Текст книги "Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 82 страниц)

3. От «священного единения» к конфронтации с властью

В начале войны либералы разделяли распространенное тогда мнение о том, что она будет кратковременной. Такое представление не могло не наложить свой отпечаток и на выработку ими тактической линии по отношению к исполнительной власти. Вслед за царским манифестом об объявлении войны кадеты издали воззвание «К единомышленникам», в котором говорилось: «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг сохранить нашу страну единой и нераздельной и удержать за ней то положение в ряду мировых держав, которое оспаривается у нас врагами. Отложим же внутренние споры, не дадим врагу ни малейшего повода надеяться на разделяющие нас разногласия и будем твердо помнить, что теперь первая и единственная задача наша – поддержать борцов верой в правоту нашего дела, спокойной бодростью и надеждой на успех нашего оружия»^{1643}. Аналогичной была реакция октябристов и прогрессистов, выступивших с соответствующими воззваниями.

Тактика «внутреннего мира» нашла свое отражение в выступлениях лидеров либеральных фракций в заседании Государственной думы 26 июля 1914 г. Ее суть предельно четко сформулировал Милюков. В своей речи он заявил: «В этой борьбе мы все заодно: мы не ставим условий и требований: мы просто кладем на весы борьбы нашу твердую волю одолеть насильника»^{1644}. Это заявление лидера думской кадетской фракции, отразившее общее настроение либеральной оппозиции, налагало на нее не только огромную политическую ответственность, но и сковывало ее «по рукам и ногам» во всех ее последующих действиях в ближайшей перспективе. По мнению кн. Шаховского, власть поняла заявление 26 июля как своего рода «раскаяние» русского общества «в его прегрешениях против существующего правительства и как его готовность беспрекословно следовать за ним».

Признав, что всякие выступления от имени партии представляются несвоевременными, кадетский ЦК тем не менее считал желательным усилить «практическую работу в общественных организациях». Кн. Шаховской предложил согласовать «действия трех армий: земского союза, кооперации и интеллигенции», что, с одной стороны, позволило бы объединить «все живое в России», а с другой – «воздействовать и на направление курса политики». Однако Ф.И. Родичев самым категорическим образом заявил, что в данный момент было бы вообще «делом фантастическим» навязывать «того или иного министра», а следует сосредоточиться на разработке финансовых вопросов, оказании помощи военному ведомству, организации мелкой земской единицы. В целом позицию Родичева поддержал и левый кадет Н.В. Некрасов, посчитавший преждевременным возбуждать общественное мнение «против ошибок правительства». Вместе с тем Некрасов считал, что кадетам все же следует «очистить с себя ответственность за то единение, которое было вотировано в Гос. думе» 26 июля, ибо она может быть распространена «на все недопустимые действия власти». Не предрешая формы подобного «очищения», Некрасов заявил, что лично он все же «является сторонником какого-нибудь определенного шага со стороны общества по направлению к носителю власти в смысле выяснения общего положения».

Рассуждения Некрасова о гипотетической возможности обращения к верховной власти самым категорическим образом были отвергнуты А.И. Шингаревым, назвавшим некрасовскую позицию «маниловщиной». По его мнению, «задачу обороны страны, намеченную в Гос. думе, нельзя совместить с борьбой против существующего курса. Совершенно отпадает и страстная критика, и надежда на смену лиц; единственное, что сейчас остается, практическая черновая работа. Даже организация волостных попечительств не везде осуществима и может путать практическую работу. Надо совсем бросить разговоры о возможности политической борьбы». Шингарев считал неприемлемыми какие-либо меморандумы и посылки депутаций к царю. «Нам незачем и не перед кем оправдываться, – утверждал он, – так как на правительстве, а не на нас лежит долг достичь объединения страны в общем порыве. Левые напрасно стараются толкать к.-д.-тов на посылку депутации и т. п. шаги, от которых сами они тщательно себя отгораживают»^{1645}.

