Текст книги "Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 82 страниц)

2. Зигзаги политики и реальный сектор экономики
(В.П. Булдаков)

Политика Временного правительства в экстремальных условиях войны и революции в целом была ориентирована на огосударствление экономической жизни, но проводилась весьма непоследовательно и даже хаотично. Курс формировался и видоизменялся под влиянием противоборства двух основных блоков правительственного кабинета – «буржуазного» и «социалистического».

В конце марта на Всероссийском совещании Советов В.Г. Громаном был представлен проект «планомерной организации народного хозяйства и труда». Меньшевистский теоретик исходил из подчинения интересов предпринимателей и рабочих «интересом общегосударственным». Предусматривалось установление всестороннего контроля над промышленностью с помощью центрального регулирующего органа. Правительству предлагалось «планомерно регулировать всю хозяйственную жизнь страны, организовав ее производство, обмен, передвижение и потребление под непосредственным контролем государства»^{2510}. Но все это было под силу только уверенной в себе власти, а не правительству, беспомощно колеблющемуся под нарастающим давлением противоположных сил – предпринимателей и рабочих.

При вступлении в коалиционное правительство меньшевики и эсеры вроде бы настояли на включении в правительственную декларацию собственных принципов государственного контроля над хозяйственной деятельностью. Однако при редактировании текста декларации 6 мая буржуазные министры, по словам Милюкова, превратили весьма «эластичные советские формулы» в «еще более неопределенные». Так, требование государственного контроля над промышленностью и торговлей было представлено как обещание «дальнейшего планомерного проведения» уже применявшихся мер^{2511}. Предложения о государственном регулировании оказались выхолощены.

В правительственных кругах завязалась дискуссия о формах и пределах государственного вмешательства в экономику^{2512}. В результате «демократизация» народного хозяйства обернулась созданием «новых комитетов по ряду важнейших товаров» и расширением их компетенции вплоть до права нормирования цен^{2513}. Между тем в Союзе городов был выработан более радикальный план регулирования экономики с помощью единого руководящего центра^{2514}. Примечательно, что в мае 1917 г. нечто подобное предлагал прибывший в Петроград британский министр труда лейборист А. Гендерсон^{2515}. Сходным образом был настроен и Исполком Петроградского Совета^{2516}.

Ни власть, ни предприниматели не имели четкого представления, как спасти положение. Оставшийся не у дел А.И. Гучков в мае в частных беседах делал безрадостные прогнозы: «…Гибель промышленности, финансовый крах, армия в виде гигантского трупа, сепаратный мир, развал России на отдельные части, возвращение войск при демобилизации – бурное, беспорядочное, стремительное, перед которым побледнеют все ужасы великого переселения народов…»^{2517} На заседаниях Главного экономического комитета говорили о «хаотическом состоянии» контроля над производством, о «ненормальности» позиции, занятой Министерством торговли и промышленности, уклоняющимся «от наблюдения за промышленностью». Правительство теряло представление о ресурсах и возможностях страны.

Угрожающее положение сложилось в топливной области. В России 50,7% всего топлива составлял донецкий уголь, 20% – нефть, 23,4% – дрова и 2% торф и местные угли. Между тем добыча угля в Донбассе в 1917 г. оказалась ниже намеченного плана вывозки. Вместо 24 млн. пудов жидкого и 15 млн. пуд. твердого топлива, полученного в 1916 г., текстильная промышленность Центрального района была вынуждена довольствоваться 10 млн. пудов жидкого и 8 млн. пудов твердого топлива. Возникли трудности в снабжении Петрограда и Москвы дровами – их вывозили из Финляндии преимущественно водным путем. «Вся эта недостача топлива должна повести к сокращению фабрично-заводских работ до 2–3 дней в неделю… При таком обороте дел следует предвидеть полное разрушение одной из немногих отраслей промышленности, успешно справлявшихся с удовлетворением громадных потребностей, предъявленных беспримерной войной», – сообщали московские текстильные магнаты^{2518}. Разумеется, здесь не обошлось без преувеличений, однако угроза массовой безработицы в центре страны становилась реальной.

