Текст книги "Восток в новейший период (1945-2000 гг.)"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 87 (всего у книги 113 страниц)
Одним из столпов экономической политики «нового порядка» стало привлечение иностранных инвестиций и кредитов. Зарубежным владельцам возвращалась ранее отчужденная собственность. Закон об иностранных капиталовложениях от 1 января 1967 г. открыл для зарубежных инвесторов почти все отрасли экономики, кроме судоходства и портовых сооружений, энергетики, телесвязи, транспорта, водоснабжения, средств массовой информации и оборонной промышленности. Вложения в горно-добывающую отрасль допускались совместно с правительством Индонезии. Льготы инвесторам зависели от значения вложений для увеличения валютных поступлений, создания импортозамещающих производств и рабочих мест, прибыльности, района, где вкладывался капитал, степени риска. С 1967 по 2002 г. правительство выдало лицензии на вложение 269,1 млрд. долл., в том числе (млрд, долл.) в обрабатывающую промышленность 167,4; энергетику, газо– и водоснабжение – 18,5; горно-добывающую промышленность – 10,1; сельское и лесное хозяйство, рыболовство – 9,1; торговлю, гостиничное дело – 22,6; транспорт – 18,2. Наиболее крупными инвесторами стали Япония (38,5), Великобритания (29,4), Сингапур (23,8), Гонконг (16,4), Тайвань (14,4), Австралия (11,7), США (11,0), Южная Корея (10,9).
В 1966 г. страны-кредиторы создали консорциум, получивший позже название Межправительственной группы по Индонезии. Его участники согласились отсрочить платежи по индонезийским долгам и оказывать финансовую помощь правительству Сухарто. Объем помощи согласовывался на ежегодных сессиях консорциума и зависел от финансовой и экономической политики правительства. В это же время правительство восстановило прерванное Сукарно членство Индонезии в Международном валютном фонде.
Второе направление экономической политики – расширение вывоза для увеличения валютных доходов, увязка объема импорта с суммой экспортной выручки, стимулирование производства экспортной продукции.
Был взят курс на постепенную приватизацию неэффективных государственных предприятий.
Экономический рост обозначился уже в конце 1960-х годов, и его темпы до 1996 г. достигали в некоторые годы 7–8 %. Рост промышленного производства существенно обгонял развитие сельского хозяйства. К 2002 г. в объеме всеобщего валового продукта на обрабатывающую промышленность приходилось 25 %, на сельское хозяйство 17,5 %, горно-добывающую промышленность – 13,2 % (в том числе нефте– и газодобычу – 8,2 %), торговлю и туризм – 16,1 %, строительство 5,7 %. Характерным показателем стали изменения состава экспорта. Если до начала 1980-х годов основой экспортных доходов были поступления от нефти и газа, то уже в 1987 г. они составили менее 50 %, а в 1997 г. – несколько более 20 %. По официальным данным, число людей, живущих за чертой бедности, снизилось с 70 млн. (60 %) в 1970 г. до 22,5 млн. (11,3 %) в 1996 г. Существенных успехов достигли образование и здравоохранение.
Вместе с тем неуклонно углублялось имущественное расслоение, наибольшая часть прироста доходов присваивалась самыми состоятельными слоями.
Предприниматели из числа этнических китайцев, обладая гораздо большим стартовым капиталом, опытом и международными связями, чем коренные индонезийцы, оказались на гребне волны экономического развития. Они вовлекали в свою деятельность военных и гражданских чиновников, обеспечивая себе мощное прикрытие. Растущее социальное неравенство накладывалось на этно-конфессиональные различия. Правительство пыталось ограничить проявления противоречий между китайской общиной и коренным населением, сводя эти меры в основном к этнической ассимиляции китайцев, что не могло решить проблему. Военная и гражданская бюрократия была заинтересована в сохранении некоторого уровня расовой напряженности и зависимости китайцев от защиты властей.
