Текст книги "Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 111 страниц)

– Не ругайся. Сказали несовершеннолетний – значит, несовершеннолетний! – Николай отстранил Жорку от автомата, мимолетно задумавшись над рядом клавиш, сулящих приятные неожиданности.

Полчаса спустя, наблюдая за постепенно гаснущими в доме напротив окнами, путешественники смаковали пиво разных сортов, заедая его солеными сухариками, раками и прочими пивными атрибутами, которыми автомат щедро поделился из окошечка на противоположной стороне.

– Да‑а... – протянул Чебриков, подставляя связанному Кавардовскому стакан так, чтобы тому было удобнее пить. – Неужели прав был этот теоретик Маркс? Не представляю себе, что должно было случиться...

– Скорее уж не Маркс, а Никита Чудотворец. – Николай, отщипнув перышко великолепной воблы, с банальным «кис‑кис‑кис» протянул его Шаляпину. Ополовиненный бокал с «Ячменным колосом» он поставил рядом с собой на скамейку, в доску которой была глубоко врезана старая как мир формула: «Викентий Т. + Аленушка И. = Л...»

– Кто это такой?

– Не слушайте его, граф, хохмит по привычке!

Валя, отказавшись от всех расхваливаемых мужчинами сортов пива, выбрала клубничную газированную воду.

– Никита Чудотворец – это Никита Сергеевич Хрущев. Он в свое время американцев пугал, стуча в ООН по трибуне ботинком, все пространство до полярного круга засеял кукурузой, а нам обещал к восьмидесятому году коммунизм... К девятьсот восьмидесятому, естественно...

– Да тут, похоже, уже лет двадцать как наслаждаются принципом: «От каждого по способностям, каждому – по потребностям». – Жорка, не обращая внимания на увещевания автомата, почему‑то упорно считающего его недостойным теплой мужской компании (заказы Чебрикова и Александрова никаких возражений не вызывали), нацедил себе «Кочкарского №2». – Николай, прекрати кормить кота соленым! Обопьется ведь потом!

– Кстати, – он повернулся к ротмистру, – это не...

– Нет, это не мой мир, – отчеканил ротмистр, покрутив немного в пальцах опустевший стакан в поисках мусорной урны, но не найдя, поставил его у ножки скамейки и теперь зачарованно наблюдал, как прозрачный сосуд тает без следа с легким шипением. – Ничего общего...

– Союз нерушимый республик свободных... – затянул кто‑то хорошо поставленным мужественным баритоном за ближайшим поворотом. – Сплотила навеки великая Русь...

Как ни привлекателен был коммунистический мир с дармовым пивом и воблой, но оставаться здесь или даже задерживаться надолго не захотелось никому. «Аннигилировав» свои стаканы, путешественники построились в походный порядок и направились в ту сторону, куда указывала синяя стрелка, как всегда загадочным образом возникшая на карте, по‑прежнему ветхой на вид, но теперь не поддающейся даже лезвию ротмистрова кинжала, которым он легко, словно карандаш, затачивал железные гвозди.

Минуя гостеприимный ларек, Чебриков вдруг, повинуясь какому‑то необъяснимому чувству, мутной атавистической волной поднявшемуся из глубины сознания, выхватил свой «Дюрандаль» и на глазах ахнувших от неожиданности спутников наискось рубанул по золотистому боку будочки.

– Ячменное пиво является ценным высококалорийным диетическим продуктом, обогащенным витаминами, ферментами и микроэлементами, – укоризненно сообщил ему автомат, которому лезвие меча не причинило ровно никакого вреда, отскочив, словно детская сабля от резинового меча. – Необходимыми для нормальной жизнедеятельности человеческого организма...

* * *

– Похоже, прорвало... – стараясь не слишком сильно высовываться из скрывавших его кустов, ротмистр изучал в бинокль картину, расстилавшуюся у подножия холма, на котором «окопались» путешественники после перехода из коммунистического мира. – Не было ни гроша, да вдруг – алтын...

