Текст книги "Литерный эшелон"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

– Было еще мнение, загнать вовнутрь пару арестантов. Но я подумал, что смерть под медицинским наблюдением куда полезней, нежели смерть без оного.

– Вы пошутили глупо.

– Да не шутил я, – обиделся Грабе. – Вы только скажите – я загоню туда еще хоть десяток арестантов.

– Вы что? Как можно! Это негуманно! Это же люди!

– Не то чтоб мне плевать на людей, но мне и державе нашей нужен быстрый и четкий ответ. И я буду гнать в эту коробку арестантов, пока вы мне его не дадите. А закончатся арестанты – солдат буду заставлять.

– А если и солдат достаточно не будет?..

– Тогда я сам там лягу!

Мария Федоровна покачала головой, задумалась. Присмотрелась к покойным внимательнее…

– Значит, исключается отравление, инфекция… Видно, что они будто обгорели на солнце… причем даже в паху… Скажите, они у вас обнаженными работали?..

– Нет, в одежде.

– Тем паче странно…

Тарабрина задумалась еще раз. На этот раз надолго. Настолько надолго, что Грабе не нашел ничего лучшего, чем напомнить о себе покашливанием.

– Простудились?.. Теплого попейте.

От подобного ответа Грабе чуть не подавился своим кашлем. Закашлялся уже совершенно натурально.

– Знаете, у меня мысль возникла, – наконец вспомнила Мария Федоровна. – Я читала выдержки работы господ Кюри… О радиоактивности… Вы читали?..

– Очень вкратце…

– Симптомы в чем-то схожи…

– Прикажете арестанта?..

– Да нет, зачем же… У вас же есть в экспедиции фотограф?..

– Да, безусловно…

– С десяток фотопластинок он может пожертвовать на благо отчизны?..

Пластинки были найдены за считанные минуты.

Уже через час стало ясно: докторесса была права. Фотопластинка оказалась беспощадно засвечена.

Это не остановило Грабе, он полез в тарелку с оставшимися пластинками, расположил их по комнате и довольно быстро определил источник радиоактивности. Таковым оказался предмет, похожий на нечто среднее между керосиновой бочкой и самогонным аппаратом.

– Что это может быть? – спросил Грабе у Беглецкого.

– Трудно сказать… Я так полагаю… За этим отсеком… – Беглецкий сверился со своим не то планом, не то чертежом. – За этим отсеком часть летательного аппарата разрушена. Я полагал, что там должны были находиться двигателя, кои совершенно уничтожены.

– А это, выходит, двигателя питало?..

Беглецкий был осторожен:

– Возможно…

– Двигателя же восстановить не выйдет…

– Вероятно, нет… По крайней мере в обозримом будущем…

– Но у нас, вероятно, есть источник энергии, достаточный для путешествия меж звездными системами… Ну что же… И то неплохо, и то корм. Сосредоточитесь на нем, только позаботьтесь о защите. Хотя арестантов можете не жалеть.

Аптекарский остров

Два года назад на казенной даче Столыпина, что на Аптекарском острове эсеры взорвали бомбу. За сотню перевалило число пострадавших, почти три десятка людей погибло на месте. Ранило сына Петра Аркадьевича, дочь Наталья сделалась калекой… Выздоровление шло медленно, и сейчас она передвигалась все больше в коляске или с палочкой.

В 1908 году, в августе собрав денег, погибшим во время покушения собрались открывать памятник на Аптекарской набержной.

Генералу-майору пришло приглашение, подписанное лично Столыпиным. Инокентьев расценил приглашение правильно: а именно как приказ.

Он прибыл к месту в указанный час и занял место так, что попасть на глаза премьер-министру. Тот действительно заметил генерала и кивнул, будто в знак приветствия.

Памятник был без изысков, совсем не такой, у которых влюбленные будут назначать свидания. Это был обелиск белого камня квадратного сечения, сужающийся к верху. Его увенчивала небольшая пирамидка, имелась какая-то табличка, но генерал до смерти так и не прочел, что на ней написано.

Как и все подобные мероприятия это было донельзя скучным. Читались речи, попы служили панихиду. По реке скользили суденышки, с Выборгской стороны то и дело раздавались гудки локомотивов, работающих на Финляндской железной дороге.

Петр Аркадьевич подошел сам. После приветствия и ни к чему не обязывающих фраз, спросил:

– Как проходит экспедиция?..

