Текст книги "Литерный эшелон"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

Чемоданов-Рундуков

…Из Петрограда получили сводку погоды. В ней, в частности говорилось, что корабли черноморской эскадры доносят о штормовом фронте, который движется на Таврию. Его ждали еще двенадцать часов назад, но он замешкался над морем и висел грозными тучами вдоль горизонта.

Для горожанина это будто бы ничего страшного не предвещало: человек спрячется под крышами, надо будет – пройдет под зонтом. Может быть – вымокнет до нитки, да окошко ему ветром разобьет. Ничего хуже простуды с ним не случится.

Иное дело – дирижабль: что станет, ежели баллон намокнет и потяжелеет, двигателя не справятся с ветром. Затянет в циклон, а там – молнии.

Быть может, если бы полет был заурядным, Сабуров бы рискнул, провел бы свой воздушный крейсер вдоль края облачности, словно по лезвию ножа. Но сейчас во внутреннем ангаре дирижабля, где ранее были подвешены истребители, на кронштейнах качалась платформа со внеземными артефактами, а на борту – ученые… Случись что, ведь запаникуют, начнут помогать ценными советами.

Потому для обратного полета Сабуров выбрал курс совершенно иной. Кроме ожидающей непогоды следовало учесть направление ветров, дабы использовать их силу при полете.

Капитан сначала провел «Скобелева» над туркестанскими пустошами, после, в наступившей темноте, словно вор проскользнул над Гурьевым. Развернул дирижабль на Харьков, над последним сделал еще один поворот и пошел прямо к фронту.

– Знаете, Андрей, а у меня ведь чудная идея… – проговорил Сабуров прежде чем уйти отдыхать.

– Какая же?..

– Вот я вам говорил, что в четырнадцатом мы сбрасывали отряд за спину германцу. Полдюжины человек спускались на канатах… А вот представьте: я читал о парашютах, которые человек сам может носить. И вот таковых, положим, сотня, две сотни, сбрасываются в тыл противнику: они жгут склады, взрывают мосты… Представляете – воздушная пехота?.. Или даже нет… Вместе с ними на больших парашютах сбрасывать лошадей, горные орудия…

Андрей кивнул: когда он учился в Гатчине, то слышал довольно много об этих парашютах. Смешно сказать: их выдумал человек, далекий от авиации – актер. Но выдумка была стоящая, хотя на родине ее и не приняли… Что называется: Нет пророка в своем отечестве…

– От одной сотни, пожалуй, проку мало будет, – осторожно возразил Андрей. – Если бы хотя бы полк выбросить. Так для этого даже «Скобелева» мало…

– Ай! Всему свое время! Не губите мечту! Это же новый вид войск… Аэро-подвижные войска!

– Мобильные лучше… Аэромобильные…

– Да ну вас с вашими новомодными словечками… Но идея-то не дурна, признайте?..

– Не дурна. Только все одно, мало одного «Скобелева». Нужен другой вид летающих аппаратов.

И скоро они увидели такие аппараты…

***

Аэродром представлял собою обширное поле, оставленное крестьянами в этом году под паром. Его разровняли, кое-где утрамбовали.

…Еще с воздуха Андрей увидел их. Он читал об этом в прессе, видел дрянные фотографии на газетной бумаге, или, напротив, искусственно декорированные открытки. И вот наконец…

На летном поле стояло полдюжины четерехмоторных «Сикорских-22», именуемых также «Илья Муромец». Разумеется, со своими восьмью-девятью саженями против ста десяти «Скобелева», «Илья Муромец» выглядел несолидно. Но истребитель Данилина, оставшийся в авиаотряде был и вовсе крошечным: менее четырех саженей.

– Уникальная машина! – отметил Андрей. – Берет до пяти пассажиров или до двадцати пудов бомб!

– Ну и что? – ревниво отметил Сабуров. – Для «Скобелева» и двести пудов не предел…

Но в его голосе чувствовалось напрасное самоуспокоение. Он понимал: самолеты только находятся в начале своей карьеры, а дирижабли уже достигли вершины. Все упиралось в буквальном смысле в баллон, который создавал огромное аэродинамическое сопротивление, и выше некой скорости дирижабль разогнать было невозможно.

