Текст книги "Литерный эшелон"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

Эсминец «Уриил»

На гражданской войне, как водится, убивали. Все больше доставалось пехтуре: ее крошила в капусту кавалерия, снарядами засыпала артиллерия, противник-пехотинец тоже добавлял хлопот. В отместку солдаты косили кавалеристов из пулеметов, брали на штыки обслугу у орудий.

Немного больше везло экипажам бронепоездов: даже в обшитом шпалами вагоне враг тебя не видел, пикой казак достать не мог. Случись какая-то коллизия, с четверть часа за броней можно было отсидеться, пока на фронте остановка переменится. А не переменится – что ж, все мы смертны…

Кроме Пельцмана, из экипажа «Волхва» выбыло пять человек – двоих разорвало удачно пущенным большевицким снарядом, троих ранило. Одного укоротило снарядом – оторвало ногу. Андрей его комиссовал подчистую и отправил в Аккум домой. Еще двое было ранено легко, и теперь они находились в госпитале на излечении.

Пришлось сменить машиниста и кочегара – их по военной мобилизации приставили из какого-то депо.

После двух месяцев боев Андрей отвел «Волхва» в тыл: следовало, залатать пробоины, сменить одно разбитое орудие, промыть котел на локомотиве: за время боев воду набирали из сотни колодцев, а то и вовсе черпали из реки, пропуская через мелкий дуршлаг. Водоросли и мелкие твари отсеивались, но такая уж вода приазовская, что раз ее прокипяти и известняк выпадет…

Вместо раздолбанной трехдюймовки, привезенной из Белых Песков, на переднюю платформу поставили морское семидесятипятимиллиметровое орудие, снятое с какого-то корабля.

Деревянную башенку и барбет разобрали, вместо них сделав все из металла. Инженер, ведущий модернизацией, заявил, что соединение листов клепкой – вчерашний день, ибо при попадании снарядов заклепки разрушаются, вылетают и калечат почище осколков. Листы стали варить электрической сваркой.

Процесс заинтересовал Андрея, он с любопытством разглядывал дрожащий электрический свет, струи горячего металла. И на следующий день жестоко болел глазами, но получив жестокий урок, интерес не потерял. На следующий день в обеденный перерыв, когда аппарат был оставлен, попробовал варить сам. В этом было что-то от волшебства: куски металла под огненной дугой превращались в одно целое. Господин полковник, не страшась уронить честь мундира, увлеченно выполнял черную работу, глотая дымы флюсовых испарений.

Рабочие дивились, но от помощи не отказывались, разрешая Данилину варить неответственные стыки, с гордостью поучали:

– Вы, ваше благородие, за дугой следите… Шлак со шва выгоняйте. Вот так! Ай-да хорошо! Все бы офицеры были такими – так ведь и революции бы никакой не понадобилось!

Дальше – больше: в поисках материала для газеты, на завод заглянул журналист ростовской газеты. Знаменитого аса, славного командира застал в рабочей одежде, в сварочной маске, чем был крайне поражен. И вместо «подвала» второй страницы, его статья о небывалом единении рабочих и офицеров попала на первую страницу газеты.

***

К рейду Таганрога подошел английский эсминец. Был он совершенно нов: в коридорах и каютах еще пахло свежей краской. Это был один из тех эсминцев, которые проектировались, заказывались, строились еще во время боевых действий, но повоевать не успели, и теперь плавали по мирным морям.

Машины исправно глотали нефть, преобразуя ее в движение, гладкий корпус, еще не обросший ракушками.

В водах отражался тактический номер эсминца, но на берегу уже знали сообщенное ранее по радио название корабля: HMS «Uriel».

…Крейсер «Уриил» сразу по окончанию войны был выведен из состава флота, но отправлен не в резерв, а в разделку. Уже без обычного экипажа ранним весенним утром его буксиром отвели словно на казнь к разделочному стапелю. Но хорошее имя с хорошим же небесным покровителем оказалось востребованным: ведь корабль, пройдя всю войну, скончался, можно сказать, в своей постели. За сим кораблю была предоставлена возможность умереть и снова воскреснуть, но в другом обличье.

К эсминцу с «Union Jack» подошел паровой катер уже с Андреевским флагом, принял на борт делегацию, после чего отвалил, направился к берегу. На причале их уже ждало авто. Перед главой миссии – английским генералом, услужливо открыли дверцу. Его спутники тоже заняли места в салоне.

