Текст книги "Литерный эшелон"
Автор книги: Андрей Марченко
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)
Так уж повелось, что за весной всегда приходит лето. Никак не иначе, никак не наоборот.
В том году лето было полным на события, как вспоминал позже Андрей – пьяным.
И дело было даже не в том, что сухой закон, действующий всю войну, Временным правительством был отменен. Народ, конечно, снова запил, при этом пил как не в себя, словно старался наверстать недовыпитое почти за три года. В ход пошел «балтийский коктейль» – спирт, смешанный с кокаином. Но самым опасным оказалось не это. Еще более страшно на людей действовала вседозволенность: городовых арестовали еще в марте, порядок должны были защищать дружины. Но вместо уложений и свода закона в их головах обитало не совсем стройное понимание справедливости и порядка, к тому же изрядно подпорченное винными парами.
В июне началось последнее русское наступление в Первой мировой войне.
Чтоб не получить дурных вестей, Андрей за ним не следил. А что они будут – не сомневался. Последние полгода ничего хорошего не происходило.
Что делать?.. Кто знает, что делать?..
Внезапно пронзило: надо было сразу звонить в Запасного Бюро. Ну, конечно же, генерал Инокентьев знает, что делать… Андрей звонил на станцию, требовал соединить его с номером Бюро. Но измученная барышня отвечала, что абонент не отвечает, что, вероятно, оборвана линия. Что проверить провод нет никакой возможности, поскольку монтеры или пьяны или на демонстрации.
Андрей собрался, пешком прошел почти весь Петербург-Петроград к саду, в который он безнадежно далекие десять лет назад ходил на службу.
Сад встретил Андрея тишиной… Не было ни охраны, сорванные кованные ворота валялись в кустах.
На аллеях не было следов, в здании отсутствовали двери и окна. Андрей прошел туда, где некогда был кабинет Инокентьева.
Санитары из здешней больницы убрали трупы, дожди через пустые глазницы окон смыли следы с пола.
Но по ранам на стенах было ясно: тут случился бой, было жарко. Вот точки, проставленные из винтовки, вот полоса, оставленная пулеметной очередью. Здесь, похоже, рванули гранату, а тут, где некогда стоял сейф…
Сейфа не было. На его месте имелась изрядная яма. Вались какие-то куски искореженного металла, которые с равным успехом могли быть, скажем, частями рельс, кусками котельного железа.
Впрочем, откуда здесь, в саду взяться рельсам?..
***
Действительно: наступление продолжалось недолго, захлебнулось в братании и в немецких контратаках. Фронт неудержимо покатился на восток. Солдаты отходили неорганизованно, по сути, дезертировали. Кое-где по ним стреляли. Дезертиры отстреливались в ответ.
Когда стало известно, что наступление провалилось, в Петербурге вспыхнули беспорядки. Шалили все более большевики, недовольные своим положением: в существующем революционном двоевластии у партии Ленина место было и вовсе десятое.
В Совете Рабочих и Солдатских депутатов, который размещался в Таврическом дворце, у большевиков была хорошо если треть – верховодили все больше эсеры и примкнувшие к ним меньшевики. После того как в особняке Ксешинской появился Ленин, милейший Чхеидзе окончательно перебрался к своим, в Таврический и место там себе нашел видное. Партия эсеров в России была самой массовой, самой влиятельной. Казалось, что власть просто катится к ней в руки всего-то и оставалось: дождаться выборов, сменить Временное правительство а после – делить портфели.
Но, как водится, расслабились, в долгосрочной перспективе власть упустили. Первый звоночек прозвучал в начале июля. Четвертого числа большевики пошли на штурм Таврического.
Павел получил приказ: на броневике двигаться к дворцу, дабы поддержать огнем, если понадобится, наступающих большевиков.
Но по дороге «Остин-Путиловец» раздолбали в решето, в лоскуты. Его подбили на перекрестке Кирочной и Потемкинской улицы. Павлу следовало бы обратить внимание на вывороченную взрывом брусчатку, но он двинул машину вперед, повернул налево, к Таврическому дворцу. И тут – громыхнуло!
Впереди взметнулся сноп огня и дыма, по броне застучали булыжники, оторвало правое переднее колесо, и здорово изуродовало левое. Машина просела носом, легла на рессоры.
