Текст книги "Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 82 страниц)

Глава 2.
РОССИЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ И ВОЙНА
(Н.Ф. Тагирова)

В начале XX в. сельское хозяйство оставалось ведущим сектором экономики страны, приносившим свыше 50% национального дохода. Россия была известна на мировом рынке как экспортер сельскохозяйственной продукции, прежде всего зерна. Земельный фонд империи на 1915 г. насчитывал 281 млн. дес. Казенные, или государственные, земли (32,6%) вкупе с земельными владениями императорской семьи (0,4%) занимали треть всех владений. Частным владельцам, среди которых преобладали дворяне, государственные чиновники, купцы и разбогатевшие крестьяне, принадлежала четверть земель (24,2%). Примерно 43% земельного фонда оставалось в крестьянском общинном владении.

Разнообразие природных и сельскохозяйственных районов империи не поддается односложному описанию. Специализация (земледельческая, земледельческо-животноводческая, скотоводческая) в целом определяла место того или иного региона в товарном обмене. Черноземные районы (Центрально-Черноземный, Поволжье, Украина, Юго-Западный) были главными производителями зерна и продуктов растениеводства. В нечерноземных селениях (Центральный промышленный, Северный и Северо-западный, горный Урал) жители занимались животноводством, кустарными промыслами, выращивали лен и другие технические культуры. Сельскохозяйственные районы страны различались по степени вовлеченности в товарный и рыночный обмен, социальным условиям. Но реальная жизнь в российской деревне зависела от соотношения множества не только природных, экономических, социальных условий и обстоятельств. По мере удаления от центра, за Волгой и особенно за Уралом, в Западной Сибири, свободнее развивались предпринимательские хозяйства, индивидуальные или кооперативные. Даже повсеместно присущая сельскому хозяйству зависимость от погодных условий проявлялась по-иному. Если в европейской части страны был урожайный год, то за Уралом, как правило, случался недород.

Об основных изменениях в сельском хозяйстве за годы войны можно судить по материалам Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г. и Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. В краткосрочном аспекте (4–5 лет) наиболее отчетливым показателем изменений является не урожайность и сборы основных сельскохозяйственных культур, а динамика посевных площадей. Перепись 1916 г. учитывала размер посевных площадей 1915 г., численность населения, поголовье рабочего скота. Обследованию подверглось 5% крестьянских и частновладельческих хозяйств. Эти выборочные данные, сгруппированные по уездам, губерниям, а затем по районам (Европейская Россия, Кавказ и Степной край, Сибирь, Дальний Восток), стали основой для анализа сельскохозяйственных изменений в стране для многих поколений исследователей.

Согласно данным переписи 1916 г., в европейской части страны посевы главных зерновых культур уменьшились. При этом уменьшение было примерно одинаковым в районах черноземных, специализировавшихся на земледелии (на 8,6% в 1916 г. по сравнению со среднегодовыми данными 1911–1915 гг.), и нечерноземных, где занимались преимущественно скотоводством и промыслами (на 8,3%). Следующий год зафиксировал дальнейшее уменьшение посевных площадей, при этом были видны уже существенные региональные различия: в Нечерноземной зоне сокращение посевов составило 13,5%, в Черноземной – 8% (см. табл. 1). Российская деревня приспосабливалась к войне по-разному.

Таблица 1.

Посевы зерновых в России (зерновые, крупяные культуры, лен, картофель, конопля), 1911–1917 гг., тыс. дес.^{686}

Районы	1911–1915 гг., среднегод.	1913 г.	1916 г.	1917 г.
Нечерноземная полоса Европейской России	15 607,1	15 771,1	14 314,9	13 507,2
	100,0%	101,1%	91,7%	86,5%
Черноземная полоса Европейской России	52 270,4	52 821,7	47 759,1	47 592
	100,00%	101,05%	91,37%	91,05%
Итого по Европейской России	67 877,5	68 592,8	62 073	61 499,2
	100,0%	101,1%	91,4%	90,6%
Северный Кавказ	6883,1	7120,2	5422,8
	100,0%	103,4%	78,8%
Сибирь	5800	6128	6009,2	6753,3
	100,0%	105,7%	103,6%	116,4%
Степной край	4673,3	4591	5582,2	5777,5
	100,00%	98,24%	119,45%	123,63%
Итого по Азиатской России	17 356,4	17 839,2	17 094,2	17 953,6
	100,0%	102,8%	98,5%	103,4%