Лишь один офицер имел будто бы свои дела. Когда авто уехало, он подошел к портовым грузчикам, о чем-то спросил их. Те долго и подробно объясняли.

***

По лестнице застучали ботинки.

Андрей повернулся, но меж колонн уловил лишь силуэт, одетый в непривычную униформу. Человек шел уверенно, но по звуку шагов полковник понял – чужой.

– Кто пустил?.. – возмутился Андрей как можно громче. – Бардак, а не завод! Почему посторонние на заводе?.. Где охрана?

И на всякий случай открыл кобуру с пистолетом.

Но «посторонний» уже вышел на светлое место.

– Джерри! Сукин ты кот!

– Андрей Михайлович?..

В самом деле, за полтора года Данилин отвык от английской униформы, даже от звука хороших, подбитых ботинок. Обменялись рукопожатиями, после – обнялись по-братский, а Андрей даже поцеловал по старому русскому обычаю.

Поцелуй Джерри смутил.

– Какими судьбами? Как вы меня нашли?..

Джерри протянул газету недельной давности.

– Небывалая удача: передали со встречного корабля. Иначе бы мне пришлось долго вас искать: Алена говорила, что вы командир бронепоезда, но ни названия, ни где вы сражаетесь – не знала.

– К чему ей это знать?..

– И то верно. С прибытием, Джерри. Что-то вы уж сильно налегке… Где ваши вещи?.. уже в гостинице?

– На корабле. Я там буду жить. Мы англичане, мы рождены на острове и море – наш дом. Скажите лучше, вы меня можете угостить обедом?.. Наш кок, вероятно до того как попал во флот, в больших котлах варил только асфальт. В здравом уме такое есть невозможно.

– Простите, конечно же!..

Обедали в трактире неподалеку.

Украинская кухня Джерри понравилась: по обилию специй и приправ она напоминала какую-то восточную. Англичанин от незнания бросил в рот целый стручок красного горячего перца. Жар пришлось тут же заедать борщом со сметаной.

После этого на провиант, помещенный на стол, Джерри стал смотреть с уважением и с опаской.

Как водится, выпили за встречу – в штоф безусловно была налита не казенная водка, а самогон, что было еще лучше.

После – поговорили:

– Я пытался с вами связаться, – начал Андрей, но ваша частота молчала.

– Я сменил частоту и позывной, когда уехал из Петербурга. Дом я ваш, простите, но не уберег. У вас там фабрика какая-то была рядом, вот они и захватили. Я перед отъездом из Петрограда заходил. Скученность невероятная: семей десять верно там живет.

– Да Бог с ним, с домом… Рассказывайте что да как! Вы были в Лондоне? Видели Алену с детьми? Как они там?..

Джерри кивнул, и из-за пазухи вынул пакеты с письмами – одно предназначалось Андрею, другое – его тестю.

– Как у вас тут дела, рассказывайте…

– А у нас тут война, как вы могли заметить, революция. А я почти контрреволюционер…

– Почему почти?..

– Считаю, что стоило бы нам остановиться на февральской революции. Так что я полуреволюционер-полуреакционер…

– А большевики вам не нравятся? Почему?..

Андрей горько вздохнул:

– Знаете эту старенькую сказку, про воду из следа козлиного копытца?

– Не пей водицы, козленочком станешь?..

– Именно. У меня такое чувство, что большевики открыли источник с той самой водой, и народ превращается в козлов… И знаете, у меня еще такое чувство, что они победят, потому как не брезгуют средствами… Как бывало во времена старые и почти добрые. Ах, какие смешные были народовольцы, бомбисты – с пироксилиновыми шашками. Бомбы бросали под царские кареты, а те, заметьте – из дерева были. Теперь – гранаты, снаряды, расстрелы из пулеметов. Вожди ездят в блиндированных авто и поездах. Куда катится мир? Давайте выпьем…

– Снова за встречу?..

– Нет, с горя…

Выпили.

– Да не волнуйтесь вы так. Все они временные. Романовы у вас сколько лет были?

– Триста с лишним…

– Вот видите, тоже временное… И большевики не навсегда. Даже если сейчас они выиграют – лет двадцать пройдет, может пятьдесят, семьдесят и уйдут они во прах. И ваши дети вернутся сюда как победители.

– Если им будет откуда возвращаться… Большевики хотят революцию мировую.

– Мало ли они чего хотят. Мы их остановим здесь… Русский с британцем – братья навек!

