике в целом. Реализовал эти задачи Рамон Магсайсай, конгрессмен от ЛП, занявший в начале 1950 г. пост министра обороны в правительстве Э. Кирино. В годы войны Магсайсай командовал партизанским подразделением, профессионально разбирался в военных вопросах. Его первая акция на посту министра обороны – кадровая чистка в высшем эшелоне военных. Отправленных в отставку коррумпированных генералов он заменял выходцами из среднего звена офицерского корпуса, преданными ему лично. Уже эта акция способствовала оздоровлению атмосферы в армии. Его авторитет как военного лидера вырос после ряда побед над АОС, позволивших перейти к очистке от повстанцев Центрального Лусона. При этом он умело и эффективно использовал американскую военно-техническую помощь, на что были неспособны его предшественники. Политически его позиции окрепли в результате организованного им ареста в Маниле фактически в полном составе Политбюро КПФ и более сотни партийных функционеров. Тем самым были прерваны и без того минимальные связи повстанцев с центром. Наряду с силовыми методами Магсайсай использовал и иные средства, в том числе пропагандистские, практику инфильтрации в ряды хуков своих агентов, которые изнутри вели работу по разложению АОС. Его главными козырями стали обещания провести аграрные преобразования с целью облегчения положения издольщиков и реально осуществленные меры по амнистированию и предоставлению земельных участков повстанцам, сложившим оружие.

Кроме того, Магсайсай возобновил (после американцев) программу переселения безземельных крестьян из перенаселенных районов Лусона на слабозаселенный юг с правом занятия там земельных угодий. Хотя переселено было совсем небольшое количество семей, но эта мера дала сильный демонстрационный эффект, способствовала отказу от вооруженной борьбы многих крестьян. В итоге в 1953 г. восстание было разгромлено. В движениях социального протеста последовал более чем десятилетний спад, усилился антикоммунизм в идеологии и политике.

На наш взгляд, для американцев Магсайсай явился своего рода «счастливой находкой», компенсацией за ошибочную и дорого обошедшуюся ориентацию на старую, утратившую авторитет филиппинскую политическую элиту. Американцы расчистили Магсайсаю, не имевшему корней в традиционных политических кланах, путь к вершинам власти. Магсайсаю удалось создать новый тип лидера – харизматика и популиста, но одновременно прагматика и реформатора, дальновидного политика, осознавшего необходимость кардинальных перемен в экономической и политической системах общества в интересах филиппинцев. Подобно М. Кесону, Р. Магсайсай, не скрывая своего проамериканизма и антикоммунизма, привлек к себе самые широкие слои филиппинцев. Его главная опора – средний класс, растущий слой национальных предпринимателей (их он всячески поддерживал и поощрял) и многомиллионное крестьянство, ожидавшее перемен в аграрной политике. Обещания реформ, прежде всего, в экономической и социальной сферах, легли в основу предвыборной программы Р. Магсайсая, выдвинувшего свою кандидатуру на пост президента на выборах 1953 г. Предвыборную кампанию Р. Магсайсай провел под популистскими лозунгами «таоизма» – сформулированной им идеи приближения политиков к рядовым филиппинцам – тао, внимания в первую очередь к их интересам и нуждам. На выборах он одержал более чем внушительную победу над рискнувшим баллотироваться на второй срок Э. Кирино.

С его победой на выборах Филиппины вступили во второй этап независимого развития. Р. Магсайсай (1954–1957) не пробыл на своем посту отведенный конституцией четырехлетний срок – он погиб в 1957 г. в авиакатастрофе. Но в годы его лидерства наметились новые направления в государственной политике, которые получали отражение в деятельности последующих администраций, поскольку были связаны с основными потребностями развития. Еще маломощная, но быстро набиравшая силы новая национальная буржуазия свою идеологию «экономического национализма» превратила в стимул ломки колониальной структуры экономики и способ давления на правительство в пользу реформирования экономической системы.

Показательно, что К. Гарсия (1957–1961), сменивший Р. Магсайсая на посту президента, консерватор, политик традиционного толка, тем не менее, провозгласил официальный курс под лозунгом «Филиппинцы, прежде всего» («Pilipino Muna») – таково было название националистического движения новой буржуазии (его самые известные и яркие лидеры и идеологи К. Ректо и Х. Лаурель), направленное едва ли не в первую очередь на ограничение в стране американского бизнеса и зависимых от него довоенных «экономических империй» (введение импортного и валютного контроля и ряд других мер, затрагивающих непосредственно интересы американского капитала на Филиппинах). Благодаря принятым филиппинским конгрессом законам бизнесмены-филиппинцы получили возможность вкладывать капиталы в производственную сферу, в том числе в зарождающиеся отрасли обрабатывающей промышленности, не опасаясь конкуренции со стороны американских монополий, импортирующих товары потребительского спроса.