В отличие от прогрессистов и особенно октябристов, ухватившихся, как утопающий за соломинку, за необходимость во что бы то ни стало поддерживать «курс единения» с властью, кадеты уже с августа 1914 г. на заседаниях ЦК стали дебатировать вопрос о необходимости выработки более определенной политической линии по отношению к правительству. Обобщая результаты дебатов 19 августа 1914 г., П.Н. Милюков, во-первых, отметил, что считает нецелесообразным противопоставлять практическую работу политической («надо лишь разделить и сочетать ту и другую так, чтобы они не мешали одна другой»); во-вторых, настало время обратить серьезное внимание на «земские и другие союзы», однако, не забывая при этом «подводных камней на этом пути»; в-третьих, из «трех армий», названных Шаховским, он отдает предпочтение волостным и городским попечительствам («надо лишь остерегаться, чтобы этой позиции не отбили у к.-д. левые»); в-четвертых, «воздействие на сферы в их нынешнем составе – дело безнадежное», а беседы с министрами (например, С.Д. Сазоновым) могут носить исключительно осведомительный характер; в-пятых, всякие разговоры о смене лиц в правительстве в данный момент являются «бесполезными даже в тесном партийном кругу»^{1646}.

Как видим, кадетская партия в августовские дни 1914 г., не говоря уже об октябристах, продолжала упорно «цепляться» за лозунг «священного единения», демонстрируя лояльность власти своим участием в обсуждении с представителями отдельных министерств (например, финансов) вопросов о введении винной монополии, реформы финансовой системы (введение подоходного налога; налога на наследство; монополии на табак, спички, нефть; увеличение вывозных пошлин и железнодорожных тарифов). Результаты этих встреч с правительственными чиновниками затем становились предметами обсуждения в ЦК, заседания которого превращались в научные дискуссии по вопросам экономического и финансового развития страны. Правда, эти «чисто деловые вопросы» нередко прерывались «чисто политическими».

Так, 25 августа 1914 г. Н.В. Некрасов, принявший участие в обсуждении доклада А.И. Шингарева о монополиях, заявил о необходимости выдвижения лозунга о созыве Думы, который, по его мнению, позволит объединить широкие круги населения. Однако кн. Шаховской посчитал, что выдвижение этого лозунга преждевременно, ибо у оппозиции до сих пор нет «хорошо разработанной положительной программы реформ», что вызвало бы разочарование Думой в общественном мнении страны. Милюков «находил вопрос о созыве в настоящее время Гос. думы крайне затруднительным», ибо общество, для которого уже стали очевидными «прорехи в деловой подготовке к войне», «сознательное нежелание правительства сделать необходимые шаги навстречу справедливым требованиям общества», уже не может ограничиться постановкой вопросов «о технических улучшениях в бюджете», а потребует у правительства отчета за свою неэффективную политику. По мнению Милюкова, «трудно ожидать, чтобы и сама Г. дума готова была снова оказать правительству тот кредит, какой оказала она ему 26 июля», что фракциям «нельзя будет уклониться от вскрытия тех прорех, о которых говорилось», а если это так, то «критика расколет то единство, которое проявлено было 26 июля, – единство, как оказывается, довольно фиктивное, но его надо все же некоторое время поддерживать, так как демонстрация расхождения между властью и народом сейчас была бы очень неудобна с общей точки зрения. Положение оппозиции было бы очень трудное: с одной стороны, мы как бы обязались 26 июля оказать правительству поддержку, и притом, как здесь говорят, безо всяких задних мыслей, с другой же – оставить действия правительства без критики значило бы принять на себя часть той ответственности, которая сейчас целиком лежит на правительстве»^{1647}.

Демонстрируя чудеса политической эквилибристики, Милюков отметил, что «с объективной точки зрения на созыве Думы необходимо настаивать», но «он должен сознаться, что отказом в созыве Думы правительство сильно облегчило бы затруднительное положение оппозиции, к тому же можно быть уверенным, что чем сильнее и настойчивее будут раздаваться требования общественных организаций о созыве Думы, тем менее склонно будет правительство удовлетворить это требование. Наконец, надо учесть и то обстоятельство, что на практике, что бы ни говорилось в Думе, ближайший результат будет один: тем или иным большинством Дума вынесет одобрение политике Барка и правительства»^{1648}.

