Текст книги "Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 111 страниц)

Жаль только, что славный молодой взводный, вполне симпатичный Вадику по службе, резко и безнадежно спятил. То ли от его, Вадиковой, пропажи, то ли от чего еще, но возомнил он себя почему‑то белогвардейским офицером, нацепил незнакомую форму и наотрез отказался узнавать спасенного им солдата. Разве можно это считать признаком здравого рассудка?

– Стоп! – оторвал паренька от горестных размышлений голос командира. – Ну, похоже, ты был прав – мин на этом поле действительно нет. Иначе мы бы об этом узнали, – пошутил он, вселив некоторую надежду в солдата, – первыми! Куда теперь?

– Давайте к нашим, това… – Максимов благоразумно проглотил «товарища» и «лейтенанта» заодно: кто знает, как отреагирует на это спятивший «белогвардеец». – Господин поручик! Вон туда – за ту гору. Там застава…

– Застава, застава, – передразнил Бежецкий. – Эх, не верю я тебе, солдат. Чтобы застава, да в двух шагах от бандитского логова? Что‑то ты темнишь. Про мины не соврал, хвалю. Тревогу не поднял, поручика, вон, тащишь… Кстати, барон, как вы там?

– Благодарю, поручик, – прохрипел с видимым трудом раненый, которому помогал идти Вадик. – Вашими молитвами…

«Еще один сумасшедший, – обреченно подумал молодой человек. – Мало того, что тоже поручик, да еще и барон в придачу! Ох, чует мое сердце: загремлю я с этими чудиками в дурничку… Если повезет выбраться, конечно…»

– А вы, случаем, не знаете, куда идти, поручик? – снова спросил Бежецкий. – Вы же потомок викингов, должны хорошо уметь ориентироваться по звездам.

– Путаете вы, поручик, – ответил барон, тяжело обвисая на плече солдата. – Я, хоть и вырос близ моря, в звездах и прочих морских хитростях ни черта не смыслю. К тому же мои предки к викингам имели столько же отношения, сколь и ваши, Бежецкий. Спросите лучше нашего матроса, может, их там во флоте учат всяким навигаторским штукам?

– Да не матрос я, – буркнул Вадик. – С чего вы взяли?

– А тельняшка тогда зачем?

– Затем…

«Сборище чокнутых! Сейчас этот третий каким‑нибудь марсианином окажется, – подумал Максимов. – Или Наполеоном…»

И почти не ошибся.

– Хотя я и принужден к бегству силой, – сердито вырвал руку у Бежецкого высокий дородный человек, которого лейтенант тащил вперед почтительно, но непреклонно, – но скажу вам, невеждам, как нужно ориентироваться по звездам. Это вам подскажет любой, кто хоть понаслышке знаком с геодезией. Вон там, господин поручик, – ткнул он в черный небосвод, усыпанный огромными, мохнатыми звездами, – к вашему сведению, расположена Полярная звезда. А вон там, – рука опустилась ниже, – Сириус. Если учесть, что мы находимся на востоке Афганистана, то Кабул – вон там.

– Браво, ваше превосходительство, – склонился в поклоне Бежецкий. – Благодарю вас за ценные сведения. Вот туда мы и двинемся.

– Вы с ума сошли, – устало ответил тот, кого назвали «превосходительством». – Нас догонят и прирежут, как баранов. Вы бы видели, что они сделали с инженером Лисицыным и маркшейдером Крессом!

– А про рабочих вы, стало быть, не помните? – спросил лейтенант, и Вадик в очередной раз с тоской понял, что этих сумасшедших, бредящих о чем‑то своем, будто заранее согласованном, ему никогда не понять. – То‑то… Вот, чтобы нас с вами не прирезали, мы и бежим.

– Никто бы нас не прирезал, – брезгливо ответил высокий. – Перевезли бы через границу в Индию, да и все. Мне мистер Реджинальд говорил…

– А я бы не стал ни о чем разговаривать с англичанином! – резко оборвал его офицер. – Ни с вашим Реджинальдом, ни с самим королем Георгом. И прирезать вас я никому не дам. Пристрелю, если догонят, своей рукой, но резать не дам. Вы под охраной Российской Императорской армии, господин Линевич, – зарубите себе это на носу… И вообще, пора заканчивать этот бивуак, господа! Как вы там, барон, можете идти?

