Текст книги "Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 111 страниц)

– Прекратите, господа, – пробасил Нефедов, придирчиво осматривая «машинку», крутя ее в руках так и эдак, выщелкивая толстый магазин из рукояти и с лязгом загоняя его обратно. – Оружие весьма действенное, как я слышал. Правда, опробовать как‑то не доводилось.

– А что же сейчас мешает? – скривил тонкие губы в усмешке сидящий напротив ротмистр Сашиного «полка» Жербицкий. – Силантий Фокич, думаю, возражать не станет.

Офицеры с готовностью задвигали стульями, загомонили.

– Осторожнее, штабс‑капитан, – попытался сопротивляться Саша. – Он же заряжен!

– Я в курсе, – серьезно кивнул Нефедов, передергивая затвор. – Васи‑и‑илий!

– Что прикажете? – прибежал на зов одетый нарочито в русском стиле и прилизанный на прямой пробор мордастый половой Василий, вытирая руки о фартук.

– Расставь‑ка там у стеночки бутылки пустые, Вася, – попросил штаб‑ротмистр. – Надо, понимаешь, пушку поручику пристрелять.

– Помилуйте, барин! – изменился в лице половой, перебегая глазами с одного офицера на другого. – Как можно? Это ж не стрельбище вам!

– А‑а, прекрати! – беспечно махнул рукой Нефедов. – Можно подумать в первый раз.

– Не первый, – упрямился официант. – А ремонтировать потом кто будет?

– Что тут ремонтировать? – улыбнулся Жербицкий. – Стены‑то даже не оштукатурены! Дашь бачам полтинник серебром – они дыры глиной замажут, будут стены лучше новых. Не томи, братец, тащи бутылки.

– Положим, полтинником не обойдешься, – рассудительно заметил штаб‑ротмистр Лисицын. – Рубль серебром, как минимум.

– За чем же дело стало? – Жербицкий снял с вешалки у входа кепи и пустил по кругу. – Кому сколько не жалко, господа!

Саша бросил в шапку серебряный четвертак – больше монет в карманах у него не оказалось. Набралось где‑то около трех рублей. Ротмистр поворошил кучку тускло поблескивающих монет длинным аристократическим пальцем и ловко напялил кепи на голову полового – ни пятачка не просыпав.

– Действуй, Василий! Тут и на ремонт хватит, и тебе останется. А будет Силантий Фомич шуметь – вали все на меня: он в моей роте служил – поперек слова не скажет.

Бесшабашность боевых офицеров постепенно затягивала Александра, выпитое горячило кровь… В чопорном Петербурге он и подумать о таком не мог, а тут – на передовом рубеже Империи, словно на американском «фронтире», о котором в детстве читал у Майн Рида и Фенимора Купера, – возможно все.

– Позволите, поручик, мне первому? – учтиво спросил штабс‑капитан, становясь в позицию для стрельбы. – Лишить вашу фузею невинности, так сказать.

– О чем речь, сударь! – охотно согласился Саша.

– Верно!.. Правильно!.. – загудели остальные офицеры. – Нефедов – мастер…

Штабс‑ капитан вскинул пистолет, покачал его на вытянутой руке, покрутил головой, опустил… И, молниеносно вскинув снова, семь раз нажал на спуск так быстро, что выстрелы почти слились в очередь.

– Браво!

Все семь бутылок стояли на своих местах, но пули точно отбили им горлышки.

– Увы, господа! – развел руками Нефедов. – Вынужден вас разочаровать. Сие изделие Императорских Тульских оружейных заводов в пристрелке не нуждается. Прицел исключительно точен. Спуск чуть‑чуть туговат, но будем снисходительны – приработается со временем.

– Уж у нас‑то точно…

– А автоматический огонь? – вспомнил кто‑то. – Как эта машинка на очереди будет?

– Думаю, тоже неплохо, – буркнул офицер, переводя пистолет на автоматический огонь.

На этот раз вскидывать пистолет он не стал, а ударил очередью от живота. На Сашин слух никакой разницы между стрельбой одиночными в нефедовском сумасшедшем темпе и очередью не было. Но бутылки взорвались едва ли не одновременно.