– А я слышал, что у вас слишком много братьев в последнее время появилось. Вы грузинам помогаете… И еще другим…

– Русские, конечно, наши друзья. Но друзья, прошу заметить не единственные. И мы не хотим из-за хорошего друга ссориться со всеми остальными друзьями. Мы – победители. Конечно, с нами все ищут дружбы…

Андрей задумался:

– У меня к вам будет просьба…

– Говорите, я сделаю…

– Вы даже не спрашиваете, какая.

– Вы бы не стали просить у меня чего-то невозможного. Ведь так?

– Так…

Андрей стал говорить – объяснение заняло у него не более двух минут. Джерри тут же кивнул:

– Это не трудно устроить. Первым же кораблем… Только скажите, он как-то связан с вашей тайной?

Андрей покачал головой.

– Нет, но вы меня крайне обяжете, если… Впрочем, я и без того вам обязан…

– Бросьте, какие между нами счеты.

***

В честь прибывшего генерала устроили торжественный совместный парад: английская рота и русские полки прошли парадом по центральной улице, затем устроили учения. Русские солдаты смело шли на вероятного противника, мчались казаки, строчили пулеметы на медленно движущихся броневиках. Появился «Волхв», занял позицию, дал бортовой залп. Стреляли холостыми, поэтому – более звучно, громко.

Англичане проявили ответную любезность: на борту «Уриила» устроили званый обед с морскими стрельбами. Показали новинку: над гаванью пронесся самолет, сбросил в воду сигарообразный предмет, и через некоторое время старая угольная баржа, изображавшая вражеский корабль переломилась взрывом и ушла на дно.

– Грандиозно! – аплодировал Джерри. – Новый вид авиации – торпедоносцы!

– Забавно, – согласился Андрей. – Почти как мы три года назад в Данциге.

Посетили и британский аэродром, разбитый под городом. Генералы жали руку летчику, расправившемуся с баржей, Андрей осмотрел британский самолет – он оказался получше старого «Сикорского». Но чему удивляться – время-то идет?..

Но особенно Андрею понравился «Хендли-Пейдж»: был он даже больше четырехмоторных самолетов Сикорского. Сопровождающий на хорошем русском пояснил:

– Мистер Сикорский безусловно войдет в историю, как основатель многомоторной авиации, но только в Британской империи эта идея получила расцвет! Вот сколько бомбардировщиков построил Сикорский?

– Штук сто… – ответил Андрей, но уверенности в его голосе не было.

– Ну вот! А мы построили полтысячи, хотя и начали позже. И больше построим. Представьте себе налет на город: тысячи бомбардировщиков, каждый несет две тысячи фунтов бомб!

Накрапывал холодный дождик…

***

Через неделю «Уриил» поднял якоря и отправился прочь из остывающего Азовского моря с визитом в другие города. Перед отплытием на борт переправили Илью – осунувшегося, постаревшего, еще не отошедшего от ранения.

Но выходило, что он все же увидит град Иерусалим, землю обетованную.

Локомотив «Волхва» поднял пары и ушел в соответствии с новым приказом, и уже через два дня дрался на фронте. Раньше воевали на территории Всевеликого Воинства Донского, где большевики если и были, то не закрепились, вдоволь ненаруководившись. Но по мере наступления на север слухи обретали полноту, ясность, превращаясь в были. Да и большевики тут были уже иные, матерые.

Сперва донесли, что Николая расстреляли не просто так, а вместе с детьми – дочерями и малолетним сыном. Николая и особенно его жену многие не любили, то детей-то по что стрелять?.. После в одной деревушке обнаружили расстрелянные иконы – их во время большевицкой власти вынесли из храмов. Оклады ободрали и вывезли, а сами иконы пользовали вместо мишеней при обучении новобранцев.

Когда большевиков выбили, крестьяне пожали плечами и иконы вернули в церквушку, которая с того момента и до сноса через двадцать лет именовался храмом Христа Расстрелянного.

Еще в одном городишке контрразведчики вскрыли свежую могилу, откуда извлекли изувеченные трупы людей. Пришедшим словно на экскурсию казакам бравые офицеры объясняли, что это запытанные до смерти узники здешней «чеки». Казаки дивились жестокости, но контрразведчикам не особо не верили: на мертвецах не написано, кто их убил, да и контрразведку не любили вообще: сидят по тылам, рожи наели, а форма у них наилучшая…

Но скоро с жестокостью пришлось столкнуться лично: экипаж морского «вспомогоча» чинил взорванную стрелку за городом, попал под налет красного отряда и в полном составе убыл в плен. Тут же, по горячим следам организовали контрудар дабы отбить пленных – в состав летучей группы вошли и «охотники» с «Волхва».

