Текст книги "Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 82 страниц)

Большевики и их столичное руководство – Петербургский (ПК, его принципиально не переименовывали в Петроградский) комитет РСДРП исходили из того, что пролетариат никак не заинтересован в происходящей войне, не доверяет ни правительству, ни буржуазии и целиком отвергает внутреннюю и внешнюю политику царизма. К самому концу августа была выработана и конкретная тактика большевистского ПК РСДРП, хотя в ней чувствовалось явное забегание вперед в оценке общей сложившейся в России ситуации как якобы уже революционной (чего на деле не было), а также в рекомендации рабочим массам некоторых действий ультрарадикального характера (всеобщая забастовка, захват фабрик, заводов, госучреждений и железных дорог, создание Советов рабочих депутатов, Временного революционного правительства и созыв Учредительного собрания). Автором подобного плана был член ПК С.Я. Багдатьев^{1703}, но тут в дело вмешались другие его товарищи, так что наиболее нелепо выглядевшие осенью 1915 г. «ультрареволюционные» пункты указанной программы 27 сентября из нее уже исчезли. Сама же бойкотистская тактика большевиков по отношению к «рабочим группам» ВПК Лениным в целом была поддержана^{1704}.

В меньшевистском лагере мнения о возможности участия рабочих в ВПК разделились: интернационалисты-мартовцы были против этого, «оборонцы» плехановского и более умеренного потресовского типа выступали «за», а думская фракция Чхеидзе, прямо не советуя рабочим участвовать в этой кампании, рассчитывала все же использовать ее в агитационных целях и превратить «рабочие группы» в определенное легальное прикрытие для РСДРП.

На ряде крупных заводов столицы, и прежде всего на Путиловском, большевики сумели провести в состав уполномоченных своих кандидатов. Но были в столице и такие явные «оборонцы», которые уже на первой стадии выборов продемонстрировали, с одной стороны, свои вновь ожившие к осени 1915 г. патриотические настроения, а с другой – стремление способствовать через ВПК организации и политическому просвещению еще недостаточно развитых и организованных рабочих масс. Буквально накануне общего собрания 27 сентября меньшевики и эсеры-«оборонцы» тоже выработали общую совместную декларацию, где говорилось, что рабочим нужно спасать Россию от военного разгрома и гибели, передав для этого власть в руки самого народа. При этом ради успеха предвыборной агитации они, как и большевики, охотно акцентировали внимание рабочих на своем якобы политическом радикализме, требуя демократических свобод, созыва Учредительного собрания, 8-часового рабочего дня, земли для крестьян и права всех наций на самоопределение.

Собрание 27 сентября продолжалось более 12 часов, проходило довольно неорганизованно (ряд выборщиков досрочно ушли по домам) и закончилось при голосовании итогового документа победой большевиков, левых эсеров и части беспартийных над сторонниками участия в ВПК с результатом 90:81.^{1705} Большевистский итоговый документ, принятый большинством выборщиков 27 сентября, по-ленински отвергал деление участников мировой войны на агрессоров и их жертв, поскольку все они несут свою долю ответственности за это преступление господствующих классов перед своими народами, причем главный враг каждого народа, как считал Ленин, находится в его собственной стране. В России это царизм, крепостники-помещики и империалистическая буржуазия, и долг русского народа – бороться с этим врагом. Диктовать же условия мира пролетариат сможет лишь в том случае, если власть будет уже в его руках. Поэтому лозунг «Долой войну!» должен быть дополнен лозунгом «Да здравствует социальная революция!», хотя в России нужно прежде еще добиться установления демократической республики. Но об участии рабочих в ВПК даже речи быть не может^{1706}.

Однако меньшевики добились признания результатов собрания 27 сентября недействительными, поскольку среди «выборщиков» оказались двое «посторонних» (два рабочих с Путиловского завода передали свои права членам большевистского П.К. Багдатьеву и В.Н. Залежскому). Поэтому через месяц состоялось повторное общегородское собрание, принесшее на этот раз успех меньшевикам, так как большевики демонстративно покинули его, заклеймив своих соперников кличкой изменников рабочему делу. Большевикам и левым эсерам удалось также сорвать затем выборы «рабочих групп» в ряде крупных городов страны – Харькове, Нижнем Новгороде, Саратове, Баку, Тифлисе, Твери, Екатеринославе, еще раз продемонстрировав свои антивоенные и антибуржуазные убеждения.