– Тоже неплохо, – пожал плечами штабс‑капитан, прочистил мизинцем заложенное ухо и выщелкнул обойму, в которой оставалось еще несколько патронов. – Но все равно – не автомат. В конце задирает. И думаю, что пару бутылок я расколотил рикошетом.

– Эко диво! – заявил кто‑то из‑за спин. – Для того и примыкают кобуру вместо приклада.

– Не выход, – покачал головой Нефедов. – Пистолет – оружие личное. В случае чего вы противника подождать попросите? Пока возиться с кобурой будете.

– Это точно…

– Ну, господа. – Стрелок взял из рук Саши запасную обойму, которую тот держал наготове, и вставил на место ополовиненной. – Кто желает попробовать?

– А о хозяине вы, штабс‑капитан, забыли? – прищурился Жербицкий.

– Пардон, пардон… – Пистолет перекочевал к Саше. – Оружие ваше – вам и карты в руки… Василий! Новую партию мишеней!

Увы, пострелять Бежецкому не дали.

Едва он поднял пистолет, как дверь «ресторана» распахнулась от удара, и на пороге вырос офицер, сопровождаемый тремя вооруженными солдатами.

– Прекратить стрельбу! В чем дело, господа?!

– Ну вот… – протянул кто‑то. – Появился Девятый, и все опошлил…

Успокоить начальника гауптвахты, совмещавшего эту должность с должностью главы местной военной полиции, удалось не без труда.

– Вы бы хоть на воздух вышли, что ли! – продолжал кипятиться офицер вполнакала. – Не продохнуть ведь тут! По какому поводу стрельба?

– Да вот, пистолет поручика пристреливали.

– Ну‑ка, ну‑ка! – заинтересовался капитан Девятый, успевший между делом опрокинуть рюмочку.

Саша обреченно подал оружие новому соискателю…

* * *

– Ну вы поглядите, что за ослы! – оторвал Александра от мыслей Лисицын. – Нет, говорю я вам, поручик, что с этой армией мы много не навоюем.

– А мы разве собираемся воевать?

– Ха! А чем мы сейчас, по‑вашему, занимаемся? Марлезонским балетом?

– Извините, штаб‑ротмистр, я тут всего три дня…

– А в России что – ничего про здешние дела не знают?

– Честно говоря, – пожал плечами Бежецкий, – не очень… Печатают кое‑что в газетах, по телевизору иногда показывают… Я, конечно, подозревал…

Лисицын махнул рукой и отвернулся.

– Это война, молодой человек, – продолжил он минуты три спустя. – Что бы там ни говорили в России, как бы ее ни называли – замирением горцев, наведением порядка или еще как, – это война. Самая обычная колониальная война. Британцы вон двести лет ведут такие войны по всему свету, и не стесняются называть это своим именем. А нам, совестливым, почему‑то стыдно… Толстовцы… Так вот, Александр Павлович, если бы британцы всех своих врагов, во всех своих многочисленных колониях топили в крови своих солдат – туманный Альбион давным‑давно обезлюдел бы. Поняли они это, слава богу, рано и принялись в каждой новой колонии заводить армию из туземцев. И только офицеров ставили своих.

– Но ведь полагаться на такую армию нельзя!

– Ха! Кто вам это сказал? Воюют не хуже чистокровных британцев! А в чем секрет? Дис‑ци‑пли‑на! – проговорил по складам штаб‑ротмистр, назидательно подняв вверх палец. – И, между прочим, воюют не только в колониях. Вспомните Вторую Восточную – вы ее наверняка изучали в училище. Тяжко нашим солдатикам пришлось против их гуркхских стрелков да сикхских гвардейцев! И в последнем Китайском конфликте, замечу, тоже. Мы, правда, этих вот вояк никуда тащить не собираемся, но хотя бы в своих горах пусть повоюют, как полагается.

Лисицын прервал свою лекцию и несколько минут сыпал в адрес вновь сломавших строй афганцев таким отборным матом, что Саша, к такому словоизвержению не слишком привычный, смущенно отвернулся.

– Зачем вы ругаетесь? – спросил он, когда офицер выдохся, а на плацу водворился относительный порядок. – Они же не понимают.