Красный отряд обнаружили и даже разгромили, но пленных на этом свете не застали – их привязали к забору. На них красноармейцы, дабы быстрей привыкнуть к крови, отрабатывали штыковые удары.

Моряки переглянулись с казаками, и, поняв друг друга без слов, пошли к пленным уж красным. Казаки зарубили всех. Жестокость была будто мотивированной, но бессмысленной, не оправданной ни на едином суде, тем более Страшном.

Андрей сделал казакам внушение, которое они не поняли:

– Но ведь большевики наших расстреливают…

– Чужая подлость вашу личную никак не оправдывает. Пусть Джек-Потрошитель трижды злодей и изувер, но это не дает вам право даже ударить невинного.

– Так в том-то и дело, что не невинные они. Кто-то приказ отдал, а кто-то его выполнил. Третьего не дано…

– Все равно, нельзя так – без суда…

Но кто его слушал?

Мельница

– Я брешу?.. Да вы че, мужики?.. Да я сам на том холме ехал. Холм, значит, едет, а мы по австриякам с него пуляем. Через их окопы прямиком, через колючую, значит, проволоку. О как!

Сидящие рядом заливисто смеялись. От других костров тоже стали подходить люди, послушать о чем тут так ладно брешут.

– А что ж вы на нем до Берлина не доехали?..

– У них, видать, карасин закончился!

Раздался новый взрыв смеха.

– Да увезли их в тыл на небесном корабле, – пояснял солдат. – Большущая такая гуттаперчевая колбаса.

– Кого увезли? Холмы-то?

– Да не! Те машины, что холмы двигали и увезли…

Павел смеялся со всеми, но иначе, спокойней. Надо было еще поговорить с солдатом, но наедине, без посторонних, может еще что-то припомнит. Хотя, конечно, вряд ли – не из тех он был, которые что-то знали. Но довольно ясно было: странное оружие, что сдвигало холмы, разрушало мосты… А тот случай, когда на двух верстах целый полк заблудился? В ином бы случае Павел бы отмахнулся бы от таких рассказов, но как только был упомянут дирижабль, напрягся, втянулся в разговор.

Нет, конечно откуда и куда они прилетели солдат не знал. Была при них охрана из тамошних, местных. С один даже пришлось годик повоевать. Но и бывшие охранники не знали о прибывших ровным счетом ничего. Ах, как жаль что тот дирижабль сгорел в осеннем Петроградском небе.

Павел это выяснил: даже ездил в Петроград, рассматривал, упавший в болота остов гиганта, поваленные взрывом деревья… Нет, никто не мог в той аварии выжить…

***

Приехав в Москву, Пашка тут же запросился прочь из перенесенной столицы. Город, конечно был красив… Но в нем он был еще более чувствовал себя чужим. Сначала Оспина отправили с продотрядом под Тулу. Командовала отрядом Александра Буш – пламенная коммунистка, отправленная за хлебом для рабочих Москвы. На первом же митинге когда один крестьянин не согласился с планом продразверстки, она выхватила маленький дамский револьвер и на глазах у всех убила селянина.

Прямо тут же Павла стошнило. Блевал долго, до полного очищения желудка сперва хлебом-черняшкой, которым перекусил дорогой, после кашей, съеденной еще в сумерках.

– Ишь… – прошипел кто-то из крестьян рядом. – Не идет в горло наш хлебушек…

И тут же с испугом взглянул в глаза Павла: не выдаст ли? Не застрелит?..

Павел не выдал, утерся…

Стошнило его не от вида смерти: на нее он вполне насмотрелся, ходил рядом, да и сам убивал. Удивила женская, практически немотивированная жестокость. В былые бы времена заспорил бы крестьянин с урядником – получил бы по мордасам, юшкой бы умылся, да и то вряд ли… А тут ведь… И ведь крестьянин не из кулаков, так дурачок-середнячок, на которых село-то и держится.

Будто их революция и должна была освободить, дать землю и прочие блага…

Павел попросился назад в Москву, его легко отпустили, сочтя человеком недостаточно твердым. Ехали назад в эшелоне с отобранным зерном. Валялись на мешках, от которых пахло ветром и солнцем. В вагоне еще был охранник при винтовке, молодой паренек, бывший гимназист.