Однако даже в масштабах Петрограда, не говоря уже о России в целом, большинство рабочих шло тогда не за сторонниками Ленина, а за «оборонцами» из числа меньшевиков и эсеров. Уже в 1915 г. рабочее движение в России начало оправляться от спада второй половины 1914 г., а 1916 г. принес новый подъем стачечной активности, затем ознаменовался началом крупных выступлений в Средней Азии и Казахстане и октябрьским взрывом протестного движения рабочих, особенно в Петрограде. Продовольственные затруднения в стране, включая и столицу, все больнее били по карману рабочих, небольшой рост зарплаты которых во время войны сильно отставал от роста цен.

Все активнее становилась и деятельность партии большевиков, хотя в самой России им очень не хватало опытных революционных кадров. Что касается Ленина, то он использовал вынужденное пребывание в эмиграции для систематической научной работы в области экономической теории и философии, продолжая, прежде всего, непрерывно заниматься и текущей политикой. Много времени отдавал он также поддержанию связей с деятелями социалистического движения в странах Западной Европы: в сентябре 1915 г. Ленин вместе со своим постоянным спутником в эмиграции, членом ЦК большевиков Г.Е. Зиновьевым участвовал в Швейцарии в Циммервальдской конференции европейских социалистов-пацифистов, выступавших за скорейшее заключение мира без аннексий и контрибуций, но не торопившихся вслед за Лениным создавать новый, III Интернационал. В апреле 1916 г. Ленин несколько усилил свои позиции, но еще не смог возглавить работу участников следующей конференции циммервальдцев в Кинтале (Швейцария).

Большевикам очень не хватало в годы войны молодых политиков и теоретиков, журналистов и пропагандистов, но особенно партийных организаторов-практиков с ленинским стилем работы. Ведь рядом с Лениным давно уже не было отошедших по разным причинам от большевиков А.А. Богданова и Л.Б. Красина, находившихся в тюрьмах виртуоза-подпольщика Камо (С.А. Тер-Петросяна) и Ф.Э. Дзержинского, сосланного в Сибирь Я.М. Свердлова и др. Временной неудачей закончилась попытка Ленина ввести в эмиграции в круг своих ближайших соратников 27-летнего Н.И. Бухарина, специализировавшегося в области экономической теории, социологии и текущей политики, но проявлявшего излишнюю амбициозность, самоуверенность и строптивость, не давая «дозреть», по выражению Ленина, своим смелым и оригинальным мыслям. В 1916–1917 гг. он уже жил в США, где сблизился с тоже перебравшимся туда Троцким и вернулся в Россию только весной 1917 г.

Поэтому не приходится удивляться, что Ленин так высоко ценил уже ранее появившегося на его горизонте явно незаурядного молодого революционера А.Г. Шляпникова. Он вышел из старообрядческой семьи в г. Муроме (Владимирская губ.), с 11 лет работал по найму, а с 16 уже был связан с социал-демократами и не раз подвергался арестам. Из Шляпникова с годами вышел высококвалифицированный токарь, работавший в России, а в 1908–1916 гг. с перерывами и за границей (Франция, Англия, Германия, Скандинавские страны, США). С 1903 г. он связал свою судьбу с большевиками, а потом был за границей также членом Французской и Германской социал-демократии. С 1908 г. Шляпников был уже лично знаком за границей с Лениным и в мае 1914 г. послал ему из Петербурга, куда он только что вернулся из Европы, первое письмо о ситуации в столице. Когда в сентябре того же года петербургские большевики специально послали Шляпникова в Западную Европу для установления регулярной связи с Лениным, его переписка с вождем стала очень оживленной и регулярной, причем письма Шляпникова помогали лидеру большевиков лучше ориентироваться в российской ситуации. Переписывался он также с Н.К. Крупской и Г.Е. Зиновьевым.

В 1915 г. и ноябре 1916 г. Шляпников дважды восстанавливал Русское бюро ЦК большевиков, причем во второй раз туда кроме него до самой Февральской революции входили В.М. Молотов и П.А. Залуцкий. Между столицей и провинциальными промышленными центрами России были установлены регулярные партийные связи, главную роль в поддержании которых играл все тот же Шляпников, практически возглавлявший в конце 1916 – начале 1917 г. всю работу большевиков в России.