Столь откровенное, если не циничное, разъяснение Милюкова относительно нежелательности выдвинуть лозунг созыва Думы, привело к острой дискуссии. Так, Шаховской не согласился с милюковским тезисом о том, «будто 26 июля русский народ и общество приняли на себя обязательства поддерживать правительство во всем и без всякой критики. Дело идет о слишком серьезных интересах страны, и надо совершенно искренно, без всяких задних мыслей, выявить в Думе все, что надо, не боясь принять на себя ответственность. Пусть наш голос свободно раздается – по всей политике: финансовой и экономической… И почему думать, что Г. дума способна будет только вслепую санкционировать детские мероприятия Барка? Не значит ли это недостаточно оценивать здравый смысл русского народа. Сейчас не такое время, чтобы закрывать глаза и спокойно ждать»^{1649}.

Позицию Шаховского поддержали А.М. Колюбакин («надо совершенно искренно желать созыва Думы», а критика правительства «может сохранить единство общественного настроения»), Н.В. Некрасов («созвать Думу было бы полезно для того, чтобы, быть может, предотвратить взрыв где-либо в другом месте»). На следующий день, 26 августа, дискуссия была продолжена. В «бой» вступил патриарх кадетской партии И.И. Петрункевич, который рекомендовал «воздержаться от пропаганды немедленного созыва Думы». Амбивалентную позицию занял А.И. Шингарев: «…не агитировать за созыв Думы неловко, агитировать – значит идти навстречу опасностям, и ясного выхода нет; поэтому следовало бы на некоторое время отложить решение этого вопроса, пока обстоятельства более выяснятся». Позиция Шингарева возмутила темпераментного Колюбакина, который заявил: «Молчание, к которому нас приглашают, было бы не выигрышем, а проигрышем с точки зрения интересов страны»; «и, может быть, теперь последний момент сказать правительству последнее слово предостережения. Выбор момента для созыва Думы зависит не от нас – мы только можем напирать; но отмахиваться от тяжести и трудностей момента нельзя, надо иметь решимость взять на себя риск и ответственность»^{1650}.

Выступление Колюбакина явно задело Милюкова, который заявил: «Сторонники созыва говорят, что не следует бояться принять бой в чистом поле, но это не равносильно принятию боя, если у вашего противника все шансы, а у нас связаны руки; дело сведется не к бою, а [к] бессильной жестикуляции. А.М. Колюбакин ставит вопрос иначе; он хочет сейчас выставить все политические вопросы…» Прервав на этой фразе Милюкова, Колюбакин заявил, что «он ставит лишь те требования, которые находятся в связи с обороной страны» (свобода печати, национальный вопрос, политическая амнистия). Милюков нашел этот перечень вопросов не относящимся к обороне, а имеющий политический характер. Выразив свое согласие, что «если политический вопрос не будет поставлен, а только финансовый, то страна не поймет этого и будет так же разочарована», Милюков заявил, что если это так, то с политическими выступлениями следует подождать до тех пор, пока не «завопит вся страна и потребует от нас сильных выступлений, и мы будем знать, что нам делать, и всякие противоречия исчезнут. А сейчас нам все же не дают точных указаний, что говорить и делать в Думе»^{1651}. Ухватившись за эту милюковскую фразу, Н.В. Некрасов парировал: «До сих пор мы умели угадывать нужды страны, надо думать, что и теперь не разойдемся с ней». «Ждать, пока страна завопит, – заявил Шаховской, – нет надобности; мы и сами можем завопить, если надо. Роль молчаливых прикладывателей штемпелей в Думе нам не приличествует, так не будем их прикладывать»^{1652}.

Приведенная выше полемика свидетельствовала о том, что внутри кадетского ЦК уже в августе 1914 г. начал назревать конфликт, который мог привести к расколу партии. Чтобы его избежать, Милюков попытался впредь избегать постановки политических вопросов. Характерно, что в последующие месяцы внимание членов ЦК было переключено на обсуждение национальных и организационных проблем, о которых уже говорилось выше. Лишь спонтанно на заседаниях ЦК политические вопросы, как правило, ставили левые кадеты, настаивавшие на необходимости «прервать молчание руководящих органов партии» и более четко определить политическую линию по отношению к правительству.