Менялась социальная структура общества. По оценке индонезийского политолога Ювоно Сударсоно, в 1996 г. к среднему классу (по местным критериям) относилось около 15,5 млн. человек, т. е. примерно 8 % населения страны. Формировался этот слой в значительной мере за счет роста числа частных предпринимателей и лиц «свободных профессий». Произвол и коррупция военной и гражданской бюрократии неизбежно порождали у них оппозиционные настроения. Но демократический потенциал среднего класса ограничивался тем, что в условиях поляризации общественного богатства и роста социальной напряженности он видел во власти свою защиту от озлобления низов. Кроме того, этот слой в значительной своей части формировался за счет выходцев из военной среды и китайской диаспоры, зависевших от благорасположения власти. Однако уже в 1980-х годах в Индонезии усиливаются голоса в пользу большей открытости политической системы, расширения гражданских прав населения, ограничения роли армии, самостоятельности законодательной и судебной ветвей власти.
Параллельно развивался противоположный процесс – тяга низов к насилию как средству выражения социального недовольства и разрешения этно-конфессиональных противоречий, переплетавшихся с имущественным неравенством. Происходили кровавые антикитайские погромы, поджоги торговых кварталов, христианских церквей и мечетей, особенно там, где (как, например, на Молуккских островах) переселенцы-мусульмане с Явы вытесняли коренных жителей из сфер деятельности, в которых они работали. Межэтнические конфликты происходили и в других районах, куда направлялась миграция яванцев.
Обезземеливание крестьян, сосредоточение экономического развития преимущественно в городах вели к усилению миграции. Сезонные рабочие возвращались из города с нетрадиционными представлениями об отношениях в обществе, о роли инициативы и самостоятельности, о жизненных стандартах. Крестьяне были недовольны тем, что принятый при Сукарно закон об аграрной реформе практически не выполнялся и все больше земель отчуждалось под промышленные или туристические проекты. Остававшиеся в городе составляли значительный слой люмпенов-маргиналов, вырванных из привычной социальной среды, а потому представлявших легко воспламеняемый человеческий материал для массовых выступлений.
Обострялись противоречия между Явой и остальными островами, все громче звучали упреки, что Ява, где сосредоточено 60 % населения страны, обирает более богатые природными ресурсами территории. Недовольство вызывала кадровая политика центральной власти, подбиравшей высших чинов местных администраций по признаку личной преданности Сухарто. Близкие к семье президента дельцы пользовались привилегиями при получении кредитов и лицензий. Власть открыто обвиняли в «яванизации» страны, хотя, как видно из статистики, по жизненному уровню населения Ява (кроме Джакарты) мало отличалась от других районов. Авторитаризм, в течение десятилетий оправдывавшийся сохранением политической стабильности во имя экономического развития и единства страны, стал фактором усиления центробежных тенденций.
Рост реформаторских настроений побудил власть в той или иной форме реагировать на них. Высказывания в пользу политических реформ зазвучали на самом высоком уровне. Но на деле «новый порядок» оказался неспособным модернизировать политическую систему в соответствии с социальными изменениями, которые вызвала его собственная экономическая политика. Последние в истории режима выборы в парламент в 1997 г. прошли под столь же жестким контролем исполнительной власти, как и все предыдущие. Партия власти Голкар получила 325 мест из 425, оспаривавшихся на выборах (еще 75 манданте были отданы армии), Партия единства и развития завоевала 89 мест, а Демократическая партия, в которой в 1996 г. при вмешательстве правительства произошла смена руководства – лишь 11. Вместо избранной на предыдущем съезде лидером ДПИ дочери первого президента Мегавати Сукарнопутри партии был навязан лояльный властям деятель Сурьяди. Сухарто и его окружение были в какой-то мере загипнотизированы итогами выборов 1997 г., ошибочно расценив их как реальное свидетельство доверия народа к режиму или по меньшей мере эффективности своего контроля над ситуацией.
Во внешней политике в рамках программы «новый порядок» была сделана попытка соединить глубокую экономическую зависимость от Запада, авторитаризм во внутренней политике, яростный антикоммунизм в идеологии и политической практике с национализмом развивающейся нации, гегемонизмом, традиционным для Индонезии, стремлением к равноудаленности от двух противостоящих друг другу военно-политических блоков. Правящая элита считала сближение с Западом необходимым, но видела его пределы, понимая, что Запад не считает Индонезию равноправным партнером с собственными национальными целями и интересами. Индонезия сохранила членство в движении неприсоединения, где новые лидеры заняли позиции «правее центра».