В Европейской России в 1917 г. уменьшение посевов на 9,4% означало абсолютное сокращение на 6,3 млн. дес. В азиатской части империи, напротив, площадь посевов выросла (на 23% в Степном крае, Сибири на 16%), но в абсолютных показателях этот прирост (1 млн. дес.) был несопоставим с потерями центральной России. Это означало, что земледельческие Заволжье, Южное Приуралье, Западная Сибирь и Туркестан – районы, отдаленные от театра военных действий, не компенсировали потерь центральных и северо-западных районов страны. В Сибири и Приуралье производство зерновых шло по нарастающей даже в 1918–1919 гг.^{687} В климатическом отношении это были благоприятные годы, но увеличение посевов здесь не могло удовлетворить спроса армии и городского населения империи.

Ядром аграрного сектора была крестьянская деревня. Она демонстрировала самые разные типы и способы приспособления к условиям хозяйствования начала XX столетия. В центральных районах европейской части России, казачьих землях сохранялось и преобладало общинное землепользование. Индивидуальные хозяйства семейного (трудового) типа были ведущими в северных, нечерноземных уездах. Заволжье, Приуралье, Западная Сибирь при всем разнообразии крестьянских хозяйств выделяли семейно-фермерские (без применения найма) и фермерские хозяйства^{688}. Крупные владения, преимущественно дворянские, были распространены в Западном, Центральном промышленном, Центральном черноземном, Прибалтийском районах. Помещичьи владения могли занимать сотни и тысячи десятин плодородной земли. На периферии, в Южном степном, Приуральском, Юго-восточном районах среди землевладельцев немало было купцов, крестьян, а также крестьянских товариществ (15–25% земли). Все эти хозяйства, разные по размерам, способам организации, видам собственности и возможностям получения доходов, соседствовали друг с другом, создавая мозаичную картину не только по крупным регионам, но и в пределах одной губернии.

В производственном отношении хозяйства помещиков и крестьян были неразрывно связаны друг с другом. Крестьяне часто арендовали земли у соседа-помещика (на год, два-три сезона или брали в долгосрочную аренду). Другой формой зависимости уже помещика от крестьянина была потребность в крестьянском труде на посевных или уборочных работах, молотьбе или при косьбе. Гужевой извоз на станцию или местный базар также не обходился без крестьянской лошадки. При любом уровне технического и машинного обеспечения крупный землевладелец был связан с крестьянским хозяйством. При этой экономической взаимозависимости социальные отношения в деревне были накалены.

Современные исследования констатируют непрекращающиеся в центральной России с 1902 г. крестьянские выступления, характеризуемые как крестьянская революция. В ее основе – глубокое неприятие помещичьего землевладения, нараставшее еще с пореформенного времени, недовольство крестьянской общины размерами обеспечения землей. Вспышки этого недовольства в начальный период мировой войны поутихли, но готовы были разгореться в любой момент. Крестьянство, вступавшее в трудовую жизнь в начале XX в., было крестьянством эпохи нараставшей революции^{689}.

Довоенную деревню европейской части страны, в отличие от других, удаленных от центра, районов, отличало, пожалуй, неразрывное экономическое единство крестьянского и помещичьего хозяйствования на земле при перманентном социальном конфликте.

1. Сельские хозяева в реалиях военного времени

Война пришла в деревню вместе с воинскими мобилизациями мужчин трудоспособного возраста, когда начался призыв в действующую армию. Первые мобилизации проводились каждые 2–3 месяца. Из деревни уходила основная рабочая сила – мужчины трудоспособного возраста и лошади, без которых невозможны сельскохозяйственные работы. К сентябрю 1917 г. в армию было призвано 15,8 млн. человек трудоспособных мужчин, примерно половина от их общего числа (47,4% в Европейской России, в Западной Сибири – 50%)^{690}.

