Текст книги "Литерный эшелон"
Автор книги: Андрей Марченко
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)
Красные давили со всех сторон.
Часто лишенные иных новостей, кроме слухов, солдаты порой прикладывали ухо к рельсу, ведущему в сторону красных позиций. Утверждали, что слышали как многоколесно шумят воинские эшелоны, как крадутся неспешно бронепоезда. Кто-то даже утверждал, что слышал мелодию «Интернационала».
Добровольцев изгнали из правобережной Украины, прижали донцов. В районе Екатеринослава, пока еще в тылу бушевала махновская вольница.
«Всеслав Волхв» сперва направили назад к Харькову. Но пока шли – Харьков сдали. Подравшись около Лозовой, отступили, начали курсировать в районе Никитовки и Горловки, хотя даже самым отчаянным оптимистам было понятно: это ненадолго, тут не удержаться. Впрочем, оптимистов уже не имелось, равно как и неверующих: кроме как на Господа уповать было не на кого. Служились частые молебны, Андрей крестился вместе со всеми, но веры оставалось все меньше.
На карте в штабном вагоне Андрей отмечал положение фронтов. Картина получалась более чем прозрачная. На востоке и западе фронт выделялся вперед, а в своей середине, как раз в зоне действий «Волхва» проседал. Могло показаться, что многотысячная масса Красной Армии рвется в котел, паче, что в центральной части будто не было достойных целей.
Что им, нужна узловая станция Волноваха? Или находящийся в разрухе Мариуполь, который Махно и так регулярно берет?.. Или все дело в азовской воде, в которой срочно требуется помыть сапоги?..
Но нет… Целью был не какой-то город. Все равно, где Красная армия коснется полосы прибоя: в Мариуполе ли, в Таганроге, в Бердянске или под каким-то Мангушем. Все это предельно неважно. Главное – рассечь противников на две части: донцов и офицеров.
Ну а далее – бить по одному. Это – азы стратегии и тактики.
План был простой, прозрачный, а от того и более эффективный. И сорвать его не было никаких сил.
***
По случаю зимы Андрей велел перекрасить бронепоезд в белый цвет. Поскольку столько краски не имелось, воспользовались подручными материалами: разводили известь и ей белили вагоны.
– Вот он, спаситель России на белом бронепоезде! – шутили моряки.
– Уж простите, но белый конь в починке, – ответно зубоскалил Андрей.
Моряки свой бронепоезд так и оставили черным, лишь ясней навели «адамову голову», знак того, что будут драться до последнего.
– Куда отходить будете?.. – спросил кавторанг, после печальных улыбок.
– Еще не думал… – соврал Андрей. – А вы куда?..
– Тоже не думали, – ответно солгал моряк, и тут же поправился. – Но склоняюсь я к Севастополю. Все же город русских моряков… А ваш город каков?..
Аккум, – пронеслось в голове. Но вместо этого Андрей широко улыбнулся и ответил:
– Москвич я…
Моряк стал серьезней египетского сфинкса. Сказал:
– Вы это прекращайте…
И печальный зашагал через нарождающуюся метель.
***
А ближе к вечеру пришла весть, что Юзово захватили большевики. Правда их в ту же ночь выбили, но все дело было в том, что Юзово находилось в тылу у бронепоездов, и фронт в этих местах походил на незабвенный Тришкин кафтан.
Скоро пришел приказ по радио: бронепоездам отходить к Ростову или на Синельниково в зависимости от ситуации. Можно было еще двигаться на юг, к Мариуполю, в уповании на то, что все обойдется, что Белая армия покатиться на север. Пустые надежды. Ах, как жаль, что вдоль побережья не построили рокадную железную дорогу – неужели только на корабли и полагались?..
Ведь Мариуполь – тупиковая станция. Там только бросать состав, уходить либо морем, либо пешим порядком. Нет, не годиться…
В приказе еще говорилось, чтоб при отходе портить стрелки, взрывать нефтяные склады, поджигать угольные.
На вторую часть приказа Андрей махнул рукой: все равно уже не проверят. И без того страна в ужасной разрухе. Декабрь – студеный, а паровозы стоят без топлива. Вода замерзала в котлах, разрывала трубки.
Они-то уйдут… А людям здесь оставаться, жить, работать. Ремонтировать взорванное при отступлении…
Они-то уйдут… Но куда?..
Морской бронепоезд ушел в сторону Екатеринослава с намерением прорываться через «Махновию» к своим, в Крым.
