Текст книги "Литерный эшелон"
Автор книги: Андрей Марченко
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)
Крейсер «Уриил» был неприлично стар как для корабля – его собирались пустить на иголки еще до Великой войны. Машины износились, ржавчина изъела трубы, корпус оброс ракушками, корабль уже не давал крейсерской скорости.
Но мировые потрясения отсрочили списание, и войну он провел, вдоль и поперек пройдя Атлантику. Заплывал за Кейптаун в Индийский океан своей молодости. Преследуя немецкий рейдер, едва не прошел через Магелланов пролив в Тихий океан. Под конец войны ходил и по Северному Ледовитому, и льды терлись и скреблись по его бортам словно кошки.
Он мог потонуть многократно. От течи, от попадания ниже ватерлинии немецкого снаряда, от пущенных веером торпед немецкой же субмарины. Но архангел Уриил, охраняя рай, присматривал в меру возможностей за железным тезкой.
Снаряд не разорвался, торпеды мимо прошли – о чем еще мечтать матросу на войне?
В Архангельск он пришел с конвоем, доставившим из Северо-Американских Соединенных Штатов заказанное оружие. Конвой стал под разгрузку, крейсер отдал якоря на внешнем рейде: так с берега труднее было рассмотреть его ветхость и особенности конструкции, давно вышедшие из военно-морской моды.
Капитан был готов дать приказ лечь на обратный курс, но беспроволочный телеграф передал однозначный приказ: до особого распоряжения задержаться.
Что и было проделано.
Экипаж, сойдя на берег пил крепчайший и вкуснейший русский самогон, крутил легкие романчики с местными барышнями.
Скучал капитан крейсера. Он отлично понимал: война уже на излете, на этой консервной банке особо не погеройствуешь. Да и мысленно он был уже на пенсии.
И вот в один день поступил приказ: бункероваться для перехода в Британию. Освободить каюты для пассажиров, изыскать место для особо ценного груза. Было указано время отбытия, и далее следовал однозначный приказ: столкновений с немецкими кораблями избегать, держаться мористие.
Крейсер ушел с рейда, пришвартовался к причальной стенке.
Скоро прибыл обещанный, пришедший вне графика эшелон. Опечатанные ящики опускали в трюмы, ближе к артиллерийским погребам. Случись что с крейсером – и листика не останется. Офицеры потеснились, освободили место для прибывающих пассажиров.
Данилиным досталась каюта по левому борту, почти у самой воды. И когда крейсер набрал ход, порой брызги залетали прямо в помещение.
Фрол бы в полном восторге: настоящее морское путешествие! И не на каком-то пароходике, а на военном корабле с настоящими пушками! А где боцман, юнга и кок? Интересно, будет ли бой? Конечно же будет! Без боя – что за путешествие. Ведь это же корабль Его Величества! На нем Union Jack, флаг повелительницы морей – Британии! Ведь когда буксир атакует крейсер – можете даже не спрашивать под каким флагом этот буксир.
А впереди столько всего интересного: выход из порта… Фрол читал, что такие корабли по порту не ходят сами, их таскают крошечные и юркие буксиры. Затем поход через шторма, уже упомянутый бой! И как награда в конце пути – сияющий Туманный Альбион, родина короля Артура, сэра Ланселота и прочих достойных джентельменов!
На мгновение Фролу даже захотелось стать не авиатором, а моряком, морским волком.
Пока Алена готовила постели, Фрол рвался наружу: конечно иллюминатор – это здорово, но ведь там наверху – самое интересное. Там скрипят тали, бегают матросы, на непонятном языке выражается капитан…
Но, попав в тепло, мальчишка стал зевать: сказывалась усталость, день, проведенный в поезде.
Таюта уже крепко спала, Фрол тоже прилег будто на минуточку и тут же заснул.
Алена не стала их будить, а поднялась на палубу, стала у фальшборта.
Погрузка закончилась, крейсер разворачивался в открытое море.
За кормой таял русский берег.
