Текст книги "Литерный эшелон"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

«…Но…» – подумал Андрей.

Виктор Иванович перевел дыхание, ожидая нового приступа чихания. Однако, его не последовало, и профессор продолжил.

– …но вы с Аленой разные люди. Вы – военный, она из семьи приличной, культурной, образованной… Я не хочу ничего плохого говорить о ваших родителях, Царство им Небесное… Но не следует ли вам поискать девушку попроще?..

Недовольно зашуршали листы газеты. С кресла поднялся дед.

Сурово посмотрел на Андрея. Куда более суровый взгляд достался его сыну.

– А-ну, цыц мне! – распорядился патриарх семейства. – Ишь, разошелся: семья приличная, культурная! Да твой дед до смерти свое имя писал с двумя ошибками, лопухом задницу подтирал! И я б таким был, если б не мать твоя, царствие небесное!

– Но папа… Это явно какой-то абсурд!..

– И дед таких слов не знал! А с бабкой твоей жил – душа в душу…

…Меж тем, по коридору бесшумно шла Аленка. С утра она действительно, чтоб отложить неприятный разговор, сказалась больной и не вышла к завтраку. Тетя Фрося, которая на правах родственника Андрея, считала себя причастной к окружающему безобразию, отнесла барышне в комнату кофе и бутерброды.

Она пропустила, когда явился Андрей, и узнала о его визите по шуму в гостиной. Потом переоделась и подошла к двери в гостиной. Долго просто слушала, о чем говорят там…

Затем вошла. С порога проговорила:

– А хоть кого-то в этом доме мое мнение интересует?.. Что это вы все за меня решаете?..

Спор затих, Андрей даже забыл дышать…

– Ну и какое твое мнение будет?.. – осторожно спросил профессор Стригун.

Алена прошла по комнате, будто невзначай взяла Андрея за руку и тут же рухнула на колени. От резкого рывка Андрей упал рядом.

– Благословите нас, батюшка… – попросила Аленка.

В руках Ивана Федоровича откуда-то появилась икона – он словно знал, что дело подойдет к тому.

– Благословляй, дурак… – шепнул он своему сыну. – А не то сбежит она – по глазам вижу. Уйдет в суфражистки, а то и в марксистки. Дочь потерять можешь!

Виктор Федорович ошарашено принял икону, сделал ее несколько движений… Помолвка – это еще не свадьба, – успокаивал он себя мыслью.

– Ну вот и хорошо… – заключил Иван Федорович. – А теперь к столу. Помозгуем над этим как три… четыре взрослых человека.

***

Когда локомотив в голове эшелона уже начал разводить пары, Андрей прибыл на вокзал. В его купе появились попутчики, но до самого Царицына Данилин их не замечал, погруженный в свои мысли.

Домой

Деньги кончились где-то под Царицыном.

Но вокруг совершенно бесплатно зеленело лето, на бахчах наливались арбузы, из-за заборов к земле клонили ветки яблони. Спать можно было на песке, под какой-то перевернутой лодкой, купаться хоть по три раза в день.

И долго Пашка просто не замечал того, что его карманы опустели.

Потом, когда к яблокам захотелось и хлеба, работал на разгрузках и погрузках барж, хлебал уху из артельного котла, пил чаек. Казалось – вот он и рай: тепло, свобода.

Но память коварно напоминала: зимы здесь суровы, без крыши – пропадешь.

И Пашка шел домой: по Батюшке Дону с баржей спустился до Ростова-на-Дону. Баржа стала на загрузку крупным малороссийским зерном, а Павел пошел дальше – до Мариуполя

Вообще-то, на поезд можно было без труда сесть, положим, в Таганроге или в том же Ростове-на-Дону. Но Пашке захотелось подольше побыть с таким теплым, ласковым Азовским морем. Всю эту долгую прогулку вдоль полосы прибоя, Пашка воспринимал как каникулы, отпуск от беспокойной жизни революционера. Та ждала его с нетерпеньем, чтоб снова, как умелая любовница, вскружить голову и бросить лицом о жизнь. Но Пашка был уже не тот пылкий влюбленный: эти три месяца стоили долгих лет. Его могли повесить, расстрелять – но сложилось иначе. Второй раз так могло не повезти.