Андрей дал гудок на прощание, и велел отправляться в иную сторону – к Ростову.
Но проехали всего один перегон, на станции у семафора встретили путейца, который спросил:
– Куда едете? На Ростов?..
Андрей кивнул.
– Ну-ну… К западу от Ростова уже пять бронепоездов стоит. Они туда приходят умирать. Ваш шестым будет. Вы теперь, Ваше Благородие, выражаясь грамматическими терминами: «время прошедшее»…
В иные времена иной бы командир устроил бы путейцу выволочку или вовсе бы смазал за такие речи наглецу по мордасам: и за «время прошедшее» и за вольности в обращении, и за «благородие» вместо «высокоблагородия». Но радости в словах железнодорожника тоже будто бы не звучало.
– Ну так чего грустишь, мил-человек?.. – подначил Андрей. – Беги красный флаг поднимать на станции. Небойсь у «времени будущем» зачтется?..
– Да ну их… Большевики обещали революцию и мир после нее… Ну и что теперь? В Европе война закончилась, а мы, дурачье, все воюем. Гражданская война она такая… Пока последний воюющий не умрет – она не закончится….
Путеец казался уставшим от всех, что выдавало в нем человека здравомыслящего.
– Так что, говоришь, – переспросил Андрей. – На Ростов путь закрыт?..
– Говорят так.
– А что еще говорят?..
– Говорят, лед станет на Дону и Буденный ударит. Возьмет Ростов…
***
«Волхв» и «вспомогач» набрали воды, поменялись местами и отправились назад, уже на запад. Большевиков еще не было, но и «добровольцев» – тоже. К тому же оказалось, что морской бронепоезд, уходя, разрушил выходную стрелку – выполнил-таки приказ…
Станция была совершенно пуста – в отсутствии власти все разошлись по домам. Данилин велел своим казакам найти хоть кого-то…
Надо было идти все же к Ростову, не слушать путейца.
В опустевшем здании станции Андрей почитал расписание поездов за 1917 год, взглянул на карту.
Сейчас они тут… Ветка на Синельниково перебита, на Ростов – забита… Вот ветка на юг, на Мариуполь… А это что такое?.. Андрей не поверил своим глазам: да что за леший…
Он достал из планшетки свою карту-трехверстовку, стал сверяться по ней… Ну конечно же: карта у него старинная, 1898 года издания… Да и ту с трудом достал: кому пришло бы в голову три года назад, что тут, в глубине империи будут вестись боевые действия…
Прежний хозяин карту правил: перышком провел линию от Волновахи к западу, к ветке из Харькова в Крым. Андрей счел это помаркой, поставленной по неаккуратности. Но нет же! Об этом свидетельствовала большая карта в зале ожидания. Волноваха была узловой станцией – с нее тоже вела тоненькая веточка на запад. Неужели спасены?
Андрей заспешил к бронепоезду. На перроне ему встретились казаки. Они так никого и не нашли, но это было уже совсем неважно. Впрочем нет, кого-то-то они все же нашли…
– Ваше Высокоблагородие! Господин Андрей Михайлович! Не откажите! Дозвольте лошадок забрать?..
– Каких еще лошадок?..
Оказалось, что между пакгаузами нашли брошенный состав с лошадьми. Видно везли на фронт, да недовезли. А дострелить – рука не поднялась. Двенадцать вагонов, если в каждом по четыре лошадки – так на весь экипаж хватит, включая машинистов, да еще и останется.
– Делайте, что хотите… Но ждать не буду…
***
Пришлось все же немного вернуться назад, съехать на едва заметную боковую ветку, но скоро состав вышел на магистраль, и мчался к югу хоть и не на всех парах, но довольно быстро.
Андрей ехал в будке паровоза, смотрел вперед, думал, вспоминал разговор с путейцем…
Какой год он на войне? Начал в четырнадцатом, а сейчас уже двадцатый… Конечно, не все время был на фронте, наоборот, самый беспокойный, семнадцатый провел дома, с семьей. Почти целый год…
Но все же шестой год войны. Российская империя постоянно воевала, но последние кампании были короткими. Андрей принялся вспоминать курс истории: последняя русско-турецкая война была менее года, полтора года – русско-японская…
Как же он устал на войне. Нет, надо отдохнуть. Выбраться к жене, к детям… Придумать план… И что, снова в бой?..