– Не понимают? Ха! Все они понимают! Между прочим, мат эти сарбозы зазубривают в первую очередь! Вы бы послушали, как они друг с другом общаются – «е…» да «мать…» через слово. Будто под Рязанью родились – заслушаешься! Если бы еще все остальное у них так же получалось – цены бы этому воинству не было…

– Но ведь у англичан получается?

– Получается. И у германцев в их Восточной Африке получается, и у французов – в Северной и Центральной. Вы их зуавов или марокканцев в деле видели? Хотя откуда… А я вот видел. Скажу вам, что бойцы – первостатейные. Пожалуй, в ряде случаев нашим казакам фору дадут. Даже итальяшки сомалийцев своих дрессируют – любо‑дорого посмотреть. А мы – пф‑ф‑фр! – он издал губами неприличный звук.

– В чем же дело?

– В материале, так сказать. Завоевав Туркестан, мы тоже пытались создавать туземные войска. И что? До сих пор большего, чем вспомогательные части, не получалось. Я не имею в виду отдельных офицеров – выходцев из Азии…

– Но ведь те же киргизы…

– Во! В точку. Есть племена и народы, для войны просто созданные, а есть – не расположенные к ней никоим образом. Север Афганистана и окрестности Кабула в том числе, населены народами, близкородственными нашим таджикам и узбекам. На этом даже претензию России на Афганистан наши дипломаты выстроили, помнится. А вот на юге… – Лисицын махнул рукой в сторону гор. – Совсем другое дело. Там – вотчина пуштунских племен. Вот те – воины на все сто процентов. Еще говорить не умеют, а таскают дедовскую винтовку выше себя вдвое. Набрать армию из них – почище британских сикхов с гуркхами будут.

– А что этому мешает?

– Политика… – вздохнул сокрушенно штаб‑ротмистр, погрозив кулаком афганскому «коммадору»,[55] перетянувшему зазевавшегося солдатика бамбуковой тростью вдоль спины. – Ну что ты поделаешь! Запрещай рукоприкладство, не запрещай – одна картина!..

– Вы что‑то про политику…

– Ах да! Наши политики, сидя там, в Петербурге, благостно считают, что раз тут – как бы продолжение нашего Туркестана, то и опираться нужно на родственный нашим туркестанцам народ. А уж на то, что народ этот, в массе своей, забитые декхане, к мотыге привыкшие больше, чем к винтовке, – им наплевать. Да и традиции местные, мол, уважать надо. А традиции эти гласят, что армия набирается из северян…

Лисицин замолчал, вытащил из кармана портсигар и закурил.

– И это бы еще полбеды – противник наш здесь мало чем отличается от этих сарбозов. Те же узбеки и таджики, не поделившие чего‑то с эмирским правительством. Слава всевышнему – далеко на юг пока наши интересы не простираются, а власть эмира там весьма эфемерна. Держим Кандагар – придется вам, поручик, в свое время тоже отдать дань этой крепости – и ладно. Но с оружием, увы, полная катастрофа. Видите, чем вооружены солдаты?

Саша вгляделся в пылящие по плацу высокими ботинками понурые колонны и пожал плечами.

– Винтовками…

– Вестимо винтовками. Все дело в том, КАКИМИ винтовками. Иди сюда! – махнул рукой офицер ближайшему солдатику из присевшего отдохнуть в сверхнеудобнейшей, на взгляд европейца, позе – на корточках – взвода.

Переводчик в такой же серо‑мышиной, как и у остальных афганцев кургузой, но изобилующей карманами форме встрепенулся и проорал что‑то, наверное, перевод, подкрепив слова увесистым пинком в мягкое место солдатика, которому адресовалось «приглашение».

– Я те попинаю! – прорычал сквозь зубы штаб‑ротмистр, грозя переводчику кулаком.

Но вызванный уже подхватился и галопом припустил к офицерам, принял что‑то вроде строевой стойки, щелкнул каблуками огромных ботинок и даже попытался отдать честь, приложив ладонь к разлапистой золотистой кокарде на пилотке.

– Видали цирк? – весело обернулся Лисицин к поручику. – Наши предшественники постарались. Инструкторы Рейхсвера[56] его величества кайзера Фридриха Пятого!.. Дай сюда! – ткнул он пальцем в болтающуюся за спиной тощего смуглого солдатика винтовку. – Держите, поручик.