– С помощью моего юного друга, – подал голос раненый.

– Отлично! Тогда давайте трогаться. Вашу руку, господин Линевич! Да не жеманьтесь вы! Представьте на миг, что я барышня…

«Превосходительство» что‑то буркнул.

– А вот ругаться не стоит, – сцапал его под локоть Бежецкий. – Вы дворянин, и я дворянин… Я ведь могу обидеться и вызвать вас, сударь. А друзья наши выступят секундантами…

– На автоматах? – фыркнул Линевич, но руки не отнял. – Моветон!

– А почему бы и нет? Ну ладно, ладно, не будем ссориться. Поспешим, господа, пока наши добрые хозяева не спохватились…

«Плюнь, а то сглазишь…» – тоскливо подумал Вадик.

В этот момент в покинутом кишлаке истошно взвыла собака – возможно, та самая, ударил выстрел, еще несколько.

Беглецы бросились вперед, и подгонять их более не было нужды…

* * *

Небо начало зеленеть на востоке, когда Александру стало окончательно понятно, что от преследования маленькой группке беглецов, к тому же отягощенных раненым, не уйти. Погоня была уже довольно близко, и если бы не предрассветная темнота, мешающая верному прицелу, их давно бы прижали к земле огнем, не позволяя сделать дальше ни шагу. Пока же пули бесполезно посвистывали далеко в стороне и поверх голов, не причиняя никакого вреда – ночной оптикой, видимо, туземцы были не богаты. И все бы ничего, да относительно ровная долина, как назло, заканчивалась и уверенно забирала вверх, еще более снижая скорость движения. По всему выходило, что, когда окончательно рассветет, беглецы окажутся в сверхневыгодном положении на голом склоне, видимые отовсюду. Нужно было принимать бой и погибнуть с честью или…

Бежецкий остановился у высившегося чуть в стороне от выбранного пути скального обнажения. Огромные, похожие на исполинские коренные зубы, глыбы, выдавленные из рыхлого каменного крошева какой‑то титанической силой, были идеальной позицией, и, скрываясь за ними, хорошо вооруженный человек мог бы держать на расстоянии целый взвод столько времени, на сколько хватило бы патронов. Эх, если бы кто‑нибудь из солдат его взвода был рядом… Поручик остался бы прикрывать отход сам, если была бы надежда, что остальные смогут уйти. Но далеко ли уйдут чиновник, спящий и видящий, как бы сдаться своим похитителям снова – лишь бы сберечь свою шкуру, раненый, едва могущий передвигаться офицер да приблудный полусумасшедший солдат‑матрос…

«Стоп! – остановил сам себя Саша. – А ведь это может сработать!»

– Эй, как там тебя… Максимов!

– Да? – Парень прислонил свою ношу к камню и стоял, упершись ладонями в колени и пытаясь отдышаться – бока под мешковатой одежонкой, мокрой насквозь от пота, ходили, как у запаленной лошади.

– Подойди сюда!

Солдат, пошатываясь, приблизился.

– Слушай, Максимов, – шепотом сказал ему офицер. – Ты понимаешь, что мы обречены?

– Да, наверное… – отвел глаза паренек.

– Если мы будем продолжать двигаться тем же темпом, – проговорил Бежецкий, – нас догонят очень быстро. Догонят и перестреляют всех. Или попытаются взять живьем. Я, допустим, сдаваться не собираюсь…

– Что нужно сделать? – посмотрел ему в глаза солдат, и Саша догадался, что тот все понял, но оттягивал до последнего страшные для себя слова «командира».

– Кто‑то должен задержать погоню, – сказал он, выдержав тоскливый взгляд Максимова. – Задержать настолько, насколько сможет. Подумай, кто это может сделать? Нас всего четверо: ты, я, раненый да сугубо гражданский человек, который никогда, наверное, не брал в руки оружия. Думай, я тебя не тороплю.

Солдат трудно сглотнул и отвернулся.