Как жаль, что война – не шахматная партия, где можно смахнуть фигуры с доски, смешать белых и черных, красных и опять же белых. Признать свое поражение и сыграть сызнова, ва-банк. Не позволят раз проигравшим снова сесть за доску, поднять голову. Попытаются не позволить, по крайней мере.
Но ничего, ничего…
Внезапно Андрей словно очнулся: прав был путеец, тысячу раз прав. Ему бы не стрелки переводить, а пойти в философы. Был бы куда получше Розанова. В самом деле: пока последний побежденный не умрет – будет думать о реванше, будоражить призраков, готовить восстания…
А кто будет побежден, иллюзий уже не оставалось.
…Непонятно как в неудобной паровозной будке, под стук колес да среди дня Андрей заснул.
***
– А?..
– Говорю: приехали. Волноваха.
Андрей протер глаза. Удивительно: такой короткий сон, а усталость отступила.
Над станцией висел тяжелый и густой дым. Что-то за ней то и дело взрывалось. Здесь некогда была артиллерийская база Вооруженных сил Юга России, и, возможно, именно она сейчас шла дымом…
На перроне встречали – без цветов, без оркестра и даже с неким неудовольствием: принесло же кого-то…
– Переводите стрелку на Токмак… – приказал Андрей.
– Воевать с Махно идете?..
– Что?..
– Что слышали. В Розовке – махновцы.
– Это далеко?..
– Верст сорок по прямой.
Да что же это такое? Донецкий бассейна держал Андрея цепко, словно в паутине.
Прорваться? Махновцы, насколько знал Андрей, не шибко привязывались к железнодорожному полотну, предпочитая быстрые рейды по пересеченной местности. Но уверенности уже не было. Фортуна, похоже, поворачивалась к Андрею кормой…
Но следующая фраза вовсе добила Андрея:
– Нестор Иваныч к Мариуполю подбирается. Може уже и взял…
Из фразы можно было сделать два вывода. Первый: бронепоезд уже зажат на малом участке без шансов выбраться. Второй: на станции Махно чтут и уважают, величают по имени-отчеству, и как только бронепоезд тронется – наверняка сообщат ему, куда именно пошли составы. Значит, на запад нельзя. На север тоже – там большевики. Только на Мариуполь. А там «Волхву» и конец…
Как раз в Тьмутаракани, – подумал Андрей. – У Мстислава…
А дальше… Как, кстати, что казачки прихватили лошадей. Нет, тревоги не было. Андрей не сомневался, что прорваться удастся. Может быть не всем, но ему уж точно повзет…
Но сколько он будет в этом котле? Надо спасать Аккум – все равно в этой стране устоять не шансов. А у англичан будет время подготовить вполне приличную эвакуацию с транспортами, с канонерскими лодками или что у них еще там имеется…
Андрей удалился в штабной вагон. Настроил передатчик. Размял запястье будто сотворил какой-то мистический знак. Отбил первую телеграмму:
COLONEL DANILIN CALLING HMS URIEL
Не надо было паролей, отзывов. Самая его фамилия и есть пароль. По ответу он поймет с кем говорит…
Аппарат молчал. Так и должно было быть…
Было быть, было быть… – стучало в мозгу. – Дурацкая фраза. Полностью дурацкая. Надо ее изменить, вычернить…
Внезапно по ленте ударил рычаг, оттиснув букву. Потом еще один, и еще. Буквы складывались в слова. Андрей принялся читать ленту.
КАКАЯ РАННЯЯ НЫНЧЕ ОСЕНЬ ТЧК РАД ВАС СЛЫШАТЬ ТЧК ВЫ ГДЕ ВОПР ЗН
По телеграфическому «почерку» было видно – за ключ сел сам Джерри.
Стоило бы сразу перейти к делу: тогда бы, может быть, вся история мира сложилась иначе: Аккум бы эвакуировали куда-то, положим в Австралию, а Андрей со своим отрядом успел бы прорваться к Ростову.
Но Андрей из соображений вежливости ответил:
ВОЛНОВАХА ТЧК СЕВЕРУ МАРИУПОЛЬ ВЕРСТ СОРОК ТЧК ПОПАЛ В ОКРУЖЕНИЕ ТЧК
На том конце невидимой радиолинии замолчали, видимо по карте проверяя, где это.