Военные призывы уже осенью 1914 г. осложнили уборку урожая как в крестьянском, так и помещичьем хозяйствах. В черноземных районах страны из-за «аграрного перенаселения» дефицит рабочих рук не ощущался, а потому оплата труда на уборке урожая выросла незначительно. В Зауралье, Западной Сибири дефицит рабочей силы стал сразу заметен. В 1914 г. крестьянские хозяйства на оплату труда пустили первые свободные деньги (пайковые средства, полученные в качестве компенсации за мобилизованных). Местные крестьянские кооперативы и сельские ссудо-сберегательные общества выдавали льготные кредиты для найма рабочих на уборку урожая семьям, оставшимся без работников, формировали благотворительные фонды для оплаты труда батраков^{691}*. В сельскохозяйственные работы все больше стали включаться женщины, оставляя детей в первых детских яслях.

Помещики и другие крупные собственники земли искали свои способы выхода из ситуации. Они были связаны с использованием труда военнопленных и беженцев, с осени 1916–1917 г. – студентов и молодежи, привозимых из городов для уборки урожая. Беженцев распределяли уездные земства, пленными занимались местные губернские власти. Общее число привлеченных на сельскохозяйственные работы пленных превышало 1 млн. человек, большую часть которых (до 80%) использовали помещики европейской части страны. Весной 1916 г. таких работников насчитывалось 818,1 тыс. человек (в том числе в распоряжении Министерства земледелия 460,9 тыс., или 56,3%), осенью 1916 г. – уже 1114,4 тыс. (в ведении Министерства земледелия – 646 тыс.)^{692}. Заявки в местные и центральные органы власти на рабочую силу поступали от помещиков центральных, волжских и других районов страны. В Сибири в 1915 г. на сельскохозяйственных работах трудилось до 60 тыс. человек, в 1917 г. – от 40 до 90 тыс. Масштабные перевозки пленных по стране создавали большие трудности. В 1915 г. на восток, в Западную Сибирь, перевезли 18,5 тыс. пленных, а в 1916 г. из-за недостатка рабочих рук в центральных районах, отправили обратно, в западном направлении^{693}. Пленных распределяли большими партиями (1–10 тыс. человек) по крупным товарным хозяйствам. Случалось, что у зажиточных сибирских крестьян они проживали небольшими группами (до 10 человек), не только летом и осенью, в пору активных работ, но и зимой. К сельскохозяйственным работам привлекали также китайцев, киргизов из соседних областей.

Все эти меры не изменили негативной тенденции – деревня лишалась трудовых ресурсов. В 1917 г., по данным сельскохозяйственной переписи, подавляющее большинство губерний (81%) испытывало недостаток работников. При этом массовое использование труда пленных, мобилизованных граждан, беженцев создавало принципиально иные трудовые отношения в сельском хозяйстве, где вольному найму оставалось все меньше возможностей[91]91
  По расчетам И.Д. Ковальченко, Н.Б. Селунской и Б.М. Литвакова, в Европейской России к 1917 г. в хозяйстве помещиков сбалансированность основных производственных компонентов (тягловой силы, инвентаря и наемных рабочих) сохранялась в Центрально-Промышленном, Волжско-Вятском и Средневолжском районах, значительно меньше – в Центральном Черноземном районе и на Украине (Ковальченко И. Д., Селунская Н. Б., Литваков Б.М. Социально-экономический строй помещичьего хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. Источники и методы изучения. М, 1982. С. 207–208).


[Закрыть]. Немотивированный труд был малоэффективен, тогда как расходы на него (государственные и частные) непредвиденно росли.

Реквизиции рабочего скота, прежде всего лошадей, также имели серьезные негативные последствия. По разным подсчетам, в годы войны по мобилизациям, реквизициям, закупкам в армию было взято 2,6–5 млн. лошадей. В Европейской России поголовье лошадей – основной рабочей силы – сократилось с 17,9 (1914 г.) до 12,8 (1917 г.) млн. голов^{694}. Без рабочего скота хозяйство становилось недееспособным, установленный севооборот нарушался, недостаток естественных удобрений приводил к истощению почвы.

Все эти обстоятельства подталкивали сельских хозяев к активному использованию сельхозтехники, но она быстро изнашивалась. Возможности замены или ее ремонта резко сократились. Импорт, прежде удовлетворявший до половины потребности, упал. Собственное промышленное производство сельскохозяйственных орудий было практически свернуто. Ремонт в местных в кустарных мастерских из-за недостатка металла осложнялся. По подсчетам А.Л. Сидорова, объем собственного производства машин в 1916 г. составил 14,4% от довоенного уровня, импорта – 8,1% (расчеты в тыс. руб.). Реальное использование (потребление) машин в пересчете на довоенные цены было катастрофически низким – на уровне 7,4% от довоенного^{695} (см. табл. 2).