Рядом стояло симпатичнейшее семейство, похожее на Данилиных: сын, дочь, вдова. Аленке было достаточно одного взгляда на траур, на заплаканное лицо, чтобы понять: женщина потеряла именно мужа…
На фигуру в черном Алена смотрела с сочувствием и с… С удовлетворением что ли?.. Мужа этой женщины убили, ей не повезло. Значит, повезет кому-то другому?.. Может все обойдется с Андреем?..
Про себя Алена заметила, что дочь была чуть старше брата, и значит, много его взрослей: девочки взрослеют раньше, особенно в этой стране особенно в такое время.
И оказалась права. Сын-непоседа, ровесник Фрола, носился по палубе, подходил к фальшборту, крутил головой. Дочь стояла, прильнув к матери, разделяя ее скорбь.
Лишь спросила
– Мама, а мы сюда вернемся?..
– Господи, упаси возвращаться в такую Россию, – отвечала вдова. – Господи, покарай Россию.
– Ай! Да что вы такое говорите! – возмутилась Аленка. – Молиться надо осторожно. Вдруг Господь слова ваши серьезно воспримет. Бог – сие не жилетка для слез. Сие – оружие, перед которым ничто казематы, пушки, броненосцы.
– А нам-то что?.. – удивилась дочь – Мы-то не в России…
– Но там мой муж!
– Правда? Как вам не повезло… А мой отныне – всегда со мной.
Сельскохозяйственный десантС утра образовалось странное состояние: будто и не болен и не здоров. Першило в горле, нос был слегка заложен – но ничего страшного, мешающего жить не имелось.
Стоило бы остановиться, провести день под крышей, отоспаться, попить чайку с вареньем, хорошенько пропотеть и все бы прошло. Но этого дня не было: уж слишком нехорошо зыркала хозяйка хаты, где Андрей остановился на ночь, а к утру еще и сына своего куда-то заслала.
Может, ничего серьезного. Может, за солью к сестре на соседний хутор… Ну а, может, в соседнее село, где недавно повесили помещика и место на соседней груше пустует…
Андрей снова тронулся в путь.
Больших дорог и городов он избегал, держался проселков. Была карта, к ней – компас. Но большинство шляхов на карте, впопыхах купленной в букинистическом магазине, не имелось. Поэтому план пришлось менять на ходу. Андрей собирался спуститься к азовскому морю где-то около Таганрога, далее двигать на восток, к Ростову, Астрахани, объехать Каспий, как это сделал однажды Попов.
Но дороги редко ведут строго с севера на юг, с востока на запад. Проселки плутали, порой подло поворачивали в ненужную сторону, заканчивались усадьбами – приходилось возвращаться.
Плутая, Данилин сместился сильно к западу, вместо Харькова вышел чуть не к Полтаве, но от направления на юг решил не отказываться – даже если он выйдет к Перекопу, ничего страшного, вернуться можно будет, потратив только один день.
Только один день… А что произойдет в этот день?.. Страну штормило, она менялась не по дням, а по часам: так лист бумаги, покрытый письменами, попав в огонь сгорает корежась… И слова на нем уже не разобрать… Раз Андрей увидел десять офицеров: суровых, злых, серьезных. Они висели рядком на телеграфных столбах…
Мотор детища Попова был мощным и алчно сосал горючее. В притороченных канистрах по выезду из Москвы плескался бензин, который уже подходил к концу. Требовалось подумать о топливе, выехать к какому-то в меру крупному городку.
Дело шло к вечеру, следовало бы найти на ночь пристанище, но как назло хуторки, обычно частые сейчас будто спрятались, исчезли.
Погода портилась вместе со здоровьем. С небес хлестал мелкий противный дождик, нос окончательно забился, дышать стало трудно. Андрей чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. Дождь уже успел намочить дорогу, она стала скользкой, тяжелой, узкие шины мотоцикла скользили в грязи.
К тому же, вероятно от сырости что-то шалило в электрических цепях, и фара то разгоралась, то тухла.
Повернув за рощу, Андрей чуть не налетел на конников: в шинелях со споротыми знаками различия, с к карабинами за спиной.
Ветер дул от них, и вылетевший из-за поворота мотоцикл, стал для них неожиданностью.
– Стоять! – крикнул один. – Кто таков! Стрелять будем!