Молчание продолжалось долго, Андрей уже было собрался начать свою просьбу о Белых Песках, но аппарат ожил:
ПОЛКОВНИК ДАНИЛИН ПОДЛЕЖИТ ЭВАКУАЦИИ ТЧК ЗА ВАМИ БУДЕТ ВЫСЛАН САМОЛЕТ ТЧК
Там, на борту эсминца еще принимали решения… Кем все же был Джерри, если так легко распоряжался имуществом Британской Империи?..
Но Андрею было не до того. Он кратко задумался и отбил ответное сообщение:
ПОЛКОВНИК ДАНИЛИН РАЗДЕЛИТ СУДЬБУ СВОЕГО ОТРЯДА ТЧК
Казалось кратко и понятно. Но там, будто не поняли.
ЗА ВАМИ БУДЕТ ВЫСЛАН САМОЛЕТ ТЧК
И когда Данилин хотел снова повторить, что отряд он не покинет, состоялся краткий телеграфный диалог:
СКОЛЬКО ВАС ВОПР ЗНК
ПЯТЬДЕСЯТ ТЧК
НАЗОВИТЕ САМУЮ ВОСТОЧНУЮ ТОЧКУ ЗПТ КОТОРУЮ МОЖЕТЕ ДОСТИЧЬ ТЧК
Андрей выглянул в окно, увидел на перроне одного путейца, спросил:
– Эй, любезнейший, какая станция перед Мариуполем последняя?
– Известно какая… Сортировка ихняя, Сартаны…
Через минуту это стало частью сообщения.
Из Новороссийска передали:
САМОЛЕТ БУДЕТ ЖДАТЬ ДО ЧЕТЫРЕХ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ ТЧК РАЗ В ПОЛЧАСА ВАМ СИГНАЛ БЕЛОЙ РАКЕТОЙ ТЧК МЫ ВЫТАЩИМ ВАС ТЧК СЛОВО ДЖЕНТЕЛЬМЕНА ТЧК ВАШ ДЖЕРРИ ТЧК
Сеанс связи был окончен.
Андрей собрал телеграфные ленты, скомкал и бросил их в ведро.
Выглянул в окно: за станцией догорало краткое уже совсем зимнее солнце. Верно, отъезд стоило отложить до утра: в темноте сейчас ездить неуверенно. А если выступить с первыми лучами солнца, времени будет предостаточно. Даже если путь разрушен сразу за Волновахой, можно пересесть на лошадей – аллюр два креста и за часов шесть-семь – на месте… Стоило, конечно, путейцев взять под охрану до утра, дабы не сообщили чего Нестору Иванычу… И аппарат телеграфный им надо разбить… Жалко, конечно, но себя жальче… И выставить сегодня двойные посты. Ничего, казачки потерпят… Особенно, если сказать, что завтра они будут на Кубани.
Но прежде чем отправиться отдавать приказы на ночь, Андрей перестроил передатчик на другую волну и отбил еще одну телеграмму:
ЖДИТЕ ТЧК Я УЖЕ В ПУТИ К ВАМ ТЧК ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ БУДУ ТЧК
И выключил передатчик.
Попытка прорываТронулись в рассеивающихся сумерках, выехали в зимний туман.
Путейцев заперли в комнате – по всем признакам они не должны были успеть предупредить уважаемого Нестора Ивановича.
Но уже около Мариуполя, не то под Кальчиком, не то под Каранью справа ударила трехдюймовка. Успела сделать три выстрела: первый отлетел горохом от бронированного борта «Волхва», третий поджег крышу на «столыпинском» вагоне с лошадьми, но казаки сбили пламя даже не останавливая «вспомогач». А вот второй снаряд попал в штабной вагон. Убил денщика и разбил в щепу радиопередатчик – словно отомстил за расколоченный телеграфный аппарат в Волновахе.
Ближе к полудню подошли к Сартаны. Судя по карте город, был совсем рядом, может быть, вот с тех холмов можно было рассмотреть если не крыши домов, то трубы находящегося в предместье «Никополя-Провиданса».
Где-то на юге переругивалось две артбатареи: возможно, город снова переходил из рук в руки.
Но далее дороги бронепоезду не было: у выходного семафора поперек рельс лежал перевернутый паровоз. Убрать его, заменить полотно – недолгое дело, на полдня работы. Но вот его в распоряжении отряда не было. Да и какой смысл?
Андрей распорядился снять замки и прицелы с орудий, пулеметы, велел подготовить состав к подрыву. Подошел к радиостанции: нет, решительно ничего с ней уже не сделать.