Павлу хватило мгновения, чтоб сложить все воедино: где-то впереди, может быть вот в той аллее Таврического сада – орудие, наверное, трехдюймовка. Перекресток уже пристрелян. А даже если бы и не пристрелян – так все равно, что броневик сможет сделать своими пулеметами с обслугой за броневым листом, да еще непонятно где.
Водителя лишь контузило, но он совершил глупость: вместо того бежать, он включил заднюю передачу и надавил на газ. Мотор завыл, и броневик медленно пополз назад.
Медленно. Слишком медленно!
– Тикай! – крикнул Павел водителю.
Но тот, оглушенный, не слышал.
Пашка открыл броневую дверь, выбросился на брусчатку. Набивая синяки и ссадины, кувыркнулся к тротуару. На четвереньках перебежал за угол.
И тут обслуга орудия перезарядила орудие и ударила второй раз. Снаряд влетел в боевую рубку и взорвался уже внутри бронеавтомобиля. Тот рассыпался, словно домик из фанеры. Экспериментальная модель, гордость Путиловского завода прекратила свое существование.
За углом Павел осмотрелся: кружилась голова, в ушах гудело, из носа текла кровь. Походило на то, что он ранен, контужен. Что делать? С пистолетом броситься на орудие? Глупо. Рвануть через сад к Таврическому, присоединиться к штурмующим?..
Ага, как же. А ежели они его не признают? Ежели ли в саду кроме орудия и пулемет?
Без него управятся…
***
И действительно: управились. Но не совсем…
И вины в том Павла не было.
Таврический дворец все же в тот день был взят. Но власть, или тут вернее сказать «полувласть» удержать не получилось.
На следующий же день появился отряд, верный не то Временному правительству, не то эсерам появился отряд с пулеметами и орудиями. Теперь уже большевиков выбили из Таврического, далее больше – выгнали и из особняка Ксешинской.
Дальше – больше. Какая-то газетка тиснула статейку про то, что большевикам платят немцы. Выходило больно складно: нет ли какой партии, коя выступает за поражение России в мировой войне?.. Есть такая партия! А вот совсем недавно вождь этой партии пересек Германию… С чьего, позвольте спросить, разрешения?
Некоторое время называться большевиком стало опасно для жизни. За два шага до победы партия ушла в подполье.
Ленин и Зиновьев уехали в Разлив. Под видом косцов жили там в сарае у рабочего. Оба большевицких вождя косить, конечно же не умели. Но к ним часто приезжали соратники и некоторые вспоминали свое прошлое, брали в руку косу…
Свою делянку выкосил и Павел.
– Здо'ово у вас получается… – любовался его работой Ильич. – Где научились?..
– Да дома и научился… – отчего-то смущался Павел. – Я с Украины сам… Из Малороссии. Из крестьян мы…
– Инте'есно! У вас а'хиве'ное происхождение, – улыбаясь, грассировал Ильич. – А вы чем занимались после того, как сюда п'иехали?..
– Агитировал на заводе… Там же и работал…
– О, да вы еще и п'олета'ий!
Теперь Владимир Ильич тихо и аккуратно смеялся:
– Не обижайтесь на ста'ика! Очень хо'ошо что вы с нами, па'тии нужны такие как вы! Вы же еще, помнится, ф'анцузкий знаете?..
– Не идеально, но бегло разговариваю.
– Великолепно! После победы 'еволюции в 'оссии отп'авим вас в Ф'анцию агити'овать!
В победе Ильич не сомневался, и своей уверенностью заражал Павла. Париж ему нравился, и вернуться туда было совсем недурной идеей.
Да только в Париж воротиться Павлу больше не пришлось…
Не сложилось…
МедальонКак водится в революционной стране, деньги стремительно обесценивались.
Не то чтоб это сильно печалило Андрея, но пока еще ассигнации что-то стоили, он решил потратить если не все, то значительную часть.
Данилин пошел в ювелирную мастерскую братьев Сансонов и заказал медальоны. Фото и ассигнации Временного правительства с орлами раскоронованными но со свастикой отдал сразу.
Сансон, Илларион Филиппович все принял под расписку и попросил зайти через неделю.