…С морем он расставался долго – благо, вокзал в Мариуполе был в десяти шагах от берега. Солнце уходило за косу, с моря бил соленый ветер, напоминая о грядущей, уже недалекой осени. Прибой шипел у ног ядовитой змеей. Холодало.

На станции маневровый паровоз сердито и делово гудел. Его передразнивал пароходик, стоящий на рейде.

Поспешно допив припасенный шкалик, Пашка бросил бутылку в волну. Шкалик не прибило к берегу. Вопреки прибою он поплыл в открытое море, словно письмо отчаянья с погибшего корабля.

Как раз из порта на Никитовку шел товарняк, и Пашка запрыгнул на подножку. Вагоны были пустыми – в них пахло жарой и зерном. Анархист, положив под голову скрученный пиджак, сладко заснул…

***

…А к полудню следующего дня был уже почти дома. Когда поезд стал приближаться к Сортировочной, то замедлил ход. Поезд стало кидать на стыках, задремавший, было, Пашка проснулся, огляделся и спрыгнул на насыпь.

В город пошел кружной дорогой. Его портрет конечно же многие успели забыть, но с иной стороны – он слишком долго красовался в губернских газетах.

Дорога шла через поле к кладбищу, за которым начиналась Волонтеровка. Сегодня на кладбище кого-то хоронили, и чтоб войти в город, следовало пройти мимо процессии.

И Павел задержался в развалинах у дороги.

От дома, некогда стоящего здесь осталась лишь шелковица и саманная стена.

Пашка не знал, в каком году сей дом осиротел и рассыпался в прах. Но парень подумал, что кто бы тут не жил – был человеком, возможно, и нелюдимым, но хорошим.

Шелковица, ведь такой фрукт, что варенья из него не сваришь, настойки особо не приготовишь, на зиму не запасешь.

Зато у двора – всегда полно шумной детворы и людей, падких до дармовой сладости.

Вот как странно: кто б не построил этот дом, уже лежал в земле. Были ли у него сыновья – неведомо. Если и были, то отцовский порог забыли. Но над этим всем зеленело дерево, посаженное рукой, обратившейся в прах.

Уж не понятно, почему шелковица стала плодоносить в конце августа. Может тому виной было дождливое лето, и дерево просто спутало месяцы.

Пашка знал – так иногда бывало. На дворе у его бабки росла безумная акация, которая цвела круглое лето и даже часть осени.

Глядя на похороны, Павел срывал ягоды и отправлял их в рот.

Скоро его руки стали синими, словно у школяра после чернил.

Анархист ел жадно – аппетит придавали пройденная дорога, и, как ни странно, похороны. Для кого-то радости земные закончились… А он, Павел, все еще жив. И ведь непонятно, кому из них двоих повезло.

Потом, когда похороны закончились, прошелся улицами Волонтеровки.

Ранее ему приходилось здесь бывать, но нечасто, раза два-три, и то случайно. Поэтому Павел шел, не боясь быть узнанным. Он глядел на здешнюю жизнь, на детей, играющих в пыли, на хозяек, судачащих о жизни.

Проходящего мимо анархиста они провожали настороженным взглядом – чужаков здесь не любили, впрочем, как и везде.

Волонтеровка была поселком, где люд обитал не то чтоб богатый, но зажиточный. Здесь крыши крыли все чаще железом, не соломой, в каждом дворе мычала корова, а то и несколько.

Конечно, подобно всем украинцам, эти постоянно жаловались на жизнь, на погоду, на неурожай. Что не мешало им строить каменные дома, покупать коров и поросят, закатывать свадьбы на весь мир. И менять в своей жизни жители Волонтеровки ничего не хотели. Оттого анархисты здесь не пользовались популярностью.

Путь далекий из Сибири будто бы располагал к раздумьям, но Павел как-то не смог выдумать ничего толковей, чем рвануть к приятелям. Они ведь не откажутся от старого друга, что-то придумают.