Таблица 2.

Импорт сельскохозяйственных машин в Россию, 1909–1917 гг., тыс. пудов^{696}

Виды сельхозтехники	В среднем за 1909–1913 гг.	1914	1915	1916	1917
Машины простые	3749	3089	106	144	303
Машины сложные	3546	2938	103	247	1423
Жнейки-сноповязалки	1658	1119	18	134	543
Жнейки с соломосбрасывающим устройством	604	632	51	49	724
Ручные инструменты	386	336	129	146	58
Плуги	928	1016	25	1,4	8,6
Сеялки	313	97	10

Хозяйства помещиков война поставила в экстремальные условия. Земельные собственники были глубоко вовлечены в кредитные отношения. Только по ипотечным кредитам дворяне-землевладельцы выплачивали 250–270 млн. руб. в год^{697}. А были еще целевые кредиты (соло-вексельный, мелиоративный, залоговый на сельскохозяйственные товары и др.). Разнообразные связи с торговым, промышленным капиталом империи, и при этом зависимость от крестьянского хозяйства (в части использования их труда, инвентаря, скота), делали помещичье хозяйство неустойчивым при непредвиденной перемене сложившихся обстоятельств. Изменение ситуации на рынке рабочей силы и сельскохозяйственной техники, рынке капиталов, падение спроса на арендную землю со стороны крестьян – все это усложнило ведение крупного хозяйства. При этом рост спроса на сельскохозяйственную продукцию, увеличение государственных закупок для армии побуждали помещиков к поддержанию прежнего уровня хозяйствования и использованию подневольного труда. Ориентированное на внешний сбыт хозяйство помещиков переживало серьезную и глубокую перестройку. К 1917–1918 гг. оно оказалось на грани хозяйственной катастрофы.

До войны (в 1912–1913 гг.) почти четверть пашни (23–25%) помещики сдавали в аренду крестьянам, особенно в среднечерноземных и южных районах Европейской России. Здесь земли были плодородными, а крестьянские наделы – недостаточными. Высокие арендные платежи обеспечивали земельным собственникам постоянную ренту. Во время войны спрос на аренду земли, а значит, и доходы помещиков резко сократились. Кредитная задолженность из-за несвоевременных платежей, новых залогов и перезалогов росла. Результатом всех этих новых условий стала значительная «недовозделанность» помещичьей запашки. Часть крупных хозяйств европейской России, по данным на 1917 г., была просто выключена из сельскохозяйственного производства[92]92
  В 1917 г. 24,4% хозяйств помещиков в европейской России не имели никакого посева, 20,4% – рабочего скота, 16,9% – никакого скота. Особенно это явление было характерно для Центрально-Промышленного, Северо-западного и Волго-вятского районов (Ковальченко И. Д., Селунская Н. Б., Литваков Б.М. Указ. соч. С. 124).


[Закрыть]. Роль помещиков в общем сельскохозяйственном производстве, и без того низкая, достигла, видимо, минимального порога. По данным переписи 1916 г., в Европейской России доля частных владельцев, у которых находилось 49,7% земли, в посевах занимали всего 11%. До войны из помещичьих хозяйств на рынок поступало до половины выращенного урожая (47%), теперь – всего пятая часть (20,6%). До войны четверть пахотных угодий помещики сдавали в аренду. Теперь к этим, фактически уже не возделываемым землям, добавилось и сокращение (тоже в среднем на 25%) собственных посевов. В 1917 г. из довоенных 100 дес. посева в среднем не обрабатывалось около 25 дес.^{698} Сравнение динамики посевов у крестьян и помещиков, проведенное А.М. Анфимовым, показывает, что у крестьян за 1914–1916 гг. площадь посевов зерновых и бобовых сократилась на 11,7% (с 77,30 млн. дес. до 68,28 млн.), а у помещиков – на 22,3% (с 8,41 до 6,63 млн. дес.)^{699} .