В феврале 1917 г. большевики еще не могли возглавить новую революцию в стране и отнюдь не были популярны в массах, но сохранили свою бескомпромиссность в борьбе с режимом и буржуазией, умение быть в гуще народных масс и пусть не сразу, но находить с ними общий язык.

2. Меньшевики

Летом 1914 г., незадолго до войны, меньшевики в лице их существовавшего с 1912 г. Организационного комитета, думской фракции Чхеидзе, особенно близкого к ним Бунда, а также трех «внефракционных», но явно небольшевистских групп – плехановского «Единства», троцкистской «Борьбы» и бывшего богдановского объединения «Вперед» при поддержке еще нескольких национальных партий из Прибалтики и Царства Польского (всего 11 подписантов этого письма) обратились в Международное социалистическое бюро (МСБ) II Интернационала с ходатайством оказать содействие в объединении с большевиками, как это имело место в 1906–1911 гг. Разумеется, меньшевистские лидеры не были настолько наивны, чтобы попытаться полностью «обуздать» Ленина, явно стремившегося, наоборот, к окончательному расколу РСДРП. Но они считали полезным поставить большевиков под определенный международный контроль, осуществляемый под популярным в Интернационале лозунгом единства в каждой стране всех ее социалистических сил, чтобы «растворить» большевиков во внешне единой марксистской всероссийской партии.

3–4 июля в Брюсселе состоялось представительное совещание с участием МСБ, меньшевиков, большевиков и ряда других организаций, на котором присутствовали, в частности, Г.В. Плеханов, Ю.О. Мартов, Л.Д. Троцкий, К. Каутский, Э. Вандервельде и К. Гюисманс. В итоге было решено отложить окончательный ответ Интернационала меньшевикам до очередного, августовского конгресса в Вене. Проведению этого форума помешала, однако, начавшаяся война, так что данный вопрос решался уже в самой России весной 1917 г., причем решен был отрицательно, по-ленински.

Известно, что Ленин был категорически против объединения, не меняя своей оценки меньшевиков как оппортунистов. Поэтому он и не поехал в Брюссель, направив туда в чисто информационных целях от большевиков И.Ф. Арманд. Можно даже не сомневаться в том, что Венский конгресс Интернационала, если бы он состоялся, принял бы решение об объединении всех российских социал-демократов, но Ленин расценил бы его как сугубо формальное и выполнять не стал. Правда, меньшевики торжественно обещали на словах в Брюсселе, что РСДРП останется в России партией тайной, участие социал-демократов в любых легальных организациях будет ею контролироваться, а никакие блоки с буржуазными партиями недопустимы. Это являлось молчаливым признанием несостоятельности пресловутого «ликвидаторства» и должно было как-то примирить Ленина с меньшевизмом. Было, однако, и еще одно условие объединения: меньшинство в объединенной партии должно было обязательно подчиняться большинству, что меньшевики, вероятно, хотели обязательно использовать в свою пользу^{1707}. Прельщала их и возможность пользования наравне с большевиками общей партийной кассой. Так или иначе, все подобные намерения остались в 1914 г. только на бумаге, что было, вероятно, лучше, чем сугубо формальное единство двух партий.

Первой официальной реакцией меньшевизма на начавшуюся войну была уже упоминавшаяся выше декларация РСДРП, обнародованная 26 июля 1914 г. в Государственной думе. Меньшевистская ее фракция состояла в 1912–1913 гг. из 7, в 1914 – из 6, а в 1915 – из 5 депутатов. Их руководителем стабильно был 50-летний грузин с высшим зарубежным негуманитарным образованием Н.С. Чхеидзе, а членами – 40-летний грузинский журналист из семьи священника с высшим образованием А.И. Чхенкели, 29-летний «купец» 2-й гильдии, совладелец мукомольного предприятия в Баку со средним образованием М.И. Скобелев (будущий министр труда Временного правительства в 1917 г.), молодой уфимский токарь с начальным образованием В.И. Хаустов и слесарь тоже с начальным образованием И.Н. Туляков из Донбасса. Не «прижились», как видим, во фракции «плехановец» токарь А.Ф. Бурьянов, объявивший себя в начале 1914 г. беспартийным, и конторщик И.Н. Маньков, исключенный в 1915 г. из меньшевистской партии как явный «оборонец». Наиболее активны на думских заседаниях и в комиссиях были Чхеидзе, Чхенкели, Скобелев и Туляков.

