Текст книги "Литерный эшелон"
Автор книги: Андрей Марченко
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)
Вылет в сентябре 1916 едва не стал для «Скобелева» последним. Вышли с целью казалось бы простой: следовало разбомбить, на ноль помножить мост в тылу у немцев. План атаки был будто бы несложен. Выйти на Варшавский тракт, лететь над ним, выпустить воздушные торпеды. Мост был, конечно узковат, зато с предмостьем почти сто саженей длиной – промахнуться сложно.
Вышли, как водится в темноте, на заре были у моста. Но немецкие зенитчики открыли такой плотный огонь, что пришлось спешно отворачивать, сбрасывать торпеды в спешке. В дирижабль попал семидесятисеми миллиметровый снаряд. Он был на излете, поэтому застрял в корпусе и только чудом не взорвался.
Чтоб быстрей набрать высоту, Сабуров велел выпускать аэропланы. Это оказалось нелишним: появились германские аппараты. Но они держались подальше опасаясь атаковать – о подвигах экипажа «Скобелева» они были извещены безусловно.
Андрей подумал, что пора бы старенький «Сикорский» сменить на новую модель – его противники наверняка уже узнают и уходят от боя. Хорошо бы отдать старый самолет кому-то из новичков – враг, может быть, простит оплошность, сочтет ее за хитрость…
…На аэродроме снаряд вырезали вместе с частью конструкции и взорвали в овраге.
Стягивая фуражку и вытирая пот, Сабуров заметил:
– Ну, подумать только… Вы испугались, Андрей Михайлович?
– Не весьма…
– Говорите честно. Я сам перепугался. Если бы не был седым, поседел бы второй раз…
Сабуров прибеднялся: он действительно за последние пару лет довольно красиво поседел, но не так чтоб до полностью. Конечно, эта атака добавила ему седых волос, но всякая предыдущая тоже заставляла волноваться.
…Но как бы то ни было, поставленная задача оказалась не выполнена. Сабуров сидел за картами долго, так что, верно, выучил их наизусть.
Делился с Андреем мыслями:
– А кто сказал, что атака должна быть непременно днем. Если мы к ним прокрадемся ночью, нас, верно, не заметят…
– Мы их тогда тоже не заметим. Они тоже не лыком шиты. Верно, огонь маскируют…
– Тогда бы их подсветить надобно. Сбросить фонари днем… Так ведь потушат…
Полог в палатке открылся, на пороге появился радист, передал бумагу:
– Ваше Благородие… Телеграмма из Ставки.
Ее Сабуров принял, поблагодарив кивком, и сделал знак, освобождающий радиста от ожидания ответа. Принялся молча читать.
– Что-то серьезное?..
– Да нет, ерунда всякая… О праздновании шефских дней. Так подумать: радио – столь дивное изобретение, а все равно, используют его на всякую чепуху, для которой хватило бы обычной почты…
Андрей счел за лучшее промолчать о своих всенощных бдениях у передатчика, лишь заметил:
– Радиосвязь входит в повседневную жизнь, становится дешевле. Происходит тоже, что и с телефонией. Поверьте, лет через десять радиостанции будут у сотен тысяч обывателей…
– У сотен тысяч… Эк вы хватили. Скажите еще – у всех…
– У всех может лет через сто. Сами посудите: для радио не нужно проводов, сигнал невидимый, никому не мешает…
Последняя фраза повергла Сабурова в молчаливые размышлизмы. После нескольких минут раздумий он произнес:
– А давайте сделаем вот что…
***
Ближе к вечеру солдаты, охраняющие мост услышали звук работающего мотора. Он не был густым, низким, тревожным, как два дня назад, когда на мост неудачный налет совершил громадный русский дирижабль.
Нет, звук был негромкий, резкий, можно сказать – быстрый.
Присмотрелись, увидели над дальним лесом черточку вражеского самолета. Сыграли боевую тревогу. Развернули на лафетах противоаэропланные пушки, дали пару залпов, но без толку: орудия перезаряжались медленно, самолетик – маленький, попробуй в него попади. Что называется: из пушки по комарам.
Куда больше пользы было от малокалиберной стрельбы.
Зенитчики открыли огонь из пулеметов, караул начали противоэропланную заградительную стрельбу. И, не долетев до моста метров двести, пилот не выдержал – отвернул. Чтоб облегчить маневр, сбросил в болото подвешенную под фюзеляжем бомбу, положил машину в развороте. Ушел на восток. Бомба, вероятно, потому что шлепнулась в трясину – не разорвалась.