Андрей ожидал, что на земле он лучше рассмотрит этих летающих богатырей, но сложилось иначе.

«Скобелеву» выделили дальнюю от «Сикорских» четверть летного поля: вбили колья, к ним прикрепили лебедки, кои притянули многотонную массу дирижабля к земле. Наскоро выстроили заборчик: для вида поставили жерди, натянули колючую проволоку. Остановить она могла только ленивого, или же крестьянский скот, который пасся тут рядышком.

На летном поле их встречал Каледин Алексей Максимович, генерал от кавалерии: человек с основательной внешностью. При нем был франтоватый, молодящийся из всех сил генерал-майор, который словно тамбурмажор вращал тросточку. Сначала Андрей принял его за адъютанта. Генерал этот тоже представился, и хотя, фамилия у него была довольно смешная, Данилин ее тут же за ненадобностью забыл.

Генерал Каледин был откровенно недоволен: перед большой операцией ему добавили хлопот: из чрева дирижабля выгружали некое переплетение проводов, труб и кусков металла. Оно скорей напоминало нечто среднее между граммофоном, аппаратами самогонным и телеграфным. Никак не оружие. Еще меньше солдат напоминали штатские, что возились рядом с установками.

– Я просил хотя бы одну лишнюю дивизию… А мне вот прислали вас, – разочарованно махнул он рукой Каледин. – Вы за главного при них?..

Андрей кивнул:

– Так точно, Ваше Высокопревосходительство.

Операцию лично собирался возглавить Инокентьев, но заболел, расклеился совершенно, остался в Петрограде, а Данилину прислал извинительную телеграмму. Получалось так: Шульга оставался в Аккуме, научной частью экспедиции руководил сам Беглецкий, а военную оставляли Андрею.

Каледин смерил Андрея взглядом: что-то молод для капитана. Хотя, нет, генерал читал об этом летчике, о дирижабле, об их подвигах… Славный экипаж, да только будет ли с них прок?.. Ну да ладно, хуже все равно не будет.

Разгрузка дирижабля затягивалась.

– Мне надобно ехать, – сообщил Каледин. – Оставляю вас на попечение Афанасия Никифоровича. Думаю, прока с ваших проводов не будет. Но, коль вы уже здесь… Что же, попробуем это хоть как-то использовать…

***

Установки погрузили на три грузовика, на них и отбыли к фронту.

Сабуров остался в своем летучем доме, и помахал уезжающим из окна гондолы.

Беглецкий и Андрей заняли место в легковом автомобиле генерала: то был видавший виды «Форд», видимо, реквизированный у населения. Прибывшие сели сзади, генерал расположился рядом с водителем, но все время оглядывался назад, на огромное тело «Скобелева».

– Экая громадина! – восхищался он. – Я читал об его налете на Данциг. Вы, конечно, слышали тоже?..

– Не только слышали, но и… – начал Андрей, но закончить фразу ему помешала скромность.

Рассмотрев поближе, Андрей счел своего собеседника даже интересным. У него было совершенно живое лицо, ни на секунду не теряющее подвижность. Все эмоции, которые проносились у него в уме, тут же отображались мимикой. Разумеется, с таким лицом нельзя было садиться играть в карты, невозможно было поступить на дипломатическую службу, строить карьеру на лести. Но в России еще оставались места, где можно было сделать карьеру даже честному человеку.

Сейчас на лице генерала читался искренний восторг:

– И сколько это чудище чудное берет бомб?..

– Около двухсот пудов…

– Ого! Славно!.. Впрочем, думаю, все одно: от сброшенных бомб без цели толку мало: враг сидит в блиндажах и смеется. Тут надо такое, чтоб бомба ложилась точно в цель, с точностью до двух-трех саженей!

– Эка вы хватили! – возмутился Андрей.

Такая точность была недоступна даже воздушным торпедам Джевецкого.

– Вот и я о чем! Но у меня мыслишка есть. Вы же видели самолеты на аэродроме? Вот бы к ним привязать пушечку, и с воздуха расстреливать не по площадям, а по каждому, я, к примеру говорю, капониру, блиндажу. Я изложил соображения в памятной записке, подал ее вышестоящим инстанциям…

– И что?..