– Вы хотите, чтобы я…

– Я могу приказать тебе, Максимов, но не приказываю, а прошу…

– Я не смогу…

– Сможешь! Ты же солдат, черт возьми!.. Пойми. – сменил офицер тон. – Нам только нужно перевалить вон ту высоту, – указал он на почти невидимый в темноте – светлело небо совсем в другой стороне – гребень. – И все. Я отправлю чиновника и фон Миндена вниз, а сам вернусь к тебе. В два автомата мы их…

Он лгал и ненавидел себя за эту ложь. И отлично понимал, что обреченный солдат видит эту ложь насквозь. Но, убей, не мог хладнокровно оставить этого нескладного мальчишку на верную смерть, не мог приказать ему лечь здесь, на этом самом месте, и умереть. Наверное, он еще не совсем был готов к тому, чтобы распоряжаться живыми людьми, как пешками… И оставалось только лгать. Лгать неуклюже и неубедительно, понимая, что тебе не верят…

– Хорошо, – просто ответил солдат, и поручик был всем сердцем благодарен ему за это. – Только автомат мой отдайте. И патроны, – он кивнул на барона, с плеча которого свисал тот самый странноватый автомат, отобранный у убитого часового.

Саша предпочел бы отдать свой «Федоров» – не верил он, что такой вот «вояка» может продержаться долго, а сотня патронов все‑таки лучше шести десятков, если придется самому принять бой, – но не смог отказать человеку, решившемуся принять смертный жребий.

– Забирай, – кивнул он. – И автомат, и патроны… И гранату, вот, возьми, – протянул он одну из двух трофейных «ананасок». – Хорошо стреляешь хоть?

Максимов неопределенно пожал плечами, и поручик отметил про себя, что двигаться нужно как можно быстрее – надежд на долгую задержку погони у камней становилось все меньше…

– А штыка моего нет, случайно? – крикнул вслед уходящим солдат, устраиваясь за камнем, и Александр вспомнил несуразно широкий, блестящий нож с пластиковой рукоятью, обнаруженный у убитого часового. Повертев его тогда в руках, он решил не брать это смахивающее на латиноамериканское мачете страшилище. А вот теперь припоминалось крепление на рукояти, для мачете бывшее совсем ни к чему…

– Нет, не было! – Зачем зря расстраивать бедолагу: все равно – нож это или штык – он сейчас недосягаем.

– Жаль, – донеслось от камней. – Ну, прощайте!

– Прощай, – вполголоса ответил офицер и, не оборачиваясь, зашагал в гору, таща вяло передвигающего ноги фон Миндена и подгоняя поминутно озирающегося Линевича, ставшего вдруг чрезвычайно шустрым.

Не обернулся он даже тогда, когда за спиной ударили первые выстрелы…

* * *

«Вот и все, Вадька, – думал Вадим, обустраивая позицию и не забывая при этом время от времени бросать взгляд вниз, откуда, пока еще крошечные, приближались фигурки преследователей. – Вот и все…»

Он разложил поудобнее рожки к своему «АКСМу», полученную напоследок от спятившего лейтенанта гранату – марка была незнакома, но от хорошо известной еще по школьному «энвэпэ» «лимонки» «Ф‑1» эта «дура» отличалась мало, разве что была потяжелее. Про штык‑нож он вспомнил чисто автоматически – вряд ли дело дошло бы до штыкового боя, – просто жутко не хотелось оставаться одному, и он старался затянуть прощание подольше.

Ему еще ни разу не доводилось стрелять в живых людей, и он старался себя убедить, что постепенно укрупняющиеся фигурки, видимые все четче и четче, не более чем мишени, по которым он научился сносно, «на троечку» попадать еще в учебке. Тогда ему сильно помогло воображение: несложно было представить, что мишень – старший сержант Лызогуб, за подхалимаж перед начальством прозванный Лизогузом, гроза и ужас всех первогодков, достойный предшественник Перепелицы.

«Неужели все украинцы такие, как эти двое? – подумал Вадик. – Нет, есть же среди них хорошие, достойные люди… И много, наверное…»

А преследователи казались уже не муравьями, а тараканами… Скоро, уже скоро.

Тоскливо заныло в животе, и Максимов ни к селу ни к городу вспомнил, что позабыл оправиться: бывалые солдаты говорили, что это перед боем – первое дело. Не дай бог, пуля попадет в живот… Но не вылезать же из облюбованного укрытия на глазах противника, демаскируя себя при этом?