Андрей, конечно, не остановился, пролетел мимо, даже не сбросив газ. Проверка документов в таком месте таким отребьем не могла закончиться хорошо.
Они, конечно же выстрелили. Раз промазали – Андрей пригнулся к рулю. Второй разу ударили по колесам, но пуля звякнула по раме и улетела куда-то в рощу.
Андрей мчался как пушечное ядро, за ним галопом неслись преследователи. Они более не стреляли – по плавности движенья галопирующая лошадь совсем не пульмановский вагон. Казалось: лошади не железные, еще верста-две, и они устанут, перейдут на шаг. Но на такой скорости да по сколькой дороге было трудно ехать – мотоцикл вилял, скользил. Не удержи его, и первая ошибка станет последней.
Впереди показался маленький хуторок. Странное дело надо центральным домом ветер трепал полотнище флага. Цвета его в сумерках рассмотреть было сложно да и некогда. По крайней мере, это был не германский или российский триколор. Будто бы походил на «Рейхскригсфлагге», но тот на три четверти белый, даже в безлунную ночь узнаешь.
Флаг большевиков? Какой он у них – откуда знать Андрею.
Но хуже не будет: может, получится затеряться на улочках деревушке, между сарайчиками. Хотя с этим грохочущим мотором – пустая надежда.
Въезд в хуторок прикрывал импровизированный шлагбаум: на неструганные козлы был положен ствол березы толщиной где-то в ногу. Андрей положил мотоцикл на бок, проскользнул под бревном.
Из караульной будки выскочил человек с винтовкой, дал два выстрела поверх голов конников. Те сбавили шаг, развернулись и ускакали назад.
Из домов выходили люди все больше с оружием в руках.
Сейчас, в безопасности Андрей смог рассмотреть флаг лучше – полосы в основной части флага, множество мелких пометок – в крыже. То, верно, были звезды, а сам флаг – «звезды и полосы» принадлежал несомненно Северо-Американским Соединенным Штатам.
Но откуда таковому взяться здесь, в Украине?..
Впрочем, неожиданности только начинались.
– Андрей Михайлович?.. Вы и тут?..
Перед ним стоял Хорунжий – механик, соорудивший когда-то катапульту.
– Вот так встреча! – продолжал он. – Чудо чудное! Ребята, все хорошо! Это свой!
К бывшим сослуживцам подошел молодой человек, который с интересом стал разглядывать мотоцикл.
– Конструкция интересная! Какой мануфактуры мотоцикл?..
– Самодельный… – отвечал Андрей. – Мой друг его собрал, большой любитель таких вот аппаратов… Был…
– Печально, что был. Продайте.
От такой прямоты Андрей просто опешил. Это, вероятно была та самая американская натура: деловая наглость, откровенность. Не то чтоб к этому мотоциклу Андрей привязался, но вот так сразу отдать не мог.
Замешательство американец принял за неуступчивость, решил взять быка за рога.
– До волнений хороший автомобиль можно было у вас купить за три тысячи рублей. Это полторы тысячи долларов. Я дам вам две. Это хорошие деньги. Вас устроит чек шанхайского банка?..
– Господин Эдди! Я же вам говорил: у нас так дела не делаются…
***
Разговор продолжили в избе, за столом.
Как оказалось господин Эдди с сотоварищами прибыл сюда по делу. Он собрал кампанию, купил несколько комбайнов у «Джона Дира», зафрахтовал корабль под нейтральным удобным флагом, отбыл в Российскую империю. Он приезжал в какое-то село, спрашивал – а сколько снимают крестьяне с этого поля. Узнав, предлагал убрать зерно самолично, отдав привычный урожай себе, а все что сверх – оставив себе.
Помучавшись пару дней в поисках подвоха, крестьяне соглашались, паче многие мужики были или на войне или заняты политикой. То есть в сельских масштабах это значило: пили горькую и обсуждали слухи.
Кроме комбайнов в состав хлебоуборочной бригады также имелось два броневика, будто бы «Роллс-Ройса», и три трехдюймовки. Сколько пулеметов появится, начнись заварушка, Андрей предпочел не гадать.