Анархисты обитали в поселках фабричных, название которых говорило само за себя: Мухово, Гнилозубовка до Шанхаи.

Чтоб добраться до фабрики и до них, необходимо или обойти город или пройти сквозь него. Обойти – безусловно, было безопасней. Но пройти – быстрее. Да к тому же, его в городе не ждали, считали мертвым. А уж он будет смотреть во все глаза, станет осторожным…

***

Город шумел, насколько возможно это было для малороссийского провинциального городка летом и в это время дня.

По велению своих пассажиров куда-то катили извозчики, приказчики в лавках расхваливали посетителям свой товар.

На перекрестке Павел остановился и действительно засмотрелся во все глаза. Здание, где когда-то погиб Антип, где сам Павел едва не задохнулся от чадного дыма, сейчас шпаклевали, замазывали дыры от пуль.

А что поделать: жизнь идет, земля в центре города дорогая, но и окупается быстро.

Рядом имелся плакат, прикрывающий часть строительных лесов:

«Ресторанъ «Прага»! Открытіе 1-аго октября!»

Мимо Павла проехала двуколка, в ней с дамой сердца находился здешний полицмейстер. Павел узнал его сразу: вздрогнул вспомнив удары в кабинете с портретом Императора, вздрогнул, развернулся, ушел под арку в проходные дворы.

Зато полицмейстеру понадобилось некоторое время. Его экипаж, верно, проехал квартал, а он все размышлял, где же он видел это лицо.

И вдруг вспомнил. Напрягся, побледнел так, что испугал женщину рядом с собой.

– У тебя такое лицо, будто ты мертвеца увидал…

– Если бы ты знала, как ты права…

Полицмейстер оглянулся, посмотрел назад. Там, разумеется, никого не было.

Ну нет, такого быть не может. Хотя что за странные люди сейчас живут в «Метрополе»? Они будто из столицы, ищейки, может быть самого Столыпина – в таких вещах полицмейстер не ошибался.

Это совпадение? Или же?..

***

Постучались в дверь.

– Наташа, открой…

Наташа подошла к двери, открыла дверь.

И будь у нее в руках что-то – уронила.

– Пашка, ты?.. Тебя же…

– Повесили… Знаю… Наши, где наши?..

***

– …Лес валили… Ямы копали…

– А потом?

– Потом драпанул.

Про летающую тарелку Павел рассказывать не стал: было видно, что все равно не поверят.

– Как драпанул? Как сюда добрался?

– Денег дал человек, что со мной бежал.

– Деньги? На каторге?

– Он их в карты выиграл…

– Угу…

«Угу» – это вам не «Ага». Когда вам говорят «угу», значит вас, возможно и слушают. Но не верят ни слову…

– Нескладушки выходят, – пробормотал Андрюха. – То, на суде, понимаешь, ты плел, что налет ты сам организовал, что ты главный…

– Я же никого не выдал!

– А ты бы попробовал… Мы по норам сидели!

– Вот меня полицмейстер и попросил… Будто бы он всю организацию уничтожил…

– Ишь! Погляди на него! Полицмейстер его попросил! Приходит к нему в камеру и просит, мол не будете ли так любезны, Павел Батькович… Тебе какой приговор присудили?..

– Смертную казнь…

– Тогда че ты про каторгу плетешь? Нет, мужики, чует мое сердце – это провокатор.

Мужиков было пятеро. Андрюха приходился двоюродным братом Наталье, владелицы этого домишки.

Еще была женщина совершенно посторонняя, Павлу незнакомая, которая и слова не проронила во время разговора.

В маленькой комнатушке всем было явно тесно. И Павел подумал, что чем далее. Тем меньше места найдется ему самому…

Он попытался неуклюже оправдаться:

– Да ребята, ну какой из меня провокатор?

Андрюха недоверчиво хмыкнул: а то он провокаторов не знает.

– Да посмотри же на свои руки – они все в крови.

Пашка скосил взгляд на свои ладони. Они были в соку шелковицы. То, что шелковицу приняли за кровь, Пашке показалось неимоверно комичным. Он захихикал.

– Ты смотри! Он еще смеется!