– Пока все замечательно. Содержимое космического аппарата сфотографировано, каталогизировано, подготовлено к вывозке…

– Я читал сегодня утром газеты. Наблюдатели с аргентинского крейсера у берегов Патагонии видели в небе странные огни: будто летела эскадра дирижаблей, украшенных гирляндами.

К сообщению генерал остался почти безразличен.

– Это мог быть оптический обман зрения…

– А мог и не быть. Может, пришельцы своих ищут?..

– Мы и без того торопимся… Даже если бы подобных огней в небе не было бы – мы бы все равно спешили…

– Куда собираетесь эвакуировать лагерь?..

– Я думал о Карелии… Это недалеко от Петербурга и в то же время – глушь…

– Это и плохо, что недалеко. Может кто-то наткнется, пойдут слухи. Чья-то разведка может его обнаружить… Я думаю, что лучше спрятать его куда-то вглубь страны. Вы знаете об Аккуме?.. Белых Песках?

Инокентьев кивнул: Это был небольшой, заброшенный ныне городишко с фортом.

Когда-то при генерале Котляревском там хотели сформировать верблюжий казачий полк. Затем будто бы пытались вывести и новую породу верблюдов горбами вовнутрь…

Потом построили завод дирижаблей, производство намечалось массовым, но было изготовлено всего лишь две единицы. «Скобелев» был вторым.

После производство было остановлено. Людей и машины вывезли, городок опустел. Здания ветшали.

– Я думал, производство в Белых Песках возобновится…

– Напротив. Вы помните, что сталось с головным дирижаблем серии?

Генерал Инокентьев кивнул. «Генерал-фельдмаршал Петр Салтыков» находился в строю лишь год. Потом пропал во время перелета над Восточным Туркестаном. Остатки аппарата нашли в степи, похоже, он загорелся в воздухе, рухнул наземь и взорвался. Из экипажа никто не уцелел.

– Вот-вот… – продолжил Столыпин. – И я о том же. Стоят они как крейсер, а сгорают, меж тем, не пойми от чего за несколько минут. Даже иголок из него не наделать. Даст Бог «Генерал Скобелев» послужит Государству Российскому, тогда снова начнем их снова строить. А пока – я на постройку новых и алтына не дам.

– Но мне кажется, что «Генерал Скобелев» достаточно…

– Не достаточно. Пока недостаточно. Поэтому – берите и владейте. Дома там несколько обветшали, но, думаю, все можно восстановить.

– Но это же далеко! Туда ведь нет не то что железной дороги. Даже тракта нет!

– Ай, бросьте! Это даже хорошо, что туда нет дорог. Через год будет железная дорога до Астрахани. Море мы завесим береговой охраной, что сможем – будем доставлять кораблями, дирижаблем. Когда планируете переезд?..

– Думаю, в конце августа. Как раз привезут новый отчет.

– Любопытно будет почитать. Занесете мне?

Генерал кивнул.

За время прошедшее со встречи на яхте «Алмаз», «Генерал Скобелев» прилетал в Санкт-Петербург трижды. На нем привозили фотографии, рисунки с места катастрофы. Инокентьев приобщал к ним отчеты, полученные по беспроволочному телеграфу, относил для ознакомления Столыпину.

После прочтения забирал.

– Только… – задумчиво проговорил премьер-министр.

– Слушаю…

– Как мы и уславливались: все инопланетное будет храниться в лагере, без возможности вывезти в другой город. И мне даже кажется, что этого мало. В 1905-ом, бывало, бунтовщики врывались в учреждения, взламывали сейфы. Многое тайное стало явным.

– Пусть это вас не тревожит… Сейф защищен более чем надежно. Куда проще умереть, чем его вскрыть.

Вышло ровно по словам генерала.

***

Когда солдат пьян до беспамятства, он обыкновенно мягок и стремится в положение горизонтальное. И перед тем, как в него перейти, солдат любит всех и вся, лезет целоваться и брататься хоть с обер-полицмейстером.

Совсем иное дело солдат, просто выпивший. Его тянет на подвиги, винтовка кажется универсальным пропуском куда угодно, и особенно в мир равенства и справедливости. Хочется быть сильным, топтать ухоженные газоны своими тяжелыми сапогами.

В году 1917-ом, дважды революционном по бульвару шел отряд рабочей милиции. По обыкновению его бойцы были пьяны не так чтоб вусмерть, а так, хорошенечко.

И один рядовой вспомнил, что когда-то он пытался залезть за ограду в этот сад, нарвать цветов. Но вышли офицеры и намяли ему бока.

Обида за прошедшие годы не утихла, а скорее наоборот.