Внизу насколько хватало глаз жизнь кипела – на изрезанной на правильные разноцветные прямоугольники равнине, уходившей к вздымавшимся на горизонте горам, буквально яблоку негде было упасть.

Тысячи, если не десятки тысяч, людей, сверху казавшихся муравьями, копошились на зеленых, желтоватых, полосатых или сверкавших, словно осколки зеркала, упавшего с огромной высоты, прямоугольниках, напоминая своими экономными движениями заведенные автоматы. По пересекавшим равнину во всех направлениях линиям дорог, судя по рыжему цвету, грунтовых, взад и вперед неторопливо двигались повозки, напоминавшие жуков, и проносились верткие, как тараканы, всадники в разноцветных одеждах, а вся картина смахивала на внезапно ожившую схему какого‑то умопомрачительно сложного механизма или прибора...

– Вы не поверите господа, но большинство этих тружеников почти абсолютно обнажены. Взгляните, Валя!

Ротмистр протянул бинокль стоявшей рядом с ним девушке, но та, зардевшись, отвела его руку.

– Вы неправильно меня поняли, – поправился Чебриков. – Они одеты только в набедренные повязки и какие‑то головные уборы.

Бинокль выхватил невоспитанный Жорка, тут же прилипший к окулярам.

– Очень плохо видно, – пожаловался он, ища и не находя колесико подстройки, обычное у оптического прибора. – Мутное все!

– Там сбоку шпенек, – посоветовал граф, показывая для наглядности пальцем. – Подвигайте его туда‑сюда. Не очень быстро, разумеется...

– Ага! Здорово!

Конькевич увлеченно сопел несколько минут, а затем сообщил:

– Знаете... А ведь эти квадраты – поля. Похоже, рисовые... А сами крестьяне – не то китайцы, не то индусы.

– Удивил, – фыркнул Николай. – Что это поля, даже без бинокля видно. Колхоз, что ли, какой?

– Стоп! А это что такое?

– Где? – Николай выдернул прибор из Жоркиных рук и самостоятельно навел на резкость. – Где именно?

– А вон там, справа от палатки...

Николай перевел бинокль на расписной шатер с развивающимися по ветру длинными вымпелами, располагающийся на небольшом бугорке, словно на острове, и ахнул.

– Что там? Что? – всполошились все остальные.

– Слоны... – протянул Александров, зачарованно, словно во сне, опуская прибор. – Ей‑богу, слоны.

* * *

Путешественники мучались бездельем второй час, слоняясь вокруг ротмистра, разложившего на обратной стороне «новой» карты, расстеленной на траве, детали явно электронного происхождения, и наровя заглянуть ему через плечо.

Чебриков не выражал своего неудовольствия соглядатаями даже жестом, но и со спины было понятно, что задавать какие‑либо вопросы небезопасно если не для здоровья физического, то для духовного – точно.

– Ну скоро все‑таки? – не выдержал первым Конькевич.

Ротмистр смерил его долгим взглядом и произнес веское:

– Своевременно. – Еще через минуту он добавил: – Когда я служил в Заокеанских Владениях, в моей пластунской команде имелся один колоритный индивидуум из семиреченских казаков, вахмистр Троегубенко, Иван Потапович...

– Ну и?

– Так вот он говаривал, бывало: «Быстро только кошки родятся». Весьма точное замечание, поверьте. Держите...

Петр Андреевич протянул нетерпеливым спутникам бинокль, снабженный какой‑то хитрой приставкой.

Теперь, через значительно приблизившую изображение оптику, было отлично видно трех слонов, занятых какой‑то работой на одном из дальних участков.

– Натуральные слоны. Я таких в зоопарке видел. А вот это интереснее...

Все копошащиеся по колено в воде крестьяне были чересчур темны кожей, но вот гарцующие взад‑вперед всадники, хотя и не арийцы – значительно светлее...

– Да тут налицо дискриминация по расовому признаку! Эксплуатация человека человеком!

– Не ерничай, Жорка. – Николай передал бинокль Чебрикову. – Видите, вон там, граф...