Когда Андрей опять появился на пороге мастерской, оказалось, что заказ еще не готов. Но остались сущие пустяки, и если полковник будет любезен подождать полчаса.
Полковник был любезен…
Илларион Филиппович работал тут же. Он был братом старшим да и единственным братом, после того как брата Анри подкосила шальная февральская пуля.
Пока мастер наносил последние штрихи, он развлекал посетителей рассказом.
– Мы приходимся родственниками тем самым Сансонам – всефранцузским палачам. Наш предок казнил Людовика с двузначным номером, Марию, которая Антуаннета, Дантона… Работы тогда было много. Так много, что мой родственник, человек вне службы мягкий, от треволнений раньше времени ушел на покой. Затем мой троюродный дедушка, унаследовавший должность палача, когда казней стало меньше, наделал долгов. Пришлось даже заложить фамильную гильотину. И вот представьте: когда надо было казнить очередного бандита, оказалось, что орудие палача в ломбарде, и ростовщик не желает его возвращать. За это парижского палача выгнали со службы. Хотя мои дальнородственные братья до сих пор трудятся провинциальными палачами…
Рядом с Андреем сидел большевик в кожаном пиджаке. Он ожидал своего заказа, почти готового: алых пятиконечных звезд на кокарду. Его заинтересовал рассказ Сансона:
– А как же приговоренные? – спросил он.
Ипполит Филиппович пожал плечами, словно это было не вполне ему известно:
– Насколько я понял, казнь пришлось откладывать…
– Надо же какой бардак! – возмутился большевик. – Мы бы такого не допустили! Казнили бы точно в срок! А то и раньше!
И он нехорошо посмотрел на Данилина, явно показывая, кого бы он казнил до приговора суда. Но Андрей печально полуулыбнулся: руки коротки.
Наконец заказ был выполнен: четыре медальона размером со сливу в серебре на серебряных же цепочках. Они раскрывались словно створки раковины. Внутри было две фотографии: сам Андрей в летной форме и его семья: Аленка, Фрол и Таюта… По торцу мелкими, незаметными буквами шло: «Мастерская бр. Сансонъ. Петроградъ, 1917.»
***
А утром следующего дня Данилин-старший положил в карман свой «парабеллум», две коробки патронов и позвал Фрола. Вдвоем пошли в парк, и там, в овраге Андрей впервые вложил в пальцы сына пистолет.
– Надо, сынок, учиться прицельной стрельбе…
***
В английском посольстве жгли бумаги и проверяли оружие.
И то и то делали спокойно, без паники.
Каждую бумажку, прежде чем отправить в пламя, читали еще раз: действительно ли она не нужна?
Получалось нечто вроде ревизии. Освобождалось место в разбухших от переписки шкафах, сейфах. На пустое место становились иные, тонкие папочки. Случись что – они сгорят быстрее, куда быстрее…
В ящики с толстыми стенками складывали другие документы: архив готовили к отправке в Англию – пока еще работает дипломатическая почта.
Сухо стучала печатная машинка в кабинете Астлея. Перед офицером лежали листы бумаги, с которых Джерри перепечатывал фамилии. Они ложились на бумагу ровными строчками. Работа шла не то чтоб быстро – Астлей старался разместить имена в алфавитном порядке, словно стараясь внести хоть какое-то подобие системы в этом враз обезумевшем мире.
Приходилось сверять: не упомянута ли иная фамилия дважды. Впрочем, горшей ошибкой было бы вовсе пропустить какое-то имя.
Будто бы работа была закончена. Внизу листа Джерри допечатал дату и место для подписи. Проверил сделанное, остался будто доволен. Отпечатанный лист вынул из машинки, собрал остальные.
Вышел из кабинета. По дороге подошел к камину, выбросил в него черновики. Те сгорели мгновенно, словно порох.
Уже у кабинета посла остановился, перечитал список еще один раз. Так и есть. Одной фамилии не хватало.
Джерри задумался: перепечатывать лист не хотелось. К тому же совершенно не было времени. Поэтому Астлей зашел в соседний отдел, попросил перо, и прямо на подоконнике дописал еще одно имя.