Верно, и там сидят какие-то драконы, но время их кончилось!

– Надобно разобраться, братцы! – позвал солдат.

Молчаливое согласие было ему ответом.

С бульвара свернули в сад. Ворота были закрыты, но оставалась открытой калиточка. Пост на бульваре Инокентьев велел убрать, чтоб не провоцировать. И часовой стоял уже около здания.

Увидев приближающихся, он нажал тревожную кнопку, взял винтовку на изготовку.

В морозный воздух бросил:

– Стой, кто идет?

Поскольку останавливаться никто не собирался, он дал выстрел поверх голов, в начинающийся снегопад. Передернул затвор. Вернее, попытался это сделать.

Лязгнул «Маузер», часовой свалился на снег.

Тут же ударили иные выстрелы – били из-за окон здания. Стреляли метко, и через пять минут почти весь милицейский патруль оказался выбит.

Но к осаждающим подтянулась помощь: студенты, отряд моряков. У людей в здании не было никаких шансов – ждать помощи не приходилось.

– Закошмарим лохов! – звучал непривычный клич. – Бей драконов и мироедов!

В сумерках один из матросов подполз к окнам и забросил туда пару бомб.

После бой шел уже в самом здании за каждый коридор, за каждую комнату. Инокентьев отстреливался из пистолетов: в ящиках стола у него была целая коллекция. Стрелял генерал хорошо, не тратя лишних патронов.

Но шансов выйти живым у него не было. Впрочем, смерть сделала ему подарок странный, с юмором, как водиться, черным.

Генерала не убили.

В здании стало сизо и кисло от пироксилинового порохового дыма. Резало глаза, хотелось чихнуть. Генерал то и дело потирал переносицу дабы сдержаться.

Но все же не уследил: чихнул, содрогнувшись всем телом…

И упал замертво из-за разоравшейся некстати аорты.

Восставшие ворвались в кабинет. Их внимание привлек основательный сейф. В карманах покойного нашли какие-то ключи, но этого было явно недостаточно: дверь стальной конструкции защищал и код.

На удачу покрутили колесики, но ничего не произошло.

Тогда из мастерских приволокли пропановый резак конструкции французских инженеров Фоша и Пикарда, продули маленькое отверстие, начали вырезать стенку…

И тогда – взорвалось.

Рвануло так, что контузило даже тех, кто стоял на улице. Сейф содержал не менее четверти пуда взрывчатки. Осколком сейфа пробило баллоны с пропаном и кислородом. Ударил новый взрыв.

Разумеется, никаких документов обнаружено не было. Да что там – сам резчик и остальные, кто был в комнате, просто испарились.

Докторесса

Докторесса осмотрелась…

…И начала жить. Если ученые жили по двое в избе, то Мария Федоровна получила дом в единоличное пользование.

На окошко повесила занавесочки, перед порогом положила кусок дерюги, чтоб входящие вытирали ноги.

Доселе «Ривьера» была исключительно мужским местом, за сим обитатели себя не сильно сдерживали ни в потребностях, ни в эмоциях. К дурному привыкаешь быстро, за считанные недели народ изрядно одичал, зарос.

– Прошу простить их, – извинялся за всех Грабе.

Как раз рядом, у дерева, особо никого не стесняясь, казак справлял малую нужду.

– Да бросьте. Я же доктор! – успокаивала офицера Мария Федоровна.

Вслед проходящей женщине смотрели: она была красива, но красотой странной, суровой, осенней, последней. Пройдет еще пару лет, может даже пять – и от нее останется немного. Все яснее станут морщины, кожа утратит былую гладкость… В глазах, где сейчас пляшут искры, будет только усталость.

Но многие думали: а сколько там той жизни осталось? К тому же все познается в сравнении. Если до другой ближайшей женщины семьдесят верст, так и эта весьма прелестна.

И мужчины сбривали многодневную щетину, гладили рубашки и штаны. Сабуров приносил ей охапки цветов, звал на дирижабль выпить хорошего вина. Докторесса благодарила, но отвечала, что от высоты у нее опасно кружится голова. Ну а к себе в гости благоразумно не звала.

На нее засматривался даже батюшка Арсений, даже оба подпоручика, не имеющие из-за своего ангельского чина ровно никакого шанса.

Только женщина выбрала того, кто изначально не обращал на нее никакого внимания. А именно на штабс-капитана Аркадия Петровича Грабе. Она пускалась на обычные женские хитрости: строила глазки, касалась, будто невзначай, брала за руку…

И Грабе поддался.