Александр принял из рук штаб‑ротмистра старенькую винтовку с вытертым до белизны воронением и облупившимся прикладом. Вид оружия показался ему более чем неказистым. По сравнению со стандартным автоматическим карабином, стоящим на вооружении Российской Армии, эта «фузея» выглядела настоящим музейным экспонатом. К тому же внутри приклада что‑то перекатывалось и громыхало.

– Ну, поручик, – хитро прищурился штаб‑ротмистр. – Держите экзамен. Что это за пищаль? С чем ее едят?

Бежецкий еще раз бегло осмотрел оружие, передернул тугой затвор, убедившись, что винтовка не заряжена, подивился мимолетно практически полному отсутствию смазки и вообще следов ухода…

– Ну!

– Карабин системы «маузер» «кар девяносто восемь», образца одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года, модификация тридцать пятого года, – отчеканил Саша, будто действительно сдавал экзамен. – Калибр – семь и девяносто две сотых миллиметра, масса без штыка – четыре килограмма сто граммов, длина ствола – шестьсот миллиметров, емкость магазина – пять патронов, начальная скорость пули…

– Браво, поручик! – перебил его Лисицын, хлопнув несколько раз в ладоши. – Признаю, что вы и в самом деле – лучший выпускник и гвардия немало потеряла, лишившись такого офицера. Зато мы приобрели!.. И вот этим самым, – он вынул карабин из руки поручика и пару раз встряхнул, будто погремушку, – наши союзники вооружили армию эмира до зубов. Поговаривают, что тевтоны мечтали видеть в Афганистане вторую Танганьику,[57] но напряглись Персия, имеющая к немцам счеты из‑за Турции, и – как без нее – Британия. Проект фельдмаршала фон Бюттена с треском провалился, а тут и политическая обстановка сменилась… Но склады заполнены вот этим лежалым товаром, – новое громыхание. – Немцы никогда особой щедростью не отличались. Да ладно бы новенькие поставили – все второго срока службы. Даже Ландверу[58] не пригодилось! Пулеметы, конечно, немецкие – вещь, но это, согласитесь, уже каменный век…

– А что это гремит?

– Что гремит? – Штаб‑ротмистр ловко перевернул винтовку, вывернул из приклада пробку на резьбе и, вместо пенала с принадлежностями для чистки, вытряхнул на ладонь пригоршню камушков. – Вот это самое и гремит. Это чтобы при приемах с оружием звук получался четкий. У нас такое тоже было – при Павле Первом. Гремит. Но вот стрелять из такой погремушки сложно – центр тяжести смещается. Попробуйте сами.

Саша вскинул винтовку к плечу несколько раз и вынужден был признать правоту собеседника.

– Но и это – полбеды. – Лисицын вернул оружие терпеливо дожидающемуся солдатику и отпустил его взмахом руки. – Беда в том, что оружие это не заменяется. К примеру, винтовка, что вы держали в руках, побывала в руках солдат нескольких призывов. Готов поклясться – не менее десяти лет.

– Быть такого не может! – ахнул Бежецкий, прикидывая стандартный норматив на стрелковое оружие.

– Может. Еще как может. И за эти десять лет из этого «маузера» и стреляли, и экзерсисы с ним совершали… А ухаживали – сами видели как. В стволе разве что тараканы не бегают! И все потому, что основную часть немецкого «подарка» хранят на складах в ожидании войны.

– С кем?

– Возможно – с нами. Раньше, до Сайгонского договора. Возможно – с Персией. Однако сейчас на складах и половины нет того, что там числится.

– А где оно?

– Бог знает… Скорее всего – в горах, у инсургентов. Интенданты местные мало чем от наших земляков отличаются. Разве что наглее на порядок. Да оно и понятно: наш ворует потихоньку, с расчетом на долгий срок, потому что знает – попадись он – посадят, а чаще всего – откупится. Афганец же стремится хапнуть побольше и смыться. Поскольку если поймают, то тюрьмой он не отделается – либо голова с плеч, либо – если заслужил – кол сами знаете куда.

– Это же варварство! Средневековье какое‑то! – возмутился Саша, который о подобном читал только в книжках о старине.

– А здесь и есть средневековье. Просвещенное средневековье. Впрочем, бывает, и откупаются ворюги. Особенно если родня эмиру или основным феодалам.