Неслыханная для российского крестьянина реальность – пустующая земля без работника – накаляла социальную обстановку в деревне. Латентный конфликт между помещиками и крестьянами начал переходить в активную форму во второй половине 1915 г., что проявилось в росте погромов помещичьих усадеб и самовольных захватов. Покорившись неотвратимой войне и спокойно в целом вынося ее испытания, на втором году войны крестьяне активизировались. Весной и летом 1916 г. крестьянское движение пошло в рост: отмечено 294 выступления, 91 раз правительству пришлось применить силу для усмирения крестьянских бунтов^{700}. В 1917 г., летом и осенью, в центральной России ежемесячно фиксировались уже тысячи протестов[93]93
  По данным В.П. Данилова, в августе 1917 г. – более 3 тыс., в сентябре 1917 г. уже свыше 5 тыс. выступлений (Данилов В.П. История крестьянства в России в XX веке. Т. 2. С. 209,220–221). Он отмечает законный характер крестьянских захватов помещичьей земли, совершавшихся по приговору крестьянского схода, затем – решению земельных комитетов, создаваемых Временным правительством. H. E. Хитрина отметила, что «законодательные дыры» в решениях Временного правительства, Всероссийского крестьянского съезда или программные документы политических партий толкали крестьян к расширению полномочий земельных комитетов, что приводило к аграрным беспорядкам (Хитрина H. E. Аграрная политика Временного правительства в 1917 году. Н. Новгород, 2001. С. 375).


[Закрыть].

Крестьянская активность, которую накаляли еще и солдаты, возвращавшиеся с фронта, была направлена против ближайшего виновника всех бед – помещика. При явной неустойчивости власти в 1917 г. она вылилась в разгромную волну, которая буквально «смела» культурное помещичье хозяйство^{701}. В 1917 г. эпицентр крестьянского недовольства находился в центральной России. С началом продовольственной диктатуры Временного, а затем Советского правительства он сместился в районы торгового земледелия и ремесла – Поволжье и Сибирь^{702}. Производственная взаимосвязь сельских хозяев – помещиков и крестьян – в условиях войны была уничтожена.

2. Аграрный сектор в региональном аспекте

Аграрная экономика живет по законам, отличным от других сфер хозяйственной деятельности. Она тесно связана с природным фактором и климатическими условиями в разных местностях. Сам сельский труд носит сезонный характер, а его результаты имеют «отложенный характер». Поэтому исследователи за основу изучения изменений в сельском хозяйстве берут отрезки в 5–8, а иногда и 8–12 лет. Именно такой период должен пройти, чтобы перемены проявились в полной мере.

При наличии специализации хозяйство на селе не могло существовать как исключительно монокультурное. Земледелие, животноводство, частичная сельскохозяйственная переработка и местные промыслы были увязаны друг с другом и в целом сбалансированы, а хозяйственный процесс предопределен неизменной последовательностью и взаимосвязанностью операций. Вспашка земли всегда предшествовала посеву, а выращивание той или иной культуры (например, ржи или пшеницы) определяло количество выездов на поля в течение сельскохозяйственного сезона. «Виды на урожай» даже при хороших погодных условиях могли не совпасть с результатами сбора хлебов, если за посевами плохо ухаживали.

Севообороты при выращивании технических и масличных культур были сложнее, чем при выращивании зерновых, где еще обходились традиционным трехпольем. Сельское хозяйство было сложным организмом, где баланс между размером посевных площадей, сенокосов, выпасов, поголовьем скота, удобряемыми площадями складывался и терпеливо поддерживался десятилетиями. Война нарушила это равновесие, хотя первые негативные последствия проявились не сразу. И лишь переписи 1916–1917 гг. показали общероссийскую картину в целом.

По регионам России ситуация в аграрном секторе изменялась по-разному. В 1914 г. она практически не отличалась от предыдущего мирного года. Но осенне-зимние мобилизации и реквизиции рабочего скота 1914–1915 гг. отозвались ориентацией на посев менее трудоемких культур (тех, что требовали меньше выездов на поля). Хороший урожай 1915 г. в производящих губерниях позволил сделать хорошие запасы зерновых, но не изменил нараставшей тенденции сокращения посевов. К тому же погодные условия 1916–1917 гг. на большей части страны оказались ниже среднего, местами на грани недорода (Пензенская, Симбирская и др. губернии). И даже обильные сборы хлебов в Сибири, где урожай выдался обильный, не могли изменить общей неблагоприятной картины.