Таким образом, начало индустриализации на Филиппинах обрело форму импортозамещающей модели. Она сыграла свою положительную роль в развитии национальной экономики, способствуя ускорению темпов экономического роста, повышению технического уровня экономики. Но к концу 1960-х годов модель импортозамещения исчерпала себя, демонстрируя неспособность в долгосрочной перспективе содействовать расширению внутреннего рынка, главным образом из-за низкой платежеспособности большинства населения. На внешнем же рынке она была неконкурентоспособной, превратившись из ускорителя экономического роста в фактор его сдерживания. В то же время становилось все более заметным отставание Филиппин в темпах роста от наиболее продвинутых соседних стран ЮВА, где в условиях авторитарной государственности утвердились мотели экспортоориентированной экономики.

Кроме того, на Филиппинах самым отсталым, не поддающимся реформированию, оставался аграрный сектор. Все попытки властей (в частности, президентов Магсайсая и Макапагала, 1961–1965) провести через конгресс закон об аграрной реформе, нацеленной на капитализацию сельской экономики, блокировались мощной землевладельческой элитой, представители которой преобладали в парламенте. Обладание крупной земельной собственностью (еще с испанских времен и особенно при американцах) давало в руки землевладельцев почти неограниченную власть на местах и открывало путь в большую политику. Сказывалась и специфика американского колониализма. Город был объектом «демократического эксперимента». Здесь действительно следует говорить о внедрении демократических ценностей, институтов, правопорядков, серьезных сдвигах в укреплении рыночной экономики, формировании среднего класса и элементов гражданского общества. Но все эти новации не затрагивали аграрную периферию. Американцы сознательно придерживались дуализма в колониальной политике, поощряя лендлордизм (оплот традиционализма и консерватизма в филиппинском обществе), заботясь о социальной опоре режима и стабильности колониального государства. Землевладельческая элита уже при американцах, используя свою экономическую мощь, начала прибирать к рукам партии, избирательную систему, прочие структуры насаждавшейся «колониальной демократии».

В постколониальное время, когда Филиппины лишились прямой политической опеки США, несоответствие внешнего демократизма политической системы и ее внутреннего содержания становилось все более очевидным. Впервые это несоответствие уже в начале 1960-х годов было глубоко исследовано в ставших классическими трудах американского политолога К. Ландэ. Та либерально-демократическая модель, которая утвердилась на Филиппинах, представляла собой разновидность так называемой олигархической демократии, когда реальная власть в государстве при формальном сохранении атрибутов представительной системы концентрировалась в руках узкой, социально замкнутой правящей элиты – «старой олигархии».

В то же время на Филиппинах, как ни в одной из других стран ЮВА, правящая элита была чрезвычайно сильно разобщена по кланово-региональному признаку: межклановые конфликты напоминали феодальные междоусобицы. «Генетические» черты филиппинской правящей элиты: клановость, фракционность, социальная замкнутость, оппортунизм, неспособность к сильному демократическому руководству – обусловливали низкую эффективность политической власти, способствуя хаотичности политического процесса. В частности, это наглядно проявлялось в действиях партийно-парламентской системы, обладавшей внешними чертами демократизма, а на деле служившей инструментом перераспределения власти между соперничающими политическими кланами. Две сменявшие друг друга у власти партии, ПН и ЛП, не допускали образования «третьей» партии, способной выдержать конкуренцию с ними. Будучи партиями традиционного типа (объединения по принципу «лидер последователи»), ПН и ЛП выступали фактически с идентичными программами, отличаясь друг от друга лишь преимущественной поддержкой электората «своих» регионов. ПН традиционно доминировала в тагальских районах Южного Лусона и на о-в Себу, ЛП – в северных провинциях Лусона (Илокос и др.). Аморфность партийных образований, отсутствие партийной дисциплины породили практику свободных переходов из одной партии в другую, в основном претендентов на высшие выборные посты, если смена партии была им выгодна тактически, с точки зрения расширения голосующего за них электората. Соответственно, они «уводили» с собой в «новую» партию и большинство своих последователей. Например, переход к моменту выборов президентов Магсайсая и Маркоса из ЛП в ПН (в 1953 и 1965 гг.). Правящая элита реализовывала свои властные амбиции преимущественно через конгресс, превратившийся в арену межклановой борьбы, источник коррупции, лоббирования местными элитами «своих» депутатов. Попытки упорядочить политический процесс, снизить накал межфракционной борьбы исходили от президентов, возглавлявших исполнительную власть. Но поскольку президенты, как правило, были выходцами из тех же самых политических династий и кланов, они обычно проигрывали в противоборстве с законодателями (классический пример – блокирование олигархами законопроектов об аграрной реформе).

К середине 1960-х годов нежизнеспособность политической системы осознавалась в самых разных слоях филиппинского общества. К назревавшему политическому кризису прибавились неопределенность в экономике, вызванная отходом от политики импортозамещения и поисками новой эффективной модели развития. В социальной сфере возрастали неравномерность в распределении доходов, углубление разрыва между полюсами богатства и нищеты. Концентрация власти в руках олигархической верхушки при слабости государства, не способного защитить интересы широких слоев общества, неизбежно вела к вспышкам оппозиционных настроений, появлению движений социального протеста.