Бронепоезд стал на запасный путь. В двенадцать Андрей осмотрелся вокруг, ожидая увидеть белую ракету. Но ее не было. Значит, самолет еще не прибыл.
Казаки дремали в залах ожидания, Андрей прохаживался по перрону, глядел на карманные часы, на циферблат, висящий над кассой – стрелки на нем давно замерли.
На лавочке у мастерской сидел одноногий путеец. Он курил трубку, вырезанную из кукурузного початка. Казаки с бронепоезда отсыпали ему махорки, поэтому с прибывшими он был без меры любезен.
– Э, как садять! Как садять! – кивнул он в сторону канонады.
– За город сражаются?
– Да то навряд. Город третьего дня Махно взял. Это корабли с моря по гавани и бирже лупят. А махновцы, вишь, отстреливаются.
Выходило, дороги не было не только вперед, но и назад.
Андрей вышел из здания вокзала, прошелся по улицам поселка, рассмотрел поля вокруг него. Вот это, пожалуй, можно хоть сейчас использовать как летное поле. Вот сейчас с юго-востока прилетит самолет, а он, Андрей, укажет ему место… Потом короткий отдых, и снова путь, Аккум и окончательное бегство – эвакуация… Надо бежать из этой страны, с этой планеты…
Но самолета не было.
Что было в телеграмме? Самолет должен был вылететь с рассветом, сюда он прилетел бы тогда ну пусть в одиннадцать дня – даже до полудня. Джерри обещал, что ожидать будет до четырех… Меж тем – уже начало второго, а самолета все нет.
Что с ним стало? Не смог вылететь? Потерпел катастрофу? Сбили над морем?..
И ведь уже никак не связаться с Новороссийском…
Время шло дальше, начало даже смеркаться.
Андрей торопливо посмотрел на часы. Неужели обманули? Неужели мир настолько плох, что и слово джентльмена ничего не значит.
В зале ожидания затопили печь. Андрей присел около нее.
– Зря вы, Ваше Высокоблагородие… – проговорил сидящий тут же урядник.
– Что зря?.. – удивился Андрей.
– Зря ото вы казали, чтоб усех забирали. Ежели бы только нас – так може за вами бы и прислали аэроплан. А за всеми – хлопот много.
Откуда они знают?.. Ах да, телеграммы он выбросил в ведро.
Сумерки сгущались.
Андрей вышел на порог. И тут раздался гул моторов.
– Летят! Летят! – воскликнул Андрей. – Вот, а вы не верили!
Набирая высоту, над станцией пролетел самолет. Был он огромен: в него бы поместился не только экипаж «Волхва» и «вспомогоча», но и, верно, часть вооружений. На крыльях ясно был виден британский трехцветный круг.
Андрей махал рукам, стрелял из пистолета. Выбежавшие из здания казаки устроили еще больший шум. Но все было тщетно. Над примеченным Андреем полем аэроплан развернулся на юго-восток, и через несколько минут превратился в едва заметную точку.
– Ишь ты! – зевнул путеец. – С Сартаны пошел…
– С Сартаны? – удивленно воскликнул Андрей.
Полковник поднял голову. На здании станции совершенно ясно было видно надпись: «Сартаны». Но путеец не сдавался.
– Ага. С Сартаны…
– А это что? Что, я вас спрашиваю?..
– Да не кипятитесь, ваш-бродие… Энто у нас «Сартаны», а туда далее, верст за пять-семь есть еще «Сартана». Чтоб не путать нас еще именуют «Мариуполь-Сортировочным». Так и на картах пишуть: «Мариуполь-Сортир.» а махонькими буковками – Сартаны.
Андрей застонал: ну конечно же, откуда британцам знать о таких тонкостях. Они увидели на карте «Сартана», отправились к нему, а то, что мелкими буквами написано – не читали. Да кто же читает эти мелкие буквы, тем более на чужом языке? Всего одна буква, а такой эффект.
Англичане летели за сотни верст, с риском для жизни и техники сажали тяжелый аэроплан на неизвестное поле. Случись с ними что – и помощи ждать неоткуда, они чужаки в чужой стране. Может, они спрашивали про отряд, который должен подойти, про железную дорогу. Но их, верно, не понимали. А если и понимали, то потешались, принимали за безумцев…
Была слабая надежда, что аэроплан появятся на следующий день. Ночь провели полусонную, ожидая подвоха от каждого шороха. С рассветом подорвали «Волхва» и вспомогательный поезд. Машинисты сказали, что они, пожалуй, останутся и попросили паровозы не взрывать. Андрей подумал и согласился, ответно попросив об услуге.