– Как вы думаете, что это такое? Александров устало протер глаза:

– Не знаю, что это такое, но мне кажется, что это здание находится точно на том месте, которое нам нужно...

Солнце уже клонилось к горной гряде на западе, когда все попадающее в поле зрения, включая непонятное здание, было доскональнейшим образом изучено.

– Подведем итог, – начал ротмистр. – Судя по всему, здание непонятного назначения, вероятно, храм какого‑то божества, находится именно на указанном месте на карте. Возможно, переход, свойства которого знакомы аборигенам, и явился причиной постройки культового сооружения. Следовательно, если мы не хотим сворачивать с «тропы» куда‑то в совершенно незнакомые нам места, а это проблематично, во‑первых, потому что мы не знаем, действуют ли здесь знакомые нам переходы, а во‑вторых, отклонившись от маршрута, мы вполне можем попасть на красные линии Континуума, что приведет к неизвестным, возможно, плачевным для нас результатам. В‑третьих...

– Чего тут думать, – невежливо перебил ротмистра Конькевич. – В‑третьих, в‑четвертых... Нужно просто пробраться к храму и пройти в ворота. Если не пустят добром – прорваться силой. Верно, Николай?

Капитан был целиком и полностью согласен, но не хотел потакать расхрабрившемуся другу и только неопределенно пожал плечами, взглянув на Чебрикова. Тот, встретив его взгляд, тоже пожал плечами.

– Чего вы дергаетесь?! – Жорка вскочил на ноги и, схватив свою видавшую виды двустволку, закинул ее за плечо. Глаза под очками с треснувшим стеклом кровожадно блестели под закатным светом, растрепанные волосы торчали во все стороны. – Валя, скажи!..

Валя подняла свое поблекшее лицо и тихо промолвила:

– Я как все...

Граф снова пожал плечами.

– Ну, если все согласны, – тогда в путь... Но...

– Что «но»?

– Вы не видите ничего странного в этом значке?

Грязноватый ноготь ротмистра указывал на значок перехода, опять неуловимо видоизменившийся.

Теперь он имел вид синей окружности с тремя стрелками, обращенными в разные стороны, внутри. Две из них: правая и средняя были красного цвета, а левая – синего.

– Что бы это значило, а?

* * *

Самым коротким путем к невидимому в ночной темноте храму была одна из грунтовых дорог, вернее насыпей или даже дамб, поднимавшаяся метра на два над затопленными водой полями.

Конечно, на ней запросто можно было столкнуться, допустим, с ночной стражей, но брести по колено в воде, привлекая всеобщее внимание плеском, да к тому же в случае опасности не имея достаточного маневра, было еще неосмотрительнее.

– Стрелять только в самом крайнем случае! – строго предупредил Петр Андреевич, закидывая автомат за спину и обнажая верный «Дюрандаль». – Не хватало еще весь этот муравейник переполошить пальбой!

– А если...

– Я же сказал: только в крайнем случае. Александров молча отнял у Конькевича его берданку и закинул на плечо, под бочок к «Дегтяреву».

– А чем мне обороняться? – жалобно протянул нумизмат, поблескивая в свете луны линзами очков. Похоже, что его воинственность улетучивалась по мере приближения боевых действий в геометрической прогрессии.

Николай так же молча сунул другу в руку саперную лопатку с хорошо заточенным краем. По своему богатому опыту еще почти пятнадцатилетней давности он прекрасно знал, какое это грозное оружие. Правда, в умелых руках... Зато очень тихое.

Освободившейся рукой он задвинул Конькевича себе за спину, прошипев при этом:

– Не высовывайся понапрасну, вояка...

Ротмистр одобрительно похлопал коллегу по плечу. В данный момент он был занят обматыванием лезвия меча, тускло светившегося в лунном свете, свежесорванной травой.

– Удару, в случае чего, не помешает, – пояснил он вполголоса, хотя никто его ни о чем не спрашивал. – А до поры незаметен... Готовы?

– Минуту, – остановил его Александров и, подойдя к Кавардовскому, не обращая внимания на его протесты и сопротивление, туго завязал ему рот подходящей по размеру тряпкой, кажется, портянкой, но чисто выстиранной, предварительно запихав туда комок листьев.