Милюков с прежним упорством продолжал твердить, что партия, учитывая «динамику настроений», происходящих в обществе, все же не должна совершать каких-либо неосторожных шагов, которые будут играть на «руку левым», что если сейчас потребовать созыва Думы, то она «уже не обойдется одним актом лояльности», а это «может дать огромный толчок стране в обратную сторону»^{1653}. Поэтому созывать ее сейчас несвоевременно. Такой же позиции придерживался Ф.И. Родичев и П.Б. Струве. Дискуссия очередной раз зашла в тупик. Лишь 21 декабря 1914 г. Милюков по собственной инициативе затронул вопрос о Думе в связи с приближением официального срока ее созыва. Одновременно он проинформировал членов ЦК о разговоре И.П. Демидова с А.В. Кривошеиным, который высказался за созыв Думы.

В связи с этим у 8 депутатов кадетской фракции возникла идея встретиться с членами ЦК и обсудить вопрос о предметах занятия Думы, прежде всего о принятии ею бюджета, что, в свою очередь, и должно «явиться непременным условием сколько-нибудь правильного сотрудничества с правительством». Общим мнением этой группы думских депутатов являлось, что в данный момент «еще не время для резкой оппозиционной критики, что отношение к правительству должно быть сдержанным». Комментируя позицию членов фракции, Милюков выражал готовность довести при их содействии до сведения правительства позицию кадетской фракции в предстоящую сессию: внесение бюджета и чтобы «в декларации правительства заключались шаги навстречу общества» или же чтобы «по крайней мере в этой декларации не заключалось никакой провокации»^{1654}.

Лидер кадетской фракции продолжал настаивать на том, что созыв Думы несвоевременен, ибо при «настоящих условиях оппозиция должна воздержаться в Думе от тех открытых и ярких выступлений, каких заслуживает реакционная деятельность правительства». С другой же стороны, «несозыв Г. думы в течение продолжительного времени привел бы к огромному понижению настроения в стране, в котором и сейчас уже чувствуются неблагоприятные признаки». Принимая в расчет информацию И.П. Демидова о наличии внутри правительства нескольких течений, в том числе и за созыв Думы (по сути, речь шла об одном А.В. Кривошеине, который считал, что Думу можно созвать при условии демонстрации ею «священного» единения 26 июля и рассмотрения незначительных 2–3 правительственных законопроектов. – В. Ж), Милюков, заявил, что «этого для страны слишком мало» и лучше «совсем не созывать Думу, чем созывать ее для одних этих целей».

Он соглашался на созыв Думы лишь в том случае, если она рассмотрит бюджет, что уже само по себе явится способом «укрепления Конституции», а если правительство не пойдет на это, то оно «развяжет руки оппозиции для беспощадной критики». Если Дума все же будет созвана на этих условиях, то «непоследовательно было бы делать боевые оппозиционные выступления против правительства, так как борьба с внешним врагом далеко еще не закончена и та цель, какая заложена была в объединении 26 июля 1914 г. всех слоев и народностей, еще не достигнута…» У партии к.-д. слишком достаточно врагов, которые рады были бы всякому неосторожному шагу партии, чтобы спихнуть ее с той «недосягаемой высоты, на которую, – по словам того же Кривошеина, поставила партию ее линия поведения в июльские дни 1914 г.» Поэтому, если «можно было предвидеть, что заседания Думы обратятся в ряд оппозиционных выступлений против правительства», то, по мнению Милюкова, надо «всеми силами противиться созыву Думы»^{1655}.

В поддержу Милюкова высказалось большинство участников заседания. Так, А.А. Корнилов заявил: «Основная задача – победа над германцами, и партия должна стоять на этом, пока задача не будет выполнена. До тех пор ни о каком торге не может быть и речи, и само слово “оппозиция” должно быть на время устранено»^{1656}. В результате было принято решение просить И.П. Демидова довести до сведения А.В. Кривошеина позицию кадетской партии в отношении созыва Думы и желательной ее повестки дня (обсуждение бюджета, благожелательная правительственная декларация и недопущение каких-либо провокаций). В свою очередь Милюков заявил, что он лично не намерен вести переговоры «с теми или иными членами кабинета»^{1657}.