– А ничего! И всему виной, я так думаю, мое имя!

– Как вас, простите, по-батюшке? – полюбопытствовал Беглецкий. – Простите, запамятовал.

Мимика изобразила расстройство, потом печальную улыбку:

– Афанасий Никифорович. Чудесное русское имя с отчеством. Да вот беда, господа, фамилия подвела. Ваш приятель уже в курсе, – и генерал указал глазами на Андрея.

Андрей только кивнул: он попытался вспомнить пропущенную мимо ушей фамилию, но та упорно оставалась забытой.

– Преинтересно! И позвольте поинтересоваться, какая же она у вас?..

– Да Чемоданов-Рундуков! Чемодановы – славный дворянский род, упоминается еще в разрядных книгах Иоанна Грозного. И надо же такому случится, что предок мой породнился с Рундуковыми – родом также знаменитым, но пришедшим в совершенный упадок. Чтоб род вовсе не пресекся, настояли на двойной фамилии. И вот живу я под такой трагикомической фамилией. Если бы избрал стезю государственной службы, вероятно не так бы горько было бы. Ну а армии – доходит до моего награждения или повышения в чине – так вечно обойдут. Дескать, это армия или варьете с опереткой? Вы можете представить себе: генерал от инфантерии Чемоданов-Рундуков? Ну я к примеру говорю… Не можете? Вот и они не могут. И вас ко мне приставили как раз по той же причине.

Андрей кивнул с пониманием: решение о появлении группы на фронте исходило от императора, из Ставки. Командующий фронта, Брусилов передал ее Каледину: зная, что его восьмая армия понесет основной груз грядущей операции, пытался усилить ее мыслимыми и немыслимыми средствами. Но сам Каледин особой пользы в прибывших не увидел: неужели три грузовика в силах изменить положение на фронте?

– Так что господа хорошие, у меня только что и надежда на вас. Я уже когда ехал за вами, в церковь заскочил, поставил свечек на десять рублей. Хотя, – хихикнул генерал. – я бы чтоб следующий чин пожалеть – и черту бы новою кочережку презентовал бы… Верите, нет?

Беглецкий зевнул и кивнул: верим, а как же…

***

В жарком южном городе, откуда был родом Беглецкий, было два православных храма, один – лютеранский, синагога и одна же мечеть. Иудеи, надо сказать, для дома молитв выбрали здание приличное, капитальное, но совершенно неприметное. Незнающему человеку запросто можно было пройти рядом по улице и сие заведение не заметить.

Лютеране выстроили церковь скромную – вера запрещала им пышные богослужения.

Уж непонятно на какие сокровища Али Бабы мечеть построили пусть и небольшую, но сказочно красивую: сложенную будто не из турецкого белого мрамора, а сшитую из парчи. С винтовой лесенкой, башенкой для муэдзина, со стрельчатыми узкими окнами, похожими на бойницы.

Перед домом мусульманского бога разбили лужайку, которую стригли и поливали, выкопали пруд, запустили туда золотых карпов. Совершенно добровольно на водах пруда поселилось семейство лебедей, столь же белых и красивых, как мечеть.

Как назло оба настоятеля православных храмов пили, за обителью Господней следили из рук вон плохо, та ветшала.

И ежели молодежь шла гулять, то отправлялась не в городской сад, где укромно, а к мечети. Ибо в укромных местах хорошо пить водку, а душа просила кроме нее и романтики. Фотографы снимали заезжую курортную публику на фоне рвущейся в небо игольчатой башни.

И порой, некие крестьяне, попав в город, сравнивали мечеть с православными храмами в городе, обветшавшей церквушкой в своем селе и приходили к выводу, что молитвы, произнесенные в разных храмах разным богам, и силу имеют разную. За сим, старались незаметно проникнуть в храм мусульманский и поставь свечку там. Лишним не будет – думали они…

***

– Славно они тут окопались… – пояснял генерал, показывая в сторону противника.

Через бинокль позиции венгров рассматривал Андрей, но, разумеется, видел не все.