К этому времени многие крестьянские хозяйства остались без скота или с одной лошадью. Нормальное земледелие становилось невозможным. Разнообразные факты подтверждают общую тенденцию. В 1917 г. в Смоленской губернии малообеспеченных (1 лошадь) хозяйств насчитывалось до 60%, в Тульской губернии доля хозяйств без посева составляла 6,5%, в Калужской – 14,6%, больше 10% – в Симбирской и Курской губерниях^{703}. Даже в отдаленной от центра Уфимской губернии доля малопосевных крестьян (до 6 дес. посева) составляла 68%^{704}. В центральной России для крестьян купить хлеб становилось предпочтительнее, чем его выращивать.

Все это, а также дефициты потребительских продуктов (сахара, масла, хлопка), порожденные нарушением торговых связей, в конечном счете влияло на образ жизни сельскохозяйственных производителей. Деревня в военную пору выработала разные поведенческие практики, определяемые сочетанием местных и общих, объективных и субъективных факторов. Многочисленные региональные исследования описывают это многообразие, приводя данные об общем росте или снижении хозяйственной активности. Обозначим их общие контуры.

В центральных районах страны (Промышленный, Черноземный), где у крестьян были в основном небольшие наделы, война способствовала возрождению традиционных устоев хозяйствования. Нехватка рабочих рук, скота, рыночная непредсказуемость толкали крестьянина отказаться от производительного, ориентированного на рынок поведения, в пользу сосредоточения на извечной практике самообеспечения. Фактически это означало отказ от модернизации в пользу натурализации хозяйства и ведения потребительского хозяйства.

Эта практика зримо предстает на страницах дневниковых записей крестьянина Ивана Глотова из Архангельской губернии, где преобладало трудовое семейное хозяйство. Вернулся с семьей в родную деревню из военного Петрограда, где «прожитье стало очень дорогое… недостаток почти во всем» (запись от 20 ноября 1915 г.). «Домой приехали, встреча была нерадостная, холодная, неприветливая, встречали как чужих, видно было, что лучше мы бы не приезжали» (запись от 16 марта 1916 г.). Большой семье надо было ужиматься. После раздела земли с братьями начал вести собственное хозяйство. Запись от 18 марта 1918 г.: «Купил у Тихона Платоныча в Задней кобылу за 390 руб. (15 лет). В весну приступил к своему личному хозяйству. Сеяли овес, горох, ячмень и пшеницу вместе с братом Афанасием. Овес и ячмень получен для посева по договору раздела хозяйства. Паровое поле, то есть под рожь и ячмень, переоровывали (перепахивали. – Я. Т.). Масленник после разделили, а остальное вместе, также и навоз возили вместе. Сенокос обрабатывали отдельно…»^{705} Из скота у Глотова были одна лошадь и корова на семью из 5 чел.

Другой, предпринимательский, тип поведения просматривался в многоземельных районах (южноуральские, северо-кавказские, заволжские, сибирские губ.). Так, в Стерлитамакском, Белебеевском уездах Уфимской губернии богатые крепкие крестьянские семьи (с посевом свыше 50 дес.) проживали целыми волостями. Они сумели сохранить высокотоварный характер. 52-летняя Софья Свистунова из деревни Сергеевка Николаевской волости руководила обширным хозяйством на 111 дес., имела 48 голов скота, 5 рабочих лошадей, 60 дес. посева. Семья включала десять человек. В той же деревне 27-летняя Дарья Барякина держала бразды правления вместо мобилизованного мужа. Хозяйственный комплекс составляла земля в 120 дес, из которых засевалось 77 дес. В хозяйстве держали 91 голову скота^{706}. Сами хозяева трудились, не разгибая спины, хилых и немощных среди них практически не было. Но и в таких хозяйствах просматривалась тенденция уменьшения посевных площадей.

Существовать отдельному хозяйственному организму фермерского типа, вплетенному в многообразные сбытовые структуры, при разрушении прежних рыночных связей было едва ли возможно. Рост спроса на хлеб и мясо со стороны государства, армии, города ориентировал их на кооперативный сбыт продукции^{707}. На юге России (Киевская, Кубанская области) в конце 1914 г. было уже свыше 40 кооперативных товариществ, объединявших до 60% денежных средств крестьян^{708}. Рост инициативы по кооперированию заметен по всей стране. Нарушения договорных обязательств и поставок, сбои хотя бы в одном из звеньев торговой (или хлебозаготовительной) цепи разбивали прежние рыночные контакты, нарушали сложившиеся связи. Для восстановления или установления новых требовалось время. Связи и отношения легче и быстрее можно было наладить не указами из центра, а в регионах, на местном уровне. Видимо, именно этим был вызван всплеск кооперативного движения в стране, рост кооперативных союзов, попытки объединения сил местных деловых кругов, других самоорганизующихся структур.