Впрочем, Эдди сам оказался не дурак выпить, хотя, конечно, был слаб против русских.
Крепко заглянув на дно стакана, он разоткровенничался:
– У русских нет союзников в Европе. Англичане, немцы, французы, балканцы… Они – не вы! Ближе всего к вам мы – американцы. У нас и у вас – огромные пространства, значит у нас есть общее в характере. Вы – не европейцы, мы – тем более. Мы – протестанты, вы тоже не католики. В то же время – белая раса. Мы должны поделить мир: ваше полушарие – восточное, а наше – западное…
Но еще через несколько минут хлебнул лишка и забылся пьяным сном.
После удалось поговорить со своим сослуживцем.
– Как же тебя сюда занесло…
– Стояли в Севастополе, я на «Алмазе» был. Службы никакой – одни митинги. И тут прибыла «Коломбина» – это корабль господина Эдди… слово за слово, помог от безделья им с разгрузкой, короче, познакомились… Ну, сперва, когда послужной список составлял, рассказал, что при «Скобелеве» служил. Приврал даже, что с вами на Данциг ходил. Ну, чтоб цену себе набить, мол, знай наших, тоже не лыком шиты. Он сперва не поверил: дал мне коробку передач перебрать на тракторе: ну это плевое дело. Нет, с ним хорошо… Сперва дал немного, потом увидел, что я умею – добавил… Что-то предложил, придумал – получи премию. Сказал, как со здешними говорить – тоже наше вам с кисточкой… Вы уж продайте ему мотоцикл, скажите, что я уговорил. А я вам свои комиссионные отдам…
Андрей покачал головой: Хорунжий и ранее был человеком бойким, но сейчас… Как говориться: с кем поведешься, с тем и наберешься…
– Так это ты от прибыли откажешься своей?..
– Да не в прибыли дело! Я с ним хочу уехать!
– Ты же русский!..
– Да не русский я, а малоросс, украинец. Хохол. А знаете, в чем разница между украинцем и хохлом?
– В чем?
– Украинец живет на Украине, а хохол – везде… Ну так продадите мотоциклет?..
– Продам…
***
Осень подходила к завершению.
Закончив свои хлебоуборочные дела, сельскохозяйственный десант двинулся на юг, к морю. Двигались небыстро, да и сама процессия растянулась чуть не на версту. Мотоцикл погрузили в кузов одного из грузовиков, а простывший Андрей занял место в штабном автобусе.
Расстались в Мариуполе, на Бирже, почти у самого моря, сменившего по случаю холодов цвет на свинцовый. Невообразимо холодно становилось даже от взгляда на его шипящие волны.
Власть в Мариуполе была какая-то неопределенная: ходили взлохмаченные революцией рабочие, на рейде стояли под красным стягом миноносцы. Постреливали: буквально на днях на станции большевики захватили вагон с оружием.
«Коломбина» стояла на рейде. Ветер трепал «звезды и полосы» – сейчас и тут было лучше отказаться от нейтрального флага.
Андрей прошелся городом: он был уютным, но совершенно обыкновенным… В синематографе «Вечерний отдых» вместо сеанса шел съезд здешних депутатов. Из раскрытых окон неслось:
– Жуть какие светлые времена наступят, товарищи! Жаль, что многие до них не доживут.
На базаре Андрей купил коня под седло и покинул сей град без сожалений.
Ехал он, конечно же, на восток.
С генераламиЛавр Георгиевич был любезен:
– Андрей Михайлович? Данилин?
– Он самый.
– Прославленный авиатор, капитан?..
– Летчик… Но уже полковник.
– Полковник? – генерал полуудивленно вскинул бровь.
– Произведен в чин полковника 24 февраля 1917 года, – ничуть не смутившись отвечал Андрей.
– Стало быть, еще при государе императоре. Как же, как же… Слышал о вас изрядно. Впрочем, как у честного сына отчизны у вас не было иного пути, кроме как сюда.
Андрей кивнул: действительно не было, но совсем по иной причине.