На улице зашумело – все притихли.

Но это было лишним: то с завода братьев Минеевых возвращались рабочие. На Гнилозубовке коров не держали. Во-первых таких денег здесь обычно не бывало. Во-вторых весь поселок размещался на склоне холма. Домишки лепились здесь плотно один к другому, к склону, так, что хозяин одного дома, попивая чаек мог в окно плюнуть на крышу соседу. И вышеупомянутые коровы просто бы не прошли про узким, крутым и путанным проулкам.

– Шо с ним будем делать?.. – спросил Андрюха.

– Да шлепнуть его, и в реку! – ответил человек, которого Павел видел первый раз в жизни.

Это обидело Павла до глубины души: даже есаул из лагеря не отправлял в расход за просто так, незнакомого человека.

Но следующая фраза вовсе повергла Павла в ужас:

– Только не тут! – затарахтела хозяйка. – Вот возле реки и шлепайте!

– Знаете, что я вам скажу… – задумчиво проговорил Пашка.

Все замолчали, приготовились слушать.

И тогда Павел ударил по лампе, смел ее со стола. Разбилось стекло, немного горящего керосина выплеснулось на пол.

Но анархисту было не до того. Он плечом вышиб раму в маленьком окошке, кувыркнулся через подоконник. Упал на соседскую крышу, с нее скатился в маленький дворик. Сорванная черепица каменным градом посыпалась сверху. Одна больно ударила по плечу, но это Павел это почти не заметил.

Он перемахнул через гнилой заборчик.

– Вон он! Вон он!

Рявкнул револьвер, но пуля прошла где-то выше. Далее – проулками. Вниз к реке.

Улица, камыши. Вода.

Там и остановился, прислушался.

Погони не было.

***

Идти было некуда.

Ночь Павел провел в городском саду.

Прилег поспать на качели. Ветер раскачивал их, вверху скрипели петли, еще выше летели звезды и кометы. Незаметно для себя Павел заснул.

Генерал в городе

– Обустраивайтесь, голубчики! – разрешил Инокентьев.

Корабль пришвартовался к понтону, с которого имелся переброшенный на пирс мостик.

Профессора сошли на туркестанскую землю, за ними военные. Таковыми оказались лишь двое – Данилин и по-прежнему в штатском генерал.

Инокентьева встречал штабс-капитан, всех остальных ожидал Латытнин – чтоб указать на новые места жительства, выдать ордера.

Андрей по знаку Грабе отбыл со всеми.

Прошлись пол улицам городка. Ощущение было странное: совсем недавно это был город-призрак, без единого человека и огня в окошке. Теперь дома заново обживались, но накопленная призрачность не спешила уходить. Она жалась по темным чуланам, выглядывала из-за углов.

Данилин получил комнату в здании многоэтажном, похожем на какое-то общежитие. А доме имелись трубы водопровода и канализации. Но как сообщил Латытнин, трубы водопровода ни к чему не подсоединены. Впрочем, канализацией пользоваться можно – она впадала прямо в овраг.

Под расписку Данилин получил примус и керосиновую лампу.

Бочки с керосином «Бр.Нобель» стояли в сарае рядом.

– А казаки где? – спросил Андрей.

Дом, похоже, оказался заселен только учеными.

– Они у меня спросили, сколько землицы себе отрезать могут. Я ответил, что в разумных пределах – сколько пожелают. Тогда они сказали, что, пожалуй, будут строить себе дома, а пока поживут так, в палатках. Я уже выписал для них лес и кровельное железо.

– Но тут же ничего расти не будет! Тут же солончаки, я читал – честное слово! Почвы совсем пустые, надобно вносить удобрения.

– Я это самое им и сказал.

– А они?

– А они сказали, что упорным трудом все превозмогается.

Андрею вспомнился сад с абрикосовыми деревьями, которым не суждено плодоносить.

Он проговорил:

– Подобное мне уже приходилось слышать.

– А я склонен им верить. Ну, если я вам не нужен…

Латынин вышел. Андрей осмотрел комнату: рукомойник, кровать, стул, стол, платяной шкаф, тумбочка.