– Ужас…

– И это не самый ужас. То, что осталось, тоже практически нельзя использовать.

– Почему?

– Знаете, что здесь ценится выше всего? – ответил штаб‑ротмистр вопросом на вопрос.

– Н‑не знаю…

– Это потому что вы здесь – новичок. Дороже всего здесь ценится дерево, дрова.

– И что: они пустили на дрова…

– Зачем так? Это же адский труд – отдирать приклады от винтовок! Да и заметно сразу: чуть ревизия – по головке не погладят. Про кол помните?

– И?…

– Элементарно. Винтовки‑то прибыли в ящиках. А ящики как бы уже к оружию не относятся. Некто очень умный давным‑давно перепаковал винтовки в тюки, а ящики пустил налево. А арсенал здешний – в подвалах старого эмирского дворца. Сырость… Смекаете, что с оружием стало за десятки лет?

– Представляю…

– Вот‑вот. Вы бы видели, что с патронами к «маузерам» стало. Мы, как увидели – за голову схватились. Цинки прогнили, гильзы окислились… Иные просто в груду монолитную срослись – не отделишь один от другого. Цинки от патронов, кстати, тоже какая‑то умная голова пристроилась налево пускать – знаете, какие из них кастрюли получаются? А наши трехлинейные подходят весьма условно. Три десятых миллиметра дефицита – не шутка. Обтюрация при выстреле – ноль. Летит пуля метров триста и – баста! А уж в цель попасть вообще не надейся.

– Так, может быть, просто выбросить все это барахло на помойку и заменить нашим оружием?

– Легко сказать… А договор? А международный контроль – черт бы его побрал? Каждый ствол, который пересекает границу Империи, – под контролем. В том числе – вот этот, – штабс‑капитан хлопнул по кобуре на своем бедре. – И ваш «федоров». Кстати, не думаете поменять на что‑нибудь поизящнее? Тяжело ведь таскать такую мортиру!

– Меня устраивает, – насупился Александр.

– Ну, дело ваше… А с оружием – проблемы. Чуть ли не контрабандой таскаем, чтобы более‑менее боеспособные части вооружить. А то и контрабандой… А с техникой – вообще завал. Мы ничего мощнее бронированного вездехода тут по договору иметь не можем. А значит: всякие «Кюбельвагены» допотопные, танки с сорока‑пятидесятилетним пробегом… И ничего летающего. Только то, что оттуда сюда и обратно. Транспортники, в общем.

– Я сюда на «Комете» английской прилетел…

– Ха, на «Комете». Видели бы вы вертолеты… Куда прешь, дубина?! – заколотил Лисицын кулаком по перилам помоста. – Куда прешь, так твою растак!..

* * *

– Дипломаты, господа, оказали Империи медвежью услугу, – горячился ротмистр. – По пактам и договорам вроде бы оттяпали для нее этот кусок горной пустыни, но что с ним делать дальше – никто не знает. Ни в России, ни здесь. Впрочем, азиаты знают‑с, – иронически скривил он губы. – Качать, качать и качать русское золото в свои бездонные карманы, на словах уверяя в дружбе и готовности встать под скипетр Государя, а на деле – суя нам исподтишка нож в спину. Да не честный кинжал – засапожный кривой ножик с грязным и зазубренным лезвием!

– Успокойтесь, ротмистр, – поморщился майор‑артиллерист. – Эта земля важна для нас, важна для Империи. И это – аксиома. А что касается туземцев, то всегда и всюду они были таковы. Когда прижмет – гурьбой под крылышко двуглавого орла, а как успокоится, рассосется – ну щипать перья из тех же крыльев.

– А разве вопрос с вассалитетом Афганистана не решен? – наивно спросил Саша. – Я думал…

– Эк вы хватили, поручик! – вздрогнул от молодецкого хохота продымленный зал. – Решен! Каково, а? Решен…

– Здесь, на Востоке, юноша, – назидательно поднял палец майор Загоруйко, – слова «уже» не существует. Тут все настолько расплывчато и зыбко, что понятие времени, как таковое, отсутствует. Вам, с вашими отравленными европейским воспитанием правильными мозгами, не понять, что «уже» здесь может значить «вчера», а может и «завтра»…

– А может и «никогда», – вставил ротмистр, гася в полной окурков и сгоревших спичек «пепельнице» – каком‑то чеканном блюде, старинном на вид и в Петербурге наверняка стоившем бы сотни рублей, – выкуренную на две трети сигарету и вынимая из портсигара новую. – Или даже «ни за что». Восток…

– Дело тонкое! – гаркнули офицеры хором.