– Носом сможешь дышать?

Князь не ответил, свирепо сверля капитана глазами и сопя, словно взбешенный носорог.

– Сможет, – ответил за пленника сам себе Николай. – Теперь готовы...

До храма спутникам удалось дойти без всяких происшествий.

Мощный хор мириад лягушек, по‑видимому вольготно чувствовавших себя в мелких водоемах, заглушил бы не только крадущуюся поступь нескольких человек, к тому же ступающих по мягкому грунту насыпи, напрочь лишенной какого‑нибудь твердого покрытия, а, наверное, даже грохот идущей на полной скорости танковой колонны. Луна же, к тому времени почти закатившаяся, словно вступив с путешественниками в сговор, практически ничего не освещала.

Отличающиеся беспечностью надсмотрищики «трудовой армии» даже не потрудились выставить охранение, лишь возле шатра, который находился метрах в трехстах слева по ходу маршрута маленькой группы, на фоне нескольких ярко пылающих костров выделялась темными тенями парочка‑другая лениво бродящих, сидящих у огня и стоящих, опираясь на копья, людей.

– Да‑а... – пробормотал себе под нос ротмистр еле слышно. – Ну и дисциплинка тут, скажу я вам. Нужно бы мне было, так я все это воинство голыми руками повязал бы...

Никто из спутников с предводителем не спорил.

Храм, не освещенный ни единым огоньком, черным угловатым монстром раскорячившийся на фоне звездного неба, встретил «миропроходцев» гробовым молчанием, если можно так выразиться в тот момент, когда рядом надрывает глотки неисчислимый лягушачий вокальный ансамбль.

Чебриков тихим свистом заставил товарищей остановиться, а сам неслышно скользнул вперед по направлению к входу, определенному еще засветло, абсолютно растворившись в чернильной тени.

Секунды и минуты напряженного ожидания тянулись словно столетия.

Наконец в темноте мигнул условный сигнал фонарика, и путешественники один за другим тихонько двинулись вперед.

Вблизи постройка, даже практически неразличимая в темноте, поражала своей грандиозностью. Вполне вероятно, что она была равна размерами знаменитому Нотр‑Дам де Пари или даже превышала его. Не было никаких сомнений, что причина возведения такого сооружения была не из мелких.

Стоило войти под гулкие своды коридора, ведущего куда‑то в глубь здания, как слаженный лягушачий хор потерял добрых три четверти мощности, позволяя слышать каждый шаг, эхом отдающийся со всех сторон.

Петр Андреевич, пользуясь своим прибором ночного видения, двигался вперед легко и уверенно, чего нельзя было сказать о его спутниках, постоянно спотыкавшихся о неровности каменного пола или натыкавшихся на какие‑то неожиданные выступы, преграждавшие путь в широком вообще‑то коридоре.

– Черт! Понаставили тут всякую... – прошипел сквозь зубы, забыв про соблюдение тишины, Жорка, чувствительно вписавшийся головой во что‑то разлапистое и каменное на ощупь, при этом, естественно, уронив на каменные плиты пола загремевшую, словно гонг, лопатку.

Дрожащий свет, вспыхнувший впереди, ослепил всех, кроме ротмистра, заставив зажмурить глаза. Когда же перед глазами перестали мелькать рои разноцветных мушек, отряд увидел, что находится на пороге, если так можно выразиться, огромного зала, потолок которого терялся где‑то в невообразимой высоте.

Дорогу в зал преграждал довольно многочисленный отряд ветхих, бритых наголо старцев в бледно‑розовых и желтых балахонах до пола. Некоторые служители храма сжимали в высохших коричневых руках безбожно чадящие трескучие факелы, а другие – какие‑то неубедительные копья, кривые мечи и суковатые палицы...

Один из стариков, видимо старший жрец, отличавшийся от остальных белоснежной тогой и каким‑то блестящим обручем, украшавшим голый череп, гортанно выкрикнул что‑то нечленораздельное и, потрясая посохом, послал свое воинство в атаку на замерших в нерешительности пришельцев.