Где-то не очень далеко синело море.

Было видно, как по набережной прогуливаются Грабе и Инокентьев.

***

– Вы будто бы собирались стреляться? – спросил генерал-майор как бы между прочим.

– Да. Но револьвер дал двенадцать осечек кряду.

– Надо же. Вот он какой – слепой случай. Однако отныне и впредь я запрещаю вам стреляться без моего на то разрешения. Ошибки мы делаем все. И что тогда, после каждой стреляться? Да совсем тогда Россия обезлюдеет.

– Мне показалось…

– А посоветоваться со старшим товарищем вы могли?.. Аркадий, мне стыдно за вас…

И штабс-капитан потупил взгляд словно нашкодивший школяр.

– У нас еще был побег… Двое ушло.

– Я слышал. Их уже ищут – Лещинский идет по следу. А вообще не расстраивайтесь. Что стоят слова двух арестантов против таежного безмолвия? Разве им известно, куда вывезен внеземной аппарат? Я хочу заметить, что у вас просто талант выбирать людей…

– Полагаете?..

– Безусловно! Ведь это вы настояли, чтоб в экспедицию этого мальчишку. Помните этот телеграфный разговор?.. И страшно подумать, чтоб мы без его удачливости делали?..

Вдруг генерал чихнул так, что в носу открылось кровотечение. Он долго стоял, зажимая ноздрю и ожидая, когда прекратит идти кровь.

– Стар становлюсь, – пояснил он. – Кожа становится тонкой.

– К сожалению, я не могу вам предложить вам холодной воды. У нас есть холодильник, который производит лед для камеры с пришельцами. Но воду мы используем опресненную…

– Ничего, ничего… Само пройдет. Но я тут не задержусь – петербуржский климат мне полезнее…

– Странно такое слышать. Обычно говорят наоборот… Вообще я ожидал, что вы почтете нас своим появлением в «Ривьере».

– До дрожи боюсь летать! Даже во сне. Но вообще, техника так шагнула вперед! Я с вами разговаривал посредством радио, а фотографии столь хороши, что я будто побывал на месте!.. А еще я недавно видел в Политехническом… Один чудак умудряется внутри лампы рисовать разные фигуры. Он говорит, что за этим будущее, и далее можно будет передавать синематограф по проводам. Он называет это телескопией! Представьте: можно будет не только разговаривать как по телефону, но и видеть друг друга!

– Невообразимо!

– И я о чем! Впрочем, поговорим о делах…

– Именно. Не желаете ли экскурсию?..

***

В ангаре, где некогда собирали каркасы дирижаблей, сейчас лежали отсеки летающей тарелки.

– Мы разрезали его, но господин Беглецкий утверждает, что можно все сложить заново. Обратите внимание сюда… Это вот валы, они все гибкие. Это позволяет передавать вращение под немыслимыми углами.

– Это интересно. А скажите, оружие так и не нашли?..

– Ученые нашли некоторые приборы, которые могут оказаться оружием, но пока мы достаточно их не обследовали…

– Хорошо… А покажите-ка мне пришельцев?..

С лампой спустились в подвал.

Там в ваннах, обложенных льдом, лежали пришельцы.

– Я уже написал заявку о приобретении в САСШ специальных машин для охлаждения воздуха – кондиционеров. Их применяют в типографиях для поддержания влажности и температуры.

– Хорошо, я думаю получиться купить их через подставные фирмы.

– Очень надо, кроме как для сохранения тел пришельцев! Здесь мозги просто плавятся.

– Подсветите-ка… Ничего не видно…

Вид инопланетян не удивил Инокентьева. Она напротив выглядел разочарованным.

– По-моему омерзительно… Вам не кажется, что они слишком похожи на нас?.. Я имею ввиду – у них две руки, две ноги… Какая-то злая пародия. Я, признаться, представлял инопланетников совсем на нас похожими…

– Думаю это логично, – ответствовал Грабе. – Три руки – это излишне и довольно неудобно. Две головы – тем паче, непонятно из какого центра идут распоряжения. Чьи надобно команды выполнять телу. Нарушается принцип единоначалия…

В ванне холодной водой генерал смочил пальцы, потер ими переносицу.