Сели на лошадей, тронулись в направлении, указанном одноногом путейцем… Через полчаса были в Сартане. У местных мальчишек легко узнали про аэроплан, про поле, где он сел. Нашли костер, возле которого грелись пилоты, упаковку от ракет. Эх, если бы ракеты были бы, к примеру, красные… А ты попробуй белую ракету разглядеть за семь верст.
Самолет ждали до двух после полудни. Его, конечно же, не было.
– А може он сегодня нас там дожидается? – спроси урядник, и указал за спину, туда, откуда они только прибыли.
– Нет, я на станции попросил дать гудок, если что… Да и мы бы увидели, если бы он подлетал…
Может в Новороссийске непогода, штормовой фронт и взлететь нет никакой возможности, может быть, аэроплан появится завтра, – шептала робким голосом надежда. Но Андрей не верил ей, обманщице. Ведь неспроста греки поместили ее в ящик Пандоры, среди напастей, причем напастей наиковарнейших. Данилин чувствовал, что все иначе: самолета более не будет. Он и его отряд записан если не в разряд погибших, то в число пропавших без вести.
Оставалось надеяться только на себя.
– Собираемся, – распорядился он. – Уходим. Прорываемся к Ростову… Там должны быть наши.
Уверенности в этом не имелось.
***
По пути свернули к Таганрогу – он тоже оказался занят большевиками.
У Ростова-на-Дону творилось вовсе нечто невообразимое: сюда стягивали войска обе стороны. Целыми днями напролет гудела артиллерия. Большевики пытались его взять с тем же остервенением, с коим пару лет назад добровольцы штурмовали Царицын.
Этот город был дверью на Кубань, на Северный Кавказ, и если вышибить ее, то для одной стороны дело будет сделанным, а для другой – конченным.
…Отряд проехал вдоль путей, на которых действительно стояли брошенные и разбитые бронепоезда. Походили они грозных Левиафанов отторгнутых морем и погибших на берегу.
Казалось реальны и почти возможным в военной неразберихе смешаться с наступающими частями, перейти линию фронта, выйти к своим. Но неизменно отряд Данилина налетал на разъезды, которые требовали документы, на крупные красноармейские части. Одних – выбивали, от других – отходили. Но однажды чуть не налетели на красный бронедивизион, уйти от которого шансов было бы мало. Но пронесло – укрылись в буераке.
Андрей надеялся на свою удачливость, но она, верно, ушла на покой. И последней крохой ее милости была та невстреча с бронеавтомобилями.
Казаки злились, кляли свою судьбу. Злился и Андрей, но делал это молча. Как же это так выходит: на своей земле, которую он защищал, во благо которой он служил – он чужой, прячется как преступник.
Плутали по степи, ночевали на хуторах, порой занимали мелкие деревушки. Налетали на обозы, резали охрану. Пленных не брали. Андрей попытался было вакханалию остановить. Но казаки резко воспротивились: это война или пансион благородных девиц? Лишь иногда Данилин проявлял остатки своей власти и отпускал ну уж откровенно мальчишек, которые верили в эту чушь про всеобщее счастье и равенство и шли на фронт за романтикой, но получали, как правило, пулю или того проще – сабельный удар.
– Здря вы это, Ваше высокоблагородие… – корили его казаки. – Из волчат волки вырастут, никак не иначе. И давить их надоть, пока они силы не имеють.
– Все верно, – отвечал Андрей. – Я знаю, чего делаю… Они ведь на фронт шли наслушавшись сказок, какие мы зверье. А тут отпустили за здорово живешь. Зверье так не поступает… Вот им пища, так сказать, для размышлений…
Но кого он этим хотел обмануть? Только себя…
На холоде было как-то не до гуманизма, не до высоких мыслей. Хотелось банально согреться, выжить. Они обрастали бородой, дичали и зверели.
Здесь был совершенно лютый холод, кажется так Андрей не мерз и на Чукотке. Как безумно давно это было…
***
Утром, отоспавшись в теплой крестьянской хате, Андрей попросил горячей воды, принялся бриться.
Из осколка зеркала на него смотрел может быть еще небезвозвратно постаревший раньше своих лет мужчина.