В городах, прежде всего, в столичном мегаполисе, в пестром спектре оппозиционных сил усилился левый фланг – радикально-националистическое движение и легализовавшаяся компартия, в составе которой активную роль стали играть экстремистские элементы, последователи маоистских идей. Либеральная оппозиция была представлена разрозненными и слабыми группировками и организациями, из которых наиболее авторитетным было Христианское социальное движение во главе с Р. Манглапусом, создавшим некий филиппинский вариант теории христианского социализма. С распространением дестабилизационных тенденций среди филиппинцев стали появляться и активные сторонники сильного лидерства и сильной государственной власти, способных навести порядок и консолидировать общество. Один из авторов кембриджской истории ЮВА определяет реорганизацию системы власти в этатистском направлении как «maximum government».

Наиболее целостное выражение идеи авторитарно-этатистского толка получили во взглядах двух крупных политических деятелей, представлявших политический истеблишмент, сенаторов Ф. Маркоса и Б. Акино, соперников в борьбе за президентское кресло, а затем и непримиримых врагов. Суть их программ: централизация власти в руках президента как единственное средство интеграции общества и мобилизации масс; приоритет модернизаторских преобразований в экономике, в первую очередь – ликвидация лендлордизма и проведение аграрной реформы. Их личное соперничество закончилось победой прагматичного и волевого Ф. Маркоса, снискавшего уже в середине 1960-х годов массовую популярность среди филиппинцев. Б. Акино с его склонностью к излишне эмоциональной риторике и, главное, сближением в поисках поддержки с некоторыми левыми и ультралевыми группировками оттолкнул от себя многих потенциальных сторонников. Ф. Маркос, напротив, выиграл, обозначая все левое движение как «коммунистическое» и указывая в публичных выступлениях на реальность «коммунистической угрозы».

В деятельности первой администрации Ф. Маркоса можно выделить два важных достижения. В экономической области – это начало перехода к модели экспортоориентации, продемонстрировавшей впечатляющие результаты в развитии экономик соседних стран ЮВА. В сфере внешней политики – вступление в региональную организацию АСЕАН (1967), положившее начало усилению азиатского направления во внешнеполитической деятельности государства.

Но остановить дестабилизационные процессы первой администрации Ф. Маркоса не удалось. Более того, к концу 1960-х годов на Филиппинах все явственней обнаруживались черты структурного кризиса. Одной из его главных составляющих была резкая активизация левоэкстремистских сил. В 1968 г. от КПФ откололась ультрарадикальная группа, образовав Компартию идей Мао Цзэдуна (в наши дни известна просто как КПФ) во главе с Х.М. Сисоном. Тогда же был сформирован ее боевой отряд – Новая народная армия (ННА), в основном из крестьян, студентов, остатков скрывавшихся в горах хуков, которая повела вооруженную борьбу в глубинных районах Архипелага. Серьезная обстановка сложилась в южных, населенных мусульманами (составляют 5–7 % от численности всего населения) районах страны, где в конце 1960-х годов возникло вооруженное сепаратистское движение. Его лидерами стали молодые выходцы из местной элиты, получавшие образование в зарубежных религиозных исламских центрах (Саудовская Аравия, Ливия и др.). Один из них, Нур Мисуари, основал в 1968 г. первую крупную организацию Фронт национального освобождения моро (ФНОМ) с программой выхода мусульманского юга из состава унитарного государства и образования на южных островах независимой исламской республики (Bangsa Moro).

Мусульманский экстремизм на Филиппинах имеет глубокие исторические корни[68]68
  «Проблема моро» (моро – собирательное название филиппинцев-мусульман, от исп. «мавр», обитающих на южных островах Минданао, Сулу, Басилан, Глосан) возникла на рубеже XVI–XVII вв., в период испанской колониальной экспансии, когда испанцы не смогли завоевать южные мусульманские султанаты. В XVI–XVII вв. шли непрерывные «войны моро»: военные экспедиции испанцев с целью захвата южных островов и пиратские нападения мусульман на прибрежные районы испанской колонии под религиозным лозунгом «войны креста и полумесяца». «Неверными» моро считали не только колонизаторов, но и обращенных в католичество жителей центральных и северных провинций колонии.


[Закрыть]. Стихийные вспышки насилия, кровавые столкновения между вооруженными группировками моро и местными христианами фактически не прекращались в период деколонизации и складывания национальной государственности. Но с конца 1960-х годов мусульманское движение вступило в качественно новую организационную и идеологическую фазу. Сепаратистский характер движения во многом провоцировался проводимой властями политикой жесткого государственного унитаризма, не преодоленной политической и социально-экономической дискриминацией мусульманского меньшинства, хозяйственной отсталостью мусульманской периферии сравнительно с христианским центром, особо болезненной проблемой переселения христиан на южные острова, где они занимали земли, которые мусульмане исконно считали своими. Кроме того, для двух основных конфессиональных общин характерна полная культурная отчужденность. У филиппинцев-мусульман, ориентированных на ценности ислама, не было (и нет) самоощущения принадлежности к единому филиппинскому сообществу. Никоим образом нельзя игнорировать и чисто цивилизационный фактор.