Затем – вошел в кабинет Джорджа Бьюкенена, британского посла в Российской империи. Протянул лист бумаги. Пояснил:
– Список лиц, подлежащих немедленной эвакуации.
Посол кивнул: заголовок он прочел. Глазами пробежался по списку, кивая головой. Лишь в самом конце взгляд задержался на фамилии дописанной чернилами.
– Данилин Андрей Михайлович с семьей? – спросил Бьюкенен. – Это кто такой?
– Мой хороший друг. Русский летчик. Ас. Одиннадцать подтвержденных воздушных побед.
– Не забывать о друзьях – это весьма по-джентельменски. Однако вы должны отличать личную жизнь, и работу.
– Этот человек имеет опыт полетов на самолете, запущенном с дирижабля. Опыт взлетов и посадок. Я подумал, что он может быть полезен при строительстве авианосного флота.
– В самом деле… Это решительно все меняет. У вас интересные друзья.
На положенном месте посол поставил свою подпись. Поместил лист в лоток для бумаг принятых к исполнению.
– Вот и все в порядке?..
– Как будто все… – согласился Джерри.
Астлей вернулся в кабинет, положил в карман револьвер и вышел из посольства.
***
Вернувшись домой Андрей и Фрол застали дома другого мужчину.
В гостиной Джерри Астлей развлекал барышень. Аленка улыбалась гостью, тот был ответно мил. Таюта сидела на колене англичанина и лопала бутерброд с джемом. Выглядела абсолютно счастливым ребенком.
– Вы зря пришли сюда в мундире да еще и при погонах, – сделал замечание Андрей. – Совершенно скотские времена – я сам хожу в гражданском платье.
И тут же прикусил язык. Сколь бы отвратным не было бы положения, Данилину бы не хотелось расстраивать детей.
Разговор принимал оборот малоприятный, но было ясно: в это время от подобных тем никуда не деться.
Поэтому Аленка вызвала тетю Фросю, чтоб она забрала детей.
– Революция – это ваше внутреннее русское дело. Меня оно, как английского подданного не касается.
– Вы это совершенно зря сказали. Я слышал, на прошлой неделе на Литейном пьяные матросы расстреляли одного офицера с английской подводной лодки.
– Пьяные матросы? Вы не поверите, но меня они тоже останавливали!
Аленка прикрыла лицо в испуге:
– И что они с вами сделали?
Все также лучезарно улыбаясь, Астлей ответил:
– Не они со мной, а я с ними. Сказал, что у меня есть мандат, но вместо него достал револьверы – и перестрелял их всех.
При этом предельно понятно было: он не шутит.
– …Но должен признать: Россия погружается во мрак… – продолжил Джерри.
– Может, обойдется?.. – спросила Аленка.
– Не обойдется…– на чистом рефлексе ответил Андрей.
Ему вспомнилась речь Ленина, услышанная на Финском вокзале.
– Ваш муж прав. Кровь – это тот самый напиток, к которому привыкают скорей всего. Пролитая раз, она требует отмщения и продолжения банкета. Как писал ваш классик… «Русский бунт – бессмысленный и беспощадный?» Впрочем, я пришел вас совсем не запугивать. Андрей, у меня к вам дело. Хотя вашей жене наверняка тоже будет интересно… В Мурманске стоит корабль его Величества «Уриил». Через три дня он разведет пары и уйдет на Эдинбург. Я уполномочен предложить вам каюту на корабле и работу в Англии. Нас очень интересует ваш опыт полетов с аэроносителей. Может, мы бы смогли применить ваш опыт на кораблях.
– Хм… Хм…
– Я понимаю. Понимаю, что вы не кинетесь ко мне в ноги, словно вашему спасителю. Понимаю, что сейчас вы должны мне отказать. Сообщить, что вы, как русский человек не можете бросить свою страну в тяжелый момент… Это будет столь же патриотично… Сколь и глупо…
– А вы в ответ должны призвать меня подумать о своей семье, о своих детях.
– А действительно: подумайте.
И Андрей действительно задумался.
«Скобелев» сейчас на заводе. Германец… Порой казалось, что на Невском уже слышно канонаду немецких орудий.
Но не это казалось страшным. Более пугали матросы, в немыслимых клешах и с затуманенным кокаином взором.