Декларация РСДРП от 26 июля не была, да по условиям времени и места своего оглашения и не могла быть ярким политическим документом, конкретных авторов (или автора) которых мы так и не знаем. Справедливости ради нужно сказать, что хотя сами меньшевики никогда этой декларацией особенно не кичились, в ней все же кратко было сказано немало верного: 1) начавшаяся война – страшное бедствие для народов всех стран мира; 2) рабочие России «по ряду обстоятельств» не смогли поддержать еще накануне войны антивоенный протест своих западноевропейских товарищей, но были солидарны с ними; 3) ответственность за войну, идущую лишь ради новых захватов, несут правящие круги всех воюющих стран; 4) пролетариат – постоянный защитник свободы и интересов трудящихся – «во всякий момент будет защищать культурные блага народа от всяких посягательств, откуда бы они ни исходили» (аплодисменты депутатов); 5) война раскроет глаза народам Европы на истинный источник насилий над ними и всяческого угнетения; 6) условия будущего мира будут продиктованы не правительственными дипломатами, а самими народами; 7) теперешняя «вспышка варварства и одичания» будет последней их вспышкой (аплодисменты на отдельных местах крайней левой; шиканье справа)^{1708}.

В советской историографии осуждение вызывал пункт 4 декларации, в котором видели предвестник меньшевистского социал-шовинизма. Но в нем не шла речь о защите царизма от врага, и поэтому видеть здесь идеологический «криминал», да еще в первые же дни войны вряд ли правомерно. Кроме того, нельзя упускать из вида, что перед сдачей в печать информации о заседании 26 июля стенограмма речи Хаустова, как уже говорилось, была жестко сокращена председателем Думы Родзянко[142]142
  Это признавали и Бадаев в кн. «Большевики в Государственной думе» (с. 346), а еще ранее – меньшевик Чхеидзе (см.: Государственная дума. IV созыв. Сессия IV. Стенографические отчеты. Т. 1. Пг., 1915. Стлб. 538).


[Закрыть]. В частности, он вычеркнул из нее следующие места: о «ряде насилий над рабочей печатью и рабочими организациями непосредственно перед войной»; о «фальшивом патриотизме» господствующих классов России; о том, что культурным благам народа могут грозить посягательства как извне, так и изнутри (читай: от врага и от власти) и что не может быть «единения народа с властью», когда он порабощен и бесправен, рабочая и крестьянская печать задушена, рабочие организации разгромлены, а тюрьмы переполнены. Исчезло и упоминание о том, что многочисленные народности России «живут в атмосфере насилия и угнетения»^{1709}. Но все же и текст думской декларации (даже с учетом купюр Родзянко), и отказ всех 11 депутатов от РСДРП (и меньшевиков, и большевиков) вотировать военные кредиты оставляли впечатление, что все они – совсем не «ура-патриоты» и безоговорочные союзники царского правительства. Был в декларации РСДРП и открытый пацифизм, и интернационализм, причем это уловили не только члены правых фракций, но и либералы во главе с Милюковым.

Но помимо думской фракции Чхеидзе у российских меньшевиков была тогда и еще одна руководящая инстанция – Организационный комитет РСДРП, крайне нерегулярно действовавший в самой России. Руководить им должен был Ф.И. Дан, но его вскоре после начала войны арестовали и сослали в Сибирь, а равноценной замены ему не нашлось. Это хорошо видно из обширной, но полной лишь риторики октябрьской листовки ОК РСДРП «Война и пролетариат»^{1710}. В ней подчеркивались необходимость требовать скорейшего прекращения войны, развернуть в России борьбу с шовинизмом, панславизмом и германофобией, просвещать широкие народные массы по вопросу о захватническом характере войны (включая и истинные цели России) и, наконец, вести борьбу за демократизацию страны под лозунгами мира, братства народов и международного социализма.

В итоге прошло немало времени, пока главные идеологи меньшевизма предложили своим сторонникам несколько моделей возможного поведения в военное время, которые соответствовали бы их социал-демократическим убеждениям. Довольно оперативен, несмотря на свои 58 лет и ставшую уже хронической болезнь, оказался «патриарх» российской социал-демократии Г.В. Плеханов. Он уже стоял в 1914 г. вне всяких фракций, но все же явно тяготел к меньшевизму и органически не принимал ленинизма. В начале августа 1914 г. Плеханов оказался в Париже, где пережил вместе с французами настоящий взрыв франкофильского патриотизма и германофобии, став свидетелем и участником формирования многотысячного отряда российских эмигрантов, включая и членов революционных партий, уходивших прямо на фронт, чтобы сразиться с «проклятыми бошами». При этом он откровенно говорил, что сам вступил бы во французскую армию, если бы не был так стар и болен.