Бормочущая и выкрикивающая заклинания стена жрецов медленно надвигалась на путешественников, ощетинившись своим примитивным оружием, и ротмистр, выступив вперед, сдвинул ненужный уже прибор ночного видения на лоб и поднял вверх свободную руку, демонстрируя аборигенам пустую ладонь:

– Мы пришли с миром!

Звучный голос графа перекрыл все звуки, издаваемые ветхими защитниками храма, и запрыгал по всему обширному помещению, мячиком отскакивая от стен, украшенных причудливыми изображениями, барельефами и статуями неведомых богов.

Видя, что слова не поняты, Чебриков раз за разом повторял, видимо, то же самое на множестве языков, неизвестных его спутникам, однако результат оставался неизменным. Вернее, его отсутствие.

Когда до колеблющихся боевых порядков жрецов осталось десятка полтора метров, из‑за их спин с жужжанием вылетело несколько стрел, вяло попадавших, звякая наконечниками вокруг Петра Андреевича. В старческих руках уже не было достаточной силы, чтобы толком натянуть тугую тетиву луков...

Отбив пару более или менее точно нацеленных метательных снарядов взмахом меча, ротмистр прекратил свои лингвистические упражнения, ругнулся вполне по‑русски и, бросив косой взгляд на спутников: не лезьте, мол, поперед батьки в пекло, стряхнул со вспыхнувшего в свете факелов лезвия «Дюрандаля» остатки маскирующей его травы, становясь в оборонительную позицию.

Завидев столь грозный аргумент, аборигены, знавшие, судя по поведению, толк в холодном оружии, несколько попятились, но, понукаемые предводителем, снова двинулись вперед. Бесполезных стрел уже никто не метал, но из желто‑розовых рядов вылетело, сверкнув широким наконечником, копье и, наткнувшись на размывшийся на мгновение в замахе меч, отлетело в сторону с металлическим лязгом.

– Ах вы так? Ну, вы сами этого захотели... – Граф двинулся на медленно попятившихся жрецов, выписывая перед собой клинком свистящие восьмерки и полукружия, превратившись в стальную мельницу. – Держите фланги и тыл, господа...

Разгром дряхлого храмового воинства был скоротечен и сокрушителен.

Оставив груды оружия и нескольких из своих товарищей на каменных плитах, деморализованные защитники капища, подвывая и молясь, разбежались и расползлись по обширному помещению с весьма запутанной планировкой, не пытаясь более оказывать сопротивление предводителю ночных пришельцев, наверняка казавшихся им демонами и оборотнями.

Никогда не отличавшийся кровожадностью Чебриков великодушно позволил ретироваться также и поверженным. Как оказалось, серьезно не пострадал вообще никто из жрецов. Нетвердо держащиеся на ногах старики просто разлетались, словно кегли, от молодецких ударов графа, направленных исключительно против оружия. Лишь одному из «храбрецов», пытавшемуся напасть на ротмистра сбоку, размахивая каким‑то бердышом, чересчур тяжелым для его слабых рук, перепало на замахе лезвием «Дюрандаля» по голове, да и то вскользь, чуть ли не плашмя.

Валя, тут же разложив свои медицинские причиндалы на уголке постамента статуи какого‑то многорукого и свирепого на вид бога, профессионально сделала пострадавшему перевязку, примотав на место полусрезанный мечом лоскут кожи и остановив обильно льющуюся кровь. В завершение жрица Асклепия привела раненого в чувство, сунув ватку с нашатырным спиртом под нос тут же забарахтавшемуся в пыли старичку.

Видя чудесное воскрешение своего коллеги, только что валявшегося в луже собственной крови с «раскроенным» черепом, жрецы, творя неразборчивые молитвы, принялись по одному – по двое потихоньку выползать из своих укрытий на свет факелов, решив, возможно, что поторопились с занесением пришельцев, оказавшихся более чем милосердными, в ранг исчадий ада.