– Только не надо мне здесь сказки рассказывать про «народ, который никто и никогда не мог победить»! Побеждали. И ходили через Афганистан, как по паркету, все кому не лень. И туда, и обратно, и вдоль, и поперек. От Тамерлана, до Чемберлена, как говорится. И даже раньше. Другое дело, что, легко покорив, все, как один, не ожидали от этого милого народа клинка в спину. Зазубренного дедовского кинжала…

«Сколько нового я здесь узнал, – счастливо думал поручик. – Умные, тонкие, решительные люди… А вот просидел бы весь свой век в Петербурге, дрессируя гвардейцев… Нет, право слово, в добрый час увидел я ту газету…»

Но перед глазами снова и снова возникала печальная Настенька, и молодой офицер, несмотря на шум в голове, тянулся к стоящей на столе водке…

* * *

Ночью Сашу опять разбудила стрельба.

За прошедшие с первой такой канонады ночи он как‑то привык к шумовому оформлению с местным колоритом и сейчас только перевернулся на другой бок, с удовлетворением отметив, что никакого волнения в нем это не вызывает. Поручика больше занимало Рождество, до которого оставались считаные дни: с самого детства оно было любимым его праздником. Запах еловой хвои, яркие игрушки и мишура, обязательные подарки, которые он всегда находил поутру под лохматыми зелеными лапами, присыпанными искусственным снегом, Дед Мороз со знакомым дедушкиным голосом… А позже – танцы со сверстниками и сверстницами до утра, первые робкие поцелуи… Эх, прекрасный праздник! Будет ли здесь что‑нибудь подобное?…

«Что‑ то чересчур громко сегодня… – подумал юноша, проваливаясь в объятия Морфея, но громкий стук в дверь разом спугнул легкокрылого проказника. – Что еще за чертовщина?»

– Поручик! Открывайте! – послышался голос прапорщика Деревянко, перекрываемый близкой стрельбой. – Открывайте сейчас же!

«Что ему приспичило?»

Вставать не хотелось – за день Бежецкий так намаялся с действительно непроходимо тупыми и ленивыми туземными новобранцами, что вечером просто свалился с ног, – и он постарался отвязаться от докучливого соседа:

– Я сплю, прапорщик. Давайте решим все дела утром…

– Открывайте! – заорал сосед, словно его резали. – Обстрел!!!

– Вы шутите? – не поверил юноша, на взгляд которого ничего особенно ужасного в стрельбе за окном не было.

– Какие еще шутки?! – Невидимый прапорщик так ударил ногой в филенку, что дверь едва удержалась на петлях, а хлипкий замочек не выдержал. – Вставайте!!

Поняв, что это не шутка и не розыгрыш, Саша откинул одеяло и кинулся к окну, за которым понемногу занималось нездоровое красное зарево. Но Деревянко опередил его, повис на плечах и повалил на пол, заставив пребольно садануться локтями и коленями о бетонный пол, лишь в эстетических целях прикрытый легкой камышовой циновкой, – о таком изыске, как дощатый пол или паркет, тут, наверное, и не слыхали.

– Вы с ума сошли… – начал Бежецкий яростно, но, осыпанный осколками вылетевшего стекла, осекся. – Что это?

– Снайпер, мать вашу!.. Если бы я не успел – получили бы дырку меж глаз!

– Спасибо…

– Рано благодарить! Одежду, оружие в охапку и ползком – вниз! Не дай бог ракеты в дело пойдут – изжарят нас тут, как пулярок!

Вот тут‑ то Александр и возблагодарил преподавателей в училище, гонявших их, мальчишек, до седьмого пота, заставляя ползать по‑пластунски так, чтобы ни одна часть тела не становилась желанной мишенью для гипотетического снайпера. В том числе – и по пересеченной местности. Вроде лестницы.

– Голову ниже! – рявкнул прапорщик, и Бежецкий запоздало услышал зыкнувший рикошет – невидимый снайпер держал под прицелом не только окна.