Оставаясь принципиальным антимилитаристом, Плеханов тем не менее без колебаний стал летом 1914 г. безусловным сторонником поражения в данной войне именно Германии, так как ее победа привела бы к превращению России в экономического вассала германских юнкеров и капиталистов, тем более что российский пролетариат, по его словам, пока еще сильно отстает в своем развитии от большинства западноевропейских собратьев. Замедлилось бы и продвижение России к главной на данном этапе ее истории цели – демократической республике. Характерно, что о новой революции «дома», в России Плеханов замолчал тогда на целый год – до осени 1915 г., называя ее ставшим модным словечком «грезофарс», изобретенным поэтом И. Северянином. В годы войны Плеханов продолжал начатую еще в 1909 г. чисто кабинетную работу над многотомной «Историей русской общественной мысли» (первые три ее тома были опубликованы в России в 1914–1917 гг.), доведенной, однако, автором только до конца XVIII в.

В итоге Плеханов безоговорочно советовал всем российским рабочим драться на фронте за родину или честно работать на нужды армии в тылу, ибо без этого и России, и им самим придется плохо. При этом в октябре 1914 г. он во время своего публичного реферата в Лозанне столкнулся лицом к лицу со специально приехавшим туда Лениным, который заявил, что ответом на политику царского правительства должна быть социальная революция в России. Не затрагивая лично Плеханова, Ленин дал понять, что сам он решительно против «оборончества».

Среди меньшевиков число сторонников Плеханова было тогда очень невелико, ибо ряд положений его программы был близок в 1914 г. к проправительственной. Но он оказался в начале войны своеобразным рупором российского, по выражению Ленина, «народного патриотизма», который был широко распространен среди солдат, части рабочих, крестьян и средних слоев городского населения, а также интеллигенции, с чем должны были считаться и все противники войны. Вот почему он требовал от большевиков не оставлять ни одного важного выступления Плеханова без ответа^{1711}.

Полной противоположностью плехановской была позиция, которую занял во время войны один из основателей меньшевизма и лидер его левого крыла Ю.О. Мартов. Уже с 19 лет, проучившись всего год в университете, он до конца жизни связал себя с марксизмом, русской и международной революцией и социализмом. Его интеллект, честность и быстрота реакции на все происходившее в мире были поистине уникальны, причем уже с первых лет XX в. Мартов стал постоянным оппонентом своего бывшего друга Ленина. Правда, события мировой войны опять сблизили на время их интернационалистские и революционные позиции, так как оба считали, что в этом мировом конфликте виноваты империалисты всех стран-участниц, включая и их родину – Россию. Ленин, в частности, высоко оценил статьи Мартова в парижской русскоязычной социал-демократической газете «Голос», где с осени 1914 г. вокруг него стали группироваться и другие левые меньшевики, в том числе будущие большевики Г.В. Чичерин, А.В. Луначарский, В.А. Антонов-Овсеенко, Д.Б. Рязанов, С.А. Лозовский, Д.З. Мануильский и др. В начале 1915 г. существовал даже проект совместного выступления большевиков и меньшевиков-мартовцев из газеты «Наше слово» на февральской Лондонской конференции социалистов стран Антанты, но до его реализации дело так и не дошло.

Быстро выяснилось, что с Лениным Мартова разделяет довольно многое: отрицание революционного «пораженчества»; лозунг мира как квинтэссенция позиции многих представителей меньшевизма в противовес большевистскому лозунгу превращения войны империалистической в войну гражданскую; враждебность к ленинизму как разновидности анархо-синдикализма и отказ поддерживать ленинский лозунг создания III Интернационала, хотя в чисто человеческом плане Мартова продолжали связывать с лидером большевиков много общих воспоминаний молодости и страстное желание радикального обновления России. С конца января 1915 г. вместо «Голоса» в Париже стала издаваться газета «Наше слово» с тем же коллективом авторов при руководящей роли в редакции Мартова. Однако в апреле 1916 г. его вытеснил оттуда появившийся еще в 1915 г. в газете в качестве автора «внефракционный» Л.Д. Троцкий.