Неуклонно ухудшалось положение на транспорте. За первую половину 1917 г. было погружено примерно на 70 тыс. вагонов меньше, чем за тот же период прошлого года. Количество «больных» паровозов выросло с 15–16% до 25%. Уменьшились запасы угля на дорогах. Транспортную проблему усугубила частная организация «Централес», которая, использовав правительственную ссуду в 15 млн. руб., смогла поставить железным дорогам лишь треть запланированного количества дров. Министр путей сообщения Н.В. Некрасов назвал положение на транспорте «угрожающим»^{2519}.

Напряженность по-своему нагнеталась большевиками. 20 июня 1917 г. на заседании столичного комитета РСДРП(б) говорилось, что многие петроградские заводчики, «чувствуя, что переход власти к пролетариату и крестьянству неизбежен, отправляют свои капиталы за границу»^{2520}. Впрочем, это было секретом Полишинеля: о том же иной раз писала буржуазная печать. Запрещение денежных переводов за границу без специального разрешения Министерства финансов, последовавшее в начале июня, уже не спасало положения.

Несомненно, новая власть получила дурное хозяйственное наследство. Однако решимости переломить ситуацию на основе единой экономической стратегии в верхах не наблюдалось.

3. На пути к финансовой катастрофе
(Ю.А. Петров)

Временное правительство, признав обязательства прежней власти, в том числе по внутренним государственным займам, вкладам государственных сберегательных касс и союзническим обязательствам, в целом продолжило политику старого режима в финансовой области. Политика эта предусматривала финансирование войны путем бумажно-денежной эмиссии и внутренних займов, однако масштабы этих операций в громадной степени возросли в связи с растущей дезорганизацией экономической жизни. Восемь послефевральских месяцев 1917 г. оказались периодом нарастания жесточайшего финансово-экономического кризиса, усугубляемого растущей общественно-политической нестабильностью. В немалой степени его обострению способствовала и сама финансовая политика правительства.

Сразу после прихода к власти Временное правительство осуществило крупную эмиссию денег. В апреле эмиссия снизилась до дореволюционного уровня. Затем ее темпы выросли, превзойдя дореволюционные показатели почти в четыре раза. С марта по октябрь 1917 г. было напечатано кредитных билетов царских образцов на 6412,2 млн. руб. Весной 1917 г. были пущены в обращение и собственные деньги нового правительства с упрощенным оформлением – кредитные билеты достоинством 250 (с двуглавым орлом без царских регалий – короны, скипетра и державы) и 1000 рублей (так называемые «думки», с изображением Таврического дворца в Петрограде, где происходили заседания Государственной думы), а летом 1917 г. – казначейские знаки достоинством 20 и 40 рублей (прозванные «керенками» по имени министра-председателя Временного правительства А.Ф. Керенского). Последние выпускались целыми неразрезанными блоками по 40 знаков на общую сумму 1600 рублей, без нумерации, подписей и даты выпуска. Впоследствии многие сельские жители использовали эти суррогатные денежные знаки вместо обоев для оклейки стен.

Всего Временным правительством было эмитировано бумажных денег на 9533,4 млн. руб., или больше, чем за предыдущие 2,5 года войны. Общая сумма бумажных денег в обращении к ноябрю 1917 г. достигла 19 574,7 млн. руб. «Непосредственными причинами громадного выпуска кредитных билетов, отмечалось в представлении министра финансов М.В. Бернацкого 6 октября 1917 г., – были не только крупные позаимствования казны в Государственном банке на военные расходы, но также значительные затраты банка по кредитованию закупочных операций Министерства продовольствия… Все более значительная часть военных расходов покрывается за последнее время за счет бумажно-денежного источника»^{2521}.

Наполнение оборота бумажными деньгами подстегнуло инфляцию, сопровождавшуюся спадом производства и ростом товарных цен, а также катастрофическим обесцениванием рубля, покупательная способность которого к октябрю 1917 г. упала до 6–7 копеек от довоенного уровня^{2522}.