– Признаться, не обещаю, что посажу вас тут же в аэроплан. У нас все тут в изрядном беспорядке… И это мягко сказано. Слишком мягко. Я не дам вам полка, даже батальона не дам. У нас тут полковников уже с полторы сотни. Мы создаем сводные батальоны из офицеров.
Андрей кивнул с пониманием.
– Может быть мне удастся для вас роту. Ну а после, когда мы развернемся, вас, конечно, назначим командиром авиаотряда, а лучше – летной школы. Нам будут нужны опытные учителя…
Андрей пересек почти всю Россию, наблюдал картины разные, но, как правило, страшные. Люди восставали с удовольствием, высвобождали заряд, накопленный за много поколений, несколько столетий. Даже казаки, которые многие столетия были опорой самодержавия, сейчас самозабвенно делят землю.
И крайне сомнительно было, что полторы сотни полковники без своих полков смогут противостоять революционному порыву, пацифицировать если не всю империю, то хотя бы пространство до Москвы.
Верно, прочтя сомнения в глазах Андрея, заговорил доселе молчавший генерал от инфантерии Михаил Алексеев:
– Ну подумайте сами, милейший Андрей Михайлович! Если мы большевиков не остановим, то кто их остановит? Марсиане? Турки?..
Рядом с генералом Корниловым, военным от каблуков до кончиков щегольских усов, генерал Алексеев выглядел немного похожим на школьного учителя, счетовода. Здесь, в Новочеркасске, да и не только в нем они были главными, командирами. Но что именно они возглавляют – верно, и сами не понимали.
Данилин перевел взгляд с Корнилова на Алексеева и обратно.
Сказал:
– Кстати, о марсианах…
***
Потом долго молчали.
– Ну, положим, армия у нас добровольная… – наконец заговорил Корнилов,– пока добровольная…Не желаете идти – ваше дело. Но сказки сказывать – это зачем?
Андрей обиделся, замкнулся.
Корнилов задумался о другом, подошел к карте, висящей на стене.
– Как, говорите, город называется?
– Аккум по-туземному, или Белые Пески на наш манер.
– Его нет на карте.
– Я бы удивился, если бы он там был…
В формируемой Добровольческой армии Алексеев ведал скорей административной частью, а Корнилов – военной. Поэтому Андрей предполагал, какой вопрос будет следующим.
И не ошибся:
– Какие вы говори, части имеются в городе?
Андрей об охране не говорил, но коль спросили – ответил:
– Около сотни казаков, две противоштурмовые трехдюймовки, с дюжину «Максимов».
– Уже что-то… Мы тут собираем с бора по сосенке.
Андрей возразил, что охрана города, ранее тылового города, в неспокойное время братоубийственной войны даже недостаточна. Корнилов попытался надавить с высоты своего положения, Андрей намекнул, что город без него они будут искать долго, а ежели и найдут, то Сезам не откроется, а скорее ударит из всех стволов…
После торга сговорились, что люди останутся на месте, в том числе из соображений сохранения тайны. Но из Аккума будет изъято одно орудие и пять пулеметов.
Этот спор более всего убедил Алексеева, что Андрей не лжет.
Иначе откуда он собирается доставить оружие.
Но дело было, разумеется не в орудии и полудюжине пулеметов, даже не в дюжине-двух казаков – все это никоем образом решительно Белое дело не спасало. Генерал Алексеев, человек с фантазий отчего-то поверил рассказам Андрея абсолютно. Может, он думал, что его нарождающееся дело может спасти только чудо, и вот оно есть – абсолютно невероятное, странное до невозможности. Но чуду, как и дареному коню в зубы не смотрят, не перебирают. Паче и перебирать-то не приходилось.
Да и что, по сути, терял Алексеев? Чтоб что-то потерять, следовало этим чем-то владеть.
Дурные вестиКогда Запасное Бюро перестало отвечать на вызовы из Аккума, Шульга сурово задумался. Слал ничего не значащие телеграммы по другим адресам в Петербурге или в Москве. Часто получал ответы столь же ни о чем не говорящие.
Получалось, что линия работает прилично, но Бюро будто бы испарилось. С кем теперь надлежало связаться? Грабе погиб. Данилин будто исключен из состава Бюро и сейчас где-то на фронте. Следующим осведомленным был Государь Император, но с ним-то что?.. Сообщения о его судьбе приходили противоречивые.