Караул пожал плечами: летчик, конечно, молодец, смелый – долго не отворачивал… Но на что он надеялся? Действительно, трудно воевать с дураками.
Спустилась ночь. Около полуночи, в самую темноту снова всех разбудив завыли моторы: это был уже знакомый гул двигателей того самого, жуткого дирижабля. Зенитчики как были в кальсонах и голые по пояс заняли места у орудий. Но стрелять без команды не стали. Ее не последовало ведь не видно же ничего. Стрелять на слух? Но зенитная стрельба куда сложнее обычной: надо учитывать и расстояние и дальность.
Судя по звукам дирижабль маневрировал где-то в полукилометре, но не приближался.
Командир караула думал послать по тракту самокатчика с осветительными ракетами, чтоб подсветить дирижабль с другой стороны и самим ударить из темноты.
Но тут раздался первый взрыв…
***
«Скобелева» швартовали в темноте, по посадочным огням – луна еще и не думала всходить. Андрея в полет не взяли. Сабуров сказал, что нужды в нем нет, да и свою часть работы он уже выполнил. Поэтому возвращения дирижабля он ждал со всеми, потягивая по причине зябкой ночи чаек…
– Ну как?.. – спросил он, выходящего из гондолы Сабурова.
– Да будто бы отстрелялись…
Едва дождались первых лучей солнца. Сабуров, снедаемый нетерпением, сам полетел на самолете в разведку. За ним ведомым увязался Андрей, дабы прикрыть, если что, товарища.
В этом необходимости не было, даже ошарашенные зенитчики стреляли как-то неуверенно и дали подлететь довольно близко.
У пятипролетного моста был разрушен четвертый и пятый пролет, снесено западное предмостье, все еще горел лес на той стороне. Работа была сделана.
…На аэродроме устроили короткую и неуместную утром пирушку и тут же разбрелись отдыхать – сказывалась бессонная и нервная ночь…
***
– Ну как?..
– Молчит. Как я проснулся – проверил эфир. Пусто. А батарей должно было хватить на неделю.
Сабуров стал печальней:
– Жаль… Значит второй раз эта хитрость не сработает. Расторопна немчура, что тут сказать.
Ее, верно, сейчас разбирают… Может, прав был один техник, предлагавший встроить в радиостанцию бомбу… Но Сабуров запретил: времени нет да и пилот и без того рискует.
Таким образом, Андрей лишился своего персонального передатчика. «Архангел-1» не стал первым искусственным спутником Российской империи, а сгинул в белорусских болотах. Нельзя сказать, что пользы он не принес: в кромешной темноте позволил Сауброву сориентироваться, вывести дирижабль на огневую позицию… Залп шестнадцати торпед был чудо как хорош, особенно если брать в учет ночное время.
– Но это был прощальный залп «Скобелева». Как говорил один мой знакомый: второй раз такой фикус не пройдет.
– Фокус, мой друг… Фокус… – поправил Андрей.
– Нет, этот знакомый говорил именно «Фикус». Теперь германы организуют радионаблюдение, упавшие предметы начнут подрывать не дожидаясь утра… Организуют прожекторные части… А «Скобелев» слишком удобная цель… Давайте-ка выпьем за упокой дирижаблей. Их время заканчивается…
Михаил Федорович был неправ лишь отчасти.
Заканчивалось не просто эра дирижаблей, заканчивалась не просто первая и последняя война этих огромных аппаратов.
В это время как раз заканчивалось нечто большее.
Последний день на фронтеК агитации большевиков в авиаотряде отнеслись более чем прохладно. Может, произошло это потому, что в нем почти все были или офицерами или теми, кто стремился ими стать. У первых уже имелись устоявшиеся мнение, вторые старались им подражать.
А может, потому что Сабуров, известный своими радикальными высказываниями с одной стороны и терпимостью чужому мнению, не привечал коммунистические призывы.
– Отчего вы так?.. – спрашивал Андрей. – Вы же сами говорили…
– Знаете ли Андрей… Свергать ли царя, рубить ему голову или нет – это наше внутреннее дело. Но ежели большевики хотят превратить войну отечественную в войну гражданскую, значит они – сволочье. Ежели кто из Петербурга надумает фронт открыть, дабы пустить немцев чтоб те бунтовщиков на столбах развесили… Тогда этот кто-то будет предателем. И мне все равно, кто такой приказ отдаст – Николай ли царь или Родзянко. Война закончится – тогда и подумаем. А пока – война.
Андрей поднимал свой Сикорский в воздух, уходил на запад.
Он пролетал над притихшим фронтом, над окопами, в которых братались солдаты.