Нельзя сказать, что Временное правительство не видело угрозы бумажной эмиссии как инфляционного фактора. В обращении первого премьер-министра Г.Е. Львова к населению страны, подготовленном в апреле 1917 г., прямо говорилось: «Самая серьезная опасность заключается в необходимости до конца войны продолжать выпуск бумажных денег, что роняет покупательную силу рубля и тем самым ведет к удорожанию жизни и к ухудшению общих условий народнохозяйственной жизни». Выход лидерам правительства виделся в выпуске новых внутренних займов, «снимающих с рынка лишние займы и ослабляющих необходимость новых выпусков бумажных денег»^{2523}.

Надежды связывались с реализацией так называемого «Займа Свободы»^{2524}. Открытая 26 апреля 1917 г. подписка на заем, по замыслу руководителя финансового ведомства М.И. Терещенко, должна была стать «лучшим доказательством доверия общества к новому строю и его представителям»^{2525}. Для реализации займа был образован эмиссионный синдикат в составе Государственного и группы акционерных коммерческих банков, обязавшихся принять от правительства облигаций займа на сумму 3 млрд. руб. по цене 85 за 100 номинальных. К октябрю 1917 г. эмиссия займа была успешно в целом завершена: всего размещено облигаций на сумму 3040,7 млн. руб. По справке Управления государственных сберегательных касс, к 21 октября 1917 г. на 1344,6 млн. руб. было реализовано облигаций через коммерческие банки, 614,8 млн. руб. принесла подписка в учреждениях Государственного банка и 585 млн. руб. (около 20% от общей суммы) доставили сберегательные кассы. Остальную сумму принесла свободная подписка^{2526}.

Подписчики имели право заложить приобретенные ими облигации в Государственном банке на льготных условиях. При этом из 967 тыс. лиц, подписавшихся на заем в системе Госбанка и его посредников, 632,8 тыс., т. е. ²/₃ общего их количества, подписались через сберегательные кассы. Средняя сумма подписки на одного держателя в сберкассе равнялась 900 рублям, тогда как в учреждениях Госбанка – 4–4,2 тыс. руб. Кассами, таким образом, к реализации займа оказались привлечены самые широкие круги населения России.

Однако, несмотря на внешний успех, эмиссия не принесла ожидаемого результата, так как оплата облигаций производилась населением большей частью не наличными деньгами, а краткосрочными обязательствами казначейства. Общая сумма выпусков краткосрочных обязательств казны при Временном правительстве составила 10 млрд. руб., от учета которых в России в казну поступило 8190,8 млн. руб. Подавляющая часть обязательств на сумму 6215,7 млн. руб. была принята к учету Государственным банком, а остальные на сумму около 2 млрд. руб. были размещены на частном рынке^{2527}. Произошел в итоге лишь перевод краткосрочного долга казны в долгосрочный. Заем не сдержал инфляционной волны, которая с лета 1917 г. захлестнула экономику страны.

Выпуск новых бумажных денег между тем продолжался: по ежемесячным балансам Государственного банка прослеживается, что лишь в апреле темп эмиссии упал (476 млн. руб. против 1031 млн. руб. в марте), но затем маховик бумажной эмиссии начал раскручиваться с новой силой^{2528}. Растущие расходы на войну и общеэкономический кризис не оставляли правительству выбора. «У нас нет никакого другого способа непосредственно сейчас же заполучить в свое распоряжение денежные знаки… – признавался министр труда меньшевик М.И. Скобелев, – нет более надежного и верного источника, как все тот же злосчастный станок Экспедиции заготовления государственных бумаг»^{2529}. После февраля 1917 г. это предприятие, печатавшее бумажные деньги (предшественник современного Гознака), являлось едва ли не единственным в стране, не сократившим, а резко расширившим объем производства.

Верное союзническим обязательствам, Временное правительство продолжило линию на расширение позаимствовании у партнеров по антантовской коалиции. Всего от союзников удалось получить около 2 млрд. руб., в то время как царскому правительству за 2,5 года войны было выделено 5,2 млрд. руб. Золотой запас при Временном правительстве уменьшился с 3617,9 до 3605,1 млн. руб.^{2530}

Новые внешние долги уступали, таким образом, выручке, полученной от одного «Займа свободы», но значимость их все же была выше, ибо без реальных союзнических кредитов Россия не могла продолжать войну. Тем не менее на экономическое положение страны в целом они не имели существенного воздействия. Гораздо большим весом был фактор роста внутреннего государственного долга, связанного с колоссальной денежной эмиссией. По самым осторожным оценкам, к октябрю 1917 г. государственный долг вырос до 39,4 млрд. руб., из которых 7,2 млрд., или менее ¹/₅ приходилось на долг внешний, а основная часть (32,2 млрд.) представляла позаимствования царского и Временного правительств у собственного населения^{2531}.