Император?.. Непонятно где.
Временное Правительство? Казалось оно намерено сидеть на стуле без двух ножек.
К черту, к черту всех, кроме детей… И Алены.
– Мне бы не хотелось вас обременять… – осторожно ответил Андрей.
– Бросьте! Какое может быть обременение! Я столько раз бывал у вас дома, а вы так никогда и не гостили у меня! Я дам телеграмму – вас встретит моя сестра. Поживете у нее на ферме. Она просто обожает детей! Пока я буду тут – моя квартира в Лондоне в вашем распоряжении.
Андрей задумался еще раз.
– Я не поеду в Лондон.
– Но позвольте… – начал было Астлей.
– Джерри… Я вас всегда считал другом… И сейчас говорю как с другом. Спасите мою семью – и я не останусь в долгу. Я принесу вам такое, что полеты на аэроплане с дирижабля вам покажутся детской игрушкой…
Астлей ответил не задумываясь:
– Просто возвращайтесь. Я буду рад вас видеть просто так.
***
Уже в прихожей, когда Астлей одевал ботинки, обсудили детали.
– Где думаете появиться?..
– Пока не знаю. Может быть Стамбул, Тегеран, Кабул. Может даже – Шанхай.
Астлей кивнул: сгодиться.
– Я дам телеграфный адрес, постарайтесь его выучить наизусть. Но все же не пойму…
– Чего именно?..
– Что вы здесь забыли, в этой России? Кроме пресловутой тайны, в которую я, признаться, не верю. Вы будто ищете смерти.
– Знаете, Джерри… Количество моих друзей на том и этом свете уже сравнялось. Я редко кого могу вспомнить без того, чтоб не добавить «Царствие ему небесное». Господь ко мне пока милостив, но как долго будет его терпение?.. Наверное, и мне пора готовиться…
– Глупость вы только что сказали. Я ваш друг и умирать категорически не согласен. У вас молодая жена, которая вам может еще родить ребенка, а то и нескольких. Да и в нашем мире принято жить до появления внуков, а то и правнуков. А ваш сын хоть и старается выглядеть взрослым – еще ребенок. Подумайте об этом.
После приложил пальцы к тулье фуражки, дескать, честь имею.
И вышел на улицу, не говоря боле слов прощания.
***
Жена была более категорична:
– Что это ты надумал, друг мой разлюбезный… А-ну выкладывай, только про слово «тайна» забывай… Не так как в прошлый раз, год назад летом…
Андрей кивнул и начал рассказывать. Начиная с Чукотки и с предмета там искомого экспедицией штабс-капитана Грабе. Потом про железную дорогу, про знакомство со «Скобелевым». Про…
Короче, про все…
Сначала Алена слушала недоверчиво, но потом про себя заметила: выдумать такое на ходу никак невозможно. И картинка складывалась донельзя плотно, объясняла все, включая изменившееся отношение Виктора Ивановича к зятю.
– Там твой отец, – закончил Андрей. – Я постараюсь его тоже вывезти за границу.
– А ты мой муж! И у тебя двое детей, которые тебя, между прочим почти не видели. И детям куда нужнее отец, нежели дед! Ты что, решил Фрола и Таюту сиротами сделать?..
– Но Виктор…
– А Виктор Иванович уже взрослый мужчина! И сам о себе может подумать.
– Мне надо ехать на Каспий…
– В таком случае – я еду с тобой.
– Дети… – напомнил Андрей.
Алена задумалась и кивнула: да, дети… Мать не бросит детей. Не рискнет их жизнями.
Если она, конечно, настоящая мать.
– Значит ты сбежишь… Как многоженец… А я-то всегда полагала, что ты честный человек… Думала я, что ты порядочный человек, а оказывается, вы, Андрей Михайлович – порядочный негодяй!
– Я и есть честный и порядочный. И тебя люблю больше жизни. Только послушай… Там, на берегу Каспийского моря может быть имеется то, что не просто Фролу и Таюте сможет угрожать, а все человечество сметет с лица земли… Я не шучу. Уж лучше городу сгинуть, чем попасть в дурные руки.
Алена вдруг сдалась: слишком много невероятного она слышала за день.
Махнула рукой: делай, что знаешь.