По аэроплану не стреляли.
Попался «Фоккер», летчики схлестнули траектории. германский летчик оказался хитрее: поставил закрылки, сбросил газ, пропустив «Сикорский» вперед.
Андрей сжался, ожидая пулеметной очереди. Но немец отчего-то не стрелял.
Данилин взял ручку на себя, задрал нос аэроплана, доведя угол атаки до закритического. «Сикорский» рухнул в штопор.
У самой земли Данилин выровнял машину, и уже скоро сам держал в прицеле «Фоккер».
Германец попытался оторваться сперва на скорости, потом – маневром, но Андрей держался цепко.
Дистанция сокращалась: пятьдесят саженей, сорок, двадцать, пятнадцать…
Андрею показалось, что он даже чувствует запах одеколона германца.
Короткая очередь, пять пуль и «Фоккер» рухнет на землю.
Все закончится.
Но Данилин не нашел в себе сил нажать на гашетку.
Он взял ручку на себя и вправо, выходя из соприкосновения.
Некоторое время аэропланы кружили на безопасном расстоянии.
Наконец, германец покачал крыльями. Так один игрок, положим, в бильярде говорит другому: «Благодарю за игру».
«Фоккер ушел на запад, «Сикорский» – на восток.
Из кабины Андрей выпрыгнул раздраженный.
Сказал Сабурову:
– Вот вы давеча говорили – после войны разберемся. Да разве это война? Это ералаш какой-то!
И изменившимся, почти жалобным голосом добавил:
– Я домой хочу…
Сабуров разрешил так сразу, что это стало неожиданностью для андрея:
– А поезжайте! Пельцман давно жалуется, что в двигателях пальцы стучат, надо втулки точить, перепрессовывать. Увожу «Скобелева» на ремонт. Ну а вам – отпуск до особого распоряжения. ну а мы – свои люди. Договоримся.
РеволюцияВозле вокзала проходил митинг, и совершенно не было извозчиков. Пришлось идти на трамвайную остановку, хотя надежды, что трамваи еще ездят, особо не имелось.
Действительно – ждать пришлось долго. Сперва проехал трамвай, блиндированный словно броневик. Даже вагоновожатый смотрел на дорогу через прорезь в металле. Были бойницы, из них пока не казались стволы винтовок или пулеметов, но Андрей счел за лучшее спрятаться за афишную тумбу.
Затем прогромыхал грузовой трамвай, нагруженный свежеспиленными бревнами. Это окончательно убедило, что по этим рельсам еще куда-то можно доехать.
И, наконец, через полчаса появился и обыкновенный трамвай, который, впрочем, шел без номера.
Андрей запрыгнул на подножку, прошелся по вагону:
– Куда идет трамвай?.. – спросил Андрей у пассажиров.
Те не знали. Данилин прошел к вагоновожатому. Однако спрашивать о маршруте не стал. С трех шагов в нос шибал запах перегара, вожатый быль пьян в дым и то орал, то бормотал:
– Наш паровоз, вперед лети… Другого нет у нас пути!!!
Видимо, трамвай он вел чисто рефлекторно, потому что делал это много-много лет. Андрей сел на пустующее место, раздумывая о том, что трамвай – не паровоз, лететь он не может. Не та конструкция… Да и другого пути у него, как ни крути, действительно не было.
Мимо проплывал город: встречались перевернутые трамваи, наспех сложенные баррикады. Андрей подумал, что подобные, сложенные любителями сооружения можно брать сходу и без потерь. Однако на улице было много восторженных манифестантов. А полиция и армия стыдливо жалась по углам, стараясь сделаться незаметнее…
Само собой, вагоновожатый не утруждал себя переводом стрелок, и как только путь вагона и Данилина стали расходиться, Андрей шагнул в проносящийся мимо город и уже через четверть часа постучал в дверь своего дома.
Вернувшись с войны, Данилин лег спать.
***
Андрей отсыпался долго и основательно, пытаясь сбросить усталость, что накопилась за годы войны. В первый день проспал двадцать часов. Потом проснулся, поел, сходил по нужде. Походил по дому, посмотрел на лица спящих домочадцев, но, не разбудив никого, снова лег спать.
Проспав еще двенадцать часов, снова поднялся. Провел полдня в полудреме с семьей, снова лег – уже со всеми.
Утром проснулся в шесть – посвежевший и отдохнувший. Казалось, что война осталась далеко за спиной.
Сел завтракать вместе с семьей.
Таюта увлеченно размазывала по тарелке кашу, пытаясь таким образом сделать ее как можно меньше.