Вчера селяне были перепуганы ночными гостями, но успокоились, после того как Андрей расплатился за корм и кров не распиской, не деньгами ВСЮР, а валютой Британской империи. В углу комнатушки слепая бабушка учила своего внука слову Божьему:
– И пошел он по воде, аки по суху…
Голос у нее был противный, под стать внешности. Как есть карга, ведьма из сказок. И голос, будто кто по тарелке ножом скребет.
– Ба! – нетерпеливо перебивал внук. – А как же было, когда воды расступились?
– То в другом месте, – скрежетала бабка. – То когда из египетского плена бежали…
Разогретые мозги в тепле мозги работали быстрее. И в самом деле: «по воде аки по суху» из плена не египетского, а красного. Морозы нынче знатные, море, верно, промерзло так, что броневик выдержит, не то что конный отряд. И ежели идти не к Дону, а наоборот, вернутся к Мариуполю и по льду пойти. Сколько там верст до того берега? Пятьдесят? Семьдесят?.. Да за ночь пройти можно… И как можно было до такого пустяка ранее не додуматься! И казачки – молодцы, не подсказали.
Решено, на запад, на запад…
***
…На второй день повернули к югу. Шли берегом реки, обходя неудобные места по льду. Тот был крепок, заморожен на совесть…
У Андрея болела голова: он страдал от избытка дурных мыслей. Ведь на море лед становится позже, чем на реках. К тому же он слабее ввиду солености воды. Но с другой-то стороны – Азовское море сравнительно пресное, может, пронесет.
В задумчивости Андрей нагнулся к шее лошади, поправляя суголовный ремень узды.
Это и спасло ему жизнь.
Пулеметы взрезали воздух, дробно защелкали винтовки.
Кого-то убило сразу, кого-то ранило, смело пулей с лошади. Люди кричали, кружили по окровавленному льду. И умирали. Андрей соскользнул с лошади, метнулся к берегу, залег за корягой и стал посылать пулю за пулей. Сшиб какого-то любопытного, но из-за бронелиста по-прежнему деловито плевался пулемет.
«Не прорвались, – стучало в голове. – Все-таки не прорвались»…
Здесь, в низине, они были, верно, как на ладони. Оставался один ничтожный шанс – подняться, попытаться сшибить большевиков с бугра, может быть – захватить пулемет.
Андрей поднялся в полный рост, выдохнул:
– Впер-е-о-о-о-д!
Рванул сам, за ним встали казаки. Поднялись не все, из тех, кто все же встал, нескольких тут же убило. Удивительно: во всем бою Андрей не получил ни царапины, хотя и прострелили полу шинели, да винтовку разбило, едва он сделал два шага. Ее полковник отбросил в сторону, выдернул из кобуры пистолет, пошел вверх…
– Впер-е-о-о-о-д!
Где-то посереди пути обернулся, и едва не превратился в соляной столб: все, кто восстал за ним – полегли. Тех, кто не пошел – методично расстреливали сверху.
Теперь Андрей залег за огромным камнем, стал отстреливаться из-за него. Отстрелял обойму, вторую, вложил третью – последнюю.
– Эй! – кричали с бугра. – Ваше благородие, сдавайся! Кончилось ваше время!
Ага… Да сейчас… Надо умереть, – легла в голове холодная и прямая мысль. – Большевики все одно не помилуют, пристрелят. И хорошо, коли, расстреляют сразу, без пыток.
Стал считать отстрелянные патроны: было семь, а стало пять…
Жаль, Алену не увидит… Не узнает она что муж ее погиб…
Четыре…
Прости, Алена… Прости дурака этакого… Я отпускаю тебя, освобождаю от данных мне клятв.
Три…
Береги детей. Хорошо бы, чтоб ты нашла им другого отца.
Два…
Джерри… Он поможет… Может вы поженитесь – он хороший человек…
Один…
Андрей приложил к своему виску горячий ствол, нажал на спуск. Боек ударил по капсюлю, но ничего не произошло. Последний патрон, припасенный для себя, дал осечку.
Данилин огляделся. Вот в двух саженях от Андрея лежал урядник. Его рука по-прежнему сжимала винтовку. В ней, наверняка есть патроны. Одного должно хватить…
Данилин бросился вниз, но винтовку не схватил, а поскользнулся на окровавленном камне, упал и покатился вниз.
Глядя на него красноармейцы смеялись, стреляли – но мазали.
…Он скатился до самого льда, где сильно, с размаха ударился головой.
…Мир померк.