Расставания«Верно, в каждом английском джентльмене живет дух его прапрадедов: флибустьеров и торгашей», – думал Андрей, глядя на старания Астлея.
Тот, в самом деле, развернулся не на шутку: дом Андрея в Петрограде был арендован для нужд британского посольства. Над парадным подъездом был поднят Union Jack, в парадном же на дежурство заступил караул морской пехоты.
Уловка была не абы какой, но если беспорядки не затянутся, дом можно было бы и сохранить.
Арендная плата была внесена вперед за год, половину Андрей оставил себе. Впрочем, и Алена тоже не осталась без финансов: она получила все семейные накопления.
По совету Джерри Андрей получил плату в фунтах стерлингов:
– Валюта страны, которая ведет войну – обесценивается, – пояснил Астлей. – Если эта война гражданская – обесценивается бесконечно. Может, к моменту прибытия в пункт назначения ваши рубли не будут стоить той бумаги, на которой они напечатаны.
Удивительно, но этот молодой человек, которого Андрей всегда считал натурой романтичной и оторванной от реальной жизни, будто глядел воду.
К прочему от себя англичанин выдал Андрею два «браунинга», триста патронов к ним и четыре гранаты надежной и хорошо знакомой системы Миллса.
Взамен Андрей сдал свой «парабеллум».
– Оружие в пути лишним не будет, – посетовал Джерри.
– Непрактичен в дороге. Чувствителен к грязи. К тому же… Я хотел бы…
– Да говорите уже…
– Подарите его Фролу, если я со мной что-то случится. На его совершеннолетие.
– Сами и подарите. Я его беру на хранение. Желаете также сдать мне свои ордена?.. Я выпишу расписку.
– Нет. Ордена беру с собой.
– Это может быть опасным.
– Какая разница, я все равно не дам себя обыскивать.
Алена получила рекомендательные письма в Британию. Андрей – оговоренный телеграфный адрес.
Данилин было начал ревновать жену к Джерри, но в день расставания выяснилось, что астлей остается в Петрограде.
Прощание на Финском вокзале, с которого отправлялся поезд, не затянулось.
На платформе Андрей надел медальоны своим домочадцам, при них же надел и свой.
Алена заняла место в вагоне у окна.
Но ее муж не стал задерживаться, ушел до того как тронулся состав.
С глаз готова была упасть слеза, а Андрею не хотелось, чтоб его запомнили именно таким: твердым, как камни Петербурга…
***
Надо сказать, что Джерри не остался один.
Что вы…
Такого просто быть не может.
Если сердце ваше чисто и благородно – вам не избежать за это расплаты.
Для джентльмена спорт и война пусть и чужая, гражданская были явлениями одного порядка. И вместо того, чтоб юркнуть в проходной двор, Джерри в декабре все того же 1917 года ввязался в перестрелку.
Англичанин убил двоих матросов, еще трех ранил, чем оставшихся нападающих в ступор.
Не ту обузой, не то наградой ему стала барышня, из-за которой перестрелка и началась. Молодая вдова была обладательницей фамилии, ношение которой в те времена было столь же опасно, как и ношение кобры за пазухой.
Чтоб спасти незнакомку, Джерри женился на ней.
Женщина стала миссис Астлей, а сам Джерри породнился с княжеским родом, впрочем угасшим по мужской линии.
Брак фиктивный не то со скуки, не то под воздействием петроградской, свинцовой весны стал нормальным, человеческим
И раз графиня заявила супругу, что она на сносях, иными словами – беременна.
Эсквайр Астлей ответствовал долгим поцелуем…
И своей изначально фиктивной жене он был верен до своей нескорой смерти.
И как надлежит джентельмену, получал от этого удовольствие.
***
А до Москвы Андрей добрался на удивление легко.
К Первой Столице следовал литерный эшелон с чем-то тяжелым в контейнерах.
Комендантом эшелона оказался знакомый из юности – сосед по мебилирашке на Васильевском острове.
Они встретились в здании Николаевского вокзала, куда Андрей зашел узнать насчет плацкарты, а Константин, видимо, получал документы.
Последний был в чине штабс-капитана и полковничьи погоны Данилина его изрядно шокировали.