– Я затребовал себе аэроплан, посадил на него знаете кого? Фотографа! Нет, нет не глядите на меня как на сумасшедшего! Не с фотографической треногой и магниевой вспышкой, а с двумя наиновейшими «кодаковскими» аппаратами, чтоб он снимал вражеские позиции с воздуха. Получил две сотни снимков, сравнил их с картами. Нам предстоит прорвать три линии обороны. Первая – самая сложная: восемь-десять линий проволочных заграждений, три-четыре линии окопов. На проволоку подают электрический ток, подвешены мины-растяжки. Это у меня пластуны разведали. Они у меня даже за линию пробирались… Но меня более пугает не то…

Живость, задор на лице генерала сменили сомнения. Он потер подбородок.

Андрей, уже отложивший бинокль, пальцем провел по карте.

– Именно, – удовлетворительно кивнул генерал. – Река… Австрияки, верно, отойдут на западный берег реки по мостам, после их взорвут. Тут мы ничего поделать не можем: верно, заряды уже заложены и просто ждут своего часа. На том берегу у них вторая линия обороны. Саперы у меня лихо бы мост навели, так расстреляют их в сей же час… Опасаюсь я большого кровопролития. Гнать людей на убой ради звания, которое я уже три раза как заслужил – низко. Я к примеру говорю… Хорошо, если прорыв удастся, а коли нет?.. И звания не будет, и людей положу…

– А третья линия?..

– Ай! – от нее Чемоданов-Рундуков отмахнулся, как от чего-то несущественного.

– Вы знаете, а у меня есть мыслишка-то… А что, ежели нам пойти от противного?

На карте он быстро показал свои соображения. На лице генерала промелькнуло сомнение, раздражение. На своей идее про себя Андрей поставил крест: вот если бы он все же попал в академию, там бы научили…

– Юноша, – спросил он. – Вы где стратегию с тактикой изучали…

– Алексеевское пехотное училище… – и зачем-то добавил. – Это в Москве.

– Ну что же… Вполне уважаемое заведение. И учили, вас, видно, недурно… Мышеловка этакая получается. Недурно придумано, весьма недурно. А вы точно сделаете, что обещали…

– Вестимо…

***

Солдаты шли в баню, переодевались в чистое: имелась перед атакой такая традиция.

Отслужили молебен во славу не то русского, не то инопланетного оружия.

– Лишнее это, – заметил Данилин, впрочем усиленно крестясь. – Бани топятся, молебны служатся. Противник уже наверняка догадывается, что мы идем в наступление.

– Ай, бросьте! – махнул рукой генерал. – Германцы наш шифр читают как вы – книгу, Брусилов со Ставкой открытым текстом по прямому проводу беседует. Да знаю они наверняка, что наступление скоро. Да вот только когда: мы бани часто топим, о молельном усердии не забываем… К тому же силы у нас с австрияками примерно равны. А поскольку они обороняющиеся, вросли в землю – то и нападения не ожидают. Ждут, когда к нам будут переброски войск…

– Так как же вы атаковать намерены, ежели у вас нет преимущества? – удивился Беглецкий.

– Сразу видно, что человек вы невоенный. Следует создать локальное превосходство, рассечь противника, взять его в «котлы», в окружение. Тогда роли меняются – уже он пытается атаковать, прорываться. Это «альфа» и «омега» войсковой операции… Прошу со мной отужинать, господа, чем Бог послал! Поедим плотно, да отдыхать всем тут же. Этой ночью поспать никому не выйдет.

Ужин был плотным, но без изысков, каким он обычно бывает под дланью военно-полевого Господа. За столом генерал лишь поинтересовался у Беглецкого успеют ли они. Тот ответил утвердительно. После стали говорить о каких-то совершенно цивильных вещах.

Лишь раз спокойное течение разговора прервал гул двигателей. Над позициями плыла махина четырехмоторного «Сикорского». Андрей невольно залюбовался самолетом.

– Это же надо какая фря, а летает! Уму непостижимо! Я так вам скажу: ежели человеческий гений смог заставить летать эти проволочки и доски, то скоро появятся иные самолеты, может быть, я к примеру говорю, из цельного металла! Пройдет время – и именно такие аппараты тяжелее воздуха вытеснят дирижабли. Они будут больше, быстрее! Вы даже не представляете, как это будет.

– Отчего же? Легко представляем, – отвечал за всех Андрей.