Вот наконец и улица.

– Не отсвечивайте своим исподним, – прошипел прапорщик, отталкивая молодого человека ближе к стене. – Здесь вроде бы мертвая зона, но все‑таки.

– Холодно… – пробормотал Саша, ежась под порывами ледяного ветра: зима, она и в Афганистане зима.

– Ничего. В следующий раз будете шустрее, – успокоил его Деревянко. – Насморк, он лучше дырки в голове. А на будущее помните – одежду и оружие нужно держать под рукой…

Во двор, пятясь задом, вполз бронированный вездеход на огромных рубчатых колесах, поворочал из стороны в сторону крошечной башенкой и выплюнул басовитую очередь куда‑то в сторону гор. Еще и еще одну. Ему откликнулся пулемет где‑то неподалеку, взмыли осветительные ракеты, превратившие все вокруг в плоскую черно‑белую картинку…

– Все, – буркнул прапорщик, поднимаясь на ноги, отряхиваясь и протягивая шершавую ладонь Александру. – Кажется, пронесло…

– А снайпер?

– Он профессионал, поручик, а не самоубийца. Сейчас склоны из десятков стволов утюжат – ему и головы не высунуть. Бог даст – обошлось на сегодня…

Увы, не обошлось.

Получасом позже, под истошный женский вой, из соседнего дома вынесли покрытые простыней носилки и запихали в санитарный фургончик.

– Как ваше здоровье, Александр Павлович? – подошел к офицерам полковник Седых.

– Спасибо, хорошо… – растерянно ответил Саша, уже успевший переодеться, но все равно не попадавший зубом на зуб, не то от холода, не то – от волнения.

– Рад за вас. Однако рекомендую вам как‑нибудь забежать ко мне. Тут, в горах, нужно следить за здоровьем особенно пристально. Послушаю вас, померю давление…

– А кто это, господин полковник? – кивнул юноша на трогающийся с места фургончик.

– Я же просил вас Саша: без чинов. Забыли?

– Простите…

– А бедняга не наш, к счастью. Перс из их коммерческого представительства. Вероятно, подошел к окну.

– Убит?

– Снесло пулей полчерепа, – хмыкнул медик. – Какое уж тут…

Александр почувствовал, что его прошиб холодный пот.

«Вот тебе и первая же пуля… – подумал он потрясенно, поняв, что легко мог составить компанию несчастному персу. – Вот тебе и…»

– Не тушуйтесь, Саша, – заметил его состояние Иннокентий Порфирьевич. – Судьба – индейка: далеко не каждому «везет» подобным образом.

– Да он тоже хотел к окну подскочить, – хмыкнул беспардонный прапорщик. – Еле оттащил!

– Да? Крайне неосмотрительно! Но в любом случае… С боевым крещением вас, сударь!..

Зажигать свет прапорщик настоятельно не советовал, но Саша до утра так и не смог сомкнуть глаз. Отчасти – из‑за стоящей перед глазами картинки с воющей простоволосой женщиной, которую деликатно оттаскивали от накрытых простыней носилок, отчасти – от холодного ветра, задувающего из кое‑как заткнутой всяким тряпьем разбитой створки окна.

И лишь когда в комнате стало достаточно светло, молодой человек ножом выковырнул из стены чуть смятую остроконечную пулю в латунной оболочке длиной чуть ли не с большой палец руки.

«Надо будет сохранить, – подумал он, тщательно припрятывая смертоносный кусочек металла, сегодня обошедший его стороной. – Талисман сделаю…»

7

– Увы, мы не можем пока здесь, в Кабуле, иметь полноценный храм, – извиняющимся тоном прошептал кто‑то над ухом у Александра. – Афганистан – магометанская страна, и ее владыка настроен очень резко к христианству в любом его проявлении. Но против небольшой церкви здесь, в посольстве, не возражает… Знаете, как у них это бывает? Если водку наливать из чайника…

– Имейте совесть, господин советник! – зашипел кто‑то над другим ухом. – До конца службы минуты остались! Давайте не будем портить друг другу праздник…

– Нет, это вы…

Саша не вслушивался в перепалку за своей спиной, ловя последние слова рождественской службы, которую здесь, в зале посольства Российской Империи, тесноватом из‑за десятков набившихся сюда людей – офицеров и чиновников, дам и мужчин, русских, армян, грузин, – вел молодой священник с едва‑едва пробивающейся на румяном лице русой бородкой. Отец Михаил. Тот самый, с которым Бежецкий летел сюда одним рейсом.