Однако Милюков явно лукавил. В воспоминаниях он рассказал о своем участии вместе с представителями других думских фракций во встрече с А.В. Кривошеиным, который, по его словам, лучше других понимал ситуацию и даже рассчитывал занять пост И.Л. Горемыкина. На этой встрече Милюков заявил о желании Совета старейшин поставить перед правительством вопрос об ускорении сроков созыва Думы. «Кривошеий, – вспоминал Милюков, – согласился, что необходимо для поддержания создавшегося настроения приблизить срок созыва, и доложил об этом Совету министров. Горемыкин пошел на уступку, и созыв Думы был определен “не позднее февраля” 1915 г.»^{1658}

Обещанная сессия Думы была назначена на 27 января 1915 г., продолжалась всего три дня и была посвящена исключительно обсуждению и принятию бюджета. Накануне, 26 января, состоялось частное совещание думской комиссии по обороне с участием министров, на котором П.Н. Милюков и А.И. Шингарев выступили с критикой политики министра внутренних дел Н.А. Маклакова в отношении печати и национальностей (поляков, евреев, административной политики в Галиции) и потребовали от правительства внесения законопроекта о польской автономии и отставки Маклакова, как «нарушителя “священного единения”», а также политической амнистии^{1659}.

Однако на заседании Думы 27 января 1915 г. в своем выступлении Милюков ограничился высокопарными хвалебными словами в адрес армии, воюющих народов России и союзников по Антанте, вообще избежав каких-либо резких высказываний в адрес правительства. Во время обсуждения бюджета либеральные думские фракции заявили о полной поддержке своего прежнего отношения к войне и своей лояльности к правительству. Однако, как пишет Милюков в воспоминаниях, «мы прибавили, в осторожных выражениях, что правительство со своей стороны этого перемирия не соблюдает и пользуется им, чтобы укрепить свои позиции во внутренней политике»^{1660}. В своем выступлении с думской трибуны А.И. Шингарев прямо заявил, что «в настоящий момент наш долг повелевает нам, невзирая на политические и технические особенности бюджета 1915 г., дать в руки государственной власти все средства, необходимые ей [для] успешного окончания великого национального дела»^{1661}.

Тактика кадетской фракции, которую Милюков охарактеризовал в своем думском выступлении 27 января 1915 г. как «не жест политика, а твердое решение гражданина»^{1662}, с похвалой встреченная октябристами и прогрессистами, критически была воспринята представителями провинциальных партийных комитетов, которые 22–23 февраля 1915 г. были приглашены на расширенное заседание Ц.К. Пытаясь разъяснить непонимающим «мудрость» тактической линии кадетского руководства, Милюков заявил, что она вообще «оказалась сюрпризом для наших врагов», что, выдвинув лозунг «война до победного конца», партия заняла позицию «не мешать тому правительству, которое стоит сейчас во главе. Мы от него ничего не ждем и не ведем поэтому с ним переговоров. Нам было видно, что кое-что мы, конечно, могли выхлопотать, и мы выхлопотали, например созыв Гос. думы в январе. Амнистии выхлопотать мы не могли, хотя попытки были. С трибуны мы тоже не все можем сделать. В самом правительстве идет сейчас борьба. При этой борьбе всякая вспышка оппозиционного настроения дает плюс стороне Маклакова… Нами в январе руководили те внутренние соображения, что и 26 июля. Мы от правительства ничего не ожидали тогда, ничего не ожидаем и теперь… Нам нужно было подбодрить солдат в окопах, и мы в этом успели. Мы считали своим долгом сказать слово одобрения нашим защитникам. Но кроме солдат нас слушали наши враги. Всякое слово критики было бы в Германии всячески использовано. Ослаблять себя перед лицом врага и перед союзниками нельзя. Эти соображения и заставили нас остаться на позиции 26 июля». Перечислив вопросы, которые можно было бы поставить в Думе (украинский, еврейский, польский, запрос о социал-демократической фракции), Милюков высказал убеждение, что если бы они были поставлены, то кадеты, зная настроения правительства, могли бы его критикой «ослабить Россию»^{1663}.

Выступление Милюкова разочаровало местных партийных функционеров, близко и непосредственно соприкасавшихся с демократическими массами. Так, у представителя из Нижнего Новгорода осталось «самое безотрадное впечатление от разъяснения Милюкова. На к.-д. смотрят как на мудрую политическую группу, которая должна вывести Россию, но пока она этого не сделала». Представитель из Казани констатировал: «…на местах ждали, что фракция выступит с заявлением, но ожидания не оправдались». Однако члены ЦК встали горой в поддержку своего лидера. А.А. Кизеветтер заявил, что «линия поведения нашей фракции есть линия народного инстинкта. Она производит поэтому впечатление силы, а не слабости». А.Р. Ледницкий особо подчеркнул: «Речь П.Н. Милюкова в Гос. думе была речь государственного человека»^{1664}. После этих выступлений представители с мест несколько сбавили критический тон. В результате расширенное заседание ЦК признало «характер выступления фракции в заседании Думы» вполне соответствующим «условиям момента» и заслуживающим одобрения^{1665}.