После обеда разбрелись.

Генерал, как и было сказано, улегся спать. Андрей походил по лагерю, зашел к ученым, которые возились в овраге под присмотром охранной роты. Ученые весьма ревниво относились к своим установкам и постороннего просто прогнали прочь: не дай Бог повредит что-то.

Пожав плечами, Данилин остановился поговорить с часовыми. По его мнению, было большой ошибкой для охраны привлекать здешних солдат.

В Белых песках казаки рвались в полет и в бой. Казалось, дай им волю, они в одиночку если и не выиграют войну, то точно возьмут в плен императора Франца Иосифа. Андрей отвечал им, что в подвигах нет нужды, что нужна лишь охранная часть. Но казаки были согласны и на это: уж больно они засиделись в Аккуме, хотелось увидать мир хоть в щелочку.

Андрей не знал, что делать с их просьбой, и старался в суждениях воздерживаться. Иное дело – Шульга. Он начал хлопотать перед Сабуровым о казачках. Но безуспешно.

– Да ну! Я их на борт пущу, так они за собой и своих лошадей потянут?.. На фронте найдем кого-то. Пусть тут сидят…

Ничего другого, нежели покориться капитану воздушного корабля, не оставалось.

А зря: конечно же, Каледин приказу из Ставки подчинился, роту для охраны изыскал. Но в то же время генерал отлично понимал, что при большом наступлении каждая боевая часть на счету и лишней не бывает. Поэтому для особой колонны нашел роту сводную из выздоравливающих. Народец подобрался разночинный: бывший прапорщик, разжалованный в рядовые за самострел, какой-то мрачный типус с нелепо слепленным лицом. Были юнцы, этого вот года призыва, неопытные, а потому раненые чуть не в первом бою.

В разговоре с Андреем юнцы старались держаться бодрее, говорили, что желали бы попасть на передовую, чтоб делом показать свою любовь к Отчизне. В отдалении сидел мрачный бывший прапорщик. На свою винтовку он глядел так, будто бы раздумывал: не стрельнуться ли из нее так чтоб навсегда. Все одно жизнь закончилась?..

– Не извольте сумлеваться, ваше благородие, – говорил за всех солдат с нелепым лицом. – Энто для нас привыш-ш-ное…

Андрей зевнул и отправился к себе в палатку отдыхать.

***

Громыхнуло так, что Андрей едва не свалился с койки. Он поднялся на ноги, и, благо спал одетым, заспешил на полевой командный пункт. Потом передумал, завернул в овраг. У входа дежурил мрачный как туча «самострельщик». Он не спросил пароль, а лишь лениво отдал честь и кивнул, дескать, проходи. В иное время стоило бы устроить бывшему прапорщику если не выволочку, то внушение. Но время как раз было не иное.

Ученые продолжали работать при свете масляных ламп. Удивительно, но они не выглядели ни уставшими, ни сонными, хотя бодрствовали уже часов двадцать.

– Успеваете? – спросил Андрей, стараясь перекричать канонаду.

– А который час?.. – спросил ответно Беглецкий. – На моих завод кончился.

И действительно: который?.. Андрей достал из кармана часы, морщась, рассмотрел стрелки.

– Начало четвертого, – и зачем-то добавил, будто и без того непонятно, – Ночи…

– Успеваем. К полудню будет готово – кровь из носу!

Андрей заспешил на командный пункт. Под ногами, словно палуба корабля шаталась земля. Из-за спины били тяжелые орудия. Снаряды пролетали над головой и рушились где-то там у реки.

На вошедшего генерал обернулся:

– А, явились?.. Рано проснулись…

– С вами тут поспишь… Как дела?

– С Богом начали!

Андрей осмотрелся: он ожидал увидеть здесь посыльных, подчиненных Чемоданову командиров полков, может быть кого-то из штаба армии. Но на наблюдательном пункте Данилин застал генерала, его адъютанта в чине штабс-капитана да телефониста за столом заставленном полевыми аппаратами «Эрикссон».

– А где?.. – спросил Андрей и рукой обвел пустой командный пункт.