– Я думал сердце выгорело… И тут от него такая подлость, – признавался Грабе Данилину. – В нее так легко влюбиться…

– Отчего подлость? Любовь – великое чувство… Ну, так чего вы медлите? Влюбляйтесь…

– Я слишком стар для еще одной неразделенной любви.

– Откуда вызнаете, что неразделенной?

– Я такой человек… У меня другой не бывает. А еще я приношу несчастия.

– Полно вам!

– Ну да… Иногда случается, что два человека приносят друг другу неудачи, вне зависимости от того, как они к друг другу относятся и от их душевных качеств.

– Все же не пойму о чем вы?

– Пощадите даму. Ежели мы начнем с ней сближаться – у нее начнутся неприятности.

Как в воду глядел…

***

Впрочем, несмотря на предостережения, Грабе с Докторессой вечерами начали гулять по песчаному берегу реки, затем уходили в овражек, где штабс-капитан учил даму бить из револьвера по жестянкам.

Дамочка мило пугалась выстрелов, и Грабе, дабы успокоить женщину, забирал ее в свои объятия. Затем они гуляли по лагерю, словно по какому-то променаду. Казаки и арестанты приветствовали их снятием головных уборов.

Разговаривали.

– Вы один… одна доктор в Иване Ивановиче? – спрашивал штабс-капитан.

– Ну что вы… Не с моим счастьем. Есть еще один доктор. И для нас двоих в городе слишком мало больных…

– Женщине больные, верно, меньше доверяют… Хотя если больной – на самом деле больная…

– Нам доверяют почти одинаково. А вернее сказать, одинаково не доверяют. Больные ходят к бабкам-шептухам, к якутским шаманам. И самое обидное – ненаучный подход часто побеждает. Впрочем, моему коллеге несколько легче – он наблюдает за больными в тюрьме. Это какой-никакой, но постоянный доход…

Места для прогулок в лагере было мало. За сим – ходили в гости. Поднимались под небеса в воздушный дредноут Сабурова. Похоже, рядом с Грабе о боязни высоты Мария Федоровна забывала.

Затем зашли один раз к в препараторскую Генриха Карловича.

Тот как раз был занят.

На столе лежало голубовато-прозрачное существо, доставленное из Иван Ивановича вместе с Тарабриной. Его как раз препарировал хирург, иногда отрываясь и делая пометки в своих бумагах, измазанных липкой кровью инопланетян.

Кожа убиенного Пахомом была столь тонка, что под ней можно было рассмотреть сосуды и даже некоторые внутренние органы.

– По-моему омерзительно… – пробормотала Мария Федоровна.

Но сознание терять не стал, даже не сделала вид, что ее тошнит. Все-таки она была доктором.

Профессор же даже не обернулся на шаги – то, что творилось на его операционном столе, интересовало куда более, нежели зашедший гость. Паче, что чужие здесь не ходили…

За сим Грабе, заговорил достаточно громко:

– Что, доктор Франкенштейн? С работой не клеится? Чудовище не желает воскресать?

Аркадий знал хирурга давно. Генрих Карлович давно консультировал Запасное Бюро, иногда препарируя доставленных уродцев. Старикашка выглядел истинным божьим одуванчиком, но однажды в каком-то переулке его встретила гопа подворотняя, пригрозила финским ножом и предложила отдать бумажник с часами.

Профессор дрожащими от волнения руками коснулся замка своего саквояжа, вынул оттуда ланцет и двумя взмахами перерезал три горла, став при этом так, чтоб не забрызгало кровью. Затем в том же волнении скрылся с места убийства.

Случился скандал и сенсация – стали говорить о петербургском Джеке-Потрошителе. По следу пустили лучших сыскарей, говорили, что на экспрессе из Москвы везут лучшую собаку-ищейку, неподкупного добермана Пикового Валета.

Генрих Карлович в расстроенных чувствах явился в Запасное Бюро, повинился как на исповеди. И дело о тройном убийстве поручили замять Грабе. Он с этим справился шутя, потратив чуть более суток.

С той поры, невзирая на разницу в возрасте, Аркадий обращался с профессором за пани-брата. Тот же отвечал взаимностью.

В ответ Генрих Карлович обернулся и широко улыбнулся:

– Вам бы лишь бы хохмить, Аркадий Петрович. Да их и трубный глас Господний не воскресит. Ибо не христиане они вовсе.

– Ну а если серьезно? Как продвигается работа?

Улыбка исчезла с лица биолога, он провел над телом рукою, словно полководец над картой местности, где предстоит состояться баталии.