Руководство страны, осуществляя программу «новый порядок», стремилось доказать предсказуемость своей внешней политики. Как писал в 1968 г. министр иностранных дел Адам Малик, он видел своей задачей «возвратить утраченное доверие не обещаниями, а доказательствами того, что Индонезия является надежным партнером как в политических, так и в экономических вопросах». В 1966 г. была прекращена антималайзийская кампания, которая перестала быть нужной пришедшей к власти армии. 8 августа 1967 г. Индонезия вместе с Малайзией, Сингапуром, Таиландом и Филиппинами подписала декларацию о создании Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) с целью «совместных начинаний для ускорения экономического и культурного развития и социального прогресса», а также для содействия региональному миру и стабильности «путем уважения к справедливости и правопорядку в этом районе». Довольно скоро обозначилось негласное доминирование Индонезии в этой организации, хотя Джакарта всячески избегала подозрений в региональном гегемонизме. В сентябре 1966 г. страна восстановила членство в ООН.
В этот период резко ухудшились отношения с Китаем. Великодержавная и одновременно ультрареволюционная политика тогдашнего маоистского руководства КНР наложилась на антикоммунизм режима «новый порядок», а близость позиций компартий Индонезии и Китая в начале 1960-х годов послужила искомым поводом для враждебности.
Западные страны в 1970-1980-х годах видели в Индонезии в первую очередь оплот борьбы против коммунизма в Юго-Восточной Азии, закрывая глаза на авторитаризм режима и его кровавые расправы с оппонентами. Но даже в худшие годы репрессий Индонезия сохраняла отношения с КНДР, Демократической Республикой Вьетнам и не установила связей с Сайгоном. Со временем Джакарта стала склоняться к определенному уровню политического взаимодействия с ДРВ, что было связано с ухудшением вьетнамско-китайских отношений.
При подстрекательстве американской администрации Индонезия в 1975–1976 гг. оккупировала и присоединила территорию бывшей португальской колонии Восточный Тимор, что было крупнейшей ошибкой внешней политики страны. Большинство тиморцев не приняло этого акта. Возник очаг вооруженной борьбы, закончившейся уже после падения «нового порядка» поражением Индонезии. Неспособность правящей армии решить проблему Восточного Тимора способствовала дискредитации вооруженных сил и режима в целом.
В середине 1980-х годов во внешней политике Индонезии наметилась тенденция к более отчетливой диверсификации международных связей. С 1986 г. начинается постепенное восстановление отношений с КНР. В 1989 г. Сухарто нанес официальный визит в СССР, где проявлял подчеркнутое дружелюбие.
Прекращение существования одного из двух военно-политических блоков с распадом Советского Союза в определенном смысле ослабило внешнеполитический потенциал Индонезии, которая лишилась возможности маневрировать между двумя центрами силы в условиях биполярного мира. В стране росло недовольство давлением Запада, активно использовавшего с этой целью проблему прав человека. Раздражение Вашингтона вызвала попытка Джакарты вслед за Малайзией нарушить монополию Запада в оснащении вооруженных сил Индонезии: в 1997 г. было заключено соглашение о поставках авиационной военной техники из России на сумму около 1 млрд. долл. (в то время сделка не была осуществлена из-за начавшегося финансово-экономического кризиса).
При несомненных экономических успехах были у страны и серьезные слабости. Важнейшей из них был стремительный рост внешней задолженности, в том числе и краткосрочной. В 1995 г. внешний долг достиг 101,8 млрд. долл., а к 1998 г. он возрос до 133 млрд., из которых 2/3 подлежали погашению в течение 12 месяцев. Немало уязвимых мест имела банковская система, страдавшая, в частности, от коррупции и фаворитизма, разъедавших власть.
Финансово-экономический кризис, поразивший страны Юго-Восточной Азии с середины 1997 г., отразился на Индонезии более болезненно, чем на всех ее соседях. Экономический рост, составивший 8 % в 1996 г., упал до 4,9 % в 1997 г. и сменился спадом 13,7 % в 1998 г. Как писала одна джакартская газета, «кризис уходит корнями в коррупцию, закулисные сделки на высшем уровне, непотизм и фаворитизм, со временем подточившие основы нашей экономики». Иначе говоря, кризис был усугублен политическим фактором: отсутствием общественного доверия к власти. Катастрофически падал курс национальной валюты (рупии), что вело к резкому снижению жизненного уровня населения, особенно городских жителей. Началось бегство капиталов из страны.