«Ничего! – зло подумал Вадик. – Начнут над головой пули свистеть – и по большому, и по малому схожу разом. Прямо в штаны, как в детстве…»

Никаких таких детских грехов он за собой не помнил – рос аккуратным мальчиком, но надо же взбодрить себя! Хотя бы непристойностью.

«Чуть не забыл!..»

Вадик суетливо выколупнул из одного магазина патрон и сунул в нагрудный карман. Последний, для себя. Нет, разумом он все равно не верил, что все это взаправду и что придется когда‑нибудь достать этот патрон, вставить в опустевший магазин, передернуть затвор… Он видел такое в старом фильме про войну. Действие это будило в душе надежду: в том фильме последний патрон бойцу так и не понадобился – подоспела помощь.

«Размечтался! – решительно отогнал надежду прочь солдат. – Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете… Сказки!..»

Он вздохнул, слился, как учил инструктор в учебке, в единое целое с оружием и поймал ближайшую фигурку в прицел…

5

Шапка и в самом деле оказалась максимовской – а откуда здесь могла взяться иная? Вон, и фамилия вытравлена хлорочкой на подкладке: «Максимов В. Н., в/ч…»Аккуратный парнишка – буковка к буковке, не то что у других – вкривь‑вкось, тяп‑ляп… И как это он не попадал до сих пор в поле пристального взгляда взводного? И образование опять же… Не деревня какая‑нибудь… Эх, надо было раньше приметить, может, и не случилось бы всего этого…

Александр, держась одной рукой за самодельную веревку – он шел первым, как и подобает в таких случаях, – сунул «афганку» за ремень и сполз чуть‑чуть вниз, не забывая шарить в непроглядной черноте под собой лучом фонарика.

– Спускаться, товарищ лейтенант?

Перепелица все никак не мог отклеиться от относительно ровной поверхности. Наверное, рассчитывал на то, что командир махнет рукой и заявит: «Да ладно там, пустое! Черт с этим Максимовым!..» Размечтался!

– Давай, Перепелица, помаленьку! И страхуй тех, кто над тобой. Но все хором не лезьте – трос может не выдержать. Я спущусь вниз, дерну, ты передашь следующему. Чтобы больше двух человек разом на весу не было! Понял?

– Понял…

Осторожно пропуская через ладонь веревку (лихо соскользнуть вниз и не получилось бы – узел на узле), офицер сползал по крутому гладкому склону до тех пор, пока подошвы не наткнулись на преграду, а свет фонаря не позволил убедиться в том, что это не какой‑то каменный выступ, а вожделенное дно. А заодно и в том, что здесь не валяется бездыханное тело хозяина только что подобранной шапки.

«А парень‑то в рубашке родился! – лейтенант обшарил лучом все вокруг. – Живой, чертяка! Здоровый или нет – еще вопрос, но то, что самостоятельно убраться отсюда смог – уже вселяет надежду. Здоровый, конечно: куда бы он делся со сломанной рукой или ногой? Сидел бы тут да скулил. Нет, он выход отправился искать – молодец!»

Бежецкий дернул за веревку, и пару минут спустя, чуть ли не ему на голову, раскорякой сполз Перепелица.

Вся группа собралась внизу через десять минут. Бойцы сопели, перешептывались – большинству было впервой такое экстремальное действо. Александр мимолетно пожалел, что прихватил с собой снайпера Емельянова с его «СВД» – толку от этого оружия в пещере не было никакого, но, подумав, махнул рукой. Слава богу, гранатомет не сподобился захватить!

– Вводная такая… – Направив луч фонаря вверх, чтобы он, отражаясь от свода пещеры, создавал рассеянное освещение, офицер собрал бойцов вокруг себя: в косых отсветах их лица казались застывшими масками. – Максимов скорее всего при падении не пострадал… Или пострадал, но не критично, – опередил он возможные вопросы и догадки. – Двигаться может самостоятельно. Предположительно, он отправился искать выход отсюда, чтобы выйти к заставе снаружи…

– А почему тогда не вышел? – не выдержал один из бойцов.

– Неизвестно, – отрезал лейтенант. – Может быть, ход уходит дальше, в глубь горы, или не имеет выхода на поверхность вообще…

Он тут же пожалел, что так сказал: солдаты начали обеспокоенно переглядываться.