Всячески избегая конфронтации с правительством, думские либеральные фракции явно проигрывали в глазах общественности, которая, активно участвуя в деловых мероприятиях по обороне государства, стремительно стала наращивать оппозиционный потенциал против исполнительной власти на всех уровнях. Через формирующуюся систему общественных организаций и разного рода общественных инициатив в оппозиционный процесс втягивались все более широкие и активные слои населения, включая молодежь, которых уже не могла удовлетворить позиция, занятая думскими либеральными фракциями. Разумеется, либеральные лидеры понимали, что тенденция к нарастанию «аритмии» между настроениями широкой общественности и их собственной думской линией поведения чревата для них утратой прежнего положения в острой конкурентной борьбе с леворадикальными партиями за демократические слои населения.

Чтобы удержать общественное движение под своим контролем, лидеры либеральной оппозиции активизировали разработку актуальных вопросов положения в стране. На июньской партийной конференции 1915 г. были заслушаны доклады о финансовом положении (А.И. Шингарев), по аграрному вопросу (А.А. Мануйлов), «Война, трезвость и финансы» (А.И. Шингарев), о пособиях увечным воинам (кн. Павел Д. Долгоруков и M. M. Новиков), по еврейскому вопросу (M. M. Винавер). Если суммировать сказанное докладчиками, то они дали в целом емкую картину неспособности правительства эффективно решать проблемы, обусловленные экстремальной ситуацией военного времени. Из докладов со всей очевидностью следовало, что без немедленного осуществления политических реформ довести войну до победного конца становится проблематичным.

Учитывая эту реальность, Милюков вынужден был внести коррективы в тактический курс партии и думской фракции. В своем докладе он сделал акцент на критике правительства, которое не желает идти навстречу пожеланиям общества, на его органической неспособности организовать должным образом оборону страны («правительство проявило преступную бездеятельность и нераспорядительность»). В сложившихся обстоятельствах, считал Милюков, Государственная дума («при всех своих недостатках») остается единственным организованным центром «национальной мысли и воли», единственным учреждением, которое «можно противопоставить бюрократии». Именно от Думы, а не от каких-либо иных структур (бюрократических, партийных, общественных) «народ хочет услышать, прежде всего, знакомый голос его представителей, от них ждут открытого, полного диагноза болезни и столь же публичного лечения». Дума, «оставаясь в пределах своей контролирующей власти», имеет «возможность призвать правительство к исполнению его долга и указать ему всенародно, в чем этот долг заключается»^{1666}.

Одной из главных задач текущего момента, по мнению Милюкова, являлось устранение препятствий «к согласной деятельности, к полному использованию всех сил страны». Главным из таких препятствий, считал он, был «данный состав правительства». Чтобы избежать открытого «столкновения двух сил в случае немедленного созыва законодательных учреждений», следовало предварительно устранить наиболее опасные элементы из состава нынешнего кабинета министров. Прекрасно осознавая, что решение данного вопроса находится вне компетенции Думы, Милюков заявил, что возможный конфликт по данному вопросу все же представляется «менее опасным для национального дела», чем «сохранение данного правительства, оказавшегося неспособным удовлетворить хотя бы минимальные требования, связанные с потребностью национальной самообороны и с мобилизацией всех народных сил». Поэтому устранение одиозных элементов из данного состава правительства еще накануне созыва новой сессии позволило бы избежать конфликта.