Авторитаризм обернулся самой уязвимой стороной: ни одна политическая сила не хотела делить с режимом ответственность за происходящее. С середины 1997 г. в обществе все более открыто обсуждалась целесообразность смены президента. Но Сухарто вновь согласился на выдвижение своей кандидатуры, а Конгресс в марте 1998 г. в седьмой раз избрал 77-летнего генерала главой государства.
Отмена кабинетом в апреле 1998 г. по требованию Международного валютного фонда субсидий на электроэнергию и энергоносители вызвала скачок цен и антиправительственные выступления в городах (деревня от кризиса страдала меньше, а в ряде случаев выигрывала от удорожания импорта и роста денежных доходов от экспорта некоторых сельскохозяйственных культур). Демонстранты требовали отставки президента, беднота громила торговые центры и банки, принадлежавшие этническим китайцам и членам семьи Сухарто. Армия и полиция вели себя в целом нейтрально, пока не возникла угроза, что ли черство в антисухартовском движении захватят мусульманские организации. После того как генералитет отказал ему в поддержке. Сухарто 21 мая 1998 г. ушел в отставку, передав свой пост вице-президенту Б.Ю. Хабиби.
Развитие политической культуры индонезийского общества в течение более 30 лет тормозилось авторитаризмом и культом государственного насилия. Огромный заряд социального возмущения и мести накопился в недрах общества. По крайней мере частично этим объяснялась осторожность нового президента в подходе к осуществлению необходимых реформ. Престиж власти, ее эффективность были катастрофически подорваны, и Хабиби должен был с этим считаться, понимая в то же время, что без радикальных политических реформ страна не выйдет из кризиса. Но он был выдвиженцем Сухарто, и многолетняя близость к бывшему президенту априори лишала его доверия общества.
В оппозицию Б.Ю. Хабиби встали крупнейшие мусульманские организации «Нахдатул Улама» во главе с А. Вахидом и «Мухаммадья», возглавлявшаяся А. Раисом, а также Демократическая партия Индонезии, борющаяся – ДПИ(б), лидером которой была М. Сукарнопутри. Был снят запрет на создание новых партий, освобождены политические заключенные, на 7 июня 1999 г. назначены парламентские выборы. Был принят закон, по которому регионы получили право оставлять себе 15 % доходов от экспорта нефти, 30 от натурального газа, 80 – от других полезных ископаемых и леса, 20 % суммы собранного подоходного налога и не менее четверти других федеральных налогов. Одновременно была перераспределена ответственность за финансирование социальной сферы. Жизнь показала, однако, что местная элита была не готова к этой реформе, и наряду с несомненными положительными результатами она дала «децентрализацию коррупции».
На выборах 7 июня оспаривалось 462 мандата, еще 38 мест выделялось для депутатов от вооруженных сил, квота которых была сокращена по сравнению с выборами 1997 г. и подлежала полной ликвидации с 2004 г. Почти треть голосов (153) получила ДПИ(б), примерно столько же в сумме мусульманские партии. Из них лишь немногие выступали в ходе кампании с позиций исламизма. Около четверти избирателей поддержали Голкар.
Б.Ю. Хабиби был вынужден провести на Восточном Тиморе, где после отставки Сухарто положение еще более обострилось, референдум о будущем территории. Этот единственно возможный в той ситуации шаг навлек на президента критику оппозиции и недовольство армии. На референдуме 30 августа 1999 г. 78 % взрослых тиморцев проголосовали за независимость.
Сессия Народного консультативного конгресса в октябре 1999 г. избрала президентом страны Абдуррахмана Вахида, лидера Партии народного возрождения и организации «Нахдатул Улама». Вице-президентом стала М. Сукарнопутри. Избрание А. Вахида, полуслепого человека, еще не оправившегося после инсультов, чья партия получила лишь 10 % голосов на выборах, было результатом сговора с целью не допустить к власти М. Сукарнопутри, за которой стояла наиболее радикальная часть электората. Только массовые насильственные выступления населения Явы и Бали заставили конгресс назначить ее на второй по важности пост в государстве.
А. Вахид был известен как деятель национального масштаба, способный подняться над этническими, идейными и религиозными различиями. Он первым заявил о необходимости реабилитировать жертвы террора 1965–1968 гг. и пересмотреть официальную версию событий того времени в интересах национального примирения, он извинился перед жертвами террора на Восточном Тиморе и антикитайских погромов в мае 1998 г., он, будучи одним из самых авторитетных мусульманских богословов, был убежденным противником превращения Индонезии в исламское государство. В период его президентства были приняты меры против военачальников, виновных в нарушениях прав человека в предыдущие годы, в том числе в Аче и на Восточном Тиморе, усилен контроль гражданской власти над армией, отменены некоторые дискриминационные меры против этнических китайцев.