Этот блестящий оратор и публицист левоцентристского направления быстро запомнился читателям выше упомянутым оригинальным лозунгом «Ни побед, ни поражений», отрицанием наличия в России почвы для национальной чисто буржуазной революции, прямым повторением призыва к формированию по примеру 1905 г. революционного рабочего правительства, твердой верой в возможность создания в результате войны Соединенных Штатов Европы и др. В ноябре 1914 г. в Цюрихе, куда Троцкий перебрался из Вены, вышла в свет на немецком языке его брошюра «Война и Интернационал» с резким осуждением всех ее участников, включая русский царизм. Автор подчеркивал, что человечество уже стоит перед альтернативой – либо бесконечное продолжение бессмысленного кровопролития, либо пролетарская революция европейского масштаба и размаха, которая даст народам прекращение войны и интеграцию сначала крупнейших европейских стран, а затем и всего мира. Вместе с тем Троцкий отличался интригами против Мартова, связанными с борьбой за лидерство среди левых меньшевиков и недоброжелательными отзывами о Ленине и большевиках. В итоге лидерами меньшевизма Мартов и Троцкий, взгляды которых казались многим слишком левыми, не стали.

В условиях России многим меньшевикам больше подходили, с одной стороны, взгляды членов думской фракции Чхеидзе, а с другой – гораздо менее вызывающий, чем плехановский, но очень искренний и убежденный социал-патриотизм А.Н. Потресова. Этот 45-летний генеральский сын с двойным (полученным на естественном и юридическом факультетах) столичным университетским образованием был наиболее аристократичным русским марксистом. Он прошел в молодые годы через увлечение этим учением, тюрьму, ссылку, эмиграцию и в 1903 г. стал в РСДРП постоянным настоящим антиленинцем. В октябре 1905 г. Потресов по амнистии вернулся из-за границы на родину и с тех пор плодотворно работал в сфере легальной общественно-политической публицистики (этюды о русской интеллигенции, история развития марксистской общественной мысли и др.). Это привело его к идеям «ликвидаторства» и признанию необходимости, в частности, полного отхода РСДРП от связей с революционным подпольем. На этой почве произошел его полный разрыв в 1909 г. с Плехановым, которого он прежде боготворил. С особым удовольствием Потресов работал с 1910 г. в столичном журнале «Наша заря» и печатался также в ряде меньшевистских партийных газет, включая «Голос социал-демократа» и «Луч».

Читатель уже сталкивался в разделе о большевиках с их отрицательным ответом на телеграмму Э. Вандервельде. Аналогичное обращение этого бельгийского социалиста и секретаря МСБ получила в августе 1914 г. и меньшевистская фракция Думы, но она дипломатично «затруднилась» с ответом ему и попросила сделать это редакцию журнала «Наша заря» и, естественно, лично Потресова. По его мнению, расстановка сил среди участников войны выглядела так: агрессор Германия – это носитель наибольшего зла вдобавок еще и с рядом некоторых «сверхсметных» грехов, Англия и Франция олицетворяют, наоборот, прогрессивное начало, а вот перед социалистами России стоит более сложная задача, ибо они хотят придерживаться тактики «непротиводействия» начавшейся войне и русской армии, но сохранение царизма не позволяет им идти по пути англо-французских товарищей и во всем поддерживать свое правительство.

В итоге в ответе Вандервельде Потресов решил успокоить бельгийского министра-социалиста, дав понять, что мешать войне (а тем самым и союзникам России по Антанте) социал-демократы России не будут, хотя царское правительство – это отнюдь не демократическая буржуазная власть западноевропейского типа. «В своей деятельности в России мы (т. е. РСДРП. – С. Т.) не противодействуем войне»^{1712},[143]143
  Неопределенность терминологии допускала и умеренно оборонческое толкование позиции меньшевизма.


[Закрыть] – говорилось в августовском ответе меньшевиков Вандервельде, причем специально подчеркивалось: РСДРП «надеется» (? -С. Т.), что военный конфликт «разрешится в интересах международного социализма». О сохранении же меньшевиками своей оппозиционности по отношению к царизму из ответа можно было только догадываться, их желание якобы совместить «непротиводействие войне» с «противодействием царизму было на практике просто неосуществимо, так как любая серьезная оппозиция власти обязательно была бы в той или иной мере и форме способна мешать делу обороны страны. Правда, уже в заключительных строках ответа Вандервельде Потресов сделал попытку все же придать ему оттенок «антиимпериализма»: «Мы считаем, однако, нужным обратить Ваше внимание, – говорилось там, на необходимость теперь же готовиться к энергичному противодействию уже намечающейся сейчас захватной политике великих держав и требовать при всякой аннексии предварительного опроса и согласия народа, населяющего присоединяемую область».