Накачивание денежного оборота новыми платежными средствами сопровождалось, как это ни парадоксально, острым дефицитом денежных знаков. Из-за падения курса рубля реальная стоимость денежной массы, несмотря на гигантскую эмиссию, с 3,2 млрд. довоенных золотых рублей сократилась за полгода до 1,9 млрд. руб. Причина кризиса заключалась в опережающем росте товарных цен: за второе полугодие 1917 г. количество денег в обращении по сравнению с началом 1914 г. выросло в 8,2 раза, а индекс товарных цен – в 11,7 раз^{2532}. Дефицит платежных средств в ряде городов и губерний породил выпуск местными органами власти, торговыми, кооперативными и другими организациями своих средств платежа – разного рода чеков, марок, бон и др.

Почти полностью прекратился возврат денег в казну – к осени 1917 г. из почти 20 млрд. руб. денежных знаков, выпущенных в обращение царским и Временным правительствами, на руках у населения оставалось около 13–14 млрд. руб.^{2533} Имущие городские слои предпочитали припрятывать деньги, особенно крупные купюры в 100 рублей царского образца с портретом Екатерины II («катеньки»). Крестьянство, напуганное введенными Временным правительством твердыми ценами на хлеб при продолжающемся росте дороговизны на промышленные товары, также придерживало свои целковые в ожидании лучшей рыночной конъюнктуры. «Мы утоляем жажду соляным раствором, – сетовали по поводу денежного кризиса современники: захлебываемся от бумажной водянки, а между тем ощущаем все более и более сильную жажду»^{2534}.

Возложив надежды на помощь извне и пообещав в начале марта «соблюдать крайнюю бережливость в расходовании народных денег»^{2535}, Временное правительство так и не смогло заручиться поддержкой отечественных финансистов. Последних возмущали многие начинания власти: уголовное преследование за вывоз валюты из России, запрет на ее продажу внутри страны, а также пересылку и ввоз из нейтральных стран русских ценных бумаг^{2536}. Отыскать оптимальную форму взаимодействия государства и частного капитала не удавалось.

В глубоком кризисе оказалась и налоговая система. Через несколько дней после крушения монархии кабинет первого премьера Г.Е. Львова выступил с декларацией о том, что «при громадности текущих военных расходов и при вызванном войною увеличении государственного долга повышение некоторых налогов оказывается неизбежным». Налоги при этом не рассматривались в качестве сколько-нибудь значимого ресурса военных затрат: «Расходы на войну покрываются суммами, полученными путем обращения к государственному кредиту на внутреннем и на внешнем рынке». Назначение податей новые правители России, как, впрочем, и их предшественники, усматривали в том, чтобы обеспечивать «текущие расходы государственного управления». Население призывалось добросовестно платить налоги, а власть обещала «стремиться к облегчению бремени налогов более справедливым их распределением»^{2537}.

Однако Временное правительство столкнулось с фактом резкого ослабления налоговой дисциплины. Сбор прямых налогов после февраля 1917 г. существенно сократился: поступления по поземельному налогу – на 30%, с городской недвижимости – на 40%, квартирный налог – на 43%, промысловый – на 19% и т. д.^{2538} Перманентный политический кризис, в котором с первых дней своего существования оказалось Временное правительство, дискредитировал новый режим в глазах как имущих слоев, так и широкой демократической массы, не спешивших раскрывать свои кошельки. В число недоимщиков попал даже министр финансов М.И. Терещенко, задолжавший казне 8 тыс. руб.^{2539}

С включением в состав кабинета социалистов (меньшевиков и эсеров) правительство начало демонстрировать решимость повысить налоги на «буржуев». 12 июня 1917 г. Временное правительство приняло три самых известных своих налоговых закона о единовременном налоге на доходы, о повышении ставок подоходного налога и о налоге на сверхприбыль^{2540}. Эти законы, предусматривавшие громадное повышение налогов на имущих россиян, явились беспрецедентным актом не только российской, но и мировой налоговой практики.