– Новая метода управления! Полковники находятся при своих частях, связь с ними – посредством телефонной связи. Также связываемся с соседями, с руководством… Нет смысла всех держать всех скучено. Это самый простой способ, чтоб всех уложило одним снарядом. Я даже свой штаб отвел за вторую линию! Если надобно – у меня к ним прямой телефонный провод.

Происходящее за передним краем недолго занимало генерала. Скоро он отошел от окуляров, оставив их адъютанту, сам же сел напротив телефониста, достал из ящика стола книжицу, начал читать.

Андрей прочел обложку:

– Морис Леблан? «L'иclat d'obus»– «Блестящий череп»… Про Арсена Люпена?

– Ага… – задумчиво ответил генерал.

– Вы читаете здесь детективы?..

– Ну при таком грохоте как-то стихи не воспринимаются… А ежели вы про молитвы, так то пусть они молятся… Нам тут страшно, а им каково?

И генерал указал в сторону австрийских окопов.

– А книга свежайшая, вот прошлого года только! Если желаете, я после дам вам ее почитать…

– Нет, благодарствую…

Незаметно для себя Андрей задремал. Когда проснулся, оказалось, что уже изрядно рассвело. Около дальномера скучал штабс-капитан, книгу читал телефонист. Грохот канонады продолжался.

Данилин достал часы: десятый час.

Вышел на улицу. Недалеко, под раскидистым деревом увидел генерала. Он сидел на поваленном стволе дерева и аппетитно курил трубку.

Когда Андрей подошел поближе, Чемоданов-Рундуков глазами на место рядом:

– Садитесь, только смотрите куда. Это шелковица. Испачкаете мундир – потом денщик не отстирает.

Громыхнуло еще: видно саданули из самого большого орудия, имеющегося в распоряжении. От удара вздрогнуло дерево. С шелковицы прямо в руку Андрею упал плод. Данилин, не долго думая, отправил его в рот.

– Любите шелковицу?.. – скосил взгляд генерал.

– Вкусно…

– А я белую не очень. Сладка, спору нет. Но красная – вкусней, пикантней, что ли… Великое дерево – шелковица. Растет сотни лет. Говорят, в Священной земле есть древо, под коим сам Христос в тени почивал… Вот, закончится война, мы умрем, и дети наши и внуки… Я к примеру говорю… А древо сие будет стоять и далее.

– Вы мне другое лучше расскажите, – попросил Андрей.

– Что же?..

– Я слышал, что сейчас артиллерийские налеты ведутся несколько суток к ряду. А вы вот даже сегодня атаковать намерены. Нет ли тут какой ошибки?.. Извольте ответить?

– Изволю, – сказал генерал, срывая с веточки плод. – Я, как вы знаете, в артналет по площадям не верю. К тому же у нас тут наступления не предвидится. И артналет ведется по всему фронту, чтоб супостат не понял, где будут фронт прорывать. Впрочем, мне разрешена активная оборона и даже разведка боем. Но ежели враг побежит, я же его имею право преследовать.

– А ежели не побежит. Вы же сами сказали, что у вас превосходства нет…

– Не то что нет, а их даже, верно, более… Но у меня есть наблюдения и военные хитрости…

– Какие же?..

– Увидите… Непременно увидите. Ничего от вас скрывать не стану.

Как раз из окопа появился адъютант:

– Афанасий Никифорович, из артдивизиона телефонируют!

Генерал быстро выбил трубку, встал…

Затем спустились на командный пункт, генерал переговорил с артиллеристами, повернулся к адъютанту.

– Кажется, время… Артиллерия переносит огонь. Виссарион Николаевич… Извольте желтую ракету!

Штабс-капитан, ранее ожидающий распоряжения выбрал нужный снаряд, вышел из убежища, и дал выстрел. Ракета взлетела куда-то в направлении солнца, давая ярко-желтый дым.

Генерал удовлетворенно кивнул и освободил место.

– Извольте взглянуть! Пошла пехота.