Новости ширились, неслись по телеграфному проводу просто лавиной: менялась власть, провозглашались и падали правительства, национальные республики, города переходили из рук в руки. И нервы Шульги не выдержали, когда власть в городе, куда шла из Аккума телеграфная линия, поменялась снова на красную. Шульга снарядил полдюжины бочек динамитом, вышел на буксире в море сбросил их на кабель. Тем самым оборвалась не только связь, но и буквально путеводная ниточка, что вела в Аккум.
После Шульга протер пыль со старенького приемника, включил его и днями напролет слушал эфир, вникал в положение, но сам ни разу в эфир не выходил, памятуя распоряжение Инокентьева. Картина мира складывалась туманная, но весьма неприятная. Закрадывалась мысль, оно, в общем, и хорошо, что о расположении города никто не знает.
К тому времени рачительный Латынин накопил консервов на несколько лет. Что-то уже давали и казачьи сады. В крайнем случае, можно было попробовать есть то, что произрастало в экспериментальной теплице. Растения не прошли еще достаточных испытаний, но Беглецкий утверждал, что опасаться наверняка нечего и дальнейшая проверка на животных – просто излишняя предосторожность.
Но что же делать, если вдруг у города появятся большевики?.. Конечно, малый отряд до эскадрона или даже до двух возможно уничтожить. Но если силы будут больше?..
Ожидание прервалось одним поздневесенним днем.
– Парус! – донес с вышки караульный.
Такое случалось и раньше: часто, порой несколько раз на дню на горизонте появлялись паруса или дымы. Но доселе все корабли шли курсом с севера на юг или обратно.
Чаще Шульга выходил на них смотреть – это как-то скрашивало скуку и вынужденное безделье. Вышел и в этот раз, осмотрел горизонт в мощнейший морской бинокль. Да, действительно: одинокий белый парус в лазурном море. И, кажется, он шел курсом к Аккуму.
Это было странно. Место для постройки городка было выбрано так, что он не был виден с моря: вход в залив закрывали два холма. И, порой, корабли идущие даже вдоль побережья проплывали, ничего не заметив.
Ранее, когда кто-то все же заходил в бухту, навстречу на буксире выходил кто-то из города и в рупор объяснял, что город наглухо закрыт, что тут экспериментальная противоэпидемиологическая станция и чума с тифом просто гуляют по улицам.
Но сейчас время было другое, не то время.
– Ну-ка, – распорядился Шульга. – Орудия к бою.
Казаки засуетились с энтузиазмом. Учения с пушкой проводили регулярно, хотя, обычно и без снарядов. И перспектива шмальнуть в цель – согревала душу.
Как и ожидалось, баркас уверенно плыл к проходу меж скал, и скоро зашел в бухту.
Обслуга орудия тут же взяла ее в прицел. Рядом с двумя пулеметами залегло еще четыре человека.
Чуть поодаль, за пакгаузом собрались зеваки.
Было это, впрочем, лишним: совершенно ясно, что на баркасе не было достойного упоминания оружия. На палубе двое убирали парус: старик с окладистой бородой и мужчина, обгоревший до рубинового цвета.
– Кто вы такие? – ругнулся Шульга в мегафон. – Чего вас сюда занесло, и что вы тут делаете? Я вас не знаю…
Рубиновый мужчина обернулся и крикнул:
– Олег, ты что ли?.. Ты что забыл, что во все времена я знал всегда больше тебя?..
***
В Аккум он добирался долго, путем кружным через неспокойные края, где основная статья дохода – грабеж. Поговорка о том, что рыба гниет с головы, совершенно не касалась осколков империи. Там давно уже жили по своим законам. Генерал Алексеев снабдил Данилина письмом к некому полковнику, которого запросто называл «Яшенькой». «Полковник Яша» оказался человеком несколько старше Андрея годами, но живым словно мальчишка…
На Кавказ он был отправлен генералом Алексеевым для формирования добровольческих частей. Хотя, может, послан был банально куда подальше, с глаз долой.