За столом хранили тишину, словно в доме есть покойник. Может, Фрол и Аленка молчали, потому в доме был старший.
Андрей чувствовал неловкость положения, потому заговорил:
– Знаете, никогда не замечал, что дорога к нашему дому идет в гору. И не сильно ведь: где-то вершка два на двадцати саженях. Но все равно в гору…
Аленка посмотрела на мужа, потрогала его лоб. Тот был не просто холодным, а обжигающе холодным, словно человек вернулся с многолетнего холода.
– Ты себя, верно, дурно чувствуешь?.. – спросила Алена.
– А как себя должен чувствовать солдат, вернувшийся с войны, которая проиграна?..
– Он должен радоваться, что вернулся живым. Кому-то это не удалось…
Андрей кивнул: все верно. Но веселей от того не стало.
– Джерри заходил?..
– Заходил с неделю назад, – призналась Аленка. – О твоем здоровье справлялся. Приносил угощения.
Андрей ожидал, что почувствует укол ревности. Но его не последовало: ощущения притупились, требовался более сильный раздражитель.
***
Он снова спал.
Снился сон: будто он идет по городу, по предместью, вдоль реки по узким грязным уличкам. То спускается, то подымается по склону, к которому прилепились маленькие домишки.
В их окнах – чужой свет, окна забраны в ставни, тяжелые двери закрыты на засовы. Может за ним следят глаза настороженные, но не до них, совсем не до них.
Впереди Андрея кто-то идет: силуэт смутно знаком Данилину, но окликнуть человека вроде бы боязливо. А вдруг это не тот, не знакомый, тогда неловко будет.
Человек идет впереди. Его плащ мелькает меж деревьев, далеко впереди, исчезает за поворотами улочек.
Андрей спешит, перепрыгивает через лужи.
И вот впереди просвет, воровской поселок заканчивается. Данилин спешит: теперь-то он точно догонит непонятного человека. Вот улица заканчивается пустошью, но странно: идущий впереди человек исчез, словно и не было его, словно под землю провалился.
Потом вспоминается, кем был тот человек впереди – ведь мысли во сне тягучи и нелогичны, словно патока в бочке с дегтем.
То был Аркадий Грабе. Не генерал, а штабс-капитан, совсем как в тысяча девятьсот восьмом году от Рождества Христова.
Но как такое может быть?.. – бунтовала память. – Ведь Грабе погиб, погиб, погиб…
А если не погиб, то куда делся сейчас? Неужто и впрямь под землю.
И впрямь… Ведь мертвецам – место под землей…
Видит Андрей: то, что показалось ему пустошью сначала, есть кладбище – от горизонта и до горизонта. Данилин оборачивается и уже не видит поселка – только могилы. И дороги назад более нет.
Зачем Аркадий Петрович его сюда завел? Неужели пришел черед Андрея?
И кажется, что видит Данилин за плитами прячутся чукчи, убитые посреди тундры, и другой – с головой размозженной револьверной пулей.
Вот из тумана выступает Мария Тарабрина, урожденная Шлатгауэр.
За ней – пилоты немецких истребителей, сбитых под Варшавой и над Данцигом. Сколько лет прошло, а кровь на них так и не застыла…
Андрей рукой касается кобуры, но ужас – она пуста.
И Андрей делает единственное, что в его силах.
Он кричит.
***
Он кричит.
И его жена, теплая, милая, хорошая Аленка несильно теребит его за плечо:
– Андрюша, Андрюша… Проснись. Тебе что-то страшное снилось. Ты кричал.
Андрей просыпался с облегчением: это всего лишь сон.
– Что тебе снилось?.. – спрашивала Алена.
– Уже и не помню, – врал Андрей.
Он обнимал жену, и она засыпала в объятиях. Но к Андрею сон не шел, и он лежал много часов, рука затекала. Но он боялся пошевелиться, чтоб не разбудить любимую.
И лишь к свинцовому рассвету он забылся крепким сном.
Потом утром, свой сон в ванной рассказывал текущей из-под крана воде – чтоб не сбылось. После – вышел к ужину, пил кофе. Читал газеты…
Затем засобирался.
– Ты куда? – спросила жена.