Андрей действительно прильнул глазами к окулярам: огненный вал катился куда-то на запад. Где-то в саженях ста от него двигалась пехота. Через увеличительные стекла, солдаты были будто бы рядом, но издалека доносилось:

– Ур-р-р-а…

Про себя Данилин подивился хорошей выучке: во многих частях такое было бы невозможно. но хвалить генерала не стал, дабы не зазнался. Впрочем, тот и без того знал, что молодец, а потому и пояснял:

– Вот вы давеча меня про секреты спрашивали. Вот вам пожалуйста, один: германцы приучены, что артподготовка начинается ровно по часам, скажем, в два нуль-нуль ночи. И столь же ровно оканчивается. К примеру говорю: в одиннадцать нуль-нуль же… А еще перерывы делают, чтоб, значит, немца из окопов выманить. Вот мы и договорились, что артиллеристы огонь вели без остановки и перенесли его в любое некруглое время. Ну а я, после их звонка дам сигнал ракетой пехоте, дабы она поднималась.

– Не Бог весть какая тайна: ракету могли увидеть.

Чемоданов-Рундуков хитро улыбнулся:

– Вы спали и не видели. Мой адъютант раз в час выходил на улицу и пулял ракету. Всем известно, что атака по ракете, но не все знают по ракете какого цвета… Задача командира не в том, чтоб вести в атаку полки, не подымать струсивших. А руководить, дергать за ниточки. И сюда, – генерал постучал себе по темечку. – Все ниточки и сходятся.

В двери постучали – на пороге появился разжалованный прапорщик из охраны.

– Чего надобно?..

– Ваше высокоблагородие… Прислан с нарочным письмом.

Андрей принял конверт, развернул его, удовлетворенно кивнул:

– Мы готовы…

***

Сама победа – миг недолгий. Она похожа на вершину горы, на грань сложенного листа или на лезвие ножа, бритвы, штыка.

С одной стороны – неуверенность, волнение, бег по выжженной земле, с пониманием того, что каждый шаг может быть последним, что мир вот– вот станет тесным для тебя и для пули и ты рухнешь на эту вот землю, напоенную металлом и за то, что она вытерпела, отдашь ей свой последний дар – польешь своей кровью, удобришь плотью.

С другой, после короткого штыкового удара, понимание того, как же ты устал сегодня, как хочется пить… И счастье от того, что сегодня снова повезло…

С одной стороны: спокойствие в глубоком блиндаже, земля, что сыпется с потолка, уверенность в том, что ОНИ до тебя не доберутся. После артиллерийской стрельбы, чтоб успеть– бегом на укрепленные позиции.

Но с другой стороны – катастрофа. Не успели. Противник врывается в окопы. Выстрелы. Снова штыковой удар. И ты растоптан, убит, бежишь…

Вот и выходит, что победа – это и есть лезвие. Грань между прошлым и будущим. Тот перелом…

…Он оказался за русскими войсками. Первую линию окопов прошли почти без остановок. Вторую – просто быстро. Остановились, залегли у третей, стали медленно ее прогрызать.

В командный блиндаж стали прибывать посыльные. Явился и какой-то подпоручик видимо хорошо знакомый генералу. Подпоручик был без депеши, но на словах передал, что просит господина генерала взглянуть на нечто интересное.

Чемоданов-Рундуков как раз собирался взглянуть на продвиженье войск поближе и приглашение принял. С ним собрались Андрей и Виссарион Николаевич.

***

Около землянки стоял огромный детина, без винтовки, но с деревянной кобурой «Маузера» на боку и увешенный гранатами, словно елка шишками. Некоторых, впрочем, уже не имелось: видимо, были израсходованы в бою.

– А, Земнов! – представил его генерал Андрею – Мой лучший гренадер! Почти полный кавалер «солдатского Георгия».

– Так точно! Первой степени не хватает! – сообщил гигант.

– Ну, еще успеешь отличиться! до Берлина еще далече.

– Рад стараться, ваше высокоблагородие!

– В своем роде уникум – бросает гранаты с двух рук. Обидекстер двадцатого века! Ну, рассказывай, что тут у вас…

– Да что тут… Как ракета была, пошли мы, значит, в атаку…

– Короче… – попросил генерал.

– Можно и короче. Добрались мы до окопов. Ну я спрыгнул и побежал германца выкуривать… Я – к этой двери. Кричу им: «Зих гихабен! Гранатен ферфен!» Ну, думаю сейчас будут как порядочные кричать: «Нихт шиссен!» Я им ответно «хенде хох» и «Верлише»…

– Еще короче…

– А они мне в ответ из пулемета. Я осерчал и две гранаты бросил. Все.