Как же его фамилия была? Ах да – Слащёв…
Читая письмо Алексеева, Слащев как бы между прочим спросил:
– Какое училище заканчивали?..
– Алексеевское…
– А, это на Пречистенке?.. Бывал, знаю.
– Не «Александровское», а «Алексеевское». Это «александроны» на Пречистенке, а мы в Лефортово, за Яузой…
– Простите… Я нарочно так сказал. Проверяю – времена сейчас, сами знаете, неуверенные. Хотя меня обмануть проще простого, я петербуржец, павловец…
И Слащёв запел марш училища:
«…
Под знамя Павловцев мы дружно поспешим,
За славу Родины всей грудью постоим!
…»
К нему Андрей собирался вовсе не заходить, дабы не обременять человека занятого. Потом все же решил нанести просто визит вежливости, но помощи не просить. Поможет советом – и то хорошо.
Но полковник проявил деятельнейшее участие: собрал отряд из дюжины таких же, как и он сам сорвиголов, спросил:
– Вам точно не надо никого в помощь добавить.
– Сам справлюсь… – нарочито спокойно зевнул Андрей.
– Ну, глядите. Не говорите потом, что Яков вам не предлагал.
– Не скажу…
– А отчего вас в Туркестан несет, не скажете?.. Понимаю, все секретно… Но все-таки по-свойски?
Казалось несправедливостью обижать Якова подозрительностью и ложью, но говорить правду тоже было не с руки.
Поэтому Андрей ответил обтекаемо:
– Может, получится из Закаспия привести подкрепление.
– Из кого?.. Из туркестанцев?.. Ну-ну…
Но в помощи не отказал.
Несколько раз в дороге отряд попадал в перестрелки. Двое спутников было ранено, но что-то или кто-то по-прежнему хранил Андрея. Вдоль железной дороги добрался до побережья Каспийского моря. Там нашел капитана, которого соблазнил – нет, не речами о спасении Отечества, а нетолстой пачкой британских банкнот.
Конвой «полковника Яши» отбыл назад, Андрею пришлось же обождать: капитан кораблика не спешил отчаливать, ожидая, когда закончится сезон штормов. Когда погода немного исправилась, Андрей уговорил отправиться в путь. На суденышке подняли парус, но ветер был часто не попутный и путешествие затягивалось.
Меж тем прямо в море грянуло, обрушилось на Андрея лето года 1918-го. Сделало это как-то вдруг, сразу. Когда отплывали, стоял пусть и конец, но зимы. Обыватели кутались в одежды, в оврагах еще лежал ноздреватый снег. Но в пути погода резко наладилась, стало жарко: по кораблику ходили в рубашках, а то и вовсе без них. Дул ветерок, потому солнечный жар почти не чувствовался. Изрядно отвыкший от каспийского солнышка Андрей, стремительно обгорел. Кожа стала горячей, просто пунцовой, и в последнюю ночь невозможно было прилечь, не то, что заснуть. Пришлось делать компрессы из холодной морской воды…
Удалось забыться, но не более чем на три часа. Это было как раз кстати: Данилин старика-капитана опасался. На утлом суденышке полковник был целиком в его власти. Старик запросто мог привезти Данилина прямо в Астрахань в руки большевиков, а то и просто без изысков, ударить в спину ножом. Ведь, наверняка, деньги, предложенные за путешествие были у пассажира не последними.
С иной стороны, ломал голову Андрей, а что делать со стариком по прибытии. Он будет знать о городе, то есть – знать слишком о многом.
Но старик сдержал свое слово, доставил Данилина целым. Ответно Андрей решил, что негоже после этого нарушать свое слово. Паче, старик интереса к городу не проявил – принял на борт обещанную пресную воду, да отбыл, пока попутный ветер не переменился.
***
По поводу прибытия Андрея все работы в городе были отменены. Все жаждали скорей услышать новости, узнать, что творится в мире, и как происходящее может коснуться городка.
Думали устроить митинг, для этого собрались на площади, подогнали вместо трибуны броневик.
Но Андрей отказался говорить: он до отвращения уже насмотрелся на митинги, неприятные воспоминания вызывала бронированная трибуна. Да и кричать как-то не хотелось.