– Пойду, пройдусь…
– Не ходил бы ты в город, Андрюша… Говорят, по офицерам стреляют…
– Да полно тебе, верно, кто-то схлопотал шальную пулю…
– Пули-то может, и шальные, да что-то их сильно точно пускают. Что не день, так кого-то убьют. А на крышах, говорят, стоят пулеметы уже. Как они начнут стрелять – так недостатка в шальных пулях уже не будет. Хоть мундир-то не надевай. У тебя ведь есть приличные костюмы…
Андрей кивнул и, чтоб не расстраивать жену действительно переоделся в партикулярное платье, но в карман пальто положил «Парабеллум»,
В гражданской одежде было непривычно, и Андрей долго смотрелся в зеркало: все ли на месте. Впрочем, от своих волос он упорно отводил взгляд. Ночью Алена сказала, что в голове у ее мужа появился седой волос. Но Андрей не хотел его видеть.
Он вышел из дому.
Петроград шумел, свистел, как чайник, который вот-вот закипит. По улицам праздно шлялись солдаты – поодиночке и группами, с оружием и без. То там, то сям шли митинги. Требовали все более хлеба, порой – прекращение войны без контрибуций. За митингами следила полиция, и пока над толпой не появлялся красный флаг – не вмешивалась.
С хлебом и правда были проблемы: к лавкам с утра выстраивались длинные очереди – «хвосты». Но с иной стороны – будто никто с голода не умирал.
Андрей выдохнул: в воздухе повисло тяжелое облако пара. К ночи воскресения холодало.
Данилин пожал плечами, подумалось: мороз должен разогнать манифестантов по домам.
Но веры в то, что все обойдется, не было. Скоро наступала весна, а с ней и тяга к переменам. И даже морозы бы ее не остановили: людей уже грело предчувствие весны, предчувствие тепла.
***
В последний день февраля Данилина курьером вызвали в военное ведомство и там какой-то старик-канцелярист будто из времен еще Николая I с виноватым видом вручил Андрею коробку и тут же, сославшись на неотложные дела исчез.
Когда Андрей открыл все же коробку, то обнаружил в ней полковничьи погоны с соответствующим приказом о присвоении звания и орденом Станислава второй степени.
Дел в министерстве будто бы не было, и Андрей вернулся домой.
По причине зимы вечер наступал рано. Дети, утомленные прогулкой отправились спать. Электричество то гасло, то разгоралось опять и несколько освещало дом, сколько трепало нервы.
Андрей хотел достать керосиновую лампу, но передумал и извлек из буфета свечи. Вечер получался вынужденно романтическим.
Раскупорил бутылку вина, подаренную как-то Астлеем, позвал жену.
Та присела, пригубила красный эликсир. Огоньки заплясали в бокале, растворились в жидкости.
– С какой радости пьем?.. – спросила Аленка.
Андрей молча пододвинул к любимой листок и орден. Как ни странно, на Аленку это не произвело никакого впечатления.
– Ты же вчера был капитаном.
– А сегодня уже – полковник.
– А подполковником ты когда был?.. Сегодня в полночь?..
Андрею оставалось виновато развести руками: познания жены иногда становились для него сюрпризом. Порой неожиданным.
– В военном министерстве сейчас бардак. Вот мне и…
Аленка кивнула, улыбнулась.
– Ну что же, друг ты мой, не весел?.. Сидишь будто на поминках?
Андрей улыбнулся ответно. Но улыбка получилась кривоватой.
– А что, глядишь, все наладится, – продолжала Аленка. – А следующий чин уже – генерал-майорский! И станешь «его превосходительством»! Совсем неплохо для внука крепостного!
– Я был в военном ведомстве, – повторил Андрей. – Был и на фронте. В войсках царит разложение и шатания. В таком положении войны не выигрывают…
– Скучный же вы человек, Андрей Михайлович, – посетовала жена. – Все о войне да о войне. А у вас, между прочим, жена молодая…
И, взяв в ладонь бокал, Алена поднялась. Пошла к окну походкой соблазнительной, слегка танцующей.
И Андрей подумал: и действительно, какой же он дурак.
Он тоже как бы невзначай подошел к жене. Два бокала стали на подоконнике рядом. Они так и простояли ненужными до утра.
Губы слились в поцелуе… У Аленки они были сладкими и пьянящими, дыхание – частым, громким. Будто для того, чтоб любимой было легче дышать, Андрей расстегнул верхнюю пуговку на блузе.
Потом еще одну.
Город за окнами спал. Революцию заметал последний снег зимы. По нему едва слышно ступала весна года одна тысяча девятьсот семнадцатого…
***
А на следующий день вышел «приказ N 1», по которому, среди прочего, отменялись титулования офицеров «вашим благородием» или, скажем «превосходительством». Андрей вздохнул, в бутылке поднял остаток вина в честь своего давно покойного деда.
Оставалось решить, как жить далее.