Война затягивалась, хозяйствовать становилось все труднее, изъятия сельхозпродукции из деревни увеличивались. Все большая часть крестьян ориентировалась на самосохранение и последующее выживание. При этом государственные меры в отношении деревни с конца 1916 г. были связаны исключительно с изъятием, реквизициями и другими силовыми способами решения обострявшегося продовольственного вопроса. Выжить в условиях традиционного, фактически натурального хозяйства было возможно, но при нарастании социальной конфронтации все реальнее становилась перспектива быть просто уничтоженным, особенно для помещиков. В 1917–1918 гг. опора на традиционные институты – прежде всего общину – часто оказывалась спасительной. Исследователи отметили повсеместную и глубокую архаизацию жизни провинциальной российской деревни этого периода.

Война вынуждала упрощать и минимизировать затраты в хозяйстве. Это означало экономию труда, выращивание простых культур и трав, которые почти не требовали обработки, упрощение севооборотов. Изменения в каждом хозяйстве в общем виде проявились как изменения в соотношении посевов зерновых, технических, масличных культур. Приоритет теперь был у культур, требовавших меньшей обработки – ржи и овса. К тому же это были главные потребительские, а не товарные культуры. Выращивание товарного зерна (пшеница, ячмень, греча), масличных и технических культур резко уменьшилось. До войны рожь занимала в посевах около 28% посевов, примерно столько же – пшеница, около 20% – овес. На масличные, технические культуры, картофель приходилась почти четверть всех посевов. Переписи 1916–1917 гг. зафиксировали незначительные изменения в соотношении посевов главных зерновых культур, – на уровне +1–1,5% для ржи, -5% для пшеницы. Неизменной в среднем по империи оставалась доля овса. Но незначительные на первый взгляд подвижки, выражаемые в относительных цифрах, в реальной жизни оборачивались тысячами и сотнями тысяч десятин посевов, имели и существенные региональные особенности (см. табл. 3).

Таблица 3.

Структура посевов основных зерновых культур (пшеница, рожь, овес) в Европейской и Азиатской частях Российской империи, 1916–1917 гг., тыс. дес.^{709}

Регион	Год	Рожь	%	Пшеница	%	Овес	%	Всего посевов	%
Европейская Росси
Черноземная полоса	1916	14 250,7	29,8	12775,1	26,8	7478,7	15,7	47 758,1	100
	1917	14 639	30,7	12167,8	25,6	7633,5	16,1	47 592,2	100
Нечерноземная полоса	1916	5719	39,9	781	5,5	4277,4	29,9	14 314,9	100
	1917	5491	40,6	699,3	5,2	4154,7	30,8	13 507,2	100
Всего по Европейской России	1916	19 771,7	31,8	13 556,1	21,8	11756,1	18,9	62 073,1	100
	1917	20130	32,5	12 866,9	20,8	11 788,2	19,1	61 899,2	100
Азиатская Россия	1916	1091,3	6,4	9447,2	55,3	3054,2	17,8	17 094,2	100
	1917	1060,6	6,2	9916,9	58,2	3383,3	19,8	17 053,6	100

В войну стало заметно, что существенно увеличилась доля трав в посевах (в черноземных районах европейской части прирост за 1912–1917 гг. – 83,2%, в нечерноземной полосе 60,8%). Травы не требовали никакой обработки. Это отразилось и на общих сборах хлебов. В абсолютных показателях, по данным П.И. Лященко, валовые сборы всех хлебов и картофеля в предвоенное пятилетие составляли 7 млрд. пуд., в 1914–6,9 млрд., в 1916 – около 5 млрд.^{710}

Сборы только продовольственных зерновых снизились с 2,8 млрд. (1914) до 2,2 млрд. (1916–1917), а кормовых культур (ячмень и овес) – с 2,1 млрд. до 1,1 млрд. пудов соответственно (см. табл. 4).