– Аминь, – произнес священник и склонил голову.

Люди за Сашиной спиной облегченно задвигались, принялись переговариваться, самые нетерпеливые осторожно попятились к выходу… Совсем рядом были накрыты праздничные столы, и запах деликатесных яств доносился сюда, кощунственно перебивая аромат ладана. И поручик с раскаянием подумал, что христианская благость в его душе куда‑то улетучивается, вытесняемая вполне земным. Мыслями о праздничном меню, например. Или о молодой стройной блондинке в нескольких шагах от него…

«Недалеко же вы, поручик, – явственно услышал он насмешливый дедушкин голос, – ушли от маленького Саши Бежецкого…»

И дедушка, как всегда, был прав…

– Поручик! – вывел молодого человека из задумчивости голос штабс‑капитана Нефедова. – Вы намерены здесь простоять всю ночь? Религиозное рвение, конечно, похвально, но мы, люди служивые, как вам известно, Святым Синодом и повелением Государя освобождены от многих условностей. К тому же гости уже рассаживаются, и мы можем остаться не у дел.

– Да‑да, – спохватился Александр. – Я уже иду…

Он перекрестился на лик Спасителя, сурово глядящий на него со стены импровизированного храма, и поспешил за облаченным в парадный мундир штабс‑капитаном, весело раскланивающимся направо и налево со знакомыми. А в знакомых у него числилась, видимо, вся не слишком многочисленная русская колония в Кабуле. Без различия чинов и пола.

– О! Еланцев, какая встреча! – крепко пожал он руку облаченному в пехотный мундир шатену среднего роста с хитроватым улыбчивым лицом. – Какими судьбами? Ты же сослан в свой Кандагар навечно! Или господин Мещеряков ради Рождества Христова объявил амнистию?

– Примерно так, Сережа, – улыбнулся поручик так обаятельно, что Саша почувствовал к этому незнакомому человеку мгновенную симпатию. – Рота моя отличилась намедни, и старик смягчился. К тому же все равно скоро сменяться, и для нас сделали поблажку.

– Как там перевалы?

– Обычно, – пожал широкими плечами офицер. – Замело снегом, едва пробились. Хорошо попутная колонна на Кабул подвернулась. А то сидели бы до Нового года, если не до Крещения.

– Повезло… Вам, конечно, несменной команде.

– Это точно. А что это, скажи‑ка мне, друг, за свежее лицо? – стрельнул быстрым глазом на Александра поручик. – Что‑то не припомню…

– А‑а‑а! Прошу любить и жаловать: поручик Бежецкий Александр Павлович. Граф и вчерашний гвардеец. К нам сюда – за боевым опытом и романтикой. А это, Саша, легендарный наш Герман Еланцев – герой, сорвиголова и гроза дамского общества по обе стороны границы.

Саша вспомнил гуляющие в офицерском кругу анекдоты, центральным персонажем которых непременно являлся некий поручик Еланцев, и протянул руку, пожатую охотно, но не без некоторой вальяжности.

– Очень приятно, поручик.

– Взаимно, поручик.

– Ну, вот и познакомились, – приобнял обоих за плечи штабс‑капитан и увлек к столам, за которыми действительно оставалось не так уж и много свободных мест. – А теперь не грех и скрепить сие дело бокальчиком чего‑нибудь покрепче…

* * *

Офицеры все‑таки немного опоздали, и мест рядом уже не оказалось. Только два напротив друг друга.

– Хм‑м, – почесал в затылке Нефедов. – Кто где сядет, господа?

– Мне, в принципе, все равно, – улыбнулся Еланцев. – Я намерен сегодня в любом обществе отъесться за все недели сухого пайка и напиться до положения риз. А вы, поручик?

– Штабс‑капитан, душка! – раздался с другого конца стола капризный женский голос. – Идемте к нам! Мы для вас заняли место.

– Момент, мадемуазель! – Нефедов глянул на товарищей, виновато развел руками и исчез.