– А может быть, – как ни в чем не бывало продолжил Александр, – выход всего лишь расположен где‑нибудь в отдалении. Честно говоря, – добавил он, – я уверен, что эта штольня проточена водой. А куда может деться водяной поток? Только наружу!

Этот вывод не имел ровно никакого обоснования: мало ли подземных рек текло, не выходя на поверхность! Но своей цели лейтенант достиг – бойцы несколько взбодрились от того, что карабкаться на кручу по веревке не понадобится.

А немного погодя он и сам убедился в правоте своих слов – навстречу дул ровный прохладный ветерок…

– Не понял… – Бежецкий посмотрел на свои «Командирские» часы, потряс их, приложил к уху: нет, надежный механизм, еще ни разу не подводивший владельца (на задней крышке, под ремешком имелась гравировка, сделанная два года назад: «Будущему генералу от майора» – часы подарил в день выпуска из училища отец), тикал исправно.

Но обе стрелки почти слились на цифре «один», а из округлого туннеля за плавным поворотом струился мягкий предутренний свет!

– Перепелица! Сколько на твоих?

Сержант подвернул рукав и, продемонстрировав щегольские электронные «Сейко» на металлическом браслете (клялся‑божился, что никаким мародерством тут и не пахнет, а часы честно куплены в кабульском духане, но лейтенант ему не верил – брезгливостью хохол не особенно отличался), объявил:

– Час ноль семь.

– Что там, прожектор светит, что ли? – пробормотал офицер, ничего не понимая, и осторожно выглянул наружу.

Над горами занималась заря, и через всю долину к кишлаку протянулись длинные синие тени.

Но изумляться необъяснимому чуду природы было некогда: где‑то вдалеке бухнул выстрел, ему ответил другой, и поднялась канонада, дробящаяся и множащаяся эхом в тишине утра.

– Это Максимов, – вычленил опытным ухом из мешанины выстрелов короткие «калашниковские» очереди лейтенант. – Отделение, слушай мою команду!..

* * *

Боек звонко клацнул впустую, и Вадик торопливо передернул затвор, чтобы выбросить давший осечку патрон. Увы, магазин был пуст. Надеясь на чудо, боец перебрал по очереди все четыре, но ни в одном не было видно оливково‑зеленого тельца с медной остроконечной головкой. Боеприпасы закончились.

«Гадство какое. – Максимов перевернулся на бок и левой рукой выскреб из нагрудного кармана последний, припасенный на всякий случай патрон: правое плечо, отбитое отдачей, ныло тупой ломящей болью, острыми уколами отдавая по всей руке до кисти – столько стрелять, да еще в таком темпе, солдату не доводилось даже в учебке. – Я думал, дольше удастся продержаться…». Часов у него не было – не положено «салаге» такого богатства по неписаным армейским законам, но с того времени, когда он с радостью увидел, что от его первого одиночного выстрела мешком завалился на бок первый бородач, минуло никак не меньше полутора часов. Вон и солнце успело выкатиться на небосвод, било в глаза так, что больно было смотреть.

Скольких душманов удалось уничтожить, Вадим не знал. Агрессивные поначалу, они быстро умерили свой пыл и на рожон больше не лезли, предпочитая расползтись, как тараканы, по укрытиям, и оттуда постреливать в сторону неуступчивого русского, выжидая, когда у того закончатся патроны. И азиатское терпение их не подвело…

– Руси, садавайса! – в сотый, наверное, раз выкрикнул чей‑то высокий надрывный голос из‑за небольшой россыпи камней метрах в пятидесяти от Вадикова укрытия: даже удивительно, как за ними удавалось скрыться человеку, а пряталось там, как минимум, трое – это Максимов знал точно.

– Хрен вам, – пробормотал солдат, вставляя патрон в «рожок» и примыкая последний к автомату. Действовать приходилось левой рукой, потому что правая, нывшая от плеча до пальцев, окончательно отказалась слушаться. – Русские не сдаются…

«Синяк, наверное, во все плечо», – подумал он и сам удивился: тут последний патрон остался, а он о синяке каком‑то размышляет.