– Ну, контакт вроде бы налаживается. – Ротмистр одним точным движением швырнул «Дюрандаль», с честью выполнивший свою миротворческую миссию, в ножны и, предварительно передвинув на живот автомат (о его предназначении жрецы, похоже, совершенно не догадывались), «безоружным», выставив перед собой пустые ладони, шагнул к предводителю, который стоически не двинулся с места в течение всего скоротечного боя и позорного бегства своих подчиненных, а только шевелил губами, опустив веки, наверное молясь на пороге неизбежной гибели.

* * *

Вместо алтаря в центре храмовой стены, обращенной к входу, располагались трое огромных, более чем в три человеческих роста высотой, ворот, причем самые левые были сделаны из черного металла, средние – то ли обиты золоченым листом, то ли полностью изготовлены из золота, а правые – покрашены красной, словно свежая кровь, краской. Металлические створки всех трех ворот были сверху донизу покрыты чеканными барельефами, изображавшими похождения каких‑то богов или героев, облаченных в причудливые одежды и доспехи, которые, впрочем, заслуживают того, чтобы мы остановились на их описании подробнее.

Персонажи надвратной живописи скакали на лошадях, быках, слонах и даже драконах и каких‑то вообще фантастических животных, сражались с людьми, великанами, теми же быками, слонами и драконами, разрушали и строили храмы, похищали обнаженных красавиц (отличавшихся от самих героев только гипертрофированными женскими формами), совокуплялись с похищенными (к стыду Вали, с педантичным натурализмом)... Видимо, на воротах был изображен весь местный героический эпос вкупе с пантеоном наиболее уважаемых богов. Не удостоившиеся увековечения на воротах божества и герои, воплощенные в камне, дереве и металле, были в изобилии расставлены вдоль стен, запечатлены на фресках и барельефах и даже свисали на цепях и веревках с потолка.

Вообще, более всего интерьер храма напоминал какой‑то музей или даже выставочный зал сюрреалистической скульптуры, графики и пластики. Не хватало только табличек на массивных постаментах, ограждающих экспонаты стоечек с бархатными шнурами и пожилых интеллигентных экскурсоводш. Роль последних, впрочем, с успехом играли многочисленные жрецы, с опасливым любопытством пялившиеся на пришельцев из‑за каждого угла, но, к сожалению, ничего не могущие объяснить, кроме как на пальцах, отличавшихся у них, кстати, поистине обезьяньей гибкостью и цепкостью.

Все ворота били заперты на огромные засовы, сдвинуть которые можно было, наверное, только общими усилиями множества людей или тех же слонов.

– Теперь, кажется, понятно, почему на карте данный переход обозначен таким странным значком... – протянул Николай, встав на цыпочки и дотрагиваясь вытянутой вверх ладонью до массивной металлической балки прямоугольного сечения. – Но к чему такие предосторожности?..

– Наверное, чтобы оттуда как‑нибудь не заглянули на огонек какие‑нибудь не очень приятные гости вроде наших знакомых лангенохордумов.

Жорка, близоруко склонившись, был занят изучением покрывавших черную дверь изображений.

– Знаете, на что эти картинки больше всего похожи? – заявил он, небрежно пощелкивая ногтем по одной из сценок, на которой облаченный в причудливые доспехи великан каким то молотком или топором разгонял гораздо меньших по размеру, чем он, хвостатых существ, а одного, покрупнее остальных, почти равного себе, топтал ногами.

По толпе жрецов, стоявших на почтительном расстоянии и от этого действия едва не попадавших в обморок, пробежал недовольный ропот.

– Ты бы, Жора, поосторожнее с чувствами верующих, а?.. – Александров опасливо оттащил друга за рукав подальше от двери. – Еще хватит кого из наиболее впечатлительных кондрашка – греха потом не оберешься.

– Да погод и ты... – Конькевич досадливо вырвал рукав и снова подскочил к двери. – Смотрите: вот этот качок, избивающий мутанта, – Рама. Он убил царя ракшасов Равану... А вот тот же Рама встречается с мудрецом Агастьей. А вот здесь...

– Где ты этой мути понабрался?