– И стоило меня из-за такого пустяка тревожить?..

– А вы извольте взглянуть… – посоветовал подпоручик.

Действительно – вошли.

В бункере было беспорядочно: в печке, несмотря на лето, что-то догорало. Взрывом гранат перевернуло стол, разломало стулья. Убитых было двое: один сжимал в руках нечто среднее между пистолетом и ручным пулеметом с «троммелем» от артиллерийского «парабеллума».

Стрелок превратился в кровавое месиво. Зато второй лежал целехонек, словно не умер, не убит, а просто уснул. Из аккумуляторов вытекала дымная кислота. На полу валялись разбитые и сравнительно целые телефонные аппараты, телеграфные ключи, паутина проводов…

– Ну и чего тут такого?..

Подпоручик улыбнулся:

– Я когда увидел, что у них тут навроде телеграфного пункта, решил, значит, попользоваться… Узнать куда провода ведут, отбить, скажем, телеграммку германцу, что нужна помощь. Они придут, а мы в их в ловушку… Немецкий я, благодаренье тятеньке, знаю преотменно… Ну и стал смотреть, какой провод куда идет… Извольте за мной последовать!

Он вывел офицеров из блиндажа.

Пучок провода был проложен рядом с дверью и в окопе расходился на несколько направлений.

– Это, изволите видеть, – пояснял подпоручик, – Идет вдоль окопов, так что нам без интереса. Эта вот жила – уходит в тыл. Для меня она была самой интересной, пока я не узрел вот этот проводочек…

Андрей ахнул: «проводочек» в толстой каучуковой изоляции шел в сторону русских позиций.

– Братцы, да что же это делается? – ахнул генерал.

Он вылез из окопа и заспешил, выдергивая провод из земли. Был тот зарыт неглубоко, может быть только на пядь.

– Осторожней! – предупредил Андрей. – Может быть мина…

Но повезло – мин не было. Зато провод оказался несколько раз перебит снарядами. Уже к середине нейтральной полосы, Андрей расстегнул кобуру, достал и взвел свой «Парабеллум». Он уже понимал, куда ведет этот провод…

***

– Пригрел гадюку на груди… А где вы были? – обрушился генерал на своего адъютанта. – Я вас спрашиваю?..

Тот стал оправдываться:

– Я? Да по нужде отлучился. В нужник. Всю ночь терпел. А до нужника – сами знаете, далече. Вы же сами распорядились, чтоб отхожих мест рядом с окопами не было!

Генерал махнул рукой.

Все было ясней ясного. Очевидно, что телеграфист шпионил на германцев, прямым проводом передавал сообщение в блиндаж по ту сторону фронта. Верно, слал это шифром. Наверняка именно шифроблокноты и сгорели в печи… Конечно, приметы беглеца передали в контрразведку. Там будто начали поиски, но в их успех не верилось.

Андрей повел носом: запах обычный на фронте, но кажется не совсем уместный.

– Что-то не так? – спросил штабс-капитан.

– Да все не так… – ответил Андрей.

– Вот подлец! – разорялся далее Чемоданов-Рундуков. – Книжку мою украл! А я ведь ее людям обещал!

– На вашем бы месте я бы об этом думал в последнюю очередь, – заметил Андрей.

– Вы про шпиона-то? Не бойтесь, не утаю. Все в рапорте изложу наиподробнейшим образом! Но не сегодня, а завтра-послезавтра! Теперь или пан, или пропал: вся надежда на атаку. А победителей не судят!

– Да я не шпиона имел в виду. С ним-то пусть контрразведка разбирается. А именно про атаку я и говорил.

И буквально в трех фразах Данилин обрисовал свою точку зрения.

Генерал вскипел:

– Как завершать? Да вы же не начинали! Андрей Михайлович! Да вы же без ножа режете! Не погубите! У меня выхода нет! Это мой последний день в этих погонах! Я или завтра следующий чин получу, или меня в полковники разжалуют!

– Останавливайте атаку. Это приказ: я наделен чрезвычайными полномочиями. Какая у вас ракета значит «Перейти к обороне». Красная? Виссарион Николаевич, командуйте…