Теперь он лежал, удобно опираясь на камень затылком, и перед ним открывался весь склон, до самой вершины. Сощурив глаза, Максимов различил далеко‑далеко нескольких букашек и даже ощутил некоторую гордость: он выполнил приказ лейтенанта и прикрыл его отход насколько смог. До вершины беглецам оставалось всего ничего, и душманам, даже если они очень захотят этого, их уже не догнать. И обойти Вадикову позицию им тоже не удалось – несколько тел пыльными мешками валялось там, где их настигли пули верного «АКМСа».

Наверное, от злости на не желающего отдаться им в руки живым русского солдата афганцы вдруг подняли беспорядочную стрельбу, но ему на это было уже наплевать.

Вадик поднял глаза вверх и посмотрел в бескрайнюю синь над собой. В высоте лениво кружились на широко распластанных крыльях две птицы – может быть, орлы или ястребы, а может быть – какие‑нибудь грифы, ждущие, когда внизу закончится заварушка и можно будет спуститься, чтобы спокойно позавтракать еще теплым мясом.

«Не торопитесь, – подумал паренек, укладывая автомат на живот, чтобы обрез ствола был под самым подбородком. – Никуда от вас пожива не денется…»

Палец лег на гладкий, вытертый до белизны металл спускового крючка. Скосив глаз, юноша заглянул в черный зрачок ствола, как в колодец. Он еще до конца не верил, что сейчас оттуда на огромной скорости вынесется кусочек металла, которому суждено оборвать его, Вадика Максимова, короткую жизнь.

«Может, плюнуть на все и сдаться? Поднять руки, выйти из‑за камней… Может быть, пощадят?»

И сам знал, что нет, не пощадят. Сразу бы сдался – может быть, и пощадили бы, а теперь… Нет уж: пусть кромсают на куски уже мертвое, бесчувственное тело.

«Интересно, как это будет? Больно или сразу – бах, и нет меня? – независимо от воли шевелились в мозгу странно медленные мысли. – Чернота и безмолвие, как пишут в книгах. А может быть, не врут попы и там действительно что‑то есть?..»

Больше всего ему сейчас хотелось спать. Закрыть бы сейчас глаза и забыться сном без сновидений – целую вечность уже без сна. Только попавшей в сеть мухой зудело, беспокоило какое‑то не доведенное до конца дело…

– Максимов! Максимов, ты живой?

Что же это за дело‑то? Маленькое какое‑то, легкое…

– Максимов!!!

Ах, да! Надо нажать пальцем на спусковой крючок. Всего‑то…

Но автомат, едва не сломав палец, вырвался из рук и исчез. Обидно. Такого маленького дельца и не сделал… Вадик проваливался в сон все глубже и глубже, как‑то отстраненно ощущая, что его вроде бы бьют по лицу. Зачем? Ему так хорошо дремлется, тело наполняется покоем…

– Очнись, Максимов, мать твою!

Вадик с трудом разлепил налитые свинцом веки и увидел над собой знакомое лицо.

– Товарищ лейтенант… – счастливо улыбнулся он. – Вы вернулись…

И окончательно провалился в черноту, подхватившую его невесомое, как пушинка, тело, завертевшую в диком водовороте, колотя о камни, и потащившую куда‑то вдаль…

* * *

Отряду Бежецкого удалось подобраться к расстреливающим груду камней душманам очень удачно. Увлеченные боем, те даже не подумали обернуться, вероятно, считали, что с тылу им ничего не угрожает. Непривычная беспечность дорого стоила бородачам. Емельянов принялся «лущить» их по одному из своей «СВД» еще на подходе, с большой дистанции, так что пока они поняли, что внезапно оказались меж двух огней, и принялись неуклюже (попробуйте это сделать, находясь на довольно крутом склоне!) разворачиваться – их песенка уже была спета: в дело вступили автоматы… Двое или трое афганцев попытались было сдаться в плен, но разгоряченные марш‑броском парни и не подумали этого заметить, а лейтенант не стал их останавливать. Ему было не до пленных сейчас…

Убедившись, что сопротивление сломлено, Александр в несколько прыжков пересек отделявшее его от исклеванных пулями камней расстояние.

– Максимов! – крикнул он на всякий случай: не хватало еще получить очередь в живот от своего же солдата.