Данилин прошел молча через толпу, сообщил: митинга не будет, а состоится совет. О его результатах – сообщат. А пока, простите, но устал, зверски устал…
Андрей пообедал, принял холодную ванную. Вода сняла жар, усталость дала о себе знать и полковник первый раз заснул прямо в ванной. Проснулся где-то через час лишь для того, чтоб, даже не обтираясь от сбегающей воды, перебраться на кровать и снова заснуть.
За пределами здания собирались и расходились жители городка. Говорили полушепотом, опасаясь разбудить полковника. Обсуждали немногочисленные в маленьком городке слухи, вспоминали знаки: с кем говорил прибывший, на кого смотрел.
К сумеркам решили: раз Данилин так беззаветно спит, то и остальным опасаться нечего. Расходились по домам, жгли торопливый электрический свет, ложились спать.
Лишь казаки на сторожевых вышках внимательней всматривались в пустыню – не исторгнет ли она еще кого. Беда ведь не ходит одна.
Но до утра все было спокойно.
Как и обычно.
***
Утром Андрей проснулся с первыми лучами солнца, поднялся. Осмотрелся: его старая комната в Аккуме, за окнами – тот же город. Будто и не было десяти лет. Вот только на стуле другая одежда, да нет былой легкости в суставах.
Наскоро одевшись, Андрей отправился по привычному маршруту. У угловой башни остановился, присел на камешке, любуясь морем.
Подошел Шульга, присел рядом: о пробежке ему доложил караульный.
– А у вас тут хорошо… – пробормотал Андрей.
Шульга осмотрел море, скалы, землю, которая еще не вполне проснулась от зимы. С моря дул зябкий ветер. Что же хорошего в такой вот природе. А дальше – хуже. Бывало сорок градусов в тени. Зайдешь куда-то в подъезд где всего лишь тридцать – и блаженствуешь, потому как прохладней. Неужели Андрей этого не помнит?
Но Андрей имел в виду совсем не природу. Может, забыть все, остаться тут, в этом осколке прошлого. Жить, как десять лет назад. Но нет… Революция когда-то доберется сюда. Есть шанс остановить ее на подступах…
Полковник вспомнил, как в 1908, в какой-то деревушке покойный ныне Грабе как бы шутя сообщил, что конец света переносится Высочайшим рескриптом на десять лет. Вот и настал он, год всероссийского Армаггедона – 1918…
– А казачий старшина преставился с год назад, – продолжал рассказывать Шульга. – Ай-я-яй, как жаль! Он ведь с нами и в тайге был в восьмом году, и в городе чуть не с самого основания. Мечтал о смерти во славу отчизны, в бою, а умер в своей кровати…
– Счастливчик… По нынешним временам это роскошь – умереть в своей постели.
– Неужели дела в мире так плохи, как передают по радио?
– Еще хуже… По радио передают не все. Астрахань, Царицын – под большевиками. Дон – колобродит. Генерал Алексеев и Корнилов собрали армию – собрались идти на Кубань… Я вам после расскажу, когда все соберутся вечером… А остальные как? Все ли живы?.. Как Пахом?..
– А что Пахом? Что с ним станется. Бьет птиц из своих ружей, удит рыбу. Ладно, пойдемте что ли?.. Там уже все собрались – ждут нас…
***
В зал набилось так много людей, что сразу стало душно. На одном стуле сидели по двое, по трое. Караульный, сообщивший весть о пробуждении, Шульгой был направлен к Беглецкому. Тот располошил весь научный городок. Караульный же по собственному почину донес казакам. Офицеров кроме Шульги в городе не было, но имелись унтера, кои тоже пришли на собрание – а вдруг не выгонят.
Не выгнали…
Ждали долго, нервно. Почти не было разговоров. Генрих Карлович любовно гладил в кармане футляр с ланцетом, профессор Стригун повторял инопланетную азбуку им же и придуманную.
Наконец, появился Андрей, стал у доски, на которой остались следы каких-то математических споров, инопланетных тайн. Стал словно школяр, не выучивший урок и, потому, не знающий что говорить…