Костя предложил Андрею место в штабном вагоне с условием, что господин полковник не станет интересоваться содержимым контейнеров.
Андрей с легкостью согласился. Впрочем неопределенно заговорил о Ривьере, генералах Скобелеве и Инокентьеве, о Белых Песках…
Но Кеша лишь пожал плечами: слова эти ему ничего не говорили.
Андрей про себя махнул рукой: невозможно знать все тайны на свете.
Да и ненужно это, опасно для здоровья.
С Константином следовала и его жена – та самая прачка. Она взглянула на Андрея, на его обручальное кольцо. В голове женщины мелькнула мысль: а не рискнуть ли?.. Не вскружить ли голову молодому господину полковнику?
Но нет: господин полковник выглядел не то что холодным, но даже стальным, пуленепробиваемым, он ехал одетый в скафандр своего мира, своих мыслей.
К тому же времена сейчас неспокойные: сегодня подпоручик – завтра комиссар фронта. Сегодня полковник – завтра покойник.
***
Поезд куда-то ушел по своим секретным делам.
Когда машинист сбросил ход по указу входного семафора, Андрей спрыгнул с подножки поезда, спустился по насыпи.
Время было ранее – часа два ночи, потому Андрей пошел через всю Москву пешком.
В доме на Арбате Данилина встретила испуганная ранним гостем тетка.
Дед Аленки еще недели две назад собрал свои нехитрый скарб, и вместе с проезжавшими через Москву станичниками, отбыл на Дон.
Тетя Фрося не то чтоб была рада видеть племянника…
Но и не то чтоб наоборот.
С одной стороны, как ни крути – родной человек. С иной – целый полковник.
Андрюха, которого тетя Фрося помнила не то чтоб с пеленок…
Да с каких пеленок, даже ранее – когда округлился животик хрупкой Фросиной сестры…
Тот самый Андрейка, который играл с господской дочерью.
Андрей – сиротка, чьи родители в нелепейшей железнодорожной катастрофе погибли вместе, как и жили. Вернее погибла от удара мать. Отца нашли рядом, без единой царапины, умершего словно без смерти: он просто не мог ни минуты существовать без своей супруги.
И вот тетя Фрося взирала на их сына, своего племянника с любовью и гордостью, а более с грустью и беспокойством.
Сейчас убивают и просто так. Можно пойти за молоком и получить ни за что ни про что шальную пулю. А уж для военного пуля будет не шальная. И хорошо если пуля, а то ведь для военного в таком чине изобретут смертушку лютую.
Вот если бы Андрей пошел в мастеровые… А что, парень неглупый. Если за десять лет из подпоручика дослужился до полковника, то сейчас был бы старшим мастером, а то и инженером! А мастеровые всякой власти нужны.
– Я проездом и ненадолго, – успокоил племянник тетку. – Не берите меня в голову.
Впрочем, несколько задержаться все же пришлось.
Еще раз громыхнуло в Петрограде: властью овладели силой. Отзвук был слышен и в Москве: руководство городом перешла к большевикам, хотя, по сути, и ранее принадлежала им.
На железной дороге, где и ранее порядка было немного, теперь и все разладилось.
Нужны были какие-то документы. Какие именно, часто не знали сами проверяющие.
Но соваться на вокзал просто так, желая проскочить на арапа – самоубийственно.
Тетка уже стала думать, что племяш прибыл исключительно ей на погибель.
Но у Андрея нашелся план неожиданный даже для него.
В сарае по-прежнему лежал четырехколесный мотоцикл, на котором некогда Попов отправился в гонку от Малых Мытищ.
Андрей полагал, что за это время агрегат окончательно пришел в негодность, но двигатель завелся тут же, словно не было этих лет, словно все это время двигатель копил силы.
Прежде чем пуститься в путь, полковник переоделся: свой мундир он оставил тетке. Та была рада: если спороть погоны, то одежду можно было сменять на что угодно.
Вместо мундира Андрей облачился в свою летную форму: кожаный костюм, подбитый мехом. На летном костюме знаков различий не имелось: в небе они были совершенно лишние.
Андрей включил передачу, добавил газу, отпустил сцепление…
Со двора выехал не оглядываясь – надобно было следить за дорогой.