Но камни молчали, и, перемахнув преграду, лейтенант сразу увидел его.

– Максимов, ты живой?

Максимов, бледный в синеву, лежал на спине, положив голову на камень, а все вокруг было усыпано стреляными гильзами. Но не на них сейчас смотрел офицер: на груди парнишки, утыкаясь стволом в худой подбородок, лежал автомат, а левая рука солдата касалась спускового крючка.

«Опоздал!»

Нет, крови ни на камне, ни на лице лежащего не наблюдалось, лишь слезы струились из‑под опущенных век, промывая на грязных щеках две чистые дорожки.

– Максимов!!!

Рухнув на колени перед солдатом, Александр вырвал из его рук автомат и передернул затвор: единственный патрон, сверкнув обмедненной головкой на солнце, вылетел в подставленную ладонь. И все. Магазин был пуст.

«Все до последнего расстрелял…»

Паренек лежал молча, не открывая глаз, и только по лениво шевелящейся жилке на тощей длинной шее было видно, что он жив.

– Максимов, – похлопал его Саша по мокрой щеке, с досадой пытаясь вспомнить совершенно вылетевшее из головы имя бойца. – Максимов, очнись!

Но голова лишь безвольно моталась по камню под становящимися все увесистее и увесистее оплеухами, длинные, как у девушки, ресницы дрожали, но солдат упорно не открывал глаз.

– В шоке он, – раздалось за спиной: младший сержант Линьков, взводный санинструктор, стоял, опираясь на автомат, рядом. – Укол надо.

– Так коли! – взъярился неизвестно отчего лейтенант. – Медик ты у нас или как?

Но сделанный прямо через штанину укол не помог. Приходить в себя Максимов не желал. И у Бежецкого сдали нервы: потерять таким чудом обретенную пропажу никак не входило в его планы.

– Очнись, Максимов, мать твою! – затряс он за плечи парня, мотающегося у него в руках, как тряпичная кукла.

И это помогло.

Веки паренька дрогнули, сперва показав полоски белков, но потом в эти щелки медленно вплыли расширенные зрачки.

– Товарищ лейтенант… – прошелестел Максимов, мучительно кривя губы. – Вы вернулись…

Глаза опять уплыли под лоб, и Бежецкий снова встряхнул податливое тело. И выронил, ощутив под пальцами теплое и липкое…

– Он ранен, товарищ лейтенант!

Пуля пробила бойцу правое плечо, войдя над ключицей, и скользнула дальше, выйдя под лопаткой. Вся спина парнишки была в крови, но сухой щебень жадно глотал ее, не давая распространиться, и можно было лишь гадать, сколько крови потерял раненый.

– В госпиталь ему надо. – Линьков, едва ли не бледнее раненого, сделал перевязку, но кровь упрямо проступала сквозь бинты. – Тут ничего не сделаешь…

– Быстро сделали носилки, – вскочил на ноги Саша. – Перепелица! Карневич! Хватит у покойников по карманам шарить! Под трибунал у меня пойдете! Живо соорудили носилки.

– Из чего?

– Из… – матюгнулся лейтенант. – Проявите смекалку!

– Там еще трое на вершине, – бесстрастно сообщил снайпер Емельянов, изучая что‑то на склоне в прицел винтовки.

– А ну, дай! – отобрал у него «СВД» Бежецкий.

На самом гребне подъема, едва‑едва различимые даже в мощную оптику, копошились три человека. Один шел налегке, а другой, вооруженный, тащил, закинув его руку себе на плечо, третьего, судя по всему, раненого. И на аборигенов эта троица не походила совсем: двое в пятнистой форме.

«Наши? – подумал лейтенант, подводя указатель к тому, что тащил раненого. – Непохоже… Нет у наших такого камуфляжа… Разве что у спецназа. Но те бы своего нипочем не бросили. Неужели американцы?»

Ему почему‑то хотелось, чтобы тот, плечи которого лежали на остром зубчике целеуказателя, обернулся хоть на мгновение, хотя на таком расстоянии черт лица было бы все равно не разобрать. И тот будто услышал мысли Александра. Голова начала поворачиваться…

– Все равно не попадете.