Подчеркивая, что потребность «смены правительства чувствуется в населении не менее широко, чем потребность в созыве Государственной думы», Милюков обратил внимание на циркуляцию в общественном мнении двух подходов к решению данной проблемы, нашедших свое выражение в двух формулах – «министерство общественного доверия» и «ответственное министерство». Раскрывая различия между этими двумя формулами, он обратил внимание, что партийный лозунг «ответственного министерства» может быть реализован либо путем изменения «конституции» (имеются в виду Основные законы 23 апреля 1906 г. – В. Ш.), либо «путем создания неписаной практики». При этом кадеты не исключают ни ту, ни другую возможность. Требование «ответственного министерства», считал Милюков, должно идти в «одной связке» с двумя другими требованиями: изменением избирательного закона и коренной реформы Государственного совета. В противном случае требование «ответственного министерства» означало снятие одного из «трех замков», что, по сути, означало сохранение двух других, что противоречило партийной тактике. Кадеты, отложив «внутреннюю борьбу до заключения мира», отложили и «борьбу за эти три лозунга». «Это, конечно, не значит, – продолжал Милюков, – что, отказываясь в данный момент от требования “ответственного министерства” в своем смысле, партия отказывается и вообще от требования о смене министерства»^{1667}.

Напомнив делегатам партийной конференции английскую поговорку, что «лошадей не перепрягают во время переправы», Милюков заявил, что «перемены в министерстве мы признаем возможным ограничить для текущего момента пределами, безусловно, необходимыми». Такая постановка проблемы отличается не только от требования «ответственного министерства», но и от требования «коалиционного министерства», которое «предполагает наличность нескольких политических партий, так сказать, равноправных в политическом отношении, т. е. привыкших меняться местами в роли то правительства, то оппозиции». В российском политическом пространстве, по мнению Милюкова, «противопоставляется не одна партия другой: правительственная – оппозиционной, у нас противопоставляются бюрократия и общество».

Общий вывод доклада сводился к следующей посылке: политическая ситуация, расстановка общественных и партийных сил позволяют поставить вопрос лишь о формировании «министерства общественного доверия». «Вот чего, в сущности, требует теперь страна. Это – идеал, приближения к которому мы должны добиваться. Не требуя “ответственного” или “коалиционного” министерства, – подчеркнул Милюков, – мы тем самым не ставим формальных требований, не навязываем определенных людей, но, с другой стороны, мы и не принимаем никаких обязательств. Наш основной принцип, установленный в июле прошлого года, – не торговаться с властью – сохраняется в полной силе. Теперь, как и в январе, мы указываем власти исход. Повлиять на нее, побудить ее избрать этот исход мы бессильны. И даже если бы мы имели силу, то применить ее – значило бы вступить на почву внутренней борьбы, которой мы в настоящую минуту избегаем. Наша сила в данном случае есть сила очевидности, сила общего суждения. Сила фактов, говорящих сами за себя. Правительство, идущее наперекор этой силе, стоять не может, или, если оно останется на месте, оно берет на себя слишком тяжелую ответственность. Правительству, которое уступает, мы не говорим: вот те, кто вас заменит. Мы не говорим этого потому, что наши указания в данную минуту едва ли будут использованы, а за чужие решения мы отвечать не можем. Мы говорим, напротив: вот что вы должны делать. Те из вас, которые по горькому опыту и убеждению партии этого делать не могут и не хотят – уйдите. Те, кто их заменит, пусть именем и деятельностью заслужит общественное доверие»^{1668}.

Предложенная лидером кадетской партии линия предоставляла, с одной стороны, возможность послать сигнал лично монарху, который единолично мог перетасовать любую «министерскую колоду», а с другой – как бы устраняла Думу от участия в «министерском пасьянсе», памятуя о ее происхождении от избирательного закона «3 июня» и о наличии в ней крайне правых элементов. Если бы Думе пришлось формировать министерство, то не было никаких гарантий, что оно оказалось бы лучше чисто бюрократического министерства. Считая Думу «единственным организующим центром страны», Милюков сомневался, что Дума «3 июня» сможет сформировать министерство, которое бы всецело могло удовлетворить либеральную оппозицию. В замысле Милюкова было сконструировать такое думское большинство, с помощью которого можно было наладить конструктивную законодательную работу. Недаром он активно включился в формирование Прогрессивного блока, который, по его мнению, позволил бы провести в Думе законопроекты, отвечающие потребностям обороны страны и установлению в ней социального мира. Разумеется, это в известной мере был «шахматный ход», и при определенном раскладе сил либеральная оппозиция могла рассчитывать на выигрыш в этой игре.