Но уже в январе 1915 г. Потресов решил направить в адрес Копенгагенской конференции социалистов нейтральных северных стран письмо специально о тактике российских меньшевиков, несколько «расшифровав» свой прежний ответ Вандервельде. Он, хотя и в весьма обтекаемых выражениях, призывал не дать войне перерасти со стороны России в захватническую и свести к минимуму возможные отрицательные последствия побед царизма на международной арене. Считал, что не нужно голосовать в Думе за военные кредиты, призывал развивать общественную помощь раненым, беженцам из западных районов страны и солдатским семьям, критиковать захватнические планы буржуазии и царского правительства, ставить в будущем вопрос о разоружении и международном арбитраже в случае назревания новых военных конфликтов и даже требовать замены постоянных армий народной милицией.

Поэтому, несмотря на всю свою осторожность, Потресов все же рассматривался царскими властями как потенциальный «неблагонадежный элемент»: журнал «Наша заря» уже в октябре 1914 г. был закрыт, в начале 1915 г. Потресова выслали из Москвы, а в январе 1916 г. – из Петрограда, так как он по-прежнему выступал как убежденный демократ, не отказывался от критики царского правительства и выработки условий будущего демократического мира. В 1915–1916 гг. Потресов участвовал в сборнике «Самозащита», печатался в журнале «Наше дело», а затем редактировал его преемника – журнал «Дело».

Но обратимся снова к работе Государственной думы и месту в ней меньшевиков. Очередная, трехдневная сессия Думы состоялась 27–29 января 1915 г. – к полугодию ведения Россией войны. Протянутая 26 июля 1914 г. абсолютным большинством депутатов царю и его администрации рука сотрудничества повисла в воздухе. Правительство не пошло на смягчение в стране по случаю начала войны унизительного положения ряда национальных меньшинств, особенно евреев, арестовало пятерку большевистских депутатов Думы, не пошло на прекращение преследования рабочих организаций и печати. В итоге имя министра внутренних дел Н.А. Маклакова стало олицетворением жесткого репрессивного курса Совета министров в отношении всех «инакомыслящих». Поэтому выступление 27 января в Думе Чхеидзе носило ярко выраженный характер принципиального несогласия оратора и его партии со всей внутренней политикой царизма. Чхеидзе призывал к скорейшему прекращению войны и прямо упомянул об аресте депутатов-большевиков как о новом акте беззакония властей, но из-за позиции кадетов не собрал нужного числа подписей под официальным запросом правительству о судьбе Петровского и его товарищей. За утверждение же бюджета на 1915 г. меньшевики, кроме Манькова, опять не голосовали, как и в июле 1914 г.

Таким образом, позиция думской меньшевистской фракции носила пацифистско-интернационалистский, но, естественно, умеренный в условиях царского парламента, да еще в военное время характер, причем Чхеидзе, как и трудовик Керенский, стали выдвигаться на роль главных оппозиционеров в Таврическом дворце, где заседала Дума. При этом их оппозиционность явно шла во время войны по нарастающей.

Об этом, в частности, свидетельствует выступление Чхеидзе 19 июля 1915 г., которое было довольно продолжительным и очень эмоциональным, чего обычно его речам явно недоставало^{1713}. Он прямо обвинил во всем случившемся правительственную бюрократию (личность Николая II тогда еще прямо не затрагивалась), подробно говорил о преследованиях рабочих и национальных меньшинств, майском 1915 г. антинемецком погроме в Москве, издевательствах над политическими ссыльными и т. д. При этом Чхеидзе возлагал часть ответственности за все происходящее в стране и на Государственную думу. Выход из возникшего политического тупика он видел в полной демократизации России и заключении ею мира без аннексий и контрибуций. В заключение Чхеидзе зачитал заявление думской фракции РСДРП, где, в частности, говорилось: «Если народ не очнется, не возьмет в свои руки судьбы страны, разгром неизбежен. Или Государственная дума сознает эту основную задачу, или народ перешагнет через Думу… Правительство должно уйти, народ должен взять в свои руки судьбу страны»^{1714}. Так смело меньшевики в Думе еще не выступали.