Аналогичные законы, продиктованные суровой обстановкой военного времени, принимались и в других странах, но нигде уровень обложения не достигал той максимальной планки, которую установило Временное правительство. От повышения ставок подоходного налога правительство рассчитывало получить 500 млн. руб., единовременный налог должен был принести в казну 80 млн., а налог на сверхприбыль – около 100 млн., т. е. в общей сложности 680 млн. руб.

Инициатива правительства вызвала резкую отповедь деловых кругов. Выступая на Государственном совещании в начале августа 1917 г. П.П. Рябушинский, один из идейных вождей торгово-промышленного класса, прямо заявил, что «в настоящее время Россией управляет какая-то несбыточная мечта, невежество и демагогия». В итоге после корниловских событий обновленному кабинету Керенского пришлось пойти на попятную и в сентябре 1917 г. признать, что «взимание означенных налогов на существующих основаниях приведет в отдельных случаях к конфискации всей прибыли предприятий или дохода плательщиков…»^{2541} Законы 12 июня 1917 г. Временным правительством так и не были реализованы. Налоговый кризис стал ярким проявлением нараставшего общенационального катаклизма, приведшего к свержению Временного правительства. Новое, советское, правительство, заметим, начало с того, что восстановило всю триаду налоговых «антибуржуйских» законов 12 июня 1917 г.

Финансовое положение страны к октябрю 1917 г. было катастрофическим. Мероприятия же советского правительства (бесконтрольная денежная эмиссия, национализация банков и промышленности, аннулирование «царских» займов и пр.) еще более способствовали обострению финансового коллапса. После национализации частные банки были слиты с Государственным, преобразованным в Народный банк РСФСР. Новый банк продолжил курс своего предшественника на эмиссию бумажных денег для покрытия чрезвычайных расходов правительства. К моменту выхода России из войны по Брест-Литовскому мирному договору с Германией в марте 1918 г. бумажноденежная масса в стране почти удвоилась по сравнению с октябрем 1917 г., а именно с 17,3 млрд. руб. до 33,6 млрд.^{2542} В конечном итоге эта политика привела к гиперинфляции и полному падению ценности рубля.

4. Кризис продовольственного снабжения
(Ю.А. Петров, М.К. Шацилло)

В условиях дезорганизации экономики Временное правительство, как отмечалось выше, пыталось осуществлять меры по государственному регулированию народного хозяйства. Первыми мероприятиями новой власти стали организационные изменения. Законом 9 марта 1917 г. было приостановлено положение об Особом совещании по продовольствию, а вместо него образован Общегосударственный продовольственный комитет под председательством министра земледелия. В состав комитета входили представители Государственной думы, Совета рабочих и солдатских депутатов, Всероссийского крестьянского союза, кооперативных организаций, Совета съездов промышленности и торговли, Военно-промышленного комитета, Всероссийского союза земств и др.

На местах были созданы губернские, уездные, городские и волостные продовольственные комитеты, в составе которых также были широко представлены предприниматели и землевладельцы. Задачами губернских продовольственных комитетов являлось общее руководство продовольственным делом в губернии и организация снабжения населения предметами первой необходимости. Им предоставлялось право устанавливать порядок и сроки сдачи хлебных продуктов, производить реквизицию продуктов, устанавливать продажные цены на продовольственные продукты и фураж и т. д. Низшим звеном служили уездные и волостные продовольственные комитеты, которые были обязаны определять запасы продуктов, вести заготовку продовольствия и фуража.

5 мая 1917 г. было образовано Министерство продовольствия, которому были переданы все права, касающиеся продовольственного снабжения. В деле руководства Общегосударственным продовольственным комитетом министр продовольствия сменил министра земледелия. Министерство продовольствия было объявлено высшим органом, осуществлявшим правительственные мероприятия по снабжению населения предметами первой необходимости. На него были возложены заготовка и снабжение армии и населения продуктами первой необходимости, регулирование производства и потребления, покупных и продажных цен и др. 21 июня 1917 г. были созданы и другие дополнительные регулирующие органы – Экономический совет и Главный экономический комитет.