Жорка потупил глаза, застенчиво ковыряя ногтем арбузную грудь одной из металлических красавиц, прикрытой лишь жемчужным пояском и совершающей с Рамой, так и не снявшим своей амуниции, весьма и весьма недвусмысленные действия (неведомый мастер постарался сделать так, чтобы у зрителей не осталось никаких сомнений в том, чем именно занимается парочка на его творении).

– Да я как‑то одно время древнеиндийской философией увлекся... «Рамаяну» прочел, «Махабхарату», с «Бхагавадгиты» читать, помнится, начал... Девчонки на работу притащили распечатки с ЭВМ, я и взял почитать...

– Эх ты, кришнаит! Опять самиздатом, значит, баловался?

– Да я просто так... Из интереса...

– Ага! Сначала эту Баха... Маха... Потом «Архипелаг ГУЛАГ», «Москву‑2042» Войновича, журнальчик «Посев»... Антисоветчик доморощенный!

– Да я просто... – слабо сопротивлялся Конькевич, не замечая издевки в словах капитана и забыв от въевшегося за десятилетия в плоть и кровь страха, что всесильная рука КГБ не дотянется сюда при всем желании.

Ротмистр, присевший на корточки возле какого‑то изваяния лежащего воина – не то спящего, не то убитого, – вслушиваясь вполуха в спор товарищей, все время напряженно размышлял о чем‑то. Внезапно он вскочил на ноги, заставив жрецов испуганно отшатнуться, и звонко хлопнул себя по лбу.

– Ну конечно же! Как я раньше не додумался?

Нетерпеливо шагнув к старшему жрецу, снова покорно закрывшему глаза, ожидая неминуемой смерти, он заговорил нараспев на каком‑то непонятном, но смутно напоминавшем что‑то знакомое, языке.

Самое удивительное, что старшина жрецов его явно понимал!

Когда Чебриков выдохся, старик на одном дыхании выпалил не менее длинную фразу на том же наречии и неуверенно улыбнулся.

Слава богу, контакт наконец был установлен!

30

Каким образом щуплые и в большинстве своем подходящие под категорию «песок сыплется» старцы сумели извлечь из мощных пробоев великанский засов, не прибегая к помощи слонов, одному богу известно. Наверное, по тому же принципу, что и муравьи, затаскивающие на умопомрачительную высоту своего лесного небоскреба дохлую гусеницу, в десятки раз превосходящую их массой и размером. Однако как бы то ни было, а нужные путешественникам черные ворота медленно, хотя и без ожидаемого скрипа, отворились, открыв взгляду короткий коридор, скорее нишу, упирающийся в ту же стену, состоящую из огромных, тщательно пригнанных друг к другу каменных блоков, что и остальные.

– Не понял... – протянул Николай при виде скрывавшегося за воротами‑тупика. – Это что: тайник какой‑то?

Видя недоумение божественных посланцев, старик разразился длинной речью, время от времени прижимая сухонькие ладошки, напоминающие птичьи лапки, то к сердцу, то ко лбу, вздымая их вверх или указывая сложенными лодочкой ладонями на открытые ворота.

– Почтенный Натапутта Белатхипутха, – начал переводить Петр Андреевич, гладя рукой Шаляпина, прикорнувшего рядом с ним на постаменте статуи кого‑то чрезвычайно грозного и вооруженного, словно американский спецназовец, с поправкой на Средневековье, естественно, – сообщает нам, что ворота в Страну Мертвых, куда мы так опрометчиво стремимся, хотя и не достигли отпущенных богами лет, открываются каждый день в одно и то же время, на рассвете солнца...

– Тогда уже немного осталось... – Валя указала пальцем на одно из узких окон, похожих на бойницу, которое постепенно наливалось предутренней синевой.

Граф поморщился неожиданной помехе, но одергивать девушку не стал.

– Когда ворота откроются, почтенный Натапутта Белатхипутха проводит нас до самого порога, благословит на дорогу и потом будет сорок четыре дня и ночи молиться за наши души, бредущие к Божественному Чертогу...