Сочувствия убитому крестьянину Павел не нашел:

– Большевики вот говорят, де царизм закабалил крестьянство, и, мол, сейчас оно воспрянет, начнет расти в смысле духовном. Мол, еще лет десять-двадцать на сеновале будут читать Канта если не в оригинале, та в переводе. А я так думаю: не то что через десять, а и через сто мужик в своей массе останется ленив и Канту всегда предпочтет самогон. И ежели его штыком не подгонять, проку в нем не будет. Нужен ему новый хозяин, то есть мы!

В ту же неделю Оспин покинул Москву снова, уже воинским эшелоном отбыл на фронт. Под команду ему дали роту. Воевать Павлу нравилось – требовалось только выполнять приказы, стрелять по врагу, ходить в атаку, не дать убить себя.

Но вот ради чего воевали, Павел старался не задумываться. Ради того, чтоб вот так стрелять крестьян на все большей территории?

***

Пошел нехороший слух, что будто бы в тыл прорвались казаки, что идут по тылам, собирают трофеи, режут телеграфные провода, разбирают железнодорожные пути.

Может быть, и не было ничего: у страха глаза велики. Может, где-то бандиты шалят, провода ветром порвало, а железная дорога не работает потому что бардак кругом да пьянство. Но роте пришла команда: уйти с фронта, занять позиции у мостка над речкой.

До родного села Павла было всего ничего – может и стоило бы туда зайти, показаться односельчанам. Да чем хвастаться? Тем, что не убили, что командует на тридцатом году жизни – страшно подумать – аж ротой?.. Да и не помнят его уже наверное – десять лет не было… Пустое это…

По полевой дороге отправились к мосту.

Павел вдыхал жаркий воздух, смотрел по сторонам, впитывая украинскую красоту. Может, слухи про казаков вовсе не слухи, и его сегодня-завтра убьют, а он даже не надышался. Вдруг большевик что-то вспомнил: ну да, конечно… Бывал он тут…

– Погодите… Тут есть местечко… Заглянуть надо.

***

Мельница все также стояла поперек реки, чуть в стороне от дороги. Все также дорога к ней была укрыта от посторонних взглядов рощицей. Кто знает – найдет.

Павел знал.

Хозяин мельницы к старости стал глуховат: не слышал, как по гребле застучали ботинки. Все сидел у стола, черкая в амбарной книге. Револьвер дремал в ящике стола. Последнее, неспокойное время мельник его стал чаще вытаскивать, любовно чистил, смазывал…

Но в тот день к нему даже не притронулся.

Затем книгу закрыл, вышел на улицу, споткнулся о кота-крысобоя, выматерился, завернул за угол и налетел на красноармейцев.

– Салют, хозяин! – бросил их командир.

Мельник мгновенно насторожился: у этих людей было оружие, но не мешки с зерном. Значит, прибыли от них ждать не приходилось.

– Ты помнишь меня? – спросил красноармеец.

– Что-то не припомню, – ответствовал хозяин, хотя будто начал припоминать.

– Десять лет назад. Я работал у тебя. Три дня. Ты не расплатился.

– Я? Не помню за собой такое, чтоб не расплатился. Но если запамятовал – я расплачусь сейчас, с процентами, добрый человек.

Уловка не сработала. Павел зло улыбнулся.

– Осенью восьмого года я у тебя работал, помнишь? Ты меня сыщикам выдал, а я бежал?.. Помнишь? Помнишь, по глазам вижу… Ну, тогда чего тянуть-то…

В былые времена Павел мечтал об этой встрече, она ему даже снилась. Он думал, что убивать мельника будет долго, выстрелит в спину, может, перебьет позвоночник. И пока старик будет истекать жизнью, Павел скормит ему всю свою историю, начиная от детства, боя в гостинице «Лондон».

Но времени не было, историю рассказывать было как-то не с руки: слишком много посторонних. А вдруг история Павла – это тайна Республики?.. Мельник ее заберет в могилу, а остальные?

Без разговоров и затей, Павел всадил штык в живот мельника. Тот удивленно выпучил глаза, со штыка скользнул вниз и умер.

Живо обошли дом в поисках ненужного мертвому хозяину имущества. Взяли пару мешков муки, зерна, обнаружили так и не выстреливший револьвер. Нашли бутыль с самогоном, тут же решили ее если не выпить, то ополовинить. Разлили по чаркам – Павел не отказался. Был он зол: десять лет мечтал о мести, а она закончилась быстрее, чем за минуту.

Самогон выпил залпом. Закусить было нечем, потому занюхал пробегающим мимо котом. Обычно от котов ничем не пахнет. Но этот был исключением. Он него пахло мышами.