От неожиданности офицер дрогнул, и троица метнулась из поля зрения. А когда снова навел на цель – никого на вершине уже не было: беглецы скрылись за перевалом.

– Далеко, говорю, – пояснил снайпер, мягко, но непреклонно отнимая винтовку. – Не попасть нипочем. Да и патронов у меня осталось всего ничего…

– Носилки готовы, товарищ лейтенант! – доложил Линьков.

– Тогда – рысью, – скомандовал Бежецкий, нервно озираясь на опустевший склон.

– А оружие собрать? – недовольно заявил Перепелица.

– Никуда оно не денется, – отрезал лейтенант. – Отнесем раненого и вернемся назад. А сейчас время дорого.

– Что, опять в эту дыру полезем?

– Еще чего! Обогнем гору, и ребята с заставы подсобят.

Но судьба внесла свои коррективы. Когда отряд поравнялся с тем местом, откуда спустился, зоркий Емельянов заметил целую толпу, движущуюся от кишлака наперерез. Да и само селение внезапно ожило: сразу из нескольких труб в утреннее небо тянулись дымы, блеяли овцы, лаяли собаки…

– Не успеем! – с досадой остановил бойцов Бежецкий. – Что они там, на заставе, спят, что ли? У них же весь кишлак как на ладони! Из «Утеса» проутюжить… Но невидимая снизу застава молчала, будто ее и не было.

– Лезем к туннелю, – принял решение Александр. – Устье за выступом, огнем не достанут. А пока доберутся сюда, мы уже будем недосягаемы.

Выбиваясь из последних сил, бойцы затащили раненого наверх и скрылись под защитой скал. И вовремя: первые пули ударили в камни как раз тогда, когда Бежецкий, прикрывавший отход, нырнул в зев туннеля.

– Перепелица, Емельянов! – распорядился офицер, занимая позицию у входа. – Живо наверх! Потом втаскиваете Максимова и ждете нас…

Уложились быстро. Идя последним, Саша куском проволоки, выдернутой из ненужного больше «троса», связал две гранаты и в два счета сделал растяжку поперек хода. А сам устремился за бойцами.

Когда они уже были снаружи, на склоне, ведущем к заставе, земля под ногами дрогнула и из туннеля лениво выползло огромное пыльное облако: «сюрприз» сработал, как ему и полагалось, четко.

– Вот ни фига себе бабахнуло! – выразился Перепелица, конечно, круче. – Вы что, товарищ лейтенант, – противотанковую мину там зарядили?

– Да нет, пару гранат всего… – озадаченно изучал Бежецкий пыльного дракона, лениво выползающего из недр горы. – Хотел еще пластиту добавить, да… Наверное, кровля обрушилась от сотрясения…

Но не обрушенный за собой ход занимал его: давно вступившее по ту сторону туннеля в свои права утро здесь только‑только разгоралось. Чертовщина, начавшаяся возникающим и пропадающим без следа камнем‑заслонкой, продолжалась.

– Удачно, лейтенант? – подбежал к задумчивому товарищу прапорщик Киндеев. – Поздравляю!

– «Поздравляю»! – передразнил его Александр. – Мы там бой ведем, а вы тут дрыхнете без задних ног!

– Какой бой? – опешил прапорщик. – Ты ничего не путаешь, лейтенант?

– Какой бой? – рассвирепел лейтенант. – Да мои бойцы две трети боекомплекта спалили – вот какой бой! Скажи еще, что вы тут стрельбы не слышали!

– Не слышали… – покачал головой Киндеев. – Слышь, лейтенант, а вы там, случаем, не того, – он выразительно щелкнул пальцем по шее. – Не перегрелись?

– Перегрелись? У меня ствол чуть не перегрелся! – Бежецкий выдернул из «лифчика» пустой магазин и сунул под нос прапорщику вместе с остро пахнувшим сгоревшим порохом автоматом. – Что это, по‑твоему?

– Что? – прапор аккуратно отстранил ствол, опасно маячивший у лица. – Скажу, что оружие надо чистить, товарищ лейтенант. И магазины перед выходом патронами не забывать набивать.

– А ну пойдем! – Саша за плечо потащил «Фому неверующего» к краю площадки, откуда открывался вид на кишлак. – Это кто там внизу, по‑твоему?