Кардинальных перемен в урожайности зерновых культур за годы войны не было, хотя общее снижение заметно с 1916 г. Сокращение, а часто свертывание агрономических мероприятий, практики удобрения почвы, снижение качества семян – все это вело к общему падению агрономической культуры, формировало неэффективную «колею» долговременного действия.

Таблица 4.

Валовой сбор хлебов и других сельскохозяйственных культур в Европейской России (50 губерний), 1909–1917 гг. (тыс. пудов)^{711}

Год	Продовольственные	Крупяные	Второстепенные	Картофель	Кормовые	Всего
абс.
1909–13	2 783 712,8	232 275,6	218 521,9	2139 418	1 635 402,8	7 009 331,6
1914	2 788 184,2	183 680,0	207 278,3	2 242 575,4	1 489 872,4	6 911590,3
1915	2 935 393,8	228 930,9	190 547.8	1 526 824,6	1 455 250,9	6 336940,0
1916	2 281728,8	196151,7	172 146,8	1 131 143,1	1316687,4	5 097 857,8
1917	2 167 128,0	199 013,0	188 180,0	1 229 655,0	1 247 308,0	5 031 284,0
в %
1909–13	100	100	100	100	100	100
1914	100	78,2	95,0	104,8	91,1	98,6
1915	105,6	98,7	87,1	71,3	89,0	90,4
1916	82,0	80,2	78,9	52,9	80,5	72,7
1917	77,9	85,7	86,2	57,5	76,3	71,8

В эту «колею» попали целые регионы страны, например районы свеклосахарного производства (юг Царства Польского, юго-западные территории Украины – Киевская, Подольская, Волынская губ., Курская, Черниговская губ.), где не хватало семян, прежде закупаемых за границей, в том числе в Германии. Аналогичная ситуация была с использованием минеральных удобрений, потребление которых до войны составляло около 42 млн. пуд (из них внутреннее производство – 11 млн.).

Производство технических культур (сахарной свеклы, хлопка) в стране фактически было свернуто. В довоенное десятилетие посевы сахарной свеклы поступательно росли, в войну – резко сократились: в 1914 г. – 701,3 тыс. дес, к 1918 г. – почти вдвое меньше (411,3 тыс. дес), поставки свеклы на промышленную переработку уменьшились почти в 4 раза (с 61,8 до 17,7 тыс. берковцев)^{712}. Дефицит сахара стал важным дестабилизирующим фактором продовольственной ситуации. Спрос на табак, конечно, вырос. Первое время увеличивались табачные плантации в европейской части страны (среднегодовой сбор в 1911–1915 гг. – 7633 тыс. пуд.)[94]94
  Посевные площади под табаком в 1913 г. – 12,9 тыс. дес., в 1914–13,6 тыс., в 1915–13,2 тыс., в 1916–12,3 тыс., в 1918–11,4 тыс. дес. (Сельское хозяйство России в XX веке. Сборник статистико-экономических сведений за 1901–1922 гг. С. 203).


[Закрыть]. До 1916 г. увеличивались посевные площади под хлопковыми полями (с 497,8 тыс. дес. в 1913 г. до 714,3 тыс. в 1916 г.), затем наступил резкий спад в 1917 г. Такие же колебания просматривались и в динамике собранного хлопка-сырца. Выращивание масличных культур (лен, подсолнечник, горчица), активно развивавшееся до войны, уменьшилось в европейской части страны до 43% от уровня 1913 г. Сборы льна, горчицы и подсолнечника сократились настолько, что можно говорить о деградации этих отраслей сельскохозяйственного производства.

Все эти изменения в масштабах страны обрисовывали неблагоприятные перспективы дальнейшей эволюции сельскохозяйственного производства и растениеводства. При сокращении посевных площадей, консервации или деградации технологии производства неизбежно снижение сборов хлебов в послевоенный период. Аналогичными были перспективы производства незерновых культур.

В еще худшем положении оказалось животноводство, неразрывно связанное с земледелием. Упрощение зернового хозяйства, в том числе уменьшение удобряемых земель, не способствовало и животноводству. Работа земств по организации выставок, содержанию опытных и селекционных хозяйств, борьбе с эпизоотиями и др. уступала первоочередным – продовольственным заготовкам. Поголовье рабочего скота, прежде всего лошадей, как уже отмечалось, упало повсеместно.