Тут же велел собираться – следовало спешить…

Собрались, стали переходить речку по плотине назад, и тут из кустов ударили винтовки. Сперва нестройно, немного: три-четыре выстрела, будто бы рота нарвалась на небольшой отряд. Залегли, принялись отстреливаться. Казалось – позиция идеальная для обороны. Дом, строения, простреливаемая полоса реки. Но через пять минут кто-то крикнул:

– Обходят!

Оказалось, сверху и снизу по течению реку переходили казаки. Их прорыв был не сплетней. Как-то они узнали об отряде на мельнице, и действовали по науке: связали лобовым боем, попытались обхватить с флангов.

– Отходим! На запад! Там за железкой наши должны быть!

Сам рванул первым, показал пример: казалось это страшным сном. Все тоже поле, что и десять лет назад, снова за ним гонятся, да что же это такое! Какие там должны быть наши? С чего бы вдруг?.. По привычке что ли крикнул, по старой памяти – в прошлый раз там был спасительный поезд…

Сейчас вместо подсолнечника на поле росла высокая кукуруза. Красноармейцы бежали через нее, за ними мчалась кавалерия, шашки рубили высокие стебли, но пехота будто успевала уворачиваться.

Павел выскочил на гребень полотна, залег за рельсами, принялся отстреливаться. И вдруг из-за поворота раздался гудок, ну а после появилась стальная махина красного бронепоезда со звездой и надписью «Спартак» на головном вагоне. Командир панцерника правильно оценил положение, открыв огонь из пулеметов, велел взять прицел повыше. Казалось – бой переломился, казаки кружили в кукурузе, спешивались, подавались назад к реке.

И тут шарахнуло!

Снаряд пролетел над полем, врезался в головную башню «Спартака», заклинил ее. На гребень полотна по другому пути поднимался другой бронепоезд – над тепловозом развивался российский республиканский флаг, на борту читалось: «ВОЛХВЪ»…

Полотно было двухпутным, «Волхв» наступал по левому, по правому начал пятится «Спартак»… Получалось, что оба бронепоезда находились на «неправильном» пути.

– Отходим! Отходим, ребята!

Павел побежал к предохранительной платформе красного бронепоезда, запрыгнул в нее, залег, выстрелил в головную башню «Волхва». Но пуля звякнула о щиток, отскочила куда-то в кукурузу. Андрей пригнулся на мгновение и снова принялся разглядывать поезд противника. Вернее одного человека.

Андрей узнал этого человека, хотя они ранее никогда не встречались. Его надо было убить. Убить, не считаясь с потерями.

– Синий флаг… – скомандовал Данилин.

Маленький флаг поднялся над орудийной башенкой. Машинист почесал затылок, сверился с таблицей, и дал рычаг от себя – полный ход. Колеса завращались быстрее.

– Осколочным… С перелетом… Огонь…

«Спартак» отходил. Вот он прошел через переезд, через минуту там был «Волхв».

– Господин полковник! Рельсы! – крикнул наводчик.

– Черный флаг!.. Огонь по первой платформе большевиков! Огонь шрапнелью!

Заскрипели тормоза, машинист дал контрпар. Колеса локомотива, высекая искры, противно заскребли рельсы. Но это не помогло: первая платформа вылетела на гравий, сошла с рельс. «Волхв» запнулся, остановился.

«Спартак» же скрылся за поворотом.

Андрей спрыгнул на землю, обошел бронепоезд. Реальность свинцовой перчаткой била под дых: застряли тут, пожалуй, надолго.

Около Данилина зацокали копыта. Андрей обернулся – рядом кружил есаул на вороном коне.

– Ваше высокоблагородие! Примите наше спасибочки! Ежели не вы, покрошили б нас красные! За нами должок, вас и ваш экипаж… Айда в ресторан!

– Какая сволочь разобрала рельсы?..– спросил Андрей обращаясь скорее к себе.

Но ответ получил:

– Да мы и разобрали! – с непосредственностью ответил казак.

– Но зачем?!

– Дык если бы красные пустили панцерник, он бы слетел с рельс.

– А вот если бы наш бронепоезд, мы бы пошли?..

– На этот случай вы второй путь не трогали. Не серчайте, господин полковник, я ж не виноват, что вы не по тому пути пошли.

Андрей кивнул: как бы то ни было, есаул был прав. Сами себя и перехитрили.

– Ну, так что, айда в ресторан?.. Я наливаю! Выпьем по такой радости…

– Разве что только с горя…

– А это уже ваше дело, с чего вам пить…