Но став президентом, он не смог совместить свои положительные качества с положением главы государства. Идеологическая терпимость и широта взглядов уживались в нем с непредсказуемостью, авторитарностью, мессианством. Это делало его уязвимым для критики со стороны оппозиции во главе со спикером Конгресса Амином Раисом. Президента обвиняли в тех проблемах, которые на деле были наследием режима «новый порядок»: этно-религиозные конфликты в Аче, где сепаратистское движение продолжалось в течение десятилетий, на Калимантане, на Западном Ириане, процветание коррупции, фаворитизм, огромная внешняя задолженность, низкий уровень правопорядка, нарушения прав человека и т. д. На деле обвинения, прежде всего, отражали интриги внутри правящей элиты, ее недостаточную готовность к демократизации политической системы и к модернизации методов управления государством. Конгресс и парламент, значительно расширив свои прерогативы после падения режима «новый порядок», сосредоточились на борьбе между собой и с президентом, поминутно вмешиваясь в деятельность исполнительной власти, а партийные лидеры погрязли в спорах из-за постов в кабинете и других органах власти.
В начале 2001 г. оппозиция во главе с А. Раисом начала решительное наступление против президента, использовав обвинение в коррупции (впоследствии не подтвердившееся) и угрожая А. Вахиду импичментом. Президент обратился за помощью к армии с целью ввести военное положение, но получил отказ. 23 июля 2001 г. Конгресс сместил А. Вахида с поста главы государства. Это место заняла М. Сукарнопутри, которая к тому времени убедила военных и Голкар, что не намерена мстить за унижения, которым руководители «нового порядка» подвергли ее отца в 1960-х годах и ее саму тридцатью годами позже. Вице-президентом стал лидер Партии единства и развития Хамзах Хаз, что было компенсацией умеренным мусульманам за смещение А. Вахида. Сближение М. Сукарнопутри с Голкаром и военными вызвало недовольство в рядах ее собственной партии, где были сильны радикальные настроения. Мусульманская община страны сравнительно спокойно восприняла отставку А. Вахида.
Мегавати Сукарнопутри получила тяжелое наследие. Внешний долг достиг 140 млрд. долл. Число безработных и занятых неполную неделю равнялось 40 млн. человек (45 % рабочей силы). Более 10 % населения страны имели месячный доход около 3 долл. После 1997 г. из страны утекало в среднем 10 млрд. долл. в год. Рост экономики в 2001 г. составил 3,6 %, что не поглощало даже прирост рабочей силы. Помимо последствий кризиса на Индонезии тяжело сказался экономический спад в США, Японии и Сингапуре, на которые в основном ориентирован индонезийский экспорт.
Социально-экономические противоречия, не находя разрешения в рамках государственных институтов, часто приобретали форму этнической и религиозной розни. Устранение армии как доминирующей надэтнической и надконфессиональной силы, необходимое и целесообразное само по себе, не компенсировалось созданием альтернативных структур. В стране не обозначилось политического движения или организации, способной самостоятельно или во взаимодействии с другими обеспечить эффективное руководство государством. В результате исламизм обретал политическую перспективу как альтернатива светской власти.
Изменения, которые вносили в конституцию с 1999 г. с целью предотвратить возвращение к авторитаризму, существенно ограничили полномочия исполнительной власти, усилили законодательную и контрольную роль парламента и конгресса, детально трактовали права и свободы граждан. В соответствии с ними президент и вице-президент впоследствии стали избираться прямым голосованием, причем не более чем на два пятилетних срока.
Мусульманское движение было разделено на две примерно равные части – традиционалистскую во главе с Союзом мусульманских богословов («Нахдатул Улама») и модернистскую, основой которой является просветительская организация «Мухаммадья». Каждая из них заявляет, что пользуется поддержкой около 35 млн. человек. Но после 1998 г. внутри «Нахдатул Улама» и «Мухаммадьи» возникло около 40 политических партий, что свидетельствовало об отсутствии в этих организациях организационного и идейного единства, несмотря на религиозную общность. Однако лидеры обоих течений выступали против исламского экстремизма.