– А сам он разве дорогу не укажет? Может, пошлет с нами кого помоложе...

– Ни он, ни кто другой из ныне живущих никогда не пересекали порога Черных Врат. Туда отправляют только разные дары, животных и, конечно, людей (не морщитесь, господин Конькевич), предназначенных в жертву богам, в частности, Отцу Небесному, богу‑громовержцу Индре. Дабы никто, став демоном, не мог вернуться оттуда, чтобы смущать живущих, ворота заперты и надежно охраняются.

– Ага, видели мы эту охрану.

– Через Золотые Врата люди под предводительством Трихоподжаты...

– Трихо... Чего поджаты?

– Трихоподжаты. Местный Александр Македонский, Атилла или Чингисхан, не разберешь. Так вот, под его предводительством люди тысячи лет назад и заселили этот мир, до того необитаемый.

– Прямо как мы с Парадизом поступили...

– Николай Ильич, Георгий! Если вы намерены переводить речь жреца самостоятельно, пожалуйста!

– Все‑все‑все! Молчим...

– Эти ворота заперты, чтобы никто не смел осквернить своим нечистым присутствием священную Родину Предков. Туда тоже отправляют дары и жертвы...

– А красные?

– Через Красные Врата некогда, тысячу лет назад, в этот мир попытался прорваться Враг Рода Человеческого...

– Не может быть!

– Не знаю, так это или не так, но старик даже задрожал при упоминании об этом происшествии. Ворота эти не открываются никогда, а ниша за ними, вроде этой, – ротмистр кивнул на открытые Черные Врата, – в несколько слоев заложена глыбами, каждую из которых едва могла сдвинуть с места упряжка слонов.

– А жертвы как же?

– Видно, обходится как‑то Враг Человеческий без жертв... – развел руками ротмистр. – Или другим каким‑нибудь способом его улещают. Посажением в его честь несчастных на кол, например. – Палец Чебрикова указал на ниши в стене, забранные решеткой. В каждой торчал заостренный металлический штырь и на полу были рассыпаны человеческие кости.

Все присутствующие почувствовали, как по спинам пробежал холодок. Старец, доброжелательно сложивший тонкие морщинистые губы в милую улыбку, уже не производил впечатления доброго деревенского дедушки.

– Фашисты! – пробормотала Валя, сжимая кулачки. – Знала бы я, что они такие...

– Ну что? – Ротмистр решил разрядить несколько напряженную атмосферу шуткой. – Какие ворота выберем?..

Ответить ему не успели.

Из темного коридора, откуда появились путешественники, петляя, словно заяц, выскочил некто в пятнистом красно‑розовом одеянии и опрометью кинулся к ногам верховного жреца, оставляя за собой на шершавых плитах пола ярко‑красный блестящий след...

* * *

Худенький, бритый наголо мальчишка лет пятнадцати, храмовый послушник, пробитый насквозь сразу несколькими стрелами, умер спустя всего несколько минут на руках жреца с забинтованной головой, который рыдал над ним, словно над родным сыном (а может быть, так оно и было?). Помочь ему не смог бы никто на свете, даже если бы рядом «под парами» стояла передвижная реанимация с полным комплектом аппаратуры и врачами‑кудесниками, не то что Валюша – Гиппократ, Парацельс и Склифосовский этого мира в одном лице, – ревевшая сейчас в неуклюжих объятиях Жорки, самого бледного как смерть.

Николай, который был более привычен к виду мертвого тела, машинально, с профессиональным интересом вертел в руках окровавленный обломок тяжелой боевой стрелы с зазубренным треугольным наконечником длиной в указательный палец, извлеченный из тела покойного. Как он вообще сумел пробежать несколько сотен метров с такими вот железяками в самых «убойных» местах организма? На каком чувстве долга и внутренних резервах? Это ведь не жалкие тростиночки, которыми слабосильные старцы пытались поразить путешественников...

Однако перед тем как умереть, паренек, захлебываясь кровью, пузырившейся у него на губах, успел рассказать кое‑что важное, что заставило нахмуриться жреца, а за ним следом – и ротмистра.