Характерной особенностью работы Временного правительства были сложность правительственного аппарата, многие подразделения которого дублировали деятельность друг друга. Так, при распределении товаров среди населения сталкивались министерства торговли и промышленности, финансов и продовольствия. На низовом уровне в дело распределения включались местные продовольственные комитеты, комиссии по борьбе с дороговизной и другие многочисленные органы, возникшие в революционное время.

Практическая деятельность регулирующих органов, занимавшихся вопросами снабжения населения, заключалась главным образом в установлении цен на некоторые товары и регулировании потребления. Однако регулирование цен не дало сколько-нибудь существенных результатов: твердые цены, назначенные в 1917 г., быстро повышались. Например, твердые цены на донецкий уголь изменялись Особым совещанием по топливу в течение марта-октября 1917 г. четыре раза в сторону повышения; утвержденная в октябре цена на уголь была выше февральской цены в 2,5 раза^{2543}.

Принципиально новым в экономической политике было введение государственных монополий на некоторые продукты питания, возможность введения которых ожидалась еще при царском правительстве. 25 марта 1917 г. Временным правительством был принят закон «О передаче хлеба в распоряжение государства», согласно которому весь хлеб, как урожая 1916 г., так и сбор прежних лет и будущего урожая 1917 г. (за вычетом запаса, необходимого для продовольственных и хозяйственных нужд владельца), должен был поступить в монопольное распоряжение государства по твердым ценам и мог быть отчужден лишь при посредстве государственных органов. Частная хлебная торговля ликвидировалась окончательно, хотя закон и говорил о возможности ее привлечения в стадии распределения заготовленного продукта среди населения.

Принятие закона вызвало резкое недовольство предпринимательских кругов. Еще за несколько дней до утверждения закона о хлебной монополии проходивший в Москве 19–23 марта первый Всероссийский торгово-промышленный съезд выступил против разрабатывавшегося законодательного предложения. В конце апреля 1917 г. в Петрограде состоялся чрезвычайный съезд представителей биржевой торговли и сельского хозяйства, который принял компромиссное решение, высказавшись против хлебной монополии, но в пользу твердых цен. При этом он потребовал привлечения хлеботорговцев к закупкам хлеба и соответствующего представительства их в продовольственных органах «на равных началах с кооперативными и иными общественными организациями»^{2544}.

Правительство пошло навстречу требованиям предпринимателей и несколько ослабило хлебную монополию, став на путь привлечения частных скупщиков к заготовке хлеба. Специальным циркуляром Министерства продовольствия от 27 июля 1917 г. губернским продовольственным комитетам было предложено привлечь к заготовкам хлеба частные торгово-промышленные организации и фирмы, причем рекомендовалось привлекать преимущественно крупные мукомольные и хлеботорговые предприятия^{2545}.

Однако на деле Временное правительство ужесточило меры государственного регулирования и окончательно вытеснило торговые объединения на периферию хозяйственной жизни. Как вспоминал владелец крупной текстильной торговой фирмы П.А. Бурышкин «к концу периода первой русской революции балансы торговых предприятий имели весьма упрощенную схему сравнительно с периодом нормальной жизни. Остатки товаров были ничтожны, в особенности не в денежном, а в количественном отношении, дебиторские и кредиторские счета были сведены совершенно к нулю и обыкновенно главными частями балансов оставались по активу текущие счета движимого и недвижимого имущества… Захват такого торгового предприятия советской властью сводился по своему внешнему проявлению лишь к захвату торгового помещения»^{2546}.

7 июня 1917 г. Временное правительство вынесло постановление «О приступе к организации снабжения населения по твердым ценам тканями, обувью, керосином, мылом и другими продуктами и изделиями первой необходимости»^{2547}. В качестве главного пути выхода из критического положения правительство видело подъем твердых цен, в том числе на хлеб. Решение правительства об увеличении цен вызвало волну возмущения.