– Что сказать… Трудно… Земные бактерии попробовали инопланетян и сочли их вкусными. Многое повреждено. К тому же организм не наблюдался in natura, то бишь натурой, живьем… Но некоторые выводы я могу сделать уже сейчас. Очевидно, что пищеварительная и дыхательная система разделена. С точки зрения земной природы – лишнее дублирование некоторых элементов. Вместе с тем рациональное зерно тоже есть. Например, человек не может одновременно дышать и пить. А этот – мог… Два подобия печени. Конечно, это не печень, но ближе всего к ней. Можно положить, что это не излишество, а необходимость. Вероятно, некогда печень у пришельцев была одна, но затем разделилась симметрично. Наверное, они могли работать независимо… Вам это интересно?

– Безусловно! Наперед не знаешь, какое знание пригодится… А как вы себя чувствуете? Наверное, уже заскучали по столицам, по цивилизации?..

– Да бросьте! Даже не вспоминаю! Это ведь целая наука новая. Изучение внеземных организмов… Как это будет, сей момент соображу… Внеземной… Экзо, терра… Наука о жизни… Экзотерробиология… И я вот – основатель целой науки! Да об этом каждый ученый мечтает!

– Верно, труды ваши будут оценены, за них вы будете награждены. Но нескоро они окажутся в свободном доступе.

Но Генрих Карлович отмахнулся от этого как несущественного.

Аркадий Петрович продолжил:

– Я бы единственно вас попросил обратить свое внимание на следующее… Как вы, верно, видели сами: пришельцы отстоят от нас на сотни, а может и тысячи лет, так как мы от индейцев. И может, прибыв на нашу планету, пришельцы устроят подобное тому, что немцы устроили в Венесуэле… Поэтому мы должны знать, слабые места пришельцев, как с ними бороться…

– Как бороться, это наш сибирский Зверобой уже показал. Их можно убить пулей – это уже радует…

В окошко постучали.

Генрих Карлович виновато улыбнулся. Накрыл инопланетянина куском брезента.

– Прошу простить меня. Друзья зовут на рыбалку. Полезно ведь развеяться… А то ведь от инопланетянина и запах какой-то… Хм… Неземной…

***

Рядышком с лагерем протекала небольшая речушка, куда ученые да казаки ходили отдохнуть, удить рыбешку. Попов хоть и не был большим любителем рыбной ловли, но тоже ходил со всеми, рыбачил с высокого бережка.

Порой звали и Андрея:

– Господин подпоручик, айда с нами?..

Тот виновато улыбался:

– Да ладно, вы же знаете, не рыболов я.

Но все же шел. Рыбу не ловил, а сидел в беседке, читал книгу.

Рыба, надо сказать, ловилась здесь замечательно. На червяка набрасывалась даже и не предполагая подвоха…

Потом в беседке, выстроенной по приказу Грабе, пили чай из самоваров да из блюдечек с лимоном кислым, привезенным сюда из Китая, сперва в Иркутск поездом, а затем на дирижабле в «Ривьеру».

Иногда даже казалось, что это не край географии, где и человеческий голос – редкость, а местность в исконной, европейской России. И река эта не диковинная Тунгуска а самая обыкновенная Волга или Обь. И все ладно, хорошо, вот-вот прогремит курьерский на Москву, знаменуя начало вечера.

Но нет, тишина, лишь гул гнуси.

На тропинке появлялся и Грабе с Тарабриной. Они подходили к воде, затем недолгое время сидели в беседке.

– А вы чего не рыбачите?.. – спрашивал Аркадий Петрович, убивая комара.

– Да не рыбак я, – пояснял Андрей и Грабе. – Не мое это. Не могу я так вот сидеть и ждать, пока рыба подплывет и клюнет. Ее под водой не видать.

– Так в этом весь и смак! – от воды кричал Беглецкий.

Но Андрей оставался непреклонен:

– Нет, я больше по грибы люблю ходить. И на месте не сидится, и глаз нужен наметанный. Вот помню я теткой по чернушки ходил. Нет хитрее гриба!

– Хитрый гриб? Ну вы даете!!! – смеялись рыбаки. – То вы рыб не видели!

– Что вы там читаете?..– спрашивала докторесса.

– «Войну Миров» Уэллса.

– Тьфу на вас! – смеялся Грабе. – Умеете же испортить настроение.

После Грабе и Тарабрина удалялись. Куда и зачем – то было остальным неведомо.

По крайней мере делали вид, что неведомо…