– Ну что же, это конечно весьма интересно. Где я могу с дороги прилечь?..

***

На следующий день с утра состоялась торжественная часть. Генерал сообщил рядовым, что все они получат благодарности и премии, а их семьи в скором времени прибудут сюда. Затем все офицеры и унтера, бывшие в «Ривьере» получили повышение в чине.

После обеда генерал обошел мастерские и лаборатории. Ему показали тот самый туманный диск-окно в другой мир. Правда теперь через пелену стало труднее проникать, ученые сетовали, что возможно садится источник энергии этой интересной игрушки.

Но генерала и без того нашлось, чем удивить.

– Вот, к примеру… – позвал Беглецкий. – Глядите как интересно…

Два электрода, подключенных к Вольтовому столбу профессор положил в стакан до половины наполненный какой-то жидкостью, похожей на зеленый кисель. Включил рубильник. Жидкость изменила цвет на красный. И…

– Постойте, постойте… – заинтересовался Грабе. – Ведь только что там было полстакана?..

Теперь красная жидкость занимала стакан почти полностью.

– Именно…

– Это она что, закипела?..

Осторожно Грабе коснулся стакана. Он был вполне комнатной температуры.

– Смотрите дальше, – предложил Беглецкий.

Он вытащил из емкости электроды – жидкость не изменила ни цвет, ни объем. Повторно вставил электроды, подал питание: и снова появилось полстакана зеленого киселя.

– Что это было?..

– Я так понимаю: инопланетная гидравлическая жидкость. Без гидравлики никуда не деться. Я уверен, что будем мы ее пользовать и через сто и через двести лет. Но у гидравлики есть множество пренеприятных особенностей: нужда в трубопроводах, которые рвутся, из-за которых огромные потери. Жидкость, для которой нужны насосы… И вот она – идеальная гидравлическая жидкость. Не нужны ни насосы, ни трубы. А полстакана этой жидкости разрывает капсулу из котельного железа толщиной в одну восьмую дюйма.

– Ее состав?.. – поинтересовался генерал.

– Нам пока неизвестен.

– Работайте, голубчик, работайте… А это что у нас?..

В коробках лежали какие-то пластины, напоминающие ватрушки.

– Это?… Довольно интересная вещь. Мы их много нашли, даже не считали. Если ее поломать в руках, а потом бросить, оно начинает испускать волны, которые нагревают вокруг все, что содержит жидкость. Причем делает это не очагово, как костер, а равномерно на всей площади. Думаю поэтому у инопланетников такие тонкие скафандры. Они предпочитали свободу действий.

– Действительно интересно.

– Как думаете, Андрей Михайлович?.. Вам бы пару таких плюшек во время экспедиции на Чукотку?..

Андрей кивнул: лишними бы не были…

– Но сейчас бы нам другое лучше, охлаждающее… – заметил Грабе. – У нас один холодильник. Если он сломается – я прямо не знаю что делать.

– Потерпите, любезный… Все вам будет.

***

Генерал-майор отбыл в тот же вечер, в сумерках. На буксире уже развели пары, но Инокентьев не спешил сойти с причала.

– Вашим проектом заинтересовался премьер-министр… Вероятно, он будет у вас в гостях…

– Нам есть ему что показать…

– Великолепно. Прикажите каждый день слать вам отчеты? Или хотя бы раз в неделю?.. Шульга уже развернул радиостанцию.

Но Инокентьев покачал головой.

– Это – отставить. Я ехал и думал об этом. Радиостанцию слышат чуть не во всем мире. Это не есть хорошо! Потому мы купим какую-то контору под Баку, туда проложим подводный кабель. Затем, вы шлете шифровки туда, а они пересылают нам. Ведь коммерческие фирмы то и дело шлют какие-то цифры. Но это в крайнем случае… Во всех прочих, что не требует срочности… Раз, положим, в месяц будете ездить в Петербург с отчетом, или, скажем, Данилина пошлете. Как вы думаете, у него есть будущее?..

Грабе кивнул не задумываясь.