14 сентября 1917 г. была введена сахарная монополия. Продажа сахара для нужд потребления внутри страны, как и его экспорт и импорт, была признана исключительным правом казны. Продажа сахара могла производиться правительственными органами с заводов и складов, из казенных лавок, а также из кооперативных и частных магазинов по поручению казны на комиссионных началах. Разработка плана снабжения сахаром населения и армии была передана Министерству продовольствия.

Основным мероприятием Временного правительства в деле снабжения населения было закрепление карточной системы. 14 июля 1917 г. в городах были введены обязательные карточки на хлеб и сахар. При этом нормы снабжения хлебом устанавливались на местах в зависимости от наличия продуктов. Но и эти нормы не были обязательными. Инструкция Министерства продовольствия Временного правительства по организации карточной системы распределения хлебных продуктов предусматривала, что «обладание карточкой не дает права требовать от продовольственных органов именно того количества продуктов, которое обозначено на талонах…»^{2548}

Несмотря на принимаемые меры, обеспечение населения важнейшими продуктами питания с каждым месяцем пребывания Временного правительства у власти все более ухудшалось. Даже таким основным продуктом питания, как хлеб, население крупнейших промышленных центров не было обеспечено. Жители Петрограда и Москвы получали в течение лета 1917 г. уменьшенный паек хлеба – 0,75 фунта на душу против 1 фунта, установленного для городского населения законом 25 марта. В дальнейшем норма была снижена до 0,5 фунта в день. Выдача продуктов по карточкам в Москве снижалась из месяца в месяц. По сравнению с соответствующим периодом 1916 г. количество продуктов, выданных в Москве по карточкам в среднем на одного человека, составило во втором полугодии 1917 г.: хлеба – 62%, крупы и макарон – 16%, мяса – 60%, масла коровьего – 14%, масла растительного – 30%, яиц – 14%, сахара – 35%^{2549}.

Запасы хлеба, имевшиеся в распоряжении Министерства продовольствия, снизились до минимальных размеров: на 1 августа 1917 г. они составили 26 млн. пудов – количество, которого даже при равномерном размещении хлеба по стране не могло бы хватить для снабжения населения в течение месяца; однако из-за расстройства транспорта и эти запасы не могли быть достаточно эффективно использованы. В результате голодной нормы в Петрограде и Москве удалось образовать небольшие трехнедельные запасы хлеба, но они вследствие задержки с подвозом хлеба почти полностью иссякли, что означало непосредственную угрозу голода. Вследствие развала транспорта, сбор нового урожая не внес никаких улучшений в снабжение городов и промышленных центров.

Борьбу с продовольственным кризисом попыталась вести российская кооперация. Идейным и координационным ее центром стал Совет Всероссийских кооперативных съездов под председательством С.Н. Прокоповича, который в сентябре 1917 г. занял пост министра продовольствия во Временном правительстве. Однако авторитет кооперации в 1917 г. страдал из-за нараставшего социально-экономического кризиса, с которым не могло справиться Временное правительство, поддерживаемое лидерами кооперации, политизации кооперативного движения, стремления к обособлению рабочих потребительских обществ, находившихся под влиянием левой пропаганды.

В условиях нараставшего дефицита товаров кооперативы ратовали за государственное регулирование. Некоторые представители кооперации принимали участие в работе государственных органов, связанных с заготовками и распределением продовольствия. Заготовительные операции союзных объединений кооперативов субсидировались правительством.

По динамике численности и рентабельности лидирующее положение на протяжении всего военного времени сохраняли потребительские кооперативы. Это объясняется их ролью в заготовках, распределении и сбыте продукции в обстановке нараставших экономических проблем. Потребкооперативы были привлечены государством для продовольственного снабжения населения по карточкам. К октябрю 1917 г. число потребительских обществ достигло 35 тыс. (по сравнению с данными на 1 января 1917–23,5 тыс.), действовало почти 50 тыс. розничных торговых предприятий^{2550}.

К осени 1917 г. насчитывалось более 400 кооперативных союзов потребительских обществ, торговые обороты которых составляли десятки миллионов рублей^{2551}. Самым крупным союзным объединением оставался Московский союз потребительских обществ (МСПО), который с весны 1917 г. фактически начал функционировать как Центросоюз. В сентябре 1917 г. он был переименован во Всероссийский центральный союз потребительских